Если Срачкороб забрался на идущую в арьергарде каторгу – из-за протеста против «неправильного колдовства» по кодированию его от алкоголизма – и переживал изменение своего семейного статуса, привыкал к мысли, что вскоре будет отцом, а заодно ставил на место вздумавших шутить над ним, то Аркадий путешествовал на флагманской баштарде. Там же пребывал и командир этой эскадры Васюринский.

Поразмышлять нашлось время и у попаданца. Ивану довелось много внимания уделять управлению эскадрой и наведению порядка среди палубной команды флагмана. Составляли ее в основном греки – все как на подбор с жуликоватыми или откровенно зверскими физиономиями. В подавляющем большинстве они имели пиратский опыт, не говоря уж о контрабандистском. Грек-моряк и не контрабандист – оксюморон. Но вот с дисциплиной у гордых потомков эллинов были проблемы. Наиболее серьезные регулярно лечились веревкой и мешком, с судопроизводством по казацкому закону, однако если всех перевешать и утопить, то кто будет работать с парусами? Воспитанием прожженных авантюристов и разбойников вынужден был заниматься наказной атаман, а Москаль-чародей погрузился в размышления. Нарушать их никто не решался, связываться со знаменитым колдуном без крайне уважительной причины… таких дураков или совсем отмороженных на корабле не нашлось.

Попаданец лениво в который раз размышлял о наверняка неслучайном сходстве ситуации, перемещаясь из промцентра Малой Руси в армию, везя с собой все склепанные за последнее время револьверы и кулевринки. К скорострельным, казнозарядным, нарезным трехфунтовым кулевринкам, с конической формой дна каморы, из особо прочной марганцевистой бронзы особых претензий не было. Разве что главным неудобством стала необходимость серьезно освинцовывать цилиндрическую часть снарядов – для предупреждения ураганного износа нарезов в стволе. Снабдить их вместо освинцевания более прогрессивными медными поясками пока не получалось – слетали они при выстреле. Несмотря на малый калибр, пушки удались, попаданец ими гордился. Добивали они куда дальше и при этом точнее, чем артиллерия всех потенциальных противников. А их снаряды – не шарообразные, а цилиндры с коническим наконечником – с взрывчаткой внутри по разрушительности превосходили куда более солидные ядра тех же турок.

С револьверами, которых, казалось, жаждали все, дела обстояли куда хуже. Нарастить выпуск короткоствола никак не удавалось. Наоборот, еженедельные отчеты свидетельствовали, что производство падало при росте затрат на него. Впрочем, проверки показали, что причиной этого стало не воровство, а в разы увеличившийся брак. Не помог и построенный недавно новый цех с большим количеством сверлильных, токарных и винторезных станков. Ставшие за них новички, как выяснилось сразу, обученные совершенно недостаточно, погнали сплошную некондицию. Уже в начале лета Аркадию пришлось бросать все дела в столице, оставлять семейный бизнес на супругу, в твердых ручках которой он без того пребывал, и спешить в Запорожье.

После нескольких мозговых штурмов, работая по восемнадцать часов в сутки, удалось остановить начавшееся падение производства револьверов. Кстати, решилась сама собой проблема лишнего веса, хоть эти дни зарядку не делал, зато стала мучить изжога после каждого приема пищи. Порадовало сердце, на эти перегрузки не отреагировавшее. Пропавшие было после лечения сердечного приступа тени под глазами приобрели такой размер, что сам себе Аркадий стал напоминать какого-то зверька с черными пятнами вокруг гляделок. Правда, вспомнить вид или хотя бы род не смог – не тем голова забита.

Туго приходилось далеко не только ему. Пахавшие последние полгода как минимум по шестнадцать часов в сутки работяги, даже самые опытные, замедлили темп труда и резко ухудшили качество продукции. Куда чаще, чем раньше, стали ломаться станки, в больницу заметно увеличился приток людей с производственными травмами и обострившимися хроническими болячками. А менять выбывших нередко было некем. Совсем некем. Удалось – путем заранее спланированного резкого снижения скорости сверления и токарных работ для новичков и ограничения разрешенного времени пребывания у станков – хоть как-то предотвратить полный обвал. Не выдерживали люди, ломалось железо.

Чрезвычайно сложное, кропотливое нарезание стволов попаданец волюнтаристски прекратил, приказав изготовлять гладкоствольные револьверы. В то, что новички смогут качественно делать тонкую работу, не верил, а «старики» вымотались до предела. Лучше гладкоствольный револьвер, чем никакого, все равно это оружие для стрельбы в упор. Ко всему прочему встал вопрос и с острой нехваткой пороха: шведская война, такая нежелательная и ненужная, спалила большую часть его запасов. А продукцию-то крайне необходимо проверять, прежде чем отправлять в войска. О рентгеноскопии смешно было мечтать, не говоря о более навороченных исследованиях, осмотр же и обстук (пушек) – для выявления скрытых каверн в металле – никакой гарантии от разрыва изделия при первом же выстреле не давал. Вот и в перевозимой в войска партии оружия половина не проходила испытаний стрельбой. Не то что усиленным зарядом, даже простым не нашлось пороха в Запорожье для этого.

Особенный колорит производству придавало недостаточно хорошее знание языка Малой Руси (украинского) большей частью инженеров, мастеров и простых работяг. Начальственный состав, в основном из немцев, учил язык старательно, но вновь прибывшие общались на родном или латыни, приходилось разговаривать с некоторыми через переводчика. Рабочие представляли же из себя настоящий интернационал: те же беженцы из Европы, по-прежнему охваченной фактически мировой войной, переселенцы с Балкан, Кавказа и Великой Руси, принявшие православие бывшие рабы: литовцы, поляки, турки, черкесы. К величайшему сожалению попаданца и Хмеля, местные селяне менять привычный плуг на работу у станков не рвались. Даже беднота, в селе перспектив не имевшая, на заводы не спешила – предпочитала в казаки подаваться.

Вопреки, казалось, здравому смыслу, все произведенные большие осадные пушки везти к Стамбулу не спешили. Еще в начале июня пластуны захватили все четыре крепости, охранявшие Босфор. Три, Анадолуфенери, Румелифенери, Анадолухисары, малой кровью – уж очень незначительные в них имелись на момент взятия гарнизоны. Четвертую, Румелихисары, пришлось штурмовать уже казакам с нескольких каторг. Пластунский налет сорвался. Большая часть этих элитных бойцов невидимого фронта, участвовавшая в попытке захвата наиболее близкой к столице и самой мощной из босфорских крепостей, погибла. Для восстановления и без того немногочисленного пластунского корпуса – очень уж дорого обходилась подготовка его бойцов – пришлось привлечь в него черкесских психадзе, имевших сходную тактику действий. Благо к середине семнадцатого века почти все черкесские воины идеологически привязанными к Османам, а теперь Гиреям, не были. Гиреевская столица выслать помощь отчаянно отбивавшимся защитникам Румелихисары не успела. Конницы в ней не осталось совсем – последние сувалери и сипахи несколько недель назад, видя, что дело идет к поеданию их боевых друзей, ушли к дарданелльской переправе и отправились к основному войску оджака. Пехота же не поспела: пока разведчики, также пешие, выяснили подробности происходящего, пока удалось собрать у ворот достаточное количество вооруженных людей, выручать стало некого.

Большие пушки не спешили везти по нескольким причинам, но прежде всего потому, что брать штурмом огромный город не собирались. Хмель и старшина прекрасно представляли, сколько казацкой крови для этого придется пролить, а врагов и без турок хватает. Стамбул намеревались взять измором, благо для этого имелись предпосылки – город голодал уже сейчас, причем люто голодал. Еще в июне, до возможного подвоза продовольствия из Анатолии, к городу подступили войска трех балканских господарей – Молдавии, Валахии и Тран-сильвании и подошел сквозь захваченный Босфор казацкий флот. Балканцы переправились через наведенные переправы в Азию, где, пользуясь отсутствием гиреевской армии, рассыпались на отряды и занялись грабежом и людоловством. В Европе же на сотню верст вокруг продовольствие раздобыть давно было возможно разве что охотой – жившим вокруг грекам и болгарам пришлось сменить место обитания. Флот же полностью перекрыл возможность подвоза еды по морю и рыбной ловли вне Золотого Рога.

Перебирая в уме события последних месяцев, Аркадий наблюдал за действиями друга. Тот в это время построил распекаемых им матросов в ряд на палубе (ряд вышел неровным, стояли греки далеко не по стойке смирно, однако слушали командира внимательно). Иван, что-то объясняя, смахнув с головы казацкую шапку и зажав ее в руке, размахивал оной, дополняя слова жестами.

Наказной атаман тем временем закончил пропесочивать подчиненных и направился к месту уединения друга. Хотя на галеасе присутствовали больше тысячи казаков, вокруг призадумавшегося колдуна образовалось свободное пространство в несколько квадратных метров. Иван подошел, сел рядом, по-татарски, на палубу и попытался расслабиться, подставляя лицо ветру и солнцу. Шапку он так и не водрузил на голову, продолжал сжимать ее в правом кулаке, видимо, просто забыв о головном уборе.

Вблизи стало особенно хорошо видно, как Васюринский постарел за последние годы. Встреть Аркадий так выглядящего человека в своем мире, определил бы его возраст в лет шестьдесят пять – семьдесят, между тем ему было всего пятьдесят с малюсеньким хвостиком. Оселедец и роскошные, длиннющие, закрученные вокруг ушей усы, даже брови отливали чистым серебром – притом что от природы атаман был брюнетом. Морщины образовали на лице глубокие складки, придавая ему мрачный, угрожающий вид. Зато глаза светились силой и волей.

«Не удивительно, что склонные устраивать хай по любому поводу греки покорно слушали и кивали в ответ на выговоры. Спорить, настаивать на своем при виде верзилы с таким лицом у большинства духу не хватит, даже если не вспоминать о его громкой славе колдуна. Зверюга зверюгой, того и гляди в волка перекинется и рвать в клочья вздумавших спорить возьмется. Но… очень уж сдал он, судя по внешности. Хотя… может быть, просто устал, вымотался, как и я сам. Ох, нескучным выдался последний год, хотя назвать его веселым язык не повернется. Утешает то, что, блюдя свой статус адмирала , он теперь каждый день бреет лицо и голову, вон как пот на них блестит. Есть еще порох в пороховницах, не ослаб казак. Будем надеяться, что и некоторый сброс мышц у него произошел не из-за раннего старения, а из-за огромной нагрузки и в связи с занятостью недоедания. В отличие от меня Иван сала так и не накопил, вот и теряет мышечную массу».

– Устал?

Васюринский чуть помедлил с ответом, поиграл в задумчивости губами.

– Ты знаешь, нет. Вот только чего-то…

– Плохие предчувствия?! – встревожился Аркадий. Плохие предчувствия у характерника – почти гарантированные грядущие неприятности, причем наверняка крупные.

– Нет, ничего плохого впереди не чую, но… томит что-то меня.

– Скорее всего, волнуешься. Может, останешься на Руси? Не молод ведь уже, а в Египте климат убийственный для чужаков, это тебе не родные плавни.

– Ааа… Бог не выдаст – свинья не съест.

– На бога надейся, а сам не плошай. Свиней-то там нет, зато имеются куда более опасные твари. Только не в них главная опасность. Малярия, дизентерия, холера, паразиты разнообразные, в них основная угроза.

– Да помню, в детство не впал, память не потерял. Серебряную флягу для воды себе уже приобрел, ох и дорого же она мне обошлась. Хлопцам оловянные, но с крестом серебряным внутри приготовил. Часныку накупил на весь курень, карболкой для мытья рук всех смогу обеспечить. Не пропадем.

Настроение у попаданца после этого невольного напоминания о скорой разлуке упало. Ведь, вполне возможно, им уже не придется встретиться никогда. Оставалось радоваться, что Срачкороба его жена прочно охомутала, иначе и он бы подпрягся в эту авантюрную затею Москаля-чародея, на ура поддержанную гетманом. Сколько уже было говорено, отговаривать дальше не имело смысла.

– Лучше расскажи, как вы с голландцами и англичанами в Мраморном море дрались. А то ни с кем из командиров того сражения мне до сих пор разговаривать не довелось.

– Да… славное было дело. – Иван полез в карман жупана за трубкой, табаком и зажигалкой, неторопливо раскурил носогрейку. – Переправы работали еще вовсю, волохи в Анатолию уже перебрались, молдаване как раз переходили, а трансильванцы еще и не подошли к проливу.

– Янычары помешать не пытались? В Стамбуле ведь немалый гарнизон, да и многие горожане знают, с какого конца за саблю держаться надо.

– Не, наше войско встало табором между городом и перевозом, молдавская конница наготове была, перед ближайшими воротами мы сразу часныку густо насыпали и ночью его собирать не позволяли. Богун – добрый атаман, сразу хорошо окопался.

– Ясно. Извини, что перебил, продолжай о битве на море.

– Ну, значит, стали мы невдалеке от входа в Золотой Рог, чтоб оттуда никто не выскочил. Турки, не будь дураки, на оставшихся у них лоханках из-под защиты пушек так и не высунулись.

– Думаешь, и дальше не посмеют?

Иван ответил не сразу. Сделал пару затяжек, поморщил лоб. Хорошо знавшему его другу не составило труда определить, что наказной атаман эскадры глубоко задумался.

– Думаю, посмеют. Причем вылазки долго ждать не придется. В Стамбуле уже сейчас жрать нечего, говорят, там всех сильно расплодившихся крабов выловили, а это ведь для мусульман запретная пища. Найдутся храбрецы, попытаются прорваться, пока на это силы есть.

– И как думаешь, прорвутся?

Васюринский сделал не жест, а намек на него – очень слабо пожал плечами.

– Все в руках Господа. Если повезет, то две-три сотни человек могут прорваться в Мраморное море, высадиться на анатолийский берег. Только ведь и на обоих берегах для них вокруг сплошные враги.

– А почему они вам в спину не ударили, когда вы сцепились с голландцами?

– Так мы же не на виду у них дрались, где-то посреди моря.

– То есть Трясило заранее знал, что предстоит битва с европейской эскадрой?

– Еще бы не знать! – широко ухмыльнулся атаман. – Они две недели у Дарданелл выжидали попутного ветра. Всем ясно было, что не с добром пришли.

– Почему не с добром? – искренне удивился Москаль-чародей и начал загибать пальцы. – Почти двадцать судов, можно сказать, в подарок привели, да не пустых, с зерном и хлопком. Парочку подпаленных, как слышал, тоже уже отремонтировали. С утонувших много чего удалось поднять. Опять-таки выкуп за пленных заплатят. А кое-кто из матросов уже подал прошение о зачислении их в казаки, нам таких людей сильно не хватает.

– Считать добычу у нас много кто умеет, а тогда, когда увидели длиннющую змею их кораблей… не знаю, как кто, а я про себя струхнул. Больше пятидесяти парусников, все с хорошей артиллерией на верхней палубе… – Иван молча пустил несколько колец из дыма, нельзя сказать, что безупречные, но и не простые бесформенные облачка.

– А они сами-то не трусили? Неужели не слышали ничего о наших победах, о сожжении с помощью нашего оружия пиратских гнезд испанским королем?

– Поначалу нагло перли. Бог его знает, что они думали тогда, но нас не боялись совсем. Видимо, приравняли к похожим по составу магрибским пиратам. Те на большие караваны судов обычно нападать не решались. После отъема у того же испанского короля Бразилии вообразили себя… эээ…

– Выше неба и круче переваренных яиц.

– Вот-вот, мы по этим самым яйцам подкованными сапогами и потоптались. Сторожившие на скалах Дарданелл казаки дали сигнал дымом, что выходят они в Мраморное море, дежурная каторга принесла весть к Стамбулу, прямо ночью снялись и где-то в середине моря их перехватили.

– Договориться миром пытались?

– А как же! Трясило послал навстречу одну каторгу с сигналами на передней мачте: «Ваш курс ведет к опасности». Только шедшая первой шхуна в ответ из носовой пушчонки бахнула, мол, отвали в сторону.

– Действительно, нагло и глупо. Не ожидал от купцов-выжиг такого идиотизма. Считал, что Нидерланды управляются очень умными людьми.

– Бог его знает, сколько у них ума, но жадности наверняка намного больше. Да и сколько мы пленных ни спрашивали, ни одной ниточки к властям не обнаружили. Дело было так, значит, англы и голландцы привезли в Египет свинец, серебро, ружейные стволы и сукно. Сам знаешь, что по Средиземному морю они толпами ходят, магрибцев боятся, хоть испанский король исламских пиратов и проредил. Как раз заканчивали купцы загружаться зерном, хлопком, шерстью и пряностями, когда в Александрию прибыла греческая фелюка с послами из Стамбула, которые пообещали тройную плату – по сравнению с Амстердамом – за зерно.

– Да они за такую прибыль веревку для собственного повешения продадут! – стукнул кулаком по собственной ладони Аркадий.

Иван покрутил головой и улыбнулся.

– Ох, умеешь ты припечатать. Да уж, купцы – они такие. Только даже самые жадные в мире голландские торгаши не все соблазнились. Более двух третей предпочло вернуться в Роттердам.

– Наверное, не тем их корабли загружены были, шерстью, селитрой, хлопком, а не зерном. Не может купец отказаться от такой прибыли, в ловушку заведомую полезет, к медведю в пасть сам руку засунет.

– Хм… а ты знаешь, ведь и правда мне говорили, что они из Александрии не сразу отплыли, перегружались, менялись грузом.

– А я о чем! Хотя, конечно, часть судов управлялась приказчиками, не имеющими таких прав перенаправлять груз в другое место, те пошли к себе. Впрочем, хрен с ними, теми купцами, что дальше случилось?

– Трясило приказал выстроить наши корабли параллельно их где-то в полуверсте и палить по корпусам из трехфунтовых пукалок.

– Так уж и пукалок? – обиделся за свое детище Москаль-чародей. – Против купцов-то трехдюймовка вполне пригодный калибр. Это же не ядро, а снаряд! Он взрывается, причем неслабо. Внутри-то взрывчатка, а не порох.

– Вот если бы они все при попадании взрывались, то да, щепки от голландцев знатно летели, да больше половины просто малюсенькие дырочки в бортах пробивали, в мешках застревали. Все корабли издырявили, часть мешков с зерном подмочили да посекли. И маловат калибр-то против кораблей.

Васюринский с видимым наслаждением несколько раз затянулся дымом из трубки, а его собеседник пережил прилив злости на самого себя.

– Больше такого со снарядами не случится, доработали мы их уже. Промашка из-за спешки случилась. А с калибром… ты же помнишь, сколько над нарезанием шестифунтовок возились! – в голосе попаданца звучало нескрываемое расстройство. – Беда в том, что не очень долго стволы нарезку держат, да не поставишь их на борта галер, слишком тяжелы. Зато пукалки, – в голосе прорезалась еще и обида, – дают возможность вести огонь из-за пределов достижимости голландских пушек. Будь в Мраморном море наши шхуны и шебеки… а, кстати, почему их там не было?

– Привезли они казаков для занятия крепостей и припасы для табора под Царьградом и назад отбыли. А тут, как назло, ветер переменился на южный. В Босфор при нем и на каторге не всегда сунешься, гиблое место. Да не дуйся ты на меня! Признаю, издаля палить из трехфунтовок сподручно. Стреляют в десять раз чаще, чем голландские пушки, а про попадания и говорить нечего. В нас за все время перестрелки всего два раза угодили, правда, каторга чуть не утонула и от одного ядра, а мы, пожалуй, больше сотни раз им влепили. Думаю, если бы у нас поболе снарядов имелось, если не половина, то треть их до Золотого Рога не доплыла б. Все трофеи в серьезном ремонте нуждаются, некоторые сразу после захвата на мель сажать пришлось, иначе достались бы они морскому царю.

– Так и я ж об этом! – Аркадий опять от души лупанул кулаком по собственной же ладони. – Сам знаю, что трехфунтовки не годятся для морских битв, только и каторги-то для них не подходят. Будет у нас большой флот с подходящими для него пушками. А пока, увы, – развел руки. – Что можем, то и делаем. Рассказывай дальше.

– Так… эээ… Ну, постреляли мы в друг дружку, постреляли, на север идучи. Они все мажут и мажут, а мы, хоть и попадаем, остановить их не можем. Правда, один их корабль взорвался, видно, в пороховую комору ему угодили.

А другой вдруг сильно загорелся, думаю, бахнул на палубе бочонок пороха. Людишек с этих кораблей голландцы подобрали, кто жив остался и не утонул сразу, и дальше поплыли. Ну, и у нас из строя две каторги вышли. Одну на плаву только сделанная по твоей подсказке заплата спасла, другой ядро мачту сшибло, однако дерьмовые корабли османы делали, от чего течь образовалась. Тут у нас снаряды закончились.

– Да нет, не только османские, других стран галеры тоже для боя с крупными кораблями непригодны, хотя дерево, да, османы часто сырое использовали. Неужели голландцев такие частые попадания в их корабли не испугали?

– В горячке-то боя? Нет, они не трусы, да и не успели сообразить, что снаряды хоть и маленькие, а вред кораблям серьезный наносят.

– И тогда Трясило пустил в дело ракетные каторги?

– Ага. У нас их пять штук было, с пуском вперед, поэтому они на врагов повернулись и пошли, разгоняясь, прямо на них.

– Эх, надо было ему скомандовать общую атаку, чтоб голландцы не могли выцеливать ракетные корабли.

– Не-е, Тарас не дурак. Как увидел, что с каторгой одно голландское ядро может сделать, сразу передумал так делать – иначе мы могли с десяток кораблей потерять.

Сдвинув свой брыль на лоб, Аркадий почесал затылок.

– Вот об этом я и не подумал. Так на то он и Трясило .

– Тебя-то он с уважением не раз при мне поминал. Да… хм… значит, рванули ракетные каторги прямо на их строй, чтоб поближе подойти, сам знаешь, какая у них точность издали.

Москаль-чародей, производитель ракет, молча кивнул. Это-то он лучше всех в мире знал. Его изделия прекрасно подходили для стрельбы по городу или большому лагерю, по скоплению зимующих кораблей, но попасть в корабль семнадцатого века на ходу ими, не рассчитывая на случай, можно было только с небольшого расстояния. Слушая рассказ, он вдруг как бы увидел произошедшее.

Артиллерийский бой происходил на не слишком высокой скорости, уж очень разнородным по составу купеческий караван был. Флейты, шхуны, галеоны – все разного водоизмещения и с несхожим палубным вооружением – с трудом сохраняли строй на скорости около пяти узлов. Галеры легко удерживали такую скорость, не прибегая к гребле. Но взлетела над флагманом ракета с красным дымом (на ракетных каторгах гребцы освободили весла), немного погодя в воздух взлетел еще один краснодымный сигнал. На пяти галерах, до этого со стороны мало отличных от товарок, дружно ударили о воду весла. Причем на всех гребцы разных бортов гребли в разные стороны, слева вперед, справа назад, что позволило кораблям очень круто повернуть носами на вражеский строй, одновременно палубные матросы сбрасывали вниз паруса, превратившиеся вмиг из двигателей в тормоз.

Развернув суда, гребцы заработали в одном направлении в учащающемся ритме. Голландские канониры, прекрасно понимая, что перезарядить пушки не успеют, а попасть в нос атакующей галеры издали крайне проблематично, замерли, выжидая возможности поразить атакующего врага в упор. Долго ждать им не пришлось, если кто закурил в момент начала атаки трубку, то самое большее, докурил ее до середины.

Ожидавшейся на купцах попытки абордажа не случилось. Где-то с расстояния около сорока сажен со всех пяти галер полетели в голландцев со страшным воем и визгом огромные остроконечные стрелы с длинными огненными хвостами. Не очень быстро, намного медленнее, чем ядро из пушки, пожалуй, даже медленнее обычных стрел, пущенных из сильного лука. Ловкий человек, казалось (только казалось), от такой опасности на твердой земле легко мог бы увернуться, только кораблю подобные фокусы не по силам. Хотя больше половины дьявольских снарядов в корабли не попало – какие-то не долетели, какие-то перелетели или пронеслись между судами, никого это не утешило. Пять ставших обстреливаемыми мишенями очень быстро превратились в огромные костры на воде.

Грозные ракетоносцы не удовлетворились уничтожением пяти судов, а начали выцеливать новые жертвы носами, пусковые установки закреплялись на них намертво, одновременно спешно перезаряжая ракетные установки. Противник, вынужденно сломавший строй, не остался к этому равнодушен, все, кто мог, открыли пальбу из всего стреляющего. От имевшихся на всего нескольких судах девятифунтовок до аркебуз. Эффективность артиллерийской стрельбы в то время – пусть голландцы и уступали в меткости на море только французам – не могла вызвать восторга, быстро вывести из боя корабль врага можно было только благодаря «лаки панч», счастливому попаданию. Так что стреляли, скорее, со страху, чем в расчете уничтожения смертоносных галер. Однако одна за другой две из них вспыхнули не хуже жертв. Причем именно на баках, где стояли страшные для врагов – и, как выяснилось, для самих себя также – ракетные установки.

Впрочем, остальные три отстрелялись и по второму разу успешно и без серьезного урона «отскочили» от врагов подальше. На третий залп у них спецбоеприпасов не имелось: галеры мало подходят для сражений с артиллерийскими кораблями.

Нельзя сказать, что эта атака не смутила купцов. Смутила и испугала, но не до такой степени, чтоб забыть о прибылях, ждущих их в голодающем Стамбуле. Никто не повернул назад, к Дарданеллам, после некоторых растерянности и шатания суда стали выстраиваться в линию, более тесную, то есть с меньшими промежутками между судами для продолжения пути на север.

Трясило также воспользовался моментом и перестроил свой строй, отведя назад, к наиболее удобному для атаки минных чаек месту каторги с дымарями на носу. Неспешно они двинулись по ветру, как бы гоня перед собой облако дыма, скрывающее их от вражеских канониров. Потом многие нидерландские капитаны и купцы заверяли – божиться грех, – что именно тогда они осознали необходимость сдаваться, но разные обстоятельства им помешали. Со стороны продолжавших идти параллельно казацких кораблей никого поднявшего белый флаг, прекратившего сопротивление не заметили. Все вражеские суда дружно палили в облако, некоторые для этого даже из строя вывалились, ведь новая опасность приближалась к ним более сзади, чем сбоку.

Именно из искусственного облака и выскочили специально укрепленные, приспособленные для выдерживания близкого подводного взрыва чайки с подводными минами на шестах. Аркадий, конечно же, не забыл про успешные атаки Макарова в русско-турецкой войне, но испытать это новое оружие довелось здесь, в Мраморном море.

Испытание прошло удовлетворительно. Ни одно из успешно атакованных судов не пережило этого события, большие подводные пробоины для кораблей семнадцатого века имели стопроцентную фатальность. Не спасли «голландцев» даже толстые, двадцати-тридцатисантиметровые борта – их строили с учетом долгой эксплуатации и сильных океанских штормов. Когда одно за другим суда начали быстро погружаться в воду после атаки их всего лишь одним смехотворно маленьким корабликом, шедшие впереди сообразили, что в этом рейсе, при его продолжении их ждет не фантастическая прибыль, а смерть, и начали сдаваться.

– Иван, много казаков на чайках погибло?

– Да нет, около трети. Может быть, даже еще меньше, хотя палили по ним немилосердно, успели зарядить и пушки, и ружья и начинали стрельбу только при сближении, а много ли чайке надо? Одно ядро – и подарок морскому царю готов. Да картечь очень уж злая оказалась, из больших-то пушек.

– Такие потери на переезде не скажутся?

– Не-а, – мотнул головой наказной атаман. – Нам все равно мест на каторгах-баштордах не хватает, потом людей довозить в любом случае надо будет. Но вот на ядучесть дыма люди жаловались. Мол, не все смогли сразу грести в полную силу – кашляли сильно, надышавшись твоей гадости. Просили в следующий раз у чертей чего-то не такого противного вызнать.

– Тряпками им лучше свои морды надо было обматывать да не забывать мочить их перед атакой, если помнишь, на учениях никто особо не пострадал. Не бывает густой дым совсем безвредным.

– Я нескольким сотникам, из чьих сотен жалобы шли, уже выдал нагоняй.

Друзья немного помолчали. Один, на вид бездумно, курил трубку, другой вроде бы мечтательно пялился в облака. Слава богу, небесные, не искусственные, дымные. Нарушил молчание младший характерник:

– Все равно жалко парубков. Храбрецы ведь. А с вами же и парусники пойдут.

– Знаю, но и на них мест маловато будет.

– Тех, кто не захочет переезжать, тебе не жалко? Хмель ведь их не помилует, изведет под корень.

– А чего их жалеть, бесштанных трусов? Тех, кто на землю осел, гречкосеем заделался, Богдан не тронет. А тем, кто саблю в руку взял, чтоб против ворога стоять, на Днепре теперь делать нечего. С крысюками у казаков, сам знаешь, всегда разговор короткий – в мешок да в воду, на корм ракам.

– За исход большого круга не переживаешь?

Иван ответил не сразу, а как бы после прикидки вариантов или «принюхивания» к будущему.

– Не боюсь. Хорошую идею ты подал, правильную. Ох, и развернемся мы там…

– Может, и развернетесь, да надолго ли?

– Я ж тебе говорил, что «Бог не выдаст – свинья не съест»!

– А я тебя предупреждал, что там свиней нет, зато других опасностей – целое море! А ты уже не мальчик, и раны не так скоро заживают, и болячек разных… много имеешь.

– Казаку в постели стыдно помирать. Рано или поздно все ТАМ будем.

– Ага, в соседних котлах. Только вот я ТУДА не тороплюсь, мне и здесь неплохо.

– Еще никому ЗДЕСЬ навсегда остаться не удалось, так что не казаку от опасностей прятаться.

Аркадию оставалось только тяжко вздыхать. Он с самого начала понимал, что отговорить друга от настолько соблазнительной авантюры не сможет. Как ни печально было обоим от этого, но вскоре им предстояло расстаться. Возможно, навсегда. Шансы на успех предприятия сам попаданец расценивал как мизерные.