Итак, возвращаясь к истории с дрожжами: Лонго попытался выяснить, почему его голодные дрожжи жили дольше обычного и что это может означать для людей. Погрузившись в молекулярную биологию этого феномена, он выявил несколько метаболических путей, которые, судя по всему, были задействованы в регуляции долгожительства. Дело в том, что на фундаментальном клеточном уровне метаболизм и продолжительность жизни связаны между собой столь тесно, что фактически неразделимы.

Эти метаболические пути завязаны на одном важном клеточном белке под названием ТОR, который функционирует как главный рубильник на фабрике. Когда рубильник включен, фабрика (то есть клетка) начинает работать: аминокислоты активно перерабатываются в белки, которые служат строительными элементами, посредниками, катализаторами и т.д. Работа кипит, как в мастерской Санта-Клауса накануне Рождества. Когда рубильник выключен, то клетка переходит в режим «Техобслуживание» и в ней запускается процесс аутофагии. Старые поврежденные белки перерабатываются, и клетка освобождается от мусора, который накапливается в ней в процессе жизнедеятельности. Короче говоря, она напоминает мастерскую того же Санты в январе.

В своей резонансной статье, опубликованной в журнале Science в 2001 г., Лонго сообщил, что в его исследованиях блокирование сигнальных путей TOR156 позволяло увеличить срок жизни дрожжей в три раза. Это навело его на мысль, что многие из эффектов ограничения калорийности могут быть связаны именно с недостатком питательных веществ и подавлением активности белка TOR — причем этот эффект наблюдается не только у дрожжей, но и у более сложных организмов, таких как черви, мухи и мыши. (Как и гены-сиртуины, гены, кодирующие белок TOR, относятся к разряду «эволюционно консервативных», то есть они — важная составляющая древа жизни с самого начала человеческой эволюции.)

Подавление активности белка TOR также тормозит пути (механизмы) клеточного роста, которые, предположительно, вызывают старение. Когда рубильник TOR выключен, производство белков останавливается, из-за чего деление клеток замедляется и животное не растет — и не стареет. Вместо этого его клетки начинают самоочищаться и самооздоравливаться. Кроме того, в таком режиме они лучше противостоят стрессу и эффективнее используют энергию — поэтому их труднее повредить. Это классический пример положительной реакции гормезиса — реакции на стресс. И это имеет смысл с точки зрения эволюции: когда пищи не хватает, нет смысла тратить энергию на рост.

Лонго, будучи очевидцем печальной судьбы своего босса Роя Уолфорда, не рассматривал ограничение калорий как приемлемое средство для решения проблемы, считая голодание «хроническим вялотекущим страданием». Но насколько затяжной хронический стресс пагубен для живых организмов, настолько же краткосрочный интенсивный стресс может быть полезен для них. Лонго считает, что периодическое, ограниченное по времени голодание (краткосрочный стресс) подавляет активность белка TOR гораздо эффективнее, чем частичное сокращение калорий. Следовательно, оно обладает более выраженными благоприятными эффектами. «Голодание действует гораздо сильнее, чем ограничение калорий, — говорит Лонго. — Это мощнейшее лекарство».

Но лекарство от чего?

Вот где история становится по-настоящему интересной.

Однажды, около десяти лет назад, знакомая Лонго, врач-онколог и исследовательница из детской больницы в Лос-Анджелесе Лизия Раффагелло рассказала ему об одной своей пациентке — итальянской девочке шести-семи лет, которая страдала редкой формой нейробластомы, злокачественной опухоли головного мозга. Она спросила у Лонго, может ли он как-то помочь девочке. Он ответил, что нет, потому что специализируется на исследованиях старения, а не рака. Вскоре девочка скончалась, но ее смерть заставила Лонго задуматься над тем, насколько нужным делом он занимается. «Мы с Лизией много спорили о том, насколько правильно сосредотачиваться на продлении человеческой жизни, если семилетние дети умирают от рака, а мы совершенно не знаем, как им помочь», — вспоминает он.

Лонго не был врачом, он был «специалистом» по дрожжам. Однако он внезапно осознал, что именно его дрожжи могут пролить свет на природу рака.

Когда он сажал свои дрожжи на голодную диету, те не только жили дольше обычного, но и становились невероятно устойчивыми ко всяким стрессам, вызванным действием свободных радикалов и различных токсинов. И хотя опухолевые клетки казались непобедимыми, Лонго знал, что на самом деле это не так. Дело в том, что раковые клетки должны постоянно есть, обжираясь, как Андре Гигант в буфете круизного лайнера. Один из способов, при помощи которого врачи определяют местонахождение раковой опухоли, — это инъекция глюкозы со специальным химическим красителем. Опухоль поглощает огромное количество глюкозы и при МРТ-обследовании начинает светиться ярким пятном. Лонго увидел в этой особенности раковых клеток их потенциально слабое место. Поскольку раковые клетки непрерывно едят и непрерывно растут, их белки TOR работают на полную мощность — что снижает их устойчивость к стрессу. В ходе лабораторных экспериментов он обнаружил, что подвергание раковых клеток интенсивному стрессу в виде отсутствия пищи существенно их ослабляет.

Он предложил Раффагелло и ее коллегам провести радикальный эксперимент: взять больных раком мышей и заставить их голодать столько времени, сколько они смогут выдержать, после чего ввести им огромные дозы химиотерапевтических препаратов, которые (что очевидно) окажут интенсивное токсическое действие на все клетки. «Я до сих пор помню, как изложил эту идею одному из итальянских коллег Лизии, — говорит Лонго. — Он посмотрел на меня, как на идиота, и сказал, что это самая глупая идея из всех, которые ему доводилось слышать».

Но результаты удивили всех: в некоторых экспериментах все голодавшие мыши пережили химиотерапию, тогда как все нормально питавшиеся мыши умерли. Казалось, будто голодание переключало нормальные клетки животных в защищенный режим, а раковые, наоборот, делало более уязвимыми к действию токсичных химических агентов. Исследователи предположили, что такая «дифференциальная устойчивость к стрессу» могла повышать эффективность препаратов, сосредотачивая их действие непосредственно на раковых клетках. Другими словами, из-за недостатка пищи раковые клетки слабели и легче погибали, а здоровые клетки переходили в защищенное состояние и меньше повреждались при химиотерапии.

Но испробовать этот метод на людях было не так-то просто. Было давно известно, что долговременное ограничение калорий позволяет предотвратить развитие рака у млекопитающих, в том числе у обезьян, однако неизбежная значительная потеря веса делала эту методику неприемлемой для онкологических больных, которые и без того сталкивались с проблемой резкого похудения. Онкологи были настроены скептически и не хотели подвергать своих пациентов еще большим страданиям. Пациенты поначалу тоже были не в восторге от этой идеи. «Никто не хочет голодать, и тем более люди, больные раком, — рассказывает Лонго. — Они говорили: "Что?! Вы хотите, чтобы я, больной человек, перестал есть?!" Людям такое лечение казалось, мягко говоря, странным».

Несмотря на сопротивление врачей, Лонго вместе со своим коллегой по лаборатории, доктором медицинских наук Фернандо Сафди, нашел десять пациентов с поздней стадией рака, которые добровольно согласились испытать на себе эту методику. Они голодали от двух до пяти дней (!), после чего прошли курс химиотерапии. На удивление, все десять человек сообщили о менее тяжелых побочных эффектах на фоне голодания. А у некоторых пациентов химиотерапия дала более выраженный лечебный эффект157. Результаты этого небольшого пилотного исследования оказались настолько интригующими, что в настоящее время проводится пять крупномасштабных клинических испытаний указанной комбинации краткосрочного голодания и химиотерапии, каждое из которых охватывает сотню пациентов. Эти исследования проводятся в Южнокалифорнийском университете, в Клинике Мейо, в Лейдене (Нидерланды) и других местах, и уже дали первые многообещающие результаты.

«Ключевым механизмом здесь является то, что я называю смертью от стресса, — объясняет Лонго. — В ходе эволюции здоровые клетки научились чутко реагировать на изменения внешних условий, в то время как раковые клетки в целом очень плохо адаптированы к смене внешних условий, особенно если условия близки к экстремальным».

Другими словами, голодание делает глупые раковые клетки еще глупее, а умные здоровые клетки еще умнее — или по крайней мере еще устойчивее к стрессу. Но мы бы вряд ли узнали об этом, если бы не открытие острова Пасхи.

Удаленный форпост в Тихом океане, в более чем 3000 км к западу от Чили, остров Пасхи знаменит своими таинственными каменными статуями в виде гигантских голов. В 1960-х гг., когда правительство Чили решило расширить аэропорт, чтобы принимать больше туристов, остров посетила канадская экспедиция — ученые хотели взять образцы земли и растений, прежде чем будет нарушена эта изолированная экосистема.

В одном из образцов ученые обнаружили уникальную бактерию Streptomyces hygroscopicus, название, которое звучит как, словно это какая-то гадкая зараза, из тех, что можно подхватить в питьевом фонтанчике на автобусной станции. На самом же деле это довольно безобидный микроорганизм — по крайней мере для людей. Но в темном подземном царстве между этими бактериями и грибами ведется жесточайшая химическая война. Например, плесень вырабатывает пенициллин, чтобы убивать бактерии, — отсюда его антибиотические свойства. Бактерии дают отпор, вырабатывая собственные яды. Канадские исследователи из фармацевтической компании Ayerst в Монреале обнаружили, что бактерии Streptomyces hygroscopicus выделяют необычное антигрибковое вещество, которое они назвали рапамицином (в честь названия острова Пасхи на местном наречии — Рапа-Нуи).

Поначалу специалисты из Ayerst рассматривали рапамицин как потенциальный противогрибковый препарат (вспомните о спреях для ног Dr. Sholl). Однако в процессе работы они обнаружили, что он еще оказывает мощное действие на иммунную систему человека, ослабляя реакцию организма на чужеродные вещества. Кроме того, он, казалось, делал и другие любопытные вещи. Но Ayerst не заинтересовалась этим препаратом и вскоре закрыла свою монреальскую лабораторию, уволив большинство сотрудников.

Исследователь Сурен Сегал, открывший рапамицин, перебрался в Принстон и взял свои драгоценные бактерии с собой158. В 1999 г. рапамицин был одобрен Управлением по надзору над качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) в качестве лекарства, предназначенного для предотвращения реакции отторжения новых органов и тканей после трансплантации.

Таким образом, рапамицин был поставлен на службу людям, но его свойства так и оставались до конца не изученными. К счастью, благодаря упорству ученых тайны этого вещества с острова Пасхи были раскрыты — что дало нам совершено новое понимание биологии клеток. При изучении действия рапамицина был открыт тот самый белок TOR, ключевой регулятор клеточного роста, название которого расшифровывается как target of rapamycin — «мишень рапамицина», или «белок, связываемый рапамицином».

Другими словами, это странное вещество, производимое микроскопическими организмами, живущими в грязи на острове, в 2000 миль от материка, оказалось ключом к «центральному рубильнику», который включает и выключает механизмы роста практически во всех живых клетках на этой планете. Не больше и не меньше.

И это было только начало. В крупномасштабном исследовании, профинансированном Национальным институтом по проблемам старения (его результаты увидели свет в 2009 г. — в тот же день, когда макаки Канто и Оуэн появились на первой странице New York Times), было установлено, что рапамицин позволяет значительно продлить жизнь мышей159.

Это была важная новость, возможно, даже более важная, чем исследования ограничения калорийности в питании обезьян: до сих пор ни одно вещество не продлевало максимальную продолжительность жизни у нормальных животных — то есть максимальный срок жизни самого старого животного. (Ресвератрол помогает только жирным мышам.) Это исследование подтвердило то, что Вальтер Лонго со своими коллегами заметил еще десять лет назад, — а именно: выключение белка ТОR, вероятно, замедляет старение.

Мало того, рапамицин работал даже на престарелых мышах. Начало исследования затянулось, потому что входивший в команду фармаколог несколько месяцев бился над тем, как включить препарат в мышиный корм химически устойчивым образом. К тому моменту, когда он придумал способ, мышам исполнилось почти 20 месяцев (это людские 60 лет) — слишком много для того, чтобы препарат против старения возымел какой-то эффект. Тем не менее рапамицин увеличил как среднюю, так и максимальную продолжительность жизни у животных — на 9% у самцов и на 14% у самок. Это может показаться не таким уж значительным достижением, но, учитывая возраст мышей, это было эквивалентно тому, чтобы подарить 65-летнему человеку дополнительные шесть–восемь лет жизни — или увеличить «оставшуюся» продолжительность жизни на 52%.

Стивен Остед, входивший в команду исследователей, заметил, что мыши не только жили дольше, но и сохранили более эластичные сухожилия — точно так же, как и медленно стареющие опоссумы-долгожители с острова Сапело, которых он изучал в начале своей карьеры. Это было хорошим признаком: рапамицин действительно замедлил процесс старения у мышей по всему организму. За исключением тестикул, которые пострадали от таинственной дегенерации.

Вот вам и чудодейственное лекарство, скажете вы.

Однако исследователи продолжили изучать рапамицин и вскоре обнаружили у него еще больше положительных свойств. Рапамицин, казалось, снижал частоту заболевания раком и, что еще интереснее, замедлял образование стареющих клеток. В 2013 г. Саймон Мелов и его коллеги из Института имени Баков установили, что рапамицин буквально обращает вспять процесс старения сердца у пожилых мышей160. После трех месяцев приема рапамицина сердца и кровеносные сосуды мышей были в лучшей форме, чем на момент начала исследования. «Их сердечная функция улучшилась по сравнению с исходным состоянием, то есть их сердца буквально омолодились, что невероятно впечатляет», — восторженно говорит Мелов.

Исследователи также обнаружили, что рапамицин снижает уровень воспаления в сердце у мышей — то есть, возможно, он воздействует на старение на более глубоком уровне. «Одна из самых больших тайн старения: почему с возрастом мы развиваем эту воспалительную реакцию? Никто не знает ответа на этот вопрос, — говорит Мелов. — Мы обнаружили, что в сердце у старых животных протекает хронический воспалительный процесс. И рапамицин, судя по всему, каким-то чудесным образом уменьшает его».

Наконец, рапамицин делал кости старых мышей более прочными. Казалось, не было такого в живом организме, что рапамицин не мог бы исправить и улучшить. Этот препарат замедлял многие эффекты старения, даже если его прием начинался в относительно позднем возрасте. И он уже был утвержден Управлением по надзору над качеством пищевых продуктов и медикаментов США. Почему бы не попробовать? Некоторые исследователи, с которыми я встречался, признались мне, что принимают ресвератрол (в первую очередь Дэвид Синклер). Но никто не осмелился попробовать прием рапамицина — никто, кроме одного человека.

В мире было, возможно, два-три человека, которых нисколько не удивила новость о том, что рапамицин продлевает срок жизни, и одним из этих людей был эмигрировавший из России ученый по имени Михаил Благосклонный. Хотя его взгляды и подходы считаются эксцентричными даже по меркам столь неординарной науки, как геронтология, он входит в сотню самых авторитетных исследователей в этой области.

Благосклонный родился и получил образование в Санкт-Петербурге (степень доктора экспериментальной медицины и кардиологии), а в настоящее время работает в Институте исследований рака Розвелл Парк в Буффало — городке, который считается американским аналогом русской Сибири. Со своего удаленного форпоста Благосклонный в течение многих лет пытался докричаться до научного сообщества, утверждая, что рапамицин может быть тем самым волшебным лекарством от старения, которое так упорно ищут исследователи. В небольшой (но пророческой!) статье, опубликованной в 2006 г., Благосклонный выдвинул предположение, что рапамицин может увеличивать продолжительность жизни у млекопитающих161. Три года спустя тестирование рапамицина на мышах подтвердило его правоту. По его мнению, это был огромный прорыв: препарат, который уже прошел клинические испытания на безопасность и был одобрен к применению, судя по всему, позволял замедлить старение. Кроме того, он воздействовал непосредственно на самый мощный фундаментальный механизм продления жизни (тот самый «центральный рубильник» в виде белка TOR), обнаруженный учеными на данный момент. «Это необычайная удача, что такое вещество существует», — ликовал он.

Но самым интересным в его рассуждениях было совершенно новое, контринтуитивное понимание того, как на самом деле работает старение. В середине 1990-х гг. ученые считали, что старение является результатом повреждений, которые с возрастом накапливаются в клетках и приводят к нарушению их функционирования (и развитию различных возрастных заболеваний). Проще говоря, наши клетки повреждаются и изнашиваются, как старый автомобиль, и перестают работать должным образом. Такова была логика, стоящая за «пределом Хейфлика». Старение происходит из-за ослабления клеточных функций.

Но, изучая клетки в целом и раковые в частности, Михаил Благосклонный пришел к противоположному выводу: многие из негативных эффектов, ассоциируемых со старением, являются результатом избыточных клеточных функций. Другими словами, наши клетки и наши внутренние системы работают слишком хорошо. Или слишком интенсивно. Очевидным примером этого является рак: вместо того чтобы умереть, раковые клетки растут и делятся до бесконечности — благодаря гиперактивированным путям TOR.

И это касается не только раковых клеток. Исследователи обнаружили, что многие другие аспекты старения действительно вызываются не ослаблением, а неконтролируемой активностью клеточных функций. В определенный момент, после того как мы прекращаем расти, тот же самый двигатель, который раньше обеспечивал наш рост, теперь начинает работать на наше старение.

«Мы запрограммированы на то, чтобы функционировать на максимальных уровнях, поскольку это дает массу преимуществ в начале жизни — объяснил мне Благосклонный в нашей беседе по скайпу (он не любит путешествовать и старается избегать личных встреч). — После того как рост завершен, "автомобиль" покидает автостраду и заезжает на парковку, где ему следует плавно притормозить и остановиться. Однако этого не происходит — он продолжает носиться по парковке со скоростью 100 км/ч и в результате разрушает сам себя».

Вальтер Лонго соглашается с этой точкой зрения, но интерпретирует ее иначе. «Программы роста и развития не дают сбой, — говорит он. — Они выполнили свою задачу, но продолжают работать так же хорошо, как и раньше. Только теперь это создает проблемы». Таким образом, старение не запрограммировано, как считал Август Вейсман больше века назад; оно больше похоже на программу, выполнившую свою задачу.

В прошлом это не имело большого значения, поскольку подавляющее большинство людей умирали в возрасте до 50 лет, не доезжая до «парковки». Теперь до нее добираются очень многие, и гиперфункция становится реальной проблемой162. Именно из-за гиперфункции у 25% женщин старше 70 лет развивается рак молочной железы (по сравнению всего с 2% у женщин младше 40 лет). Именно из-за гиперфункции у женщин старше 50 продолжают накапливаться жировые отложения, предназначенные для вынашивания и кормления детей, которых немолодые женщины больше не могут иметь. И именно из-за гиперфункции у мужчин в пожилом возрасте продолжает расти предстательная железа, что является главной причиной трудностей с мочеиспусканием и рака простаты. Именно из-за гиперфункции с возрастом волосы начинают расти у нас в ушах, а не на голове. И именно из-за гиперфункции на клеточном уровне наши клетки продолжают расти, стареть и отравлять все вокруг себя.

Поэтому новость о том, что рапамицин замедляет старение у мышей, совершенно не удивила Михаила Благосклонного. Он этого ожидал. Теперь ему не терпелось испробовать этот препарат на людях. «Вопрос не в том, следует ли это делать. Вопрос в том, как это сделать», — заявлял он. Результаты исследования на мышах настолько уверили Благосклонного в правильности его предположений, что он начал принимать этот препарат сам — шаг в духе легендарного профессора Броун-Секара. «По крайней мере, эффект плацебо был мгновенным, — шутит Благосклонный. — Уже через пять минут я почувствовал себя молодым и полным сил!»

Пока единственным доказательством того, что препарат работает, являются показатели ученого в марафонском беге — последние пять лет, на протяжении которых он принимает рапамицин, его время пробега марафонских дистанций неуклонно улучшается. Тем не менее Благосклонный не испытывает никаких сомнений.

«Некоторые люди спрашивают у меня, не опасно ли принимать рапамицин, — говорит он. — Я собираюсь написать статью под названием "Не принимать рапамицин опаснее, чем переедать, курить, пить и ездить с непристегнутым ремнем безопасности одновременно"».

То, что вы дочитали книгу до этого места, означает, что вы слишком умны, чтобы начать принимать столь сильнодействующий и потенциально опасный препарат только потому, что я написал о нем в этой книге. Напомню, что я всего лишь журналист, получивший образование в области английского языка и литературы, и не имею права давать медицинские рекомендации кому бы то ни было. Кроме того, рапамицин действительно одобрен FDA, но для применения людьми, перенесшими операцию по трансплантации, то есть теми, кто уже серьезно болен по любым меркам. Можно ли применять его для профилактики старения у здоровых людей — это совершенно другой вопрос, на который большинство специалистов отвечают отрицательно. «Я бы никогда не стал принимать препарат с таким количеством побочных эффектов», — говорит специалист по фармакологии из Техасского университета Рэнди Стронг, который придумал, как включить рапамицин в корм для мышей в вышеописанном исследовании.

Во-первых, рапамицин утвержден как сильнодействующий препарат для подавления иммунного ответа. Принимавшие рапамицин мыши жили в стерильной среде, где они практически не подвергались воздействию болезнетворных микроорганизмов. В отличие от них люди живут в кишащем патогенами мире, и прием рапамицина может значительно повышать риск инфекций. Во-вторых, имеются свидетельства того, что долговременный прием рапамицина повышает у мышей резистентность к инсулину, что является прямой дорогой к диабету — серьезный недостаток, если вы хотите дожить до 100 лет.

Некоторые исследования показали, что не все так плохо и при определенных условиях рапамицин может улучшать иммунную функцию. Однако доказательств того, что он замедляет старение у людей, пока не существует. И, наконец, главная проблема: чтобы быть эффективным средством против старения, он должен быть полностью безопасен для здоровых людей. С «нулевым» риском по всем параметрам. «Он должен быть безопаснее аспирина», — говорит Стронг.

Вальтер Лонго не очень заинтересован в тестировании рапамицина на людях и еще меньше в том, чтобы испытывать его на себе. Он считает, что рапамицин воздействует на слишком важные для нормального функционирования клеток пути (механизмы), чтобы им можно было безопасно манипулировать. Между тем исследования дрожжей, путей TOR и природы раковых клеток заставили его глубже задуматься о роли факторов роста в процессе старения. В результате его лаборатория разработала несколько препаратов, блокирующих рецепторы гормона роста, которые могут подойти для испытания на людях. «На самом деле это и есть главный рубильник», — говорит он.

Тем не менее во время каждого его публичного выступления, особенно в Южной Калифорнии, ему продолжали задавать вопрос о пользе гормоне роста — причем иногда его задавали врачи, прописывающие инъекции этого гормона своим пациентам. Лонго всячески пытался убедить людей в том, что это плохая идея, но ему, судя по всему, не верили. Поэтому в 2007 г. он решил отправиться в Эквадор в поисках окончательных доказательств.

В конце концов он оказался в старом дребезжащем автомобиле, мчащем его по страшному горному серпантину на юг страны, в глубь Андских гор. Целью его путешествия была удаленная деревня под названием Сан-Винсент-дель-Рио, где он собирался исследовать одну очень необычную группу людей. Лонго давно подозревал, что высокие уровни факторов роста ведут к более короткой продолжительности жизни, однако до сих пор у него было очень мало данных, чтобы делать выводы. И вот недавно до него дошел слух о том, что эквадорский эндокринолог Хайме Гевара-Агирре изучает живущую глубоко в горах группу из ста местных жителей, которые могли дать Лонго ответ на его вопрос.

Эти маленькие люди страдают синдромом Ларона163, также называемым «карликовостью Ларона» — редкой формой генетической мутации, которая также встречается у карликовых мышей (и у чихуахуа, если на то пошло). Эта мутация вызывает дефект рецепторов гормона роста в клетках, из-за чего организм практически не восприимчив к действию этого гормона. В результате рост человека не превышает 1 м 20 см. Считается, что эта форма генетической мутации затрагивает всего около трехсот человек во всем мире, и в этом удаленном уголке Эквадора сосредоточена группа из более чем ста ее носителей. Местные жители называют их viejitos, или «старичками», потому что они маленькие и морщинистые на вид, однако внутри они далеко не так стары, как кажется.

Доктор Гевара-Агирре изучал эту группу людей на протяжении более 20 лет, фактически работая их семейным врачом. Первоначально его заинтересовал их небольшой рост, что казалось явным физическим недостатком. Жизнь в удаленной сельской местности, в которой нет возможностей для личного развития, превратила многих из них в пьяниц, страдающих от соответствующих проблем со здоровьем. Они также постоянно ввязываются в драки — вероятно, из-за насмешек над собой. Но, несмотря на это, со временем Гевара-Агирре обнаружил одну интересную вещь: его подопечные никогда не умирали от рака. И никто из них не заболевал диабетом, хотя большинство из них страдали той или иной степенью ожирения. В то же время среди местного населения 20% жителей без синдрома Ларона умирают от рака и по меньшей мере 5% от последствий диабета.

Лонго предположил, что именно дефицит рецепторов гормона роста может защищать их от развития рака и диабета. В своей лаборатории он наблюдал аналогичную картину у мышей, червей и даже у дрожжей: ослабление сигнальных путей роста в клетках животных сопровождалось ростом продолжительности жизни. О реальной продолжительности жизни людей с синдромом Ларона судить было сложно: большинство из них погибали от несчастных случаев, в драках или от других проблем, вызванных алкоголизмом, но практически никто не умирал от типичных возрастных заболеваний.

«Они едят все, что хотят, они курят и пьют — и, несмотря на это, живут довольно долго», — сказал мне Лонго. На самом деле, после того как Лонго начал свое исследование, они стали питаться еще хуже, чем раньше, потребляя невероятные количества сладкой газировки и сладостей безо всякого чувства вины. «К сожалению, теперь они считают себя неуязвимыми, — посетовал он. — И стали совсем безрассудными».

Действительно, в определенном смысле эти люди защищены природой — в отличие от жителей Южной Калифорнии, которые добровольно накачивают себя гормоном роста и переключают свой «главный рубильник» в неправильном направлении. А также в отличие от большинства из нас, поскольку уровень гормона роста и инсулиноподобного фактора роста в крови может быть повышен не только посредством дорогостоящих инъекций, но и простым обедом в «Макдоналдсе».

Миллионы американцев, любителей фастфуда с его зашкаливающим содержанием углеводов, фактически сидят на той же гормональной терапии, что и Сьюзан Сомерс и доктор Лайф. Когда мы употребляем большое количество сахара — например, выпиваем баночку кока-колы, — наш организм реагирует на это выбросом инсулина, чтобы транспортировать весь этот сахар в клетки. Мало того что многие из этих калорий оседают в наших жировых клетках, превращая нас в подобие Фила Бруно, так еще и выброс инсулина запускает выработку знакомого нам инсулиноподобного фактора роста — ИПФР-1, — который непосредственно активизирует сигнальные пути TOR. В свою очередь, активизация «главного рубильника» TOR запускает процесс переработки этих калорий в белки — и рост клеток. Это хорошо, когда мы молоды, и плохо, когда нет.

Идея Лонго согласуется с результатами последних исследований в области питания, которые подтверждают, что сахар и углеводы — гораздо худшие злодеи, чем жиры, и что главная причина разгула ожирения, сердечно-сосудистых заболеваний и диабета может крыться в тех горах сахара, которые большинство из нас съедает ежегодно.

Лонго заходит еще дальше и предполагает, что диета с высоким содержанием белков может быть так же вредна, как и диета с высоким содержанием углеводов, по той же причине: избыточное потребление белка также активизирует рецепторы гормона роста и белок TOR — два главных двигателя клеточного старения.

В статье, опубликованной в марте 2014 г. в авторитетном журнале Cell Metabolism, Лонго и соавторы представили результаты своего 18-летнего исследования, доказавшего, что люди пожилого возраста, придерживающиеся диеты с большим содержанием молочных продуктов и мяса164, намного чаще умирали от рака. Другими словами, потребление большого количества мяса является даже более серьезным фактором риска, ведущим к смерти, чем курение. В то же время люди, у которых доля белков в общем рационе не превышала 10%, в среднем жили дольше тех людей, питание которых на треть состояло из белков. В точности как это рекомендует очень популярная сегодня «оздоровительная» белковая диета «Зона». И умеренные потребители мяса и молока подвергаются в четыре раза меньшему риску умереть от рака, чем мясоеды.

В поисках других примеров Лонго обратился к долгожителям из Молочьо, небольшого поселения в Калабрии на юге Италии, где родились его родители. Он подружился с одним из них, 109-летним певцом Сальваторе Карузо, который до сих пор живет один в своем доме — такая вот пасторальная версия Ирвинга Кана. Он никогда не ел жаренные в масле пирожки-кныши, а всю жизнь придерживался довольно здоровой диеты, состоящей из овощей, зелени, небольшого количества спагетти и вина. Мясо для него — редкая роскошь. Даже Лонго удивляется, как мало он ест. К такому ограниченному питанию Карузо и его ровесников приучила сама жизнь — пережитые ими война, бедность и голод. «Люди его возраста, которым сегодня исполнилось по 80–90 лет, пережили тяжелые времена, — говорит Лонго. — Но эти тяжелые времена научили их одной хорошей вещи — контролировать свое питание». Лонго считает, что ключом к долгой и здоровой жизни Карузо является его диета с низким содержанием белков и углеводов, которая держит под контролем его факторы роста и пути TOR и, таким образом, эффективно замедляет его старение.

Одной из причин эффективности методики (добровольного) краткосрочного голодания, по мнению Лонго, является то, что она может быть адаптирована под уникальную физиологию каждого человека и под его терпимость к голоду. Но при этом бо́льшую часть времени вы едите более-менее нормально. Сам Лонго начал практиковать краткосрочное голодание около десяти лет назад, не столько из научных, сколько из личных соображений — после одного неприятно потрясшего его визита к врачу.

«Вы считаете себя вполне здоровым, но при более близком рассмотрении оказывается, что это вовсе не так, — говорит Лонго. — Тогда, десять лет назад, мое артериальное давление уже доходило до 140, а уровень холестерина был тревожно высоким. Точно такая же ситуация наблюдается у половины жителей Европы и, возможно, у 80% жителей США. Уже в 30–40 лет врач начинает рекомендовать вам Lipitor для снижения холестерина, препараты от гипертонии и сердечно-сосудистых заболеваний — и внезапно вы осознаете себя пациентом, то есть больным человеком! Но на самом деле мы не нуждаемся в этих лекарствах. 90% людей могут навсегда отказаться от них, просто внеся небольшие изменения в свое питание».

Лонго разработал свою собственную диету, опираясь на диету Карузо, а также на знания, полученные им в ходе своих исследований. Как правило, он полностью пропускает ланч, а на обед ест вегетарианские блюда с низким содержанием белка и большим количеством овощей и зелени. Цель такой диеты — не только обеспечить его на зависть стройным и подтянутым телом в его 46 лет, но и снизить уровень ИПФР-1 в его организме. Два раза в год он подвергает себя строгому посту длительностью четыре дня, потребляя минимум пищи, чтобы «перезагрузить» свои внутренние системы. Он считает, что это лучший вариант, как показывают исследования на мышах и людях, а также идеально подходящий для его организма.

Подобная дихотомия отражается и на выборе автомобилей: на работу Лонго ездит на экономичном электромобиле Nissan Leaf, дающем ему право на лучшие парковочные места. Но в его гараже стоит роскошный Ferrari.