Часть четвёртая

Кому-то воздвигнут прекрасный памятник, который поможет живущим помнить причинённое ему зло. Кому-то достанется грубый деревянный крест или раскрашенный камень, а кому-то суждено затеряться во мраке времён. Так или иначе, все люди — участники древней процессии, и потому можно предположить, что каирн великана был воздвигнут в давние времена, чтобы почтить место трагедии, когда в пекле войны погибли невинные дети. Если же не это, то причину его существования придумать сложно. В местах пониже и поровнее желание наших предков увековечить очередную победу или очередного короля особого удивления не вызывает. Но зачем наваливать груду тяжёлых камней выше человеческого роста в месте настолько высоком и отдалённом?

Я уверен, что, когда Аксель устало брёл вверх по склону, его тоже занимал этот вопрос. Когда девочка впервые упомянула про великанов каирн, ему представилось нечто на вершине большого холма. Но каменный столб просто взял и вырос перед спутниками на горном склоне, и ничто вокруг не объясняло его предназначения. Однако коза, судя по всему, тут же почувствовала важность этого сооружения, потому что, как только каирн чёрным перстом вырос на фоне неба, забилась в неистовстве. «Чует свою судьбу», — заметил сэр Гавейн, ведя коня с Беатрисой в седле вверх по склону.

Но теперь коза позабыла недавний страх и с довольным видом жевала горную траву.

— Может ли быть, чтобы хмарь Квериг действовала на коз и людей одинаково?

Это спросила Беатриса, обеими руками удерживая верёвку, к которой была привязана животина. Аксель ненадолго передал козу на попечение жены, вбивая камнем в землю деревянный кол с уже намотанным на него другим концом верёвки.

— Кто знает, принцесса. Но, если Господу есть хоть какое-то дело до коз, он поторопится направить сюда дракониху, иначе бедное животное измается ждать в одиночестве.

— Аксель, а если коза до этого умрёт, думаешь, она позарится на её мясо, ведь оно будет уже несвежим?

— Кто знает, какое мясо любит дракониха? Но здесь есть трава, даром что невзрачная, и на какое-то время козе её хватит.

— Смотри-ка, Аксель. Я-то думала, что рыцарь нам поможет, когда увидит, как мы оба устали. Но он совсем позабыл про нас.

И в самом деле, стоило путникам добраться до каирна, как сэр Гавейн стал словно потерянный. «Вот то место, которое вы ищете», — сказал он почти сердито и побрёл прочь. Теперь он стоял, повернувшись к супругам спиной, и следил за тучами.

— Сэр Гавейн, — позвал Аксель, оторвавшись от работы, — вы не поможете подержать козу? Моя бедная жена слишком устала.

Гавейн не откликнулся, и Аксель, думая, что тот его не расслышал, уже собирался повторить просьбу, когда старый рыцарь внезапно повернулся с таким торжественным видом, что супруги дружно на него уставились.

— Они внизу, — сказал старый рыцарь. — И теперь ничто их не остановит.

— Кого вы там видите? — спросил Аксель. Рыцарь хранил молчание, и старик уточнил: — Это солдаты? Мы недавно видели длинную вереницу на горизонте, но подумали, что они идут в противоположном от нас направлении.

— Сэр, я говорю о ваших недавних попутчиках. Тех самых, с которыми вы путешествовали вчера, когда мы встретились. Они сейчас выходят из леса, и кто их теперь остановит? У меня мелькнула надежда, что это всего лишь пара чёрных вдов, отбившихся от своей адской процессии. Облака надо мной подшутили, но теперь я вижу, что это они, никакой ошибки.

— Значит, мастеру Вистану всё же удалось выбраться из монастыря.

— Удалось, сэр. А теперь он идёт сюда, и на поводу у него не коза, а мальчишка-сакс, который указывает ему путь.

Сэр Гавейн удосужился наконец заметить, скольких усилий стоило Беатрисе удерживать козу, и поспешил сойти с кромки утёса, чтобы схватить верёвку. Но Беатриса верёвку не отпустила, и со стороны могло показаться, что они с рыцарем устроили драку за козу. Потом они угомонились и стали держать верёвку вместе, старый рыцарь на пару шагов впереди Беатрисы.

— Сэр Гавейн, а наши друзья нас видели? — спросил Аксель, возвращаясь к работе.

— Бьюсь об заклад, что у воина зоркий глаз и он видит нас прямо сейчас, на фоне неба, как мы упражняемся в перетягивании каната, а в противниках у нас коза! — Он рассмеялся себе под нос, но в его голосе сквозила печаль. — Да, — прибавил он, — думаю, он отлично нас видит.

— Тогда он будет с нами заодно, — произнесла Беатриса, — чтобы убить дракониху.

Сэр Гавейн смущённо посмотрел на обоих супругов:

— Мастер Аксель, вы всё ещё в это верите?

— Верю во что, сэр Гавейн?

— В то, что здесь, в этом богом забытом месте, мы друг другу товарищи?

— Сэр рыцарь, объяснитесь понятнее.

Гавейн подвёл козу туда, где стоял на коленях Аксель, не обращая внимания на Беатрису, которая последовала за ним, по-прежнему сжимая в руках конец верёвки.

— Мастер Аксель, разве наши пути не разошлись много лет назад? Я остался с Артуром, а вы… — Он наконец заметил стоявшую за ним Беатрису и, повернувшись, вежливо поклонился. — Милая госпожа, умоляю вас отпустить верёвку и отдохнуть. Я не дам животине сбежать. Присядьте вон там, у каирна. Он хоть немного защитит вас от ветра.

— Благодарю, сэр Гавейн. Вверяю вам эту божью тварь, она очень нам дорога.

Беатриса направилась к каирну, и что-то в её походке, в том, как ссутулились на ветру её плечи, пробудило в закутке Акселева сознания смутное воспоминание. Чувство, им порождённое, прежде чем Аксель успел его подавить, удивило и даже потрясло его, потому что к всепоглощающему желанию немедленно броситься к жене и укрыть её от стихии примешался ясно различимый привкус гнева и горечи. Беатриса рассказала Акселю про долгую ночь, проведённую в одиночестве, о том, как она страдала от его отсутствия, но не могло ли быть так, что ему самому тоже выпало провести ночь, а то и несколько, в подобных муках? Когда Беатриса остановилась у каирна и склонила голову перед камнями, словно прося прощения, Аксель почувствовал, как крепнут сразу и воспоминание, и гнев, и в страхе отвернулся. Только тогда он заметил, что сэр Гавейн тоже пристально смотрит на Беатрису — с нежностью во взгляде, — явно блуждая в собственных мыслях. Но вскоре рыцарь опомнился и, подойдя к Акселю, наклонился как можно ниже, словно чтобы не дать Беатрисе ни малейшей возможности подслушать их разговор.

— Кто скажет, что ваш путь не был праведнее? Отказаться от громких речей о войне и мире. Позабыть прекрасный закон, приближавший людей к Господу. Раз и навсегда покинуть Артура и посвятить себя… — Он снова оглянулся на Беатрису, которая по-прежнему стояла, почти касаясь лбом наваленных камней в попытке укрыться от ветра. — Милой жене. Я вижу, как она идёт рядом с вами, словно добрая тень. Может, и мне следовало так поступить? Но Господь направил нас в разные стороны. У меня был долг. Ха! Боюсь ли я его сейчас? Никогда, сэр, никогда. Я вас ни в чём не виню. Великий закон, в установлении которого вы были посредником, утопили в крови! И всё же он действовал, пусть и недолго. Утопили в крови! Кто теперь станет нас за это винить? Боюсь ли я молодых? Но разве противника одной молодостью одолеешь? Пусть идёт, пусть идёт. Вспомните, сэр! В тот самый день я вас видел, и вы говорили, что у вас в ушах стоит крик детей и младенцев. Я тоже его слышал, но разве он не был похож на крик, раздающийся из палатки хирурга, где человеку спасают жизнь, исцеляя через страдания? Но я должен это признать. Бывают дни, когда я тоскую по доброй тени. Даже сейчас я всё ещё оборачиваюсь в надежде её увидеть. Разве каждое животное, каждая птица небесная не жаждет обрести нежного спутника? За свою жизнь мне встретилась одна или две, с кем бы я с радостью её разделил. Зачем мне его бояться? Я сражался с норманнами, у которых были острые клыки и оленьи морды, и это были не маски! Всё, сэр, привязывайте козу. Сколько можно забивать этот кол? Вы к нему льва, что ли, привязать собираетесь?

Передав Акселю верёвку, Гавейн зашагал прочь и не останавливался, пока не встал там, где край земли словно встречался с небом. Аксель, упёршись коленом в траву, прочно закрепил верёвку за зарубку на дереве и снова оглянулся на жену. Беатриса по-прежнему стояла у каирна, и, хотя что-то в её позе снова взволновало его, он с облегчением понял, что прежняя горечь бесследно исчезла. Вместо этого Аксель почувствовал почти непреодолимое желание её защитить, и не только от резкого ветра, но и от чего-то ещё, огромного и мрачного, сгущающегося вокруг. Он поднялся и поспешил к жене.

— Всё, принцесса, коза никуда не денется. Как только ты будешь готова, давай-ка спускаться с этой горы. Ведь теперь-то мы выполнили то, что обещали детям и самим себе?

— О, Аксель, я не хочу возвращаться в тот лес.

— О чём ты, принцесса?

— Ты так и не подошёл тогда к краю пруда, ведь ты был так занят беседой с рыцарем. Ты так и не заглянул в ту холодную воду.

— Тебя утомил ветер, принцесса.

— Я видела их лица, они смотрели вверх, словно лежали у себя в кроватках.

— Чьи лица, принцесса?

— Младенцев, и так близко, прямо под поверхностью воды. Сначала я подумала, что они улыбаются и даже машут мне, но когда подошла ближе, то увидела, что они лежат неподвижно.

— Тебе просто приснился ещё один сон, когда ты отдыхала у того дерева. Я припоминаю, как увидел, что ты уснула, и это очень меня утешило, пока я беседовал со старым рыцарем.

— Я правда их видела, Аксель. В зелёных водорослях. Давай не будем возвращаться в тот лес, там, без сомнений, обитает зло.

Сэр Гавейн, пристально глядя вниз, поднял руку и, не оборачиваясь, прокричал против ветра:

— Скоро они будут здесь! Они уже взбираются на гору, и очень резво.

— Пойдём к нему, принцесса, только закутайся в плащ. Я поступил неразумно, заведя тебя так далеко, но скоро у нас снова будет крыша над головой. Давай посмотрим, о чём беспокоится наш добрый рыцарь.

Когда супруги проходили мимо козы, та изо всех сил натянула верёвку, но кол даже не шелохнулся. Акселю не терпелось увидеть, насколько приблизились путники, но старый рыцарь уже шагал им навстречу, и они втроём остановились неподалёку от козьей привязи.

— Сэр Гавейн, — начал Аксель, — моя жена слабеет, и ей нужно вернуться к крову и пище. Можем ли мы взять вашу лошадь, чтобы отвезти её вниз так же, как привезли наверх?

— Вы правда об этом просите? Сэр, это уже слишком! Когда мы с вами встретились в Мерлиновом лесу, разве не просил я вас не взбираться на эту гору? Вы сами настояли на том, чтобы сюда прийти.

— Возможно, сэр, мы поступили глупо, но у нас была цель, и если нам придётся вернуться обратно без вас, вы должны пообещать, что не отпустите козу, ведь нам стоило таких трудов её сюда доставить.

— Отпустить козу? Какое мне дело до вашей козы, сэр? Скоро здесь будет воин-сакс, и какой воин! Смотрите сами, если не верите! Какое мне дело до вашей козы? Мастер Аксель, я смотрю на вас и вспоминаю ту ночь. Ветер тогда был такой же жестокий. И вы кляли Артура прямо в лицо, пока мы все стояли, повесив головы. Ибо кому же хотелось получить приказ разрубить вас пополам? Мы избегали встречаться с Артуром глазами из страха, что он одним взглядом прикажет пронзить вас мечом, хоть вы и были безоружны. Но, сэр, Артур был великим королём, и вот вам ещё одно доказательство! Вы выбранили его в присутствии самых доблестных рыцарей, а он ответил на брань любезностью. Помните, сэр?

— Я ничего не помню, сэр Гавейн. Дыхание вашей драконихи отшибло мне память.

— Я опустил глаза, как и все остальные, и ждал, что голова ваша покатится к моим ногам. Но Артур говорил с вами по-доброму. Вы совсем ничего не помните? В ту ночь дул ветер, почти такой же сильный, как сейчас, и наша палатка готова была взмыть в чёрное небо. Артур же ответил на брань добрым словом. Поблагодарил вас за службу. За дружбу. И приказал нам всем относиться к вам с уважением. Когда вы, сэр, унесли свою ярость навстречу буре, я шёпотом с вами простился. Вы меня не услышали, потому что сказал я это почти про себя, но прощание моё было искренним, и я не был в этом одинок. Сэр, мы все отчасти разделяли ваш гнев, пусть вы и были не правы, проклиная Артура, да ещё в день великой победы! Вы говорите, что память вашу застилает дыхание Квериг, а может быть, это всего лишь годы или сегодняшний ветер, от которого даже мудрый монах может обернуться дураком?

— Сэр Гавейн, мне нет дела до этих воспоминаний. Сегодня мне нужна память о другой бурной ночи, про которую рассказала мне жена.

— Я простился с вами искренне, сэр, и признаюсь, что, когда вы бранили Артура, вашими устами отчасти говорил я сам. Потому что договор ваш был велик и соблюдался несколько лет. Разве все люди, будь они христиане или язычники, не спали крепче благодаря ему даже накануне битвы? Разве не сражались мы, зная, что младенцам, оставшимся в наших селениях, не грозит смерть? Увы, сэр, с войнами покончено не было. Там, где мы когда-то сражались за землю и веру, мы стали сражаться, чтобы отомстить за павших товарищей, тоже убитых из мести. Как было с этим покончить? Младенцы становились мужчинами, видя только войну. И раз ваш великий закон уже попирался…

— До того дня закон свято блюли обе стороны, сэр Гавейн. Богомерзко было его нарушать.

— Ага, так вы вспомнили!

— Я вспомнил, как предали Господа. И я не буду жалеть, если хмарь и дальше будет скрывать от меня подобное.

— Иногда, мастер Аксель, мне хотелось от хмари того же самого. Но вскоре я понял замысел истинно великого короля. Ибо войны вмиг прекратились, ведь так, сэр? Разве с того самого дня нам не сопутствовал мир?

— Не напоминайте мне больше об этом, сэр Гавейн. Я не стану вас благодарить. Лучше помогите мне увидеть жизнь, которую я вёл со своей дорогой женой, которая сейчас дрожит рядом. Так вы не одолжите нам своего коня, сэр? По крайней мере до того леса, где мы встретились. Мы оставим его в надёжном месте, где он вас дождётся.

— Ох, Аксель, я не вернусь в тот лес! Зачем ты так хочешь уйти отсюда и спуститься вниз? Неужто, муж мой, ты всё ещё боишься, что хмарь рассеется, несмотря на моё обещание?

— Моего коня, сэр? Вы хотите сказать, что Гораций мне больше не пригодится? Сэр, вы хватили лишку! Я его не боюсь, будь вся молодость на его стороне!

— Сэр Гавейн, я не хотел сказать ничего подобного, я просто прошу помощи вашего великолепного скакуна, чтобы спустить жену вниз, где для неё найдётся кров и…

— Моего скакуна, сэр? Вы накроете ему глаза попоной, чтобы он не увидел, как его хозяин падёт замертво? Это боевой конь, сэр! Не какой-нибудь пони, который резвится в лютиках! Это боевой конь, и ему вполне по силам увидеть меня поверженным или победителем, как то будет угодно Господу!

— Сэр рыцарь, если жене моей суждено ехать у меня на закорках, пусть так и будет. И всё же мне думается, что вы могли бы одолжить нам свою лошадь, чтобы доехать по крайней мере до леса…

— Я останусь здесь, Аксель, забудь ты про этот ветер, и, если мастер Вистан уже близко, мы дождёмся его и увидим, для кого сегодняшний день станет последним, для него или драконихи. Или ты предпочёл бы, чтобы хмарь никогда не рассеивалась, а, муж мой?

— Сэр, я уже много раз это видел! Как ретивый юнец падает от руки мудрого старца. Много раз!

— Сэр, позвольте мне снова воззвать к вашему благородству. Этот ветер лишает мою жену сил.

— Муж мой, разве не достаточно того, что я поклялась тебе, вот только что, утром, что не забуду своих чувств к тебе, что бы нам ни открылось, когда развеется хмарь?

— Сэр, разве не понятны вам деяния великого короля? Нам остаётся только смотреть и дивиться. Великий король, подобно самому Господу Богу, должен вершить деяния, от которых смертных бросает в дрожь! Думаете, ни одна мне не приглянулась? Что мне не встретился нежный цветок или даже два, которых я не хотел бы прижать к груди? Что я делю ложе лишь с этим железным нарядом? Кто зовёт меня трусом, сэр? Или убийцей младенцев? Где вы были в тот день? Вы были с нами? Мой шлем! Я оставил его в лесу! Но на что он мне сдался? Я бы и доспехи снял, но, боюсь, вы меня засмеёте, увидев, какой ободранный лис под ними скрывается!

Спутники всё продолжали перекрикивать друг друга, и вой ветра вступал в хор четвёртым, но вдруг Аксель заметил, что и Гавейн, и Беатриса, осекшись, смотрят ему за спину. Обернувшись, он увидел, что на краю утёса стоят воин с мальчиком-саксом — почти на том самом месте, откуда ранее сэр Гавейн задумчиво рассматривал окрестности. Небо ещё больше нахмурилось, и Акселю показалось, что вновь прибывшие вознеслись на гору в облаках. Оба, с расстояния больше похожие на силуэты, странным образом замерли: воин держал повод обеими руками, как будто правил колесницей, мальчик наклонился вперёд, вытянув обе руки, словно для того, чтобы удержать равновесие. К ветру примешался новый звук, и Аксель услышал слова сэра Гавейна: «А! Мальчишка снова запел! Сэр, можете вы заставить его замолчать?»

Вистан рассмеялся, и они нарушили неподвижность, направившись к путникам, мальчик шёл впереди.

— Приношу свои извинения. Но всё, что я могу сделать, это позволить ему скакать со скалы на скалу, пока он что-нибудь себе не сломает.

— Что происходит с мальчиком, Аксель? — спросила Беатриса, наклонившись к уху мужа, и тот с удовольствием отметил, что в её голос вернулась нежная близость. — Перед тем как появилась та собака, он вёл себя так же.

— Ему обязательно так фальшивить? — снова поинтересовался сэр Гавейн у Вистана. — Я бы дал ему в ухо, но боюсь, он ничего не почувствует!

Воин снова рассмеялся на ходу и весело поглядел на Акселя с Беатрисой:

— Друзья мои, вот так сюрприз. А я-то думал, вы уже в сыновней деревне. Что привело вас в это пустынное место?

— То же, что и вас, мастер Вистан. Мы жаждем покончить с драконихой, которая похитила у нас драгоценные воспоминания. Видите, сэр, для этого мы привели с собой отравленную козу.

Взглянув на животное, Вистан покачал головой:

— Друзья мои, мы имеем дело с тварью могучей и коварной. Боюсь, самый большой вред, который коза может ей причинить, ограничится лёгкой отрыжкой.

— Мастер Вистан, нам стоило больших трудов доставить её сюда, — сказала Беатриса, — хотя нам и помог наш любезный рыцарь, с которым мы снова встретились по пути наверх. Теперь же, когда явились вы, я очень рада, потому что коза больше не единственная наша надежда.

Тем временем пение Эдвина стало таким громким, что собравшимся едва удавалось расслышать друг друга, при этом мальчик изо всех сил рвался с привязи, явно стремясь к чему-то, находившемуся на гребне соседнего склона. Вистан резко дёрнул за верёвку и сказал:

— Видно, мастеру Эдвину не терпится добраться до тех скал. Сэр Гавейн, что там, за ними? Я вижу камни, наваленные друг на друга, словно для того, чтобы скрыть яму или берлогу.

— Зачем спрашивать меня, сэр? Спросите своего юного спутника, может, он даже прекратит петь!

— Сэр, хоть я и веду его на привязи, но управлять им могу не больше, чем спятившим гоблином.

— Мастер Вистан, — вмешался Аксель, — охранять этого мальчика — наш общий долг. Здесь нужно как следует за ним приглядывать.

— И то верно, сэр. Если позволите, я привяжу его к тому же колу, к которому вы привязали козу.

Воин подвёл Эдвина к месту, где Аксель вбил кол, и, присев на корточки, принялся привязывать к нему верёвку мальчика. Акселю показалось, что Вистан отнёсся к своему делу чересчур старательно, несколько раз проверив каждый узел и даже прочность узлов самого Акселя. Сам мальчик не обращал на происходящее никакого внимания. Он немного успокоился, но его взгляд был по-прежнему прикован к скалам на вершине соседней горы, и он продолжал настойчиво рваться с привязи. В его пении, уже не таком пронзительном, появилось упрямство, напомнившее Акселю песню изнурённых солдат на марше. Коза же отошла настолько далеко, насколько ей позволила верёвка, продолжая зачарованно глазеть на происходящее.

Что до сэра Гавейна, то тот пристально следил за каждым движением Вистана, при этом — так показалось Акселю — во взгляде рыцаря мелькнуло затаённое коварство. Пока воин-сакс был занят своим делом, Гавейн незаметно приблизился, вытащил меч из ножен и, воткнув его в землю, опёрся на него всем телом, положив руки на широкую рукоять. Приняв эту позу, рыцарь продолжал наблюдать за Вистаном, и Акселю внезапно пришло в голову, что тот запоминает детали воинова тела: рост, длину руки, силу ног, левую руку на перевязи.

Довольный своей работой, Вистан встал и повернулся к сэру Гавейну. Во взглядах, которыми они обменялись, промелькнула странная неловкость, и Вистан дружелюбно улыбнулся.

— Вот один из обычаев, отличающий бритта от сакса, — сказал он, указывая рукой. — Взгляните, сэр. Ваш меч вынут из ножен, и вы используете его как опору, словно он родственник стулу или скамейке для ног. Любой сакс сочтёт это странным, даже если его и обучали бритты, как меня в своё время.

— Доживите до моих дряхлых лет, сэр, и увидите, странный это обычай или нет. Полагаю, в дни мира, как сейчас, добрый меч рад любой работе, даже если она заключается в том, чтобы дать отдых старым костям хозяина. Что же в этом странного, сэр?

— Но, сэр Гавейн, посмотрите, как он вдавливается в землю. Для нас, саксов, остриё меча — это предмет неусыпных забот. Мы избегаем лишний раз вынимать клинок на воздух, чтобы тот ни на йоту не потерял своей остроты.

— В самом деле? Острота важна, мастер Вистан, не спорю. Но не слишком ли её переоценивают? Умение двигаться, мудрая стратегия, спокойное мужество. И толика свирепости, чтобы сделать воина непредсказуемым. Вот, сэр, что определяет исход поединка. И уверенность в том, что твоя победа угодна Господу. Так что дайте стариковым плечам отдохнуть. Кроме того, разве не бывает так, что меч, остающийся в ножнах, выхватывают слишком поздно? Я стоял так не на одном бранном поле, переводя дух, обнадёженный тем, что мой клинок уже обнажён и готов к бою и не станет протирать глаза и спрашивать меня, день сейчас или утро, пока я пытаюсь извлечь из него пользу.

— Выходит, что мы, саксы, относимся к мечам куда бессердечнее. Потому что мы требуем от них не спать никогда, даже во тьме ножен. Возьмите, к примеру, мой, сэр. Ему хорошо знакомы мои привычки. И он знает, что после глотка воздуха ему не миновать вкуса плоти и крови.

— Да, обычаи разнятся. Вы напомнили мне об одном саксе, которого я когда-то знал, прекрасного товарища, и как однажды в холодную ночь мы с ним собирали хворост для костра. Я обрубал сучья с сухостоя мечом, а он, бок о бок со мной, обламывал их голыми руками, иногда помогая себе тупым камнем. «Друг мой, ты забыл, что у тебя есть клинок? — спросил я его. — Зачем уподобляться когтистому медведю?» Но он меня словно не слышал. Тогда я решил, что он сошёл с ума, но теперь вы открыли мне глаза. Даже в мои годы всегда есть чему поучиться!

Оба рассмеялись, и Вистан добавил:

— Возможно, сэр Гавейн, для меня это больше, чем обычай. Меня всегда учили, что, вонзая клинок в противника, я должен мысленно готовиться к следующему удару. И если остриё притупилось и клинок хоть на миг опоздал, зацепившись за кость или увязнув во вражьих внутренностях, со следующим ударом я точно замешкаюсь, а от этого может зависеть, победа мне выпадет или поражение.

— Вы правы, сэр. Думаю, в моей беспечности повинны возраст и долгие годы мирной жизни. Впредь последую вашему примеру, но сейчас колени мои подгибаются, утомившись от восхождения, и я прошу вас дать мне эту небольшую поблажку.

— Разумеется, сэр, устраивайтесь, как вам будет удобно. Просто, когда я увидел, как вы опёрлись на меч, мне сразу пришла на ум эта разница.

Внезапно Эдвин перестал петь и начал кричать. Раз за разом он выкрикивал одно и то же, и Аксель, повернувшись к стоявшей подле него Беатрисе, тихо спросил:

— Принцесса, что он говорит?

— Он говорит, что там, наверху, логово разбойников. Умоляет нас пойти за ним.

Вистан с Гавейном посмотрели на мальчика в некотором смущении. Эдвин продолжал кричать и рваться с привязи и вдруг замолчал, рухнул на землю, явно готовый разрыдаться. Спутники оборвали разговор и долго хранили молчание под завывание вездесущего ветра.

— Сэр Гавейн, — наконец проговорил Аксель. — Мы рассчитывали на вас. Давайте сбросим маски. Вы — защитник драконихи, верно?

— Да, сэр. — Гавейн с вызовом посмотрел на каждого по очереди, включая Эдвина. — Защитник и с недавних пор её единственный друг. Монахи годами подкармливали её, привязывая скот там же, где вы привязали козу. Но теперь они все перессорились, и Квериг чует измену. В моей же верности она уверена.

— Тогда, сэр Гавейн, — сказал Вистан, — соблаговолите сказать, далеко ли ещё до драконихи?

— Она близко, сэр. Вы всё же отыскали дорогу, пусть вам и повезло с этим мальчишкой в качестве провожатого.

Тем временем Эдвин, поднявшись на ноги, снова начал петь, но на этот раз тихо и монотонно, словно читал псалом.

— Возможно, мастера Эдвина ещё ждёт великое будущее, — заметил воин. — Чутьё подсказывает мне, что как ученик он быстро превзойдёт своего убогого наставника и однажды совершит для своего народа великие подвиги. Возможно, не менее великие, чем те, которые Артур совершал во имя своего.

— Вы шутите? Этот мальчишка, который поёт и рвётся с привязи, как полоумный?

— Сэр Гавейн, — перебила Беатриса, — ответьте же усталой старухе. Как вышло, что такой доблестный рыцарь, как вы, да ещё и племянник великого Артура, стал защитником драконихи?

— Госпожа, возможно, мастеру Вистану не терпится самому всё объяснить.

— Напротив, я жажду услышать ваш рассказ не меньше, чем госпожа Беатриса. Но всему своё время. Сначала нужно выяснить ещё кое-что. Мне спустить мастера Эдвина с привязи и посмотреть, куда он побежит? Или вы сами покажете путь к логову Квериг, сэр Гавейн?

Сэр Гавейн посмотрел пустым взглядом на борющегося с верёвкой мальчика и вздохнул.

— Оставьте его там, где он есть, — медленно проговорил он. — Я вас отведу. — Он выпрямился во весь рост, вытащил меч из земли и аккуратно вернул его в ножны.

— Благодарю вас, — ответил Вистан. — Я рад, что нам не придётся подвергать мальчика опасности. Хотя сейчас я мог бы и сам найти дорогу, без провожатого. Нам нужно подняться к тем скалам на вершине соседней горы, верно?

Сэр Гавейн снова вздохнул, глянул на Акселя, словно прося о помощи, и грустно покачал головой.

— Совершенно верно, сэр. Скалы окружают яму, и не маленькую, я вам скажу. Она глубокая, как каменоломня, и в ней вы найдёте спящую Квериг. Мастер Вистан, если вы действительно хотите с ней сразиться, вам придётся спуститься внутрь. Теперь я спрошу вас, сэр, вы действительно замыслили совершить это безумие?

— Ради этого я проделал весь долгий путь, сэр.

— Мастер Вистан, — обратилась к нему Беатриса, — простите, что старуха вмешивается в ваш разговор. Вы только что посмеялись над нашей козой, но вам предстоит великая битва. Если рыцарь не станет вам помогать, позвольте нам по крайней мере отвести козу на вершину горы и бросить её в яму. Если вам придётся сражаться с драконихой в одиночку, пусть яд замедлит её движения.

— Благодарю вас, госпожа, ваша забота как нельзя кстати. Однако, если её дремотой я могу воспользоваться, то яд мне бы применять не хотелось. Кроме того, у меня не хватит терпения ждать ещё полдня или больше, чтобы узнать, отравилась ли дракониха ужином.

— Тогда давайте покончим с этим, — заявил сэр Гавейн. — Идёмте, сэр, я вас поведу. — И добавил, обращаясь к Акселю и Беатрисе: — Друзья мои, ждите здесь и укройтесь от ветра за каирном. Ждать придётся недолго.

— Но, сэр Гавейн, — возразила Беатриса, — путь на эту гору мы с мужем осилили. И на эту, последнюю, тоже поднимемся, если туда есть безопасный путь.

Сэр Гавейн снова сокрушённо покачал головой.

— Хорошо, друзья мои, идёмте все вместе. Полагаю, ничего плохого с вами не приключится, да и мне будет спокойнее в вашем присутствии. Идёмте, друзья, к логову Квериг, и говорите потише, чтобы не потревожить её сон.

Пока они поднимались по тропе, ветер постепенно стих, хотя им всё больше казалось, что они вот-вот коснутся неба. Рыцарь с воином размеренно шагали впереди, ни дать ни взять два старых друга, вышедших подышать воздухом, и очень скоро перед ними и пожилыми супругами открылся широкий простор.

— Принцесса, это глупо, — на ходу сказал Аксель. — На что нам сдалось идти за этими господами? И кто знает, какие опасности поджидают нас впереди? Давай повернём обратно и подождём рядом с мальчиком.

Но шаг Беатрисы оставался всё таким же решительным.

— Я хочу идти дальше. Вот что, Аксель, возьми меня за руку и помоги мне не пасть духом. Потому что мне кажется, что это мне нужно больше всех бояться, что хмарь рассеется, а не тебе. Там, у тех камней, мне подумалось, что когда-то давно я дурно с тобой обошлась, муж мой. Чувствуешь, как моя рука дрожит в твоей при мысли, что мы можем вспомнить тот мой проступок?! Что ты мне тогда скажешь? Уйдёшь прочь и бросишь меня на этой голой горе? Где-то в глубине души мне хочется увидеть, как отважный воин, что шагает впереди нас, будет повержен, но я не хочу, чтобы мы с тобой играли друг с другом в прятки. Я-то уж точно не буду, Аксель, а ты, ты согласен? Давай без помех увидим путь, пройденный вместе, не важно, в сумраке или под ласковым солнцем. И если воину и впрямь предстоит сразиться с драконихой в её логове, давай сделаем всё, что в наших силах, чтобы поддержать его дух. Всё могут решить сделанное вовремя предупреждение или окрик, чтобы привести его в чувство после яростного удара.

Аксель не перебивал её, слушая вполуха, потому что в дальнем углу его памяти снова что-то шевельнулось: грозовая ночь, горькая боль в сердце, одиночество, разверзшееся перед ним, словно бескрайние воды. Возможно ли, что на самом деле это он, а не Беатриса, стоял один в пустой комнате, не в силах уснуть, при свете маленькой свечи?

— Что сталось с нашим сыном, принцесса? — вдруг спросил он, и её левая рука сжала его руку. — Он правда ждёт нас у себя в деревне? Или мы будем целый год рыскать по этим краям и все наши поиски будут тщетны?

— Мне тоже приходила такая мысль, но я боялась произносить это вслух. Тише, Аксель, или нас услышат.

Действительно, сэр Гавейн с Вистаном, ушедшие вперёд, остановились на тропе, чтобы их дождаться, и, судя по всему, беседовали по душам. Подходя к ним, Аксель расслышал, как сэр Гавейн сказал, усмехнувшись:

— Признаюсь, мастер Вистан, я надеюсь, что дыхание Квериг вот-вот затмит вам память, и вы забудете, зачем идёте со мной. Жду не дождусь, когда вы меня спросите, куда я вас веду! Но, судя по вашему взгляду и шагу, забываете вы мало.

Вистан улыбнулся:

— Полагаю, сэр, именно из-за моего дара противостоять неизведанным чарам король и поручил мне это дело. Потому что у нас на болотах никогда не водилось тварей, подобных Квериг, но попадались другие с прелюбопытными способностями, и все замечали, как мало я подвержен их влиянию, когда товарищи мои падали в обморок или погружались в сон. Думаю, это единственная причина, почему король меня выбрал, потому что почти все мои товарищи в бою превосходят того, кто сейчас идёт рядом с вами.

— Мастер Вистан, в это невозможно поверить! И молва, и мои наблюдения подтверждают ваши исключительные качества.

— Вы меня переоцениваете. Вчера, когда мне пришлось убить того солдата у вас на глазах, я прекрасно сознавал, какого мнения человек с вашим опытом может быть о моих скромных талантах. Их было достаточно, чтобы сразить напуганного стражника, но, боюсь, до вашего одобрения мне далеко.

— Чепуха! В бою вы изумительны, и это моё последнее слово! Друзья мои, — Гавейн повернулся к Акселю с Беатрисой, чтобы они тоже его услышали, — осталось совсем немного. Идёмте же, пока она спит.

Дальше спутники шли молча. Аксель с Беатрисой больше не отставали, потому что Гавейн с Вистаном вдруг посерьёзнели и продвигались вперёд со скоростью, больше присущей торжественным церемониям. Во всяком случае, склон потерял крутизну, словно превратившись в плато. Камни, которые спутники обсуждали, стоя внизу, теперь нависли у них над головой, и, подойдя ближе, Аксель увидел, что они сложены неровным полумесяцем на вершине насыпи в стороне от тропы. По откосу насыпи шёл ряд камней помельче, представлявших собой лестницу, которая поднималась до самого края, по всей видимости, чрезвычайно глубокой ямы. Трава вокруг почернела или выгорела, отчего повсюду — где не было ни кустов, ни деревьев, — веяло тленом. Гавейн, остановив отряд у подножия примитивной лестницы, повернулся к Вистану и сказал, медленно подбирая слова:

— Сэр, в последний раз предлагаю вам отказаться от этой опасной затеи. Что мешает вам вернуться обратно к сироте, который сидит на привязи? Вот, снова ветер доносит его голос.

Воин оглянулся назад, туда, откуда они пришли, потом снова взглянул на сэра Гавейна.

— Сэр, вы же знаете. Назад мне дороги нет. Покажите же мне дракона.

Старый рыцарь задумчиво кивнул, словно Вистан только что сделал случайное, но занятное наблюдение.

— Хорошо, друзья мои. Тогда говорите потише, ибо зачем нам её будить?

Сэр Гавейн повёл спутников вверх по насыпи и, дойдя до камней на вершине, подал знак остановиться. Потом осторожно заглянул через край и тихо сказал:

— Встаньте здесь, и вам будет хорошо её видно.

Аксель помог жене взобраться на уступ рядом с собой и перегнулся через один из камней. Яма оказалась шире и не такой глубокой, как он ожидал, больше напоминая высохший пруд, чем вырытый котлован. Она была почти вся залита бледным солнечным светом, дно было сплошь из серого камня и гравия — почерневшая трава резко обрывалась у кромки, — и единственным живым созданием, кроме самой драконихи, был одинокий куст боярышника, кое-как пробившийся сквозь камень у центра ямы.

Что же до самой Квериг, то с первого взгляда было трудно сказать, жива она или мертва. По её позе — ничком, голова свёрнута набок, лапы в стороны — можно было предположить, что дракониху сбросили в яму, уже убив. Было трудно понять, дракониха ли это вообще: Квериг была настолько истощена, что больше походила на червеобразную рептилию, привыкшую к воде, которая по ошибке выбралась на сушу и теперь страдает от обезвоживания. Кожа, вместо того чтобы лосниться и отливать бронзой, была желтовато-белёсая, как рыбье брюхо. От крыльев остались только ошмётки кожи, которые при беглом осмотре можно было принять за прилипшие к драконьим бокам сухие листья. Голова на серой гальке была повёрнута набок, и Акселю был виден только один драконий глаз, с перепонкой на манер черепашьего, который апатично открывался и закрывался, подчиняясь своему внутреннему ритму. Это движение вкупе с едва заметным вздыманием и опаданием кожи вдоль хребта служило единственным признаком того, что Квериг ещё жива.

— Неужели это она, Аксель? — тихо спросила Беатриса. — Эта бедная тварь, от которой остался только лоскут плоти?

— Взгляните сюда, госпожа, — раздался за спиной голос Гавейна. — Пока у неё есть чем дышать, свой долг она выполняет.

— Она больна или, может, уже отравлена? — спросил Аксель.

— Она просто состарилась, сэр, как и все мы. Но она пока ещё дышит, и дело Мерлина продолжается.

— Теперь мне что-то припоминается, — сказал Аксель. — Мерлин сотворил здесь какое-то чёрное дело.

— Чёрное, сэр? — переспросил Гавейн. — Отчего же чёрное? Это был единственный выход. Задолго до победного исхода битвы мы, пятеро добрых товарищей, отправились укротить эту тварь, в те дни могучую и яростную, чтобы Мерлин смог наложить на её дыхание великие чары. Может, он и был дурным человеком, но этим он осуществил волю Господа, а не одного лишь Артура. Разве настал бы когда-нибудь мир без дыхания драконихи? Посмотрите, как мы теперь живём! Старые враги — словно родня, от деревни к деревне. Мастер Вистан, это зрелище лишило вас дара речи. Я спрошу ещё раз. Неужели вы не позволите этой несчастной твари дожить свои последние дни? Её дыхание уже не то, что раньше, но чары в нём ещё остались. Подумайте, что может пробудиться на этих землях, стоит ему прерваться, пусть даже прошло столько лет! Да, мы убивали без счёту, признаюсь, и не разбирали, сильных бьём или слабых. Может, Господь нам и не улыбнулся, но мы избавили свою страну от войны. Сэр, уходите отсюда, умоляю. Может, мы и молимся разным богам, но ваши боги бесспорно благословляют дракона так же, как и мои.

Вистан отвернулся от ямы и взглянул на старого рыцаря:

— Какому же богу угодно, чтобы зло оставалось забытым и безнаказанным?

— Хороший вопрос, мастер Вистан, и я знаю, что моему богу неловко за то, что мы сотворили в тот день. Но это уже давно в прошлом, и кости укрыты красивым зелёным ковром. Молодёжь ничего не знает о них. Умоляю, уйдите и позвольте Квериг потрудиться ещё немного. Год или два, больше она не протянет. Но даже этого может хватить, чтобы старые раны окончательно затянулись и меж нами установится вечный мир. Взгляните, как она цепляется за жизнь! Будьте милосердны и уйдите отсюда. Пусть эта страна покоится в забытьи.

— Глупости, сэр. Как могут старые раны затянуться, если они кишат червями? И как может мир держаться вечно, если он построен на кровопролитии и колдовском коварстве? Я вижу, как искренне вы хотите, чтобы ваши давние кошмары рассыпались в прах. Но они белыми костями лежат в земле и ждут, чтобы с них сдёрнули покрывало. Сэр Гавейн, мой ответ неизменен. Я должен спуститься в яму.

Сэр Гавейн хмуро кивнул:

— Понимаю, сэр.

— Тогда я тоже спрошу вас, сэр рыцарь. Оставите ли вы это место мне и вернётесь ли к верному старому скакуну, который ждёт вас внизу?

— Вы знаете, что я не могу этого сделать, мастер Вистан.

— Так я и думал. Отлично.

Вистан прошёл мимо Акселя и Беатрисы и спустился по грубо высеченным ступеням. Снова оказавшись у подножия насыпи, он оглянулся вокруг и сказал совершенно другим голосом:

— Сэр Гавейн, земля здесь выглядит странно. Может ли быть, чтобы её выжгла дракониха, когда была поживее? Или сюда часто бьёт молния, каждый раз выжигая землю и не давая взойти новой траве?

Гавейн, последовавший за Вистаном вниз по насыпи, тоже спустился по ступеням, и они вдвоём принялись расхаживать из стороны в сторону, словно товарищи по походу, выбирающие место для палатки.

— Для меня это всегда было загадкой, мастер Вистан. Ведь даже когда Квериг была помоложе, сюда она не спускалась, поэтому не думаю, чтобы эту землю выжгла она. Наверное, так было всегда, даже когда мы только принесли её сюда и опустили в яму. — Гавейн испытующе постучал пяткой по земле. — Тем не менее место хорошее.

— Несомненно. — Вистан, повернувшись спиной к Гавейну, тоже постучал в землю ногой.

— Хотя, может, чуть маловато в ширину? — заметил рыцарь. — Видите, как обрывается склон? Если упасть здесь, то вниз не скатишься, но вот кровь быстро растечётся по горелой траве и закапает через край. Не стану говорить за вас, сэр, но мне вовсе не улыбается, чтобы моё нутро сочилось с утёса, словно птичий помёт!

Оба рассмеялись, и Вистан сказал:

— На этот счёт беспокоиться не стоит. Видите, земля чуть приподнимается перед обрывом? Что до противоположного края, то он слишком далеко, и по пути хватает иссохшей земли.

— Верно подмечено. Ну, значит, место нам подходит! — Сэр Гавейн поднял взгляд на Акселя с Беатрисой, которые всё ещё стояли на насыпи, повернувшись, однако, к яме спиной. — Мастер Аксель, — весело позвал он, — вы всегда были искусны в дипломатии. Не угодно ли вам прибегнуть к своему красноречию, чтобы мы смогли уйти отсюда друзьями?

— Простите, сэр Гавейн. Вы были к нам очень добры, и мы вам за это благодарны. Но мы пришли сюда увидеть, как придёт конец Квериг, и, если вам угодно встать на её сторону, ни мне, ни моей жене нечего сказать в вашу защиту. В этом деле мы согласны с мастером Вистаном.

— Понимаю. Тогда позвольте вас кое о чём попросить. Я не страшусь соперника. Но если мне суждено будет пасть, отведёте моего милого Горация вниз? Ему будет в радость нести на себе пару добрых бриттов. И не подумайте, что он ворчит по этому поводу, вы для него ноша не великая. Уведите моего дорогого Горация подальше отсюда, а когда надобность в нём отпадёт, найдите хороший зелёный луг, где он сможет есть досыта и вспоминать старые дни. Друзья мои, исполните ли вы мою просьбу?

— С радостью, сэр, и ваш конь станет для нас спасением, потому что вниз с этих гор путь не из лёгких.

— Кстати, — Гавейн подошёл к самому краю насыпи, — я как-то уже советовал вам плыть по реке и повторю свой совет. Пусть Гораций отвезёт вас вниз, но когда вы доберётесь до реки, найдите лодку, которая отвезёт вас на восток. В седле есть олово и монеты, чтобы заплатить за проезд.

— Спасибо, сэр. Мы тронуты вашей щедростью.

— Постойте, сэр Гавейн, — вмешалась Беатриса. — Если ваш конь повезёт нас обоих, как же мы спустим с горы вас, павшего? В доброте своей вы позабыли о собственном теле. Нам будет жаль похоронить вас в столь пустынном месте.

На миг лицо старого рыцаря обрело торжественное, почти скорбное выражение. Потом его черты смялись в улыбку, и он сказал:

— Помилуйте, госпожа. К чему строить погребальные планы, пока я ещё надеюсь на победу! Но так или иначе, эта гора для меня не пустыннее любого другого места, а кроме того, если поединок окончится не в мою пользу, внизу моей душе пришлось бы увидеть много такого, что внушает ей страх. Всё, госпожа, больше ни слова о трупах! Мастер Вистан, есть ли у вас, о чём попросить друзей на случай, если фортуна от вас отвернётся?

— Я, как и вы, предпочитаю не думать о поражении. Но только полный глупец не счёл бы вас грозным противником, несмотря на ваши годы. Поэтому я тоже оставлю любезным супругам просьбу. Если меня не станет, пожалуйста, помогите мастеру Эдвину добраться до гостеприимной деревни и скажите ему, что я считал его достойнейшим из учеников.

— Хорошо, сэр, — ответил Аксель. — Мы подыщем ему самое лучшее пристанище, пусть его будущее и омрачено из-за той раны.

— Хорошо сказано. Вы напомнили мне, что у меня ещё больше причин постараться выйти живым из поединка. Итак, сэр Гавейн, приступим?

— У меня ещё одна просьба, — сказал старый рыцарь, — к вам, мастер Вистан. Мне неловко поднимать эту тему, потому что она задевает предмет, который мы только что с удовольствием обсуждали. Я имею в виду, как нам обнажать мечи. В мои преклонные годы у меня стало уходить до смешного много времени на то, чтобы вытащить своё старое оружие из ножен. Если мы с вами начнём поединок, не обнажив мечи заранее, боюсь, я окажусь для вас ничтожным развлечением, ведь вы так скоры на руку. Представьте, я ковыляю, бормоча под нос проклятия, и тяну за свою железяку то одной рукой, то другой, а вы тем временем прохлаждаетесь, раздумывая, отрубить мне голову или спеть оду, меня ожидаючи! Вот если бы мы договорились обнажить мечи до поединка… Да почему же мне так неловко?!

— Сэр Гавейн, ни слова больше. Я никогда не был высокого мнения о тех, кто надеется выхватить меч побыстрее, чтобы возыметь преимущество над противником. Поэтому давайте сойдёмся, обнажив мечи заранее, как вы и предлагаете.

— Благодарю вас, сэр. Со своей стороны, хоть я и вижу, что у вас перевязана рука, клянусь не использовать это для своего преимущества.

— Благодарю, сэр, хоть рана и пустячная.

— Хорошо, сэр. С вашего разрешения.

Старый рыцарь вытащил меч — ему и правда понадобилось на это немало времени — и воткнул остриё в землю, точь-в-точь как раньше у великанова каирна. Но вместо того, чтобы опереться на своё оружие, он окинул его взглядом, в котором смешались усталость и привязанность. Потом он взялся за рукоять меча обеими руками и поднял его — при этом поза Гавейна обрела несомненное величие.

— Аксель, я отвернусь, — произнесла Беатриса. — Скажи мне, когда закончится поединок, и пусть он не будет ни долгим, ни бесчестным.

Сначала оба соперника стояли, направив мечи остриями вниз, словно чтобы не утомить руки. С высоты Акселю были хорошо видны их позиции: соперники стояли самое большее в пяти шагах друг от друга, Вистан под небольшим углом к Гавейну, слегка отклонившись влево. Постояв так какое-то время, Вистан неторопливо сделал три медленных шага вправо, отчего могло показаться, что его внешнее плечо уже не находится под защитой меча. Но, чтобы воспользоваться преимуществом, Гавейну пришлось бы преодолеть расстояние между ними практически молниеносно, и Аксель ничуть не удивился, когда рыцарь, с укором глядя на воина, сам сделал несколько осторожных шагов вправо. Тем временем Вистан изменил положение обеих рук на рукояти меча, и Аксель не был уверен, что Гавейн заметил эту перемену, — скорее всего, воин загораживал рыцарю обзор своим телом. Но Гавейн тоже поменял захват, дав весу меча переместиться с правой руки на левую. Соперники застыли на новых позициях, и неискушённому зрителю могло показаться, что по отношению друг к другу их положение почти не изменилось. Но Аксель почувствовал, что новые позиции имели другое значение. Ему уже очень давно не приходилось наблюдать поединок в таких подробностях, и его не оставляло неприятное ощущение, что половина разворачивающегося перед ним действия ускользает от его взгляда. Однако он почему-то знал, что противостояние достигло своего апогея и дольше паузу держать невозможно, поэтому кто-то из соперников будет вынужден начать бой.

Но внезапность схватки Гавейна с Вистаном была поразительна. Расстояние между ними исчезло, как по сигналу, и они вдруг сцепились в тесных объятиях. Это произошло так быстро, что Акселю показалось, что противники отбросили мечи и теперь держат друг друга в мудрёном захвате. При этом они слегка вращались, словно танцоры, и Аксель наконец увидел, что их клинки, наверняка в результате огромной силы столкновения, слились воедино. Оба соперника, удручённые таким поворотом событий, изо всех сил старались разъединить оружие. Но сделать это было непросто, и лицо старого рыцаря было перекошено от натуги. Не имея возможности рассмотреть лицо Вистана, Аксель видел, как дрожат шея и плечи воина, когда тот делал всё возможное, чтобы исправить приключившуюся оказию. Но усилия были тщетны: с каждой секундой мечи словно склеивались всё сильнее, и казалось, что единственным выходом было бы бросить их и начать бой заново. Однако ни один из соперников не выказывал желания уступать, несмотря на то что оба теряли силы от напряжения. Потом что-то подалось, и клинки разъединились. При этом в воздух между ними взлетела чёрная капля — возможно, та самая субстанция, которая их и склеила. Во взгляде Гавейна застыло изумлённое облегчение, он развернулся в пол-оборота и упал на одно колено. Вистан же силой инерции полностью обернулся вокруг своей оси и остановился спиной к рыцарю, нацелив остриё свободного теперь меча в облака за утёсом.

— Господь, помоги ему, — проговорила стоявшая рядом Беатриса, и Аксель понял, что всё это время она наблюдала за поединком. Когда он снова посмотрел вниз, Гавейн уже встал на землю вторым коленом. А потом высокая фигура рыцаря медленно, коленями в сторону, рухнула на чёрную траву. Заметавшись, точно спящий, ищущий удобное положение, Гавейн поднял лицо к небу и успокоился, хотя ноги его так и остались неловко подвёрнутыми. Когда Вистан, осторожно ступая, приблизился, старый рыцарь что-то сказал ему, но Аксель был слишком далеко, чтобы расслышать слова. Воин стоял над поверженным соперником, позабыв про меч, и с острия на землю падали чёрные капли.

Беатриса прижалась к мужу.

— Пусть он и был защитником драконихи, но мы видели от него только добро. Кто знает, Аксель, что с нами сталось бы без него, и мне жаль видеть его павшим.

Аксель прижал Беатрису к себе. Отпустив её, он спустился чуть ниже, откуда ему было лучше видно распростёртое на земле тело Гавейна. Вистан оказался прав: кровь дотекала только до бугра у обрыва и собиралась там в лужицу, без риска перелиться за край. Это зрелище вызвало у Акселя приступ тоски и чувство — хотя оно и было отдалённым и смутным, — что тлевший в его душе великий гнев наконец-то угас.

— Браво, сэр, — поздравил Аксель воина. — Больше ничто не стоит между вами и драконом.

Вистан, который всё это время безотрывно смотрел на павшего рыцаря, медленно, чуть пошатываясь, подошёл к подножию насыпи и посмотрел вверх, как будто во сне.

— Я давным-давно научился не бояться смерти на поле боя. И всё же во время поединка мне показалось, что я слышу у себя за спиной её тихую поступь. Возраст возрастом, но он почти меня одолел.

Заметив наконец зажатый в руке меч, воин сделал движение, словно собираясь воткнуть его в подножие насыпи. Но в последнюю секунду, когда клинок уже почти вонзился в землю, остановился и, выпрямявшись, сказал: «Не рано ли вытирать меч? Почему бы крови рыцаря не смешаться с кровью драконихи?»

Вистан поднялся по насыпи, всё ещё пошатываясь как пьяный. Задев по пути Акселя с Беатрисой, он перегнулся через камни и устремил взгляд в яму, и при каждом вздохе плечи у него ходили ходуном.

— Мастер Вистан, — кротко проговорила Беатриса. — Нам не терпится увидеть, как вы убьёте Квериг. Но потом вы похороните бедного рыцаря? Мой муж устал, и ему нужно беречь силы на остаток пути.

— Он был роднёй ненавистному Артуру, — повернувшись к ней, ответил Вистан, — но я не оставлю его воронам. Не сомневайтесь, госпожа, я о нём позабочусь, может быть, положу его в эту самую яму, рядом с тварью, которую он так долго охранял.

— Тогда поторопитесь и покончите с этим. Хоть дракониха и слаба, мы не успокоимся, пока не убедимся в её смерти.

Но Вистан явно пропустил её слова мимо ушей, потому что его рассеянный взгляд устремился к Акселю.

— Вам нехорошо, сэр? — в конце концов спросил тот.

— Мастер Аксель, мы можем больше не свидеться. Поэтому позвольте спросить вас в последний раз. Не вы ли тот благородный бритт из моего детства, который когда-то мудрым князем разъезжал по нашей деревне, сея в нас помыслы о том, как уберечь от войны стариков и детей? Если вы это помните, прошу вас, доверьтесь мне, прежде чем мы расстанемся.

— Если я и был тем человеком, то сегодня он видится мне только сквозь пелену дыхания этой твари, и он кажется глупцом и мечтателем, но он хотел лишь добра и страдал оттого, что торжественные клятвы были попраны жестоким кровопролитием. То соглашение в саксонских поселениях устанавливал не он один, но, если моё лицо кажется вам знакомым, к чему считать, что это был кто-то другой?

— Я подумал об этом, когда мы встретились, но не был уверен. Благодарю вас за откровенность.

— Тогда позвольте мне тоже быть откровенным, потому что это гнетёт меня с нашей вчерашней встречи, а если совсем честно, может, и намного дольше. Тот человек, которого вы запомнили, мастер Вистан. Это один из тех, кому вы мечтаете отомстить?

— О чём это ты, муж? — Беатриса бросилась вперёд, встав между Акселем и воином. — Какая вражда может быть у тебя с этим воином? Коли так, ему придётся убить меня первой.

— Принцесса, мастер Вистан говорит о шкуре, которую я сбросил задолго до нашей с тобою встречи. О той, которая, как я надеялся, давно истлела на нехоженой тропе. — Он обратился к Вистану: — Что скажете, сэр? Меч ваш ещё не просох. Если вы жаждете мщения, оно перед вами, но умоляю вас защитить мою милую жену, которая так за меня дрожит.

— Тем человеком я когда-то издали восхищался; и правда, что потом мне часто хотелось, чтобы он был жестоко наказан за свою роль в предательстве. Однако теперь я вижу, что в его действиях не было коварства и что он желал блага для обоих наших народов. Если я встречу его снова, то отпущу с миром, хотя мир у нас ненадолго. А теперь, друзья мои, простите меня, но мне нужно спуститься вниз и исполнить свой долг.

Ни положение, ни поза дракона на дне ямы не изменились: если чутьё и предупредило Квериг о присутствии незнакомцев, особенно того, который уже спускался по крутой стенке ямы, она ничем этого не выдала. Или, может быть, стали отчётливее подъём и опадение кожи вдоль хребта? Или настойчивее заморгал капюшончатый глаз? Аксель не мог сказать наверняка. Но, пока он рассматривал лежавшую внизу тварь, ему пришло в голову, что куст боярышника — единственное кроме неё что-то живое в яме — когда-то стал для неё источником утешения и что даже теперь она видит его своим мысленным взором. Поначалу Аксель счёл эту мысль странной, но чем больше он смотрел, тем более правдоподобной она казалась. Ибо откуда одинокому кусту вдруг взяться в подобном месте? Может быть, сам Мерлин посадил его здесь, чтобы у дракона была компания?

Вистан продолжал спуск, не вкладывая меч в ножны. Он не сводил глаз с того места, где лежала тварь, словно воин ждал, что она вот-вот поднимется, превратившись в огромного демона. Один раз он поскользнулся и воткнул меч в землю, чтобы не съехать вниз. Его падение вызвало маленькую лавину из камней и гравия, но Квериг так и не шелохнулась.

Вистан благополучно достиг дна. Он утёр пот со лба, взглянул на Акселя с Беатрисой и направился к дракону, остановившись в нескольких шагах от него. Потом поднял меч и принялся рассматривать лезвие, явно удивлённый тем, что оно запятнано кровью. Несколько мгновений Вистан простоял неподвижно, и Аксель подумал было, что странное состояние, овладевшее воином после одержанной победы, вдруг заставило его позабыть, зачем он спустился в яму.

Внезапно, с непредсказуемостью, уже проявленной в поединке со старым рыцарем, Вистан ринулся вперёд. Он не бежал, а быстро шёл, переступая через драконье тело, не сбиваясь с шага, словно ему не терпелось перебраться на другую сторону ямы. Но по пути его меч молниеносно описал низкую дугу, и Аксель увидел, как драконья голова взлетела в воздух и, упав, покатилась по каменистому дну. Но голове недолго пришлось там лежать, потому что её затопил мощный поток, который сначала окружил её, а потом подхватил, поднимая до тех пор, пока она не заскользила по его поверхности. Доплыв до боярышника, голова остановилась и закачалась на плаву, горлом к небу. Это зрелище напомнило Акселю голову собаки-монстра, отсечённую Гавейном в тоннеле, и на него снова нахлынул приступ тоски. Аксель заставил себя отвернуться от дракона и посмотреть на Вистана, продолжавшего путь по яме. Теперь воин шёл обратно, обходя продолжавшее увеличиваться озерцо, и, так и не вложив меч в ножны, полез наверх.

— Всё кончено, Аксель.

— Да, принцесса. Но у меня остался вопрос к воину.

Чтобы выбраться из ямы, Вистану потребовалось на удивление много времени. Снова представ перед супругами, он казался ошеломлённым и ничуть не торжествующим. Не говоря ни слова, воин опустился на почерневший край ямы и наконец вонзил меч глубоко в землю. Потом посмотрел пустым взглядом, но не в яму, а за неё, на облака и сизые горы.

Чуть погодя Беатриса подошла к нему и мягко тронула за плечо.

— Мы благодарны вам за ваш подвиг, мастер Вистан. И в наших краях есть ещё много тех, кто вас тоже поблагодарил бы, будь они сейчас здесь. Отчего же вы такой мрачный?

— Мрачный? Не волнуйтесь, госпожа, я скоро возьму себя в руки. Но сейчас… — Вистан отвернулся от Беатрисы и снова принялся рассматривать облака. А потом сказал: — Может быть, я слишком долго жил среди вас, бриттов. Трусов я презирал, а лучшими из вас восхищался и любил их, причём и то, и другое — с самых юных лет. И вот я сижу здесь и дрожу — не от усталости, а при мысли о деянии, которое совершил собственными руками. Мне придётся закалить своё сердце, или я буду жалким воином для своего короля в делах грядущих.

— Сэр, о чём вы? — спросила Беатриса. — Что за новое поручение вам предстоит?

— Мне предстоит вершить справедливость и месть, госпожа. Уже скоро настанет их черёд, ибо обе слишком запоздали. Но теперь, когда час этот вот-вот пробьёт, сердце моё трепещет, точно девичье. Причиной может быть только то, что я слишком с вами освоился.

— Сэр, — произнёс Аксель, — я помню ваше последнее замечание. Вы сказали, что хотели бы отпустить меня с миром, но что миру уже недолго осталось. Пока вы спускались в яму, я спрашивал себя, что вы могли иметь в виду. Может быть, сейчас объяснитесь?

— Вижу, мастер Аксель, вы начинаете понимать. Мой король отправил меня уничтожить дракониху не для того, чтобы увековечить память давно погибших сородичей. Вы начинаете понимать, что дракон умер, чтобы своей смертью подготовить путь грядущему завоеванию.

— Завоеванию? — Аксель придвинулся ближе. — Мастер Вистан, как такое может быть? Что, армия саксов так разрослась за счёт заморских сородичей? Или воины ваши настолько свирепы, что вы помышляете о завоевании земель, где давно царит мир?

— Что правда, то правда, армии наши ещё невелики числом, даже в болотном крае. Но посмотрите вокруг. В каждой долине, вдоль каждой реки есть саксонские поселения, и в каждом — сильные мужи и мальчики-подростки. Ими и прирастут наши ряды, когда мы двинемся на запад.

— Мастер Вистан, от победы у вас помутился рассудок, — сказала Беатриса. — Как такое может быть? Вы же видите, как в этих краях ваши родичи и мои смешались от деревни к деревне. Кто из них выступит против соседей, любимых с детства?

— Видите лицо вашего мужа, госпожа? Он начинает понимать, почему я сижу здесь, отводя взгляд, словно свет слишком жесток для моих глаз.

— Это правда, принцесса, от слов воина меня пробирает дрожь. Мы с тобой жаждали смерти Квериг, думая только о собственных дорогих нам воспоминаниях. Но кто знает, какая застарелая ненависть воспрянет теперь по всей стране? Нам нужно лелеять надежду, что Господь всё же отыщет способ сохранить узы меж наших народов, хотя нас всегда разделяли обычаи и взаимные подозрения. Кто знает, что станется, когда острые языки зарифмуют давние обиды со свежей жаждой земли и власти?

— Этого стоит страшиться, сэр. Великан, когда-то глубоко погребённый, зашевелился. Когда же он восстанет, а он восстанет, дружеские узы меж нами покажутся узелками, которые девочки вяжут из цветочных стебельков. По ночам мужчины будут жечь соседские дома. На рассвете — вешать на деревьях детей. Реки будут источать зловоние трупов, раздувшихся от долгого плавания. И, продвигаясь вперёд, наши армии будут расти всё больше, питаясь гневом и жаждой мести. Для вас, бритты, это будет всё равно что огненный шар. Останется только спасаться бегством или сгинуть. Эта земля, край за краем, станет новой страной, страной саксов, где от вашего народа не останется и следа, разве что пара одичавших овечьих отар на холмах.

— Неужели он прав, Аксель? Он, наверное, бредит?

— Он может ошибаться, принцесса, но это не бред. Драконихи больше нет, а вслед за ней померкнет и тень Артура. — Аксель обратился к Вистану: — По крайне мере, мне отрадно, сэр, что вы не находите удовольствия в тех ужасах, которые нам живописуете.

— Нашёл бы, если б мог, мастер Аксель, ибо это будет месть справедливая и по заслугам. Но годы, проведённые среди вас, меня изнежили, и, как бы я ни старался, воспылать огнём ненависти мне не по силам. Мне стыдно за эту слабость, но уже скоро я приведу на своё место воина, которого обучу сам и чей дух свободнее моего.

— Вы про мастера Эдвина, сэр?

— Про него самого, и осмелюсь предположить, что теперь, когда дракониха повержена и её зов больше не властен над ним, он быстро придёт в себя. В этом мальчике живёт дух истинного воина, каким обладают лишь немногие. Остальному он быстро обучится, и я закалю его душу, чтобы в неё не проникло никаких мягкосердечных глупостей, которых полно в моей. В том деле, что нас ожидает, он не будет знать пощады.

— Мастер Вистан, — обратилась к воину Беатриса, — я по-прежнему думаю, что слова ваши — воспалённый бред, и ничто не убедило меня в обратном. Но мы с мужем всё больше слабеем, и нам нужно спуститься на твёрдую землю, где нам найдётся приют. Вы помните, что обещали похоронить любезного рыцаря как подобает?

— Обещаю, госпожа, хотя, боюсь, птицы уже успели до него добраться. Милые мои друзья, вы предупреждены, и у вас есть время, чтобы спастись. Берите рыцарского коня и скачите быстрее из этих мест. Отыщите деревню сына, если так надо, но не задерживайтесь там дольше, чем на день или два, потому что кто знает, как скоро наши армии запалят факелы и пойдут в наступление. Если сын вас не послушает, оставьте его и бегите как можно дальше на запад. Может быть, вам ещё удастся избежать резни. Ступайте и отыщите рыцарского коня. А если увидите, что мастер Эдвин подуспокоился и его странная лихорадка утихла, разрежьте его путы и отправьте его наверх ко мне. Его ждёт жестокое будущее, и я хочу, чтобы он увидел всё это — павшего рыцаря и поверженную дракониху — прежде чем шагнёт ему навстречу. Кроме того, он так споро роет могилы парой камней! Теперь же, милые друзья, поспешите прочь и прощайте.