Глава пятнадцатая
Солнце взошло над озером, а Гриба все еще не было. На кустах испарялась роса. Неподалеку от берега раздавались всплески. Играл крупный окунь. У другого берега в камышах смутно вырисовывалась лодка. Рыбак в ватнике и зимней шапке сидел к нам спиной. Казалось, он спит. Там, где из воды торчали сваи, стлался пар. Создавалось впечатление, будто кто-то в снег наторкал черные головешки. Еще не обсохшие от ночной росы стрекозы неуверенно летели над водой. Гарик молча ходил по берегу. Он нервничал. У самой воды лежали наши удочки, банки с червями. Червей мы накопали еще с вечера.
Утро было прохладное, и хотя мне смешно было смотреть на рыбака в зимней шапке, одеться потеплее не мешало бы. Гарик надел зеленые парусиновые штаны и фланелевую рубашку. Он тоже ежился от холода. Скоро поднимется солнце повыше и станет жарко. Придется все с себя стаскивать.
Дед лежал на крыльце, уткнув морду в лапы. Деду тепло. У него шуба.
Солнце медленно поднялось над лесом. Пять часов. Мы встали с Гариком в четыре. Ждем Федьку Гриба. А он что-то не спешит. Или спит без задних ног, или один уплыл. Пожалел показать нам заветные лещовые места.
Несколько раз подряд плеснуло у самого берега. Я даже успел заметить, как чиркнули по воде красноватые плавники. Окунь малька догоняет.
— Закинем? — предложил я.
И тут из-за осоки показался черный нос Федькиной лодки.
— Я в людях редко ошибаюсь, — сказал Гарик, повеселев.
Гриб спрыгнул с лодки, за руку поздоровался с нами. Сначала с Гариком, потом со мной. К штанам присохла сизая рыбья чешуя. Гриб выглядел заправским рыбаком.
— Проспал? — спросил Гарик.
— Это вы, городские, долго дрыхнете, — сказал Гриб. — А мы народ привычный… На рыбалке я могу два дня не есть, не пить и две ночи не спать. А может, и больше смогу. Не пробовал.
— Говорил, будешь на месте, когда солнце взойдет… — сказал я.
Гриб даже не посмотрел в мою сторону. Он взял банку с червями, заглянул туда и небрежно отложил в сторону.
— Квелые, — сказал он.
— Чего мы ждем? — спросил Гарик.
— Не знаю, — сказал я.
— Хотите лещей? — спросил Федя.
— Шутник, — усмехнулся Гарик.
— Уговор — во всем слушаться меня, — сказал Федя. — Тогда будут лещи… Я вам нынче покажу настоящую рыбалку!
— Чего же мы стоим? — воскликнул Гарик.
— По коням! — скомандовал Гриб.
Мы забрались в лодку и поплыли. Греб Гарик. Гриб сидел на корме и командовал:
— Левее, еще чуток… Так держать! Теперя правым греби. Вот так. Не маши веслами-то… Не видишь, одно поперек стало?
Я удивлялся Гарику. Он беспрекословно подчинялся Федьке. Это на него не похоже. Гарик сам любит командовать. Видно, очень уж захотелось ему поймать двухкилограммового леща и похвастаться перед Аленкой. Я еще ни разу леща не поймал. Подлещики были, а лещи почему-то стороной обходили мой крючок. Лещ — рыба осторожная, и ее на дурака не возьмешь.
Я предложил Гарику сменить его, но он не отдал весла. Мы плыли и плыли, а конца нашему пути все не видно.
Остров остался позади. Солнце ярко освещало его. Блестели зеленые иглы на соснах и елях. Блестел желтый песок. Взглянув на остров, Гарик нахмурился. Пролетели две большие утки.
— Какую крякушку позавчера шлепнул! — похвастался Федя.
— Охота запрещена, — сказал я.
— Для кого запрещена, а для меня нет… Я на этом озере родился и вырос, кто мне запретит?
— Поймают…
— Еще тот на свет не родился, кто пымает Федьку Губина, — с бахвальством произнес Гриб.
— Где ты достал такую замечательную кепку? — спросил я.
— Нравится?
— Еще бы!
— Один человек подарил… Питерский. Приезжал сюда рыбалить. Я ему одно такое место показал.
— Мы туда едем? — спросил Гарик.
— Тот, питерский, взял там за полдня пятнадцать килограммов. Лещи и окуни. И рыба одна к другой. Крупная! Ну, он и подарил мне эту кепку. Носи, говорит, Федя, с гордостью, ты заслужил ее. Так и сказал. Я, мальцы, думаю, это знаменитая кепка. У нас в деревне ни у кого такой нет. Сам председатель сельсовета интересовался, где я такую откопал. Видно, понравилась ему.
— Редкая фуражечка, — сказал я. — Олег Попов и тот бы позавидовал.
— А кто это?
— Великий человек, — сказал я. — Верно, Гарик?
— Попов? Известная личность, — подтвердил Гарик.
— Этот тоже, видать, шишка… На собственном «Москвиче» приезжал.
Остров заслонил наш дом, а мы все плыли. У Гарика на лбу выступил пот. Гриб спрятался под своей знаменитой кепкой и дремал. Озеро раскинулось перед нами на много километров. В одном месте оно суживалось. Когда мы вошли в горловину, Федька открыл один глаз и сказал:
— Якорь!
Я поднял со дна рогатую тележную ось и бросил за борт.
— Очумел? — заорал Гриб. — Кто так кидает? Тихонько надо, голова ни одного уха!
— Ну что ты на самом деле?! — возмутился и Гарик.
— На рыбалке должно быть так: пролетела стрекоза — слышно. А ты полупудовую железяку запузырил так, что черти на том свете и то услышали. Рыба любит тишину, понял?
Не нарочно ведь! Уж так получилось. Вырвалась у меня из рук эта штуковина. Я молча выслушал упреки. Но это было только начало. Не успели мы забросить удочки, как Гриб снова начал пилить меня:
— Ушла теперя рыба… Эх, ты, капустная кочерыжка!
Мне хотелось хлестнуть его удочкой по громадной кепке: ишь разошелся! Может быть, тут и не было рыбы?
— Подымай якорь, — распорядился Федя. — И в другой раз — гляди!
Мы отплыли от этого места подальше и снова встали на якорь. На этот раз я так опустил железяку, что даже не булькнуло. Но Федя все равно остался недовольным.
— Еле поворачиваешься! Пока якорь опускал — на пять метров от ямы отнесло.
Хуже нет — ловить рыбу со старшими на одной лодке. Орут, замечания делают на каждом шагу. То одно не так, то другое не этак. То ли дело с Аленкой. Там я голова: что скажу, то она и делает. А когда надо — и прикрикну. Только я зазря не кричу, я человек справедливый.
На новом месте тоже не клевало. И опять виноватым оказался я.
— Рыба, она за десять верст слышит, — разглагольствовал Гриб. — Она брюхом чует. Принимает колебания.
Гарик хмуро поглядывал на него. Но пока помалкивал.
— Лопнула рыбалка, — сказал я. — Рыба дна дня будет очухиваться от нашего якоря…
— Попробуем в другом месте, — сказал Гриб.
И в другом месте не клевало. Рыба будто сговорилась. Даже ерши-малыши не дергали. Федя равнодушно глядел на поплавок, сделанный из пробки и гусиного пера. Кепка его съехала на самые глаза.
— Где же лещи? — мрачно спросил Гарик.
— В озере, — бодро ответил Федя. — Гуляют, родимые.
— А твои места?
— Отошла, — невозмутимо ответил Гриб. — Не все же время рыба стоит на ямах? Знаешь, какая там глубина?
— Мне на глубину наплевать, — разъярился Гарик. — Мне рыба нужна. Гони назад ножик!
— Не ори, — насупился Гриб. — Не то веслом огрею… Со мной, парнишка, на озере шутки плохи. Я вас не звал на рыбалку. Сами напросились. Что я, колдун какой? Ну, не берет нонче, а завтра будет брать. Раз на раз не приходится. Спроси у других рыбаков… А ножик не отдам, хоть лопни. Он мне и самому пригодится. Дареное назад не отдают. Иль у вас в городе наоборот?
— Веслом огреет?! — Гарик даже приподнялся со своего места. — Ты слышал, Сережка, что он сказал?
— Не глухой, — ответил я. Мне было интересно, чем все это кончится: подерутся или нет? А здорово, если бы они подрались. Трудно сказать, кто из них сильнее. Оба здоровенные.
— Я таких, как ты… — сказал Гарик. — Да я на ринге работал с такими мальчиками… Я тебя одним пальцем ткну…
— Ткни, — сказал Гриб и тоже приподнялся. Кепка свалилась ему на глаза, и он, вместо того чтобы по привычке подбросить ее вверх, снял и аккуратно положил на сиденье. У Феди была продолговатая голова с выступом на затылке. Волосы взлохмачены. Сразу видно, что Федя с гребешком не дружит. Цвет волос и не определишь: что-то между коричневым и русым. Поперек лба морщина. Она делала Федю взрослее.
— Я тебя как котенка… — Гарик оттолкнул меня и двинулся к Феде. Но мне некуда было деться, и я, чуть отодвинувшись, снова оказался между ними.
Гриб оттолкнул меня и сделал шаг навстречу Гарику. Я снова отодвинулся и опять оказался между ними. Я сидел, а они стояли. Я видел только их ноги и животы. Ногами они почему-то пинали меня. Сначала один, потом другой. И наконец сразу оба. Еще хорошо, что босиком.
— Какой ты рыбак… — гремел надо мной Гарик.
— А ты думал, тюря, лещи тебе в лодку будут прыгать? Шире рот разевай! Кто же на озере орет как оглашенный, дурная твоя голова ни одного уха? орал Гриб.
— Ты мне про весло и не заикайся! Как будто я весло в руках не умею держать…
— Не надо было этого брать, — глянул на меня Федя. — Была бы рыба.
— Ты, Сергей, как будто первый раз на озере? — уставился на меня и Гарик. — Гремишь, как черт знает кто…
— Кочерыжка! — обозвал меня Федя.
— А где мои черви? — спросил Гарик.
Во время их возни одна банка с червями упала за борт.
— Утонула, — сказал я.
— Сидел бы ты лучше на берегу…
— Лезут тут всякие в лодку, — сказал Федя.
До драки не дошло. Они еще минут пять костерили меня. Я терпел, ничего не поделаешь. Только раскрой рот — могут дать н по шее. Особенно этот Гриб. Врезал бы я ему по губе, да боюсь, из лодки выкинет. А до берега далеко.
Сорвав на мне зло, они стали ругаться потише, а потом совсем перестали. Выдохлись. Сначала уселся Гарик, потом Гриб. Федя велел мне грести.
Я безропотно взялся за весла. Я думал, что надо к берегу, но Федя приказал грести дальше к мысу, который далеко вдавался в озеро. На мысу белела большая береза. На нее и велено было мне держать.
Я старался изо всех сил. Гарик ничего, а Федя морщился, глядя на меня. На минутку отпустив весла, я содрал с себя рубаху. Они с завистью посмотрели на меня, но раздеваться не стали. Из упрямства. Солнце припекало все сильнее. Первым не выдержал Гарик. Глядя на березу, до которой было еще далеко, он сказал:
— Кто-то кусает в лопатку… Серега, посмотри.
Быстренько сдернул с себя рубашку и майку. Я даже н смотреть не стал: никто его не кусает.
— Думал, клещ, — сказал Гарик.
Федя, сощурившись, поглядел на солнце, потом стал щупать свою рубаху.
— Весной покупали, а гляди — уже выгорела!
И, покачав головой, тоже разделся. Рубаху спрятал в корзину. Заметив мою усмешку, взял кепку и надел. Теперь он сидел как под зонтиком.
За мысом мы остановились. Федя вдруг стал очень серьезным. Огляделся по сторонам и вытащил из корзинки небольшую банку, из которой торчал черный шнур, напоминающий электрический провод.
— Бомба, — шепотом сказал Федя. — Сам сделал. Это я из-за нее задержался.
Мы с Гариком опасливо посмотрели на бомбу. Мне сразу и в голову не пришло, для чего она предназначена. Гриб нагнулся и стал смотреть в воду. Я тоже посмотрел: ничего не видно. Верхний слой прозрачный, а глубже чернота.
— Рыба ходит, — уверенно сказал Федя. — Удочка — детская забава. Вот эта штука кашлянет — рыбу лопатой будем огребать!
— А мы как? — на всякий случай спросил я. — Чем нас будут огребать?
— Замри, понял? — сказал Федя.
— А как она… — кивнул на бомбу Гарик. — В руках не рванет?
— Дрейфишь — иди на берег.
— Не в этом дело, — сказал Гарик. — Я не знаю, как эта штука действует.
— Охнет — будь здоров, — сказал Гриб. — Успевай только рыбу таскать. Вот чго, мальцы, штаны долой. Как рыба пойдет наверх, так все за борт. Крупную хватайте в первую очередь. Она быстро отходит.
— Сильный заряд? — спросил Гарик.
— Говорю, кто боится — жмите на берег, — ответил Федя.
— Не в этом дело, — сказал Гарик.
Я с тоской посмотрел на жестяную банку. Может быть, и правда, пока не поздно, податься на берег? Гарик останется. Из гордости. А одному уходить неудобно. Струсил, скажут. Федя между тем достал из кармана спички.
— Рот надо открывать? — спросил я. Где-то я вычитал, что, когда что-нибудь взрывается рядом, нужно обязательно рот раскрывать. Вот только зачем — я забыл.
— Лучше будет, если ты свою коробку закроешь и больше не будешь раскрывать, — заметил Гарик.
Федя, насупившись и отвалив нижнюю губу, возился со шнуром. Все дальше запихивал его в банку.
— Порох? — спросил Гарик.
Федя кивнул.
— Да сними ты свою дурацкую кепку! — сказал Гарик. — Ведь не видишь ни черта!
— Вижу, — ответил Федя.
И вот все готово. Гриб поднес спичку к шнуру, и он зашипел, выбрасывая тоненькую, как иголка, струйку огня.
— Штаны сняли? — спросил Федя, держа банку на отлете.
— Бросай! — заорал Гарик.
— Сейчас, — сказал Федя и посмотрел за борт. — А может, туда лучше? — кивнул он на другую сторону. Шнур между тем негромко шипел, распространяя ядовитую вонь.
— Кому говорю, бросай! — Гарик вскочил на ноги.
Я подумал, что он сейчас сиганет в воду. В штанах. А еще неизвестно, где хуже, в воде или на лодке.
— Сюда лучше, — сказал Федя и не спеша кинул банку с вонючим шипящим шнуром. Банка камнем пошла на дно. Вода забурлила. Мы, затаив дыхание, смотрели на воду. Медленно расходились круги.
— Чего орал? — сказал Фодя. — Мне не впервой. Она замедленного действия…
И тут бабахнуло! Столб воды поднялся метра на два. Вода закачала нашу лодку. Остро запахло порохом.
— Сработала, холера! — заулыбался Федя. — Жди, мальцы, рыбу… Сейчас попрет!
И рыба пошла. Сначала из глубины показались мальки. Много, не сосчитать. Они, вяло покачиваясь, шли и шли из глубины. На поверхности оставались и белели неподвижные и маленькие. Кое-где показалась плотва граммов на двести. Кверху брюхом выплыл подлещик, второй, за ним щуренок.
— Я буду за вас подбирать? — спросил Федя.
Гарик посмотрел на меня, потом на рыбу.
— Нечего подбирать, — сказал он. — Мелочь пузатая.
— Щука!
И верно, неподалеку от лодки показалась большая рыбина. Она пыталась перевернуться с брюха на спину. Плавники ее лениво шевелились.
— Уйдет! — заорал Гриб.
Гарик нехотя сбросил штаны и перевалился через борт.
— А ты чего сидишь?
Пришлось и мне лезть в воду. Вдвоем с Гариком мы плавали вокруг лодки и подбирали оглушенную рыбу. Она все еще шла со дна.
— Полундра! — вдруг завопил Федя. — Президент шпарит на моторке!
Мы, не сговариваясь, поплыли к берегу. Оглушенная рыба тыкалась головами и хвостами в наши животы, плечи, но мы не обращали на нее внимания: скорее бы до берега! У меня было такое ощущение, словно кто-то вот-вот должен за пятки схватить. Выскочив на песчаный мыс, мы услышала приглушенный рокот мотора.
— Лодку сховаем в кусты, а сами в лес! — командовал Гриб, налегая на весла.
Затолкав лодку в прибрежный кустарник, мы вслед за Федей припустили в лес. А рокот мотора все громче за нашей спиной.
