Женщины-чекисты. – Яков Агранов – ас агентурной работы. – Светские салоны – детище ГПУ. – Мейерхольд, Штраух, Эйзенштейн и другие «друзья» чекистов. – Актерская стезя агента «Зефир». – Школа чекистов. – Мужья Зои. – Играй, «Гармонь», или «Зефир» против абвера

Итак, мы предположили, что летом 1927 года Зоя Федорова могла быть завербована в осведомители Информационного отдела СОУ ГПУ СССР. Какая работа была у такого рода осведомителей-информаторов? Как уже говорилось, раз в месяц они встречались с резидентом из того же учреждения, в котором работали, и передавали справку-отчет, где сообщали интересующую чекистов информацию из разряда: какие разговоры ведутся в подразделении, где они работают, какая атмосфера там царит и т. д. Деньги за такую работу осведомителям не выплачивались – все делалось на идейной основе. Впрочем, если высшее начальство считало информацию ценной, то за это могла быть выплачена денежная премия.

Между тем в Госстрахе Федорова проработала ровно год, после чего решила-таки нарушить родительский запрет и подалась в артистки. Если мы продолжаем исходить из версии, что наша героиня работала на спецслужбы, возникает законный вопрос – а не приложили ли последние руку к этому решению? Или было чуть иначе: узнав, что их информатор мечтает связать свою жизнь с искусством, чекисты помогли ему удовлетворить его помыслы посредством подключения своих связей в этой среде? Что имеется в виду под последним?

В ГПУ в основном работали мужчины, а женщины, если и были, то занимали в основном секретарские должности. Правда, были и исключения. Например, в двадцатые годы самыми известными женщинами-чекистами были Александра Андреева (Горбунова) (1888) и Марианна Герасимова (1901). Первая пришла на работу в спецслужбы (будучи, кстати, дочерью священника) в марте 1919 года, став инспектором-инструктором Разведуправления РККА. В ГПУ она перешла в октябре 1921 года, получив должность помощника начальника Секретного отдела по следствию. Затем она стала заместителем начальника Секретно-политического отдела (СПО) ОГПУ-НКВД СССР (начальником тогда был Г. Молчанов). По утверждению Антонова-Овсеенко: «Андреева-Горбунова работала в первые советские годы в коллегии ВЧК – по рекомендации Якова Свердлова. Феликс Дзержинский видел в ней „совесть ВЧК“, он поручил Александре Азарьевне контроль за соблюдением чекистами революционной законности».

В 1926 году Андреева стала первой женщиной-чекисткой, которая была награждена боевым оружием, а год спустя еще и знаком «Почетный чекист».

Что касается Марианны Герасимовой, то она вступила в партию большевиков в 1919 году, а в ГПУ пришла работать четыре года спустя, начав с рядовых должностей. Она, кстати, была двоюродной сестрой по отцовской линии знаменитого кинорежиссера Сергея Герасимова – тот в двадцатые годы жил в Питере и работал на «Ленфильме», куда вскоре попадет и Зоя Федорова. На основе этого можно предположить, что наш выдающийся кинорежиссер имел отношение к органам – например, был доверенным лицом (внештатным добровольным помощником). Впрочем, об этом мы еще поговорим чуть позже, а пока продолжим знакомство с родственницей Сергея Апполинариевича – Марианной Герасимовой.

У нее была младшая сестра Валерия (1903), которая в двадцатые годы станет женой писателя Александра Фадеева, а сама Марианна, еще до работы в ГПУ, в течение нескольких лет пробудет женой другого писателя – Юрия Либединского (он ласково называл ее Мурашей). Это переплетение судеб чекистов и литераторов тоже будет не случайным. Дело в том, что это помогало чекистам устанавливать нужные связи в литературной среде. А что такое была литература в СССР? Она соперничала в популярности с кинематографом, и литераторы были не меньшими кумирами в Советском Союзе, чем актеры немого (а потом и звукового) кинематографа. То есть Сергей Есенин или Владимир Маяковский «гремели» не менее сильно, чем представители «синемы» Анна Стэн или Игорь Ильинский. Впрочем, тот же Маяковский и в кино снимался (в фильме «Барышня и хулиган»). А многие другие литераторы были связаны с кино посредством сценарной нивы.

Но вернемся к Мураше – Марианне Герасимовой.

Внешне она была сущая кинозвезда, вроде Анны Стэн – этакая золотоволосая красавица. Но внутренне была очень жесткой женщиной. Поэтому в ГПУ быстро двигалась по карьерной лестнице. Спустя всего пять лет после начала своей службы в нем – в 1928 году – она уже стала помощником начальника Информационного отдела. Того самого, где, по нашей версии, могла внештатно трудиться и Зоя Федорова. И, учитывая это, можно предположить, что Герасимова вполне могла опекать дочку бывшего начальника паспортного стола Кремля и посоветовала ей не зарывать в землю свой актерский талант и поступать в театральное училище. Произошло это в 1930 году – как раз тогда, когда Герасимова стала начальником 4-го отделения СПО, а оно занималось агентурно-оперативной работой в органах печати, театрах и т. п., среди артистов, литераторов, творческой интеллигенции. При этом Марианна пообещала молодой соискательнице помощь в преодолении любых препятствий на этом поприще, поскольку у нее в этой среде было очень много знакомых, начиная от двоюродного брата Сергея Герасимова и заканчивая другими режиссерами, а также актерами, операторами, сценаристами и т. д. Так Зоя Федорова стала студенткой училища при московском Театре Революции.

В хороших знакомых Герасимовой ходил сам Яков Агранов – с 1929 года начальник Секретно-политического отдела, который лично курировал творческую среду по линии ГПУ еще с начала двадцатых годов. И это именно он придумал в советских условиях создавать богемные салоны, которые функционировали под колпаком ГПУ. Такие салоны содержали, например, Лиля Брик (любовница В. Маяковского), Зинаида Райх (супруга В. Мейерхольда) и другие «светские львицы» того времени. Вот как об этом писал музыкант из вахтанговского театра Борис Елагин:

«…Московская четырехкомнатная квартира В. Э. Мейерхольда в Брюсовом переулке стала одним из самых шумных и модных салонов столицы, где на еженедельных вечеринках встречалась элита советского художественного и литературного мира с представителями правительственных и партийных кругов. Здесь можно было встретить Книппер-Чехову и Москвина, Маяковского и Сельвинского, знаменитых балерин и певцов из Большого театра, виднейших московских музыкантов, так же как и большевистских вождей всех рангов, за исключением, конечно, самого высшего. Луначарский, Карахан, Семашко, Енукидзе, Красин, Раскольников, командиры Красной армии с двумя, тремя и четырьмя ромбами в петлицах, самые главные чекисты: Ягода, Прокофьев, Агранов и другие – все бывали гостями на вечеринках у Всеволода Эмильевича. Веселые собрания устраивались на широкую ногу. Столы ломились от бутылок и блюд с самыми изысканными дорогими закусками, какие только можно было достать в Москве. В торжественных случаях подавали приглашенные из „Метрополя“ официанты, приезжали цыгане из арбатского подвала, и вечеринки затягивались до рассвета. В избранном обществе мейерхольдовских гостей можно было часто встретить „знатных иностранцев“ – корреспондентов западных газет, писателей, режиссеров, музыкантов, наезжавших в Москву в середине и в конце двадцатых годов.

Атмосфера царила весьма непринужденная, слегка фривольная, с густым налетом богемы, вполне в московском стиле времен нэпа. Заслуженные большевики, командиры и чекисты ухаживали за балеринами, а в конце вечеров – и за цыганками, иностранные корреспонденты и писатели закусывали водку зернистой икрой и вносили восторженные записи в свои блокноты о блестящем процветании нового коммунистического общества, пытаясь вызывать на разговор „по душам“ кремлевских комиссаров и лубянских джентльменов с четырьмя ромбами на малиновых петлицах. Тут же плелись сети шпионажа и политических интриг.

Сейчас может создаться впечатление, что квартира Мейерхольда была выбрана руководителями советской тайной полиции в качестве одного из удобных мест, где с помощью всевозможных приятных средств, развязывающих языки и делающих податливыми самых осторожных и осмотрительных людей, можно было с большим успехом „ловить рыбку в мутной воде“…»

Но вернемся к Якову Агранову. Почему он вспомнился применительно к истории Зои Федоровой? Дело в том, что в 1921 году он по совместительству с работой в ВЧК был секретарем Малого Совнаркома. Там он познакомился с бывшим его председателем (1918–1920) Мечиславом Козловским (соратник Ф. Дзержинского), который был женат вторым браком на Софье Вахтанговой, сестре режиссера и актера Евгения Вахтангова. Благодаря этому Агранов стал вхож в театральную среду и знал не только Вахтангова, но и его учеников – например, Юрия Завадского, который в 1924 году открыл свою театральную студию, в которую в 1928 году и была принята Зоя Федорова. Принята, как принято считать, на основе творческого конкурса. Нисколько не умаляя ее актерского таланта, все же предположим, что и без постороннего вмешательства дело тут не обошлось. Если эта версия верна, то тогда осведомитель Зоя Федорова должна была из агентурного аппарата Информационного отдела перейти в агентурный аппарат Секретно-политического отдела, а именно – в штат агентов 4-го отделения (в СПО тогда было четыре отделения), которое занималось агентурно-оперативной работой в органах печати, театрах и т. п., среди артистов, литераторов, творческой интеллигенции. Кстати, начальником секретариата СПО была еще одна женщина-чекист – уже нам знакомая Анна Андреева.

Читаем у историка Э. Макаревича: «Агранов был уверен, что в стране, раздираемой противостоянием власти и некоторых социальных групп, в стране, где происходят мощнейшие политико-экономические сдвиги, необходимо постоянно знать настроение людей. Знать его среди рабочих и крестьян, интеллигенции и служащих, на заводах и фабриках, в колхозах и институтах, на рынках и в магазинах, в театрах и на улицах. Однажды он сказал на совещании: „Одно мнение – мнение, десять мнений – политическое настроение, наше или контрреволюционное. И мы это настроение должны знать, иначе мы не служба“.

Агранов считал, что есть два метода познания настроений – агентурный и „включенного“ наблюдения. Агентурный – значит, в каждой организации „свой“ человек, „агент“, а то и не один. Тогда информация перепроверяется. Он требовал умной и постоянной работы с каждым агентом. Но он же боготворил и принцип массовости. Часто повторял: „Агентура должна быть массовой“. Но там, где вал, – там меньше информации, больше слухов, искажений, откровенных доносов. Он это понимал, и все равно „массовый агент“ был для него священен. А „включенное“ наблюдение, по его разумению, предполагало, что сотрудники НКВД сами должны вращаться в кругах, представляющих интерес: наблюдать, заводить знакомства, „входить в душу“. Аграновская находка. Вспомним, как он пристрастно посещал литературно-театральные, богемные салоны.

На этих методах он воспитывал своих людей и создавал аппарат выяснения настроений и контроля за умами. Возглавив в марте 1931 года секретно-политический отдел НКВД, Агранов по своему разумению тотчас принялся за реорганизацию его. Правда, согласовав с вышестоящим начальником. Получилось просто и довольно эффектно. Всего четыре отделения. Первое занималось антисоветскими настроениями среди членов ВКП(б) и розыском приверженцев Троцкого. Объектами второго были бывшие члены политических и националистических партий (кадеты, меньшевики, эсеры, мусаватисты, дашнаки). Третье работало с религиозными деятелями, руководителями многочисленных сект, с бывшими чиновниками разных дореволюционных правительств, с бывшими чинами армии, полиции и жандармерии, с бывшими помещиками, фабрикантами, купцами, предпринимателями, нэпманами. А четвертое „наблюдало“ интеллигенцию и молодежь. Было и пятое, информационное, питавшееся и от своей сети, и от родственных отделений. Но о нем разговор особый.

Когда Агранов стал во главе секретно-политического отдела, он сразу же поставил вопрос об объединении с информационным отделом. Последний стал частью нового подразделения и превратился в мощную систему сбора политической и социально-экономической информации во всех слоях общества. В нем же накапливались и ждали своего часа сведения о партийных вождях, деятелях промышленности, сельского хозяйства, науки и культуры. Сегодняшние историки поражаются уникальности обзоров политического и экономического состояния советского общества в конце двадцатых – начале тридцатых годов, родившихся под пером аналитиков аграновского отдела. Обзоры составлялись на основе систематических агентурных сводок с мест, содержали огромный фактический материал, представляли широкую панораму социальной, политической и экономической жизни страны „по всему социальному срезу“. Продукцией Агранова пользовались ЦК партии, наркоматы и даже Госплан.

Свое знаменитое письмо „Головокружение от успехов“ о перегибах в коллективизации Сталин писал, озабоченный информацией ОГПУ. Столь впечатляюще убедительной она была, что подвигла вождя изъясниться с народом и партией стилем переживательным, строгим, публицистичным, но и аналитическим. А информация ОГПУ редактировалась Аграновым.

Когда в январе 1935 года отменили карточки и в стране началась свободная продажа хлеба, сотрудники НКВД совершали рейды по магазинам, проверяли ассортимент, цены, время торговли, качество хлеба, наличие очередей, собирали информацию о настроении населения. Рапорты с мест шли в Москву, в наркомат внутренних дел, оттуда – Сталину и Молотову. В первые дни свободной продажи хлеба сводки НКВД были чуть ли не почасовые. Они шли под грифом „совершенно секретно“ с пометкой „хлеб, доложить немедленной Штамп „доложено“ говорил о том, что Сталин имел полную картину о ходе кампании в регионах, высказываниях людей в очередях, фамилиях работников торговли и хлебозаводов, виновных в плохом качестве хлеба, повышении цен, позднем открытии магазинов, рецидивах карточного распределения. Информация была детальной, вплоть до того, какой сорт хлеба отсутствовал в магазине № 5 Первомайского района или был ли хлеб черствым в магазине № 32 Ленинского района.

Агентурный метод получения информации о настроениях в обществе в тридцатые – сороковые годы в условиях сталинского тоталитаризма не только принимался в расчет для социально-политических и экономических решений, но и был положен в основу большинства политических процессов – от шахтинского дела в 1928 году до дела врачей в 1951 году. За репрессиями, социально-экономическими и политическими событиями тех лет стояли свои информаторы и их организаторы, действующие по схеме Агранова.

Он сумел собрать в своем отделе способных людей, настоящих профессионалов сыска. С ним хотели работать, он умел ладить и с соратниками, и с противниками. Удивительно, не только молодые, но и оперативники со стажем выходили из его кабинета с горящими глазами. Однако и задачи ставились масштабные: создание новых систем пополнения и поиска информации, накопление материалов на „политически чуждых“ персонажей; переход на единый карточный оперативный учет в отношении кулацких семей, главы коих уже репрессированы… и тех кулацких хозяйств, которые не были затронуты выселением; предотвращение „двурушничества и предательства со стороны агентуры. путем перекрытия одного агента другим, тщательной проверки агентурных сообщений“; изучение „всех фактов, указывающих на попытку тех или иных лиц“ среди литераторов и писателей „создать свою законченную систему политических и литературных взглядов"…»

В СПО было несколько отделений, каждое из которых отвечало за работу с определенными категориями советских граждан: оппозиционерами (троцкисты, меньшевики, эсеры и т. д.), церковными служителями, а также интеллигентами (ученые, литераторы, музыканты, художники, кинематографисты). Например, за кинематографистами надзирало 4-е отделение, а за литераторами – 5-е. Каждое отделение состояло из 10–15 человек, а на связи с ними могло быть более десятка осведомителей (в среднем 15–20), которые в своих учреждениях занимали различные должности – от начальственных до рядовых. Была еще и ценная агентура, которая была на связи только у начальника отдела и его заместителя. Например, известные советские кинорежиссеры, авторы знаменитых блокбастеров, входили в категорию таких ценных агентов. Их берегли как зеницу ока, с них сдували пылинки и многое им позволяли, в отличие от рядовой агентуры. Например, можно предположить, что «особые» отношения с ГПУ могли быть у выдающегося режиссера Сергея Эйзенштейна, который, по одной из версий, был гомосексуалистом.

Вероятная связь режиссера с органами могла начаться еще до того, как он связал свою жизнь с кинематографом, – в годы гражданской войны. В 1918 году двадцатилетний Эйзенштейн вступил в Красную армию и разъезжает и живет в агитпоездах по северо-востоку России. Почти два года разъезжая с эшелоном, Эйзенштейн побывал также в Холме, Великих Луках, Полоцке, Смоленске, Минске, а также в Витебске проездом. Это путешествие могло быть как агитационным, так и разведывательным.

В 1920 году, во время советско-польской войны, будучи на Минском фронте, Эйзенштейн познакомился с преподавателем японского языка. Новый язык понравился ему, и он с головой окунулся в его изучение. А после подписания мирного договора с Польшей Эйзенштейн поехал в Москву с намерением поступить в Академию генерального штаба и стать переводчиком. А в последних в те годы очень нуждались разведывательные органы молодой Советской Республики.

Идем дальше. В городе Эйзенштейн поселился в одной комнате с Максимом Штраухом – тем самым, который впоследствии станет знаменитым актером, сыгравшим роль Ленина. Штраух был давним другом Эйзенштейна – они знакомы еще с шестилетнего возраста. А в те годы Штраух работал на секретном участке – был фельдегерем 1-й степени, который развозил секретную почту (в том числе и письма председателя Совнаркома В. И. Ленина). Читаем в тогдашнем Положении о Службе внешней связи:

«Служащие Службы внешней связи именуются фельдъегерями и делятся на две категории, на 1-ю и 2-ю. Фельдъегерь 1-й категории обязан знать хотя бы один из иностранных языков (французский, немецкий, английский). Фельдъегеря предназначаются для доставки внутри республики и за границу важнейших бумаг, посылок и денежных сумм. Они наряжаются также по особым распоряжениям на дежурства при высших должностных лицах военного управления…».

Впрочем, о М. Штраухе у нас еще будет подробный разговор чуть позже, а пока вернемся к Эйзенштейну.

Можно предположить, что его проживание под одной крышей со Штраухом объяснялось не только детской дружбой, но и иными причинами. И дело тут не в нетрадиционной ориентации обоих (Штраух был натуралом – у него была жена Юдифь Глизер, балерина), а в их работе на спецслужбы сначала РККА, а затем и ГПУ. И приход обоих в искусство сразу после гражданской войны мог объясняться тем же – они не только реализовывали свой талант, но и выполняли деликатные поручения спецслужб, которые были заинтересованы в том, чтобы держать под контролем (и направлять его) нарождающееся в Советской Республике искусство. Как мы знаем, у Эйзенштейна это получалось просто замечательно. Он снял шедевральный фильм «Броненосец „Потемкин“» (1926), который навел «шороху» не только у нас, но и на Западе. Например, в Берлине, где тогда сосредоточилась значительная часть русской эмиграции, он произвел эффект разорвавшейся бомбы. Это была такая мощная «агитка», которая буквально потрясла публику. По сути, Эйзенштейн заново переписывал историю на советский лад, являясь ярым апологетом новой власти. Как писала после премьеры фильма в берлинском кинотеатре «Apollo» (26 марта 1926 года) одна из местных газет: «Страшная картина. Всякий ствол винтовки направляется в человека, залпы, лица в предсмертной тоске, кровь, дула пушек и сколько трупов (уже после немецкой цензуры, которая много вырезала)! Основная тема – убийство, воплощенное в кинематографическую сенсацию. Эта сенсация, повторяющаяся, длительная, сделана безусловно талантливо, как-то особенно напористо. Дробя ее картину, он, как из пулемета, стреляет по зрителю. Своей манерой, как ни один другой режиссер, Эйзенштейн насилует зрителя. Не дает ему отдыха, искусственно владея вниманием, он злоупотребляет своим уменьем. Это утомляет. К концу кажется – притупляется, слабеет лента».

Кстати, накануне этого показа в Берлин приезжал сам Эйзенштейн и оператор фильма Эдуард Тиссэ. Тоже весьма выдающаяся и интересная личность в свете темы нашего рассказа. Тиссэ был латышом, а люди этой национальности очень активно участвовали в Октябрьской революции и гражданской войне, стояли у истоков создания ВЧК. И у Тиссэ было много друзей среди чекистов, начиная от Мартина Лациса, с которым они вместе воевали на Восточном фронте против белогвардейцев и чехословаков (Тиссэ тогда был начальником штаба Партизанской Красной армии, а Лацис – председателем ЧК и Военного трибунала 5-й армии Восточного фронта), и заканчивая Яковом Петерсом (он тогда был первым в истории ВЧК секретарем ее парторганизации). Кстати, именно с именем Петерса связывают формирование образа «латышского лица» ВЧК, поскольку именно он, став вторым лицом в ведомстве (первым был Феликс Дзержинский), начал массово привлекать земляков-латышей на работу в «чрезвычайку». И Эдуарду Тиссэ, уроженцу Либавы (а Петерс жил там в 1904–1907 годах и даже вступил там в Латвийскую социал-демократическую рабочую партию), тоже предлагали, но он с юности любил операторское искусство, поэтому ушел в кинематограф. Но связей с земляками-чекистами не прерывал, что благотворно сказывалось на его карьерном росте, а также на выезде за рубеж. Ведь в 1931–1932 годах он вместе с Сергеем Эйзенштейном и Григорием Александровым был за границей в связи с изучением техники звукового кино и съемками фильма «Да здравствует Мексика!». А эта страна уже тогда привлекала к себе внимание чекистов, как удобный плацдарм для деятельности в Латинской Америке. Поэтому не случайно убийство Троцкого в 1940 году пройдет без сучка и задоринки именно в Мексике.

Кроме того, эта троица посетила Голливуд, что тоже можно рассматривать как разведывательную деятельность – пусть и творческую. Это было трио разведчиков, которые должны были разведать ситуацию в Голливуде с тем, чтобы перенести его опыт на советскую почву. В те годы почти все зарубежные экспедиции были либо плодами деятельности ГПУ, либо им курировались. Например, знаменитая экспедиция на Тибет Рерихов – Николая, Юрия и Елены (опять троица!). Благодаря той киношной разведке у нас появился «свой Голливуд»: мюзикл «Веселые ребята» и актриса Любовь Орлова, больше напоминавшая звезду Голливуда.

Но вернемся к Эйзенштейну.

Итак, он, по одной из версий, был гомосексуалистом, что в двадцатые годы еще не каралось законом в СССР. Более того, к таким людям относились более-менее благосклонно. Так, в послереволюционной реформе законодательства преследование гомосексуального поведения, присутствовавшее в Уголовном Уложении царской России, было отменено: в УК РСФСР 1922 года соответствующая статья отсутствовала, в 1920-х статьи об ответственности за мужеложство удалялись из УК кавказских и среднеазиатских республик.

Однако в 1926 году вышел новый Уголовный кодекс РСФСР (стал применяться с января 1927 года), где появилась статья 154а, в которой было записано: «Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) – лишение свободы на срок от трех до пяти лет.

Мужеложство, совершенное с применением насилия или с использованием зависимого положения потерпевшего, – лишение свободы на срок от пяти до восьми лет».

Однако на деле эта статья тогда почти не применялась. И в 1926 году по приглашению советского правительства© СССР посетил Магнус Хиршфельд, гей-эмансипатор и основатель Всемирной лиги сексуальных реформ (это ее упоминает Остап Бендер в «Золотом теленке»), после чего в 1928 году на копенгагенском конгрессе Institut for Sexualwissenschaft было объявлено об основании Лиги и СССР приводился в качестве образца секс-терпимости.

Однако после сворачивания нэпа ситуация резко изменилась. И 7 марта 1934 года уголовная ответственность за мужеложство была ужесточена: теперь оно относилось к преступлениям против личности и наказывалось лишением свободы сроком до пяти лет, а при отягчающих вину обстоятельствах (например, при совершении мужеложства с несовершеннолетними) – на срок до восьми лет.

Этот закон дал дополнительные возможности советским спецслужбам по вербовке агентуры среди гомосексуалистов. Причем как среди прежних агентов, так и среди новых, которых этой статьей УК можно было «припереть к стенке». А среди советской элиты (в том числе и среди интеллигенции) «голубых» хватало. Например, тот же С. Эйзенштейн или В. Мейерхольд (хотя у последнего была жена – Зинаида Райх) и т. д.

Но вернемся на некоторое время назад – в двадцатые годы.

Секретные агенты спецслужб регулярно составляли агентурные донесения, которые потом ложились в основу агентурных сводок, попадавших на столы начальников отделений, а те затем отсылали их начальнику СПО. Вот пример одного из таких документов (реконструкция).

«Фильм „Друзья совести“, снятый режиссером Константином Эггертом на фабрике „Межрабпомфильм“, рассказывает о революционной борьбе горняков Рура в Германии в 1920 году. Однако эта тема в фильме раскрывается неправильно. Режиссер Эггерт дал в общем пессимистическую оценку борьбы пролетариата и снял фильм в формалистической манере, которая недоступна широкому советскому зрителю.

По отзывам сотрудников „Межрабпомфильма“, режиссер Эггерт придерживается формалистических взглядов и посещает квартиру режиссера В. Мейерхольда и З. Райх в Брюсовом переулке, где собирается театрально-кинематографическая богема. Некоторые из посетителей этой квартиры-салона позволяют себе антиобщественные высказывания…

14 сентября 1932 года».

Забегая вперед, отметим, что К. Эггерт снимет еще четыре фильма: «Штурм» (1932; документальный), «Настенька Устинова» (1934), «Настоящий парень» (1934; короткометражный), «Гобсек» (1936).

В 1938 году режиссер будет выслан из Москвы и в 19381946 годах станет главным режиссером Театра музыкальной драмы и комедии в городе Ухта. Затем он будет работать актером и режиссером Пензенского театра им. А В. Луначарского, Одесской киностудии, Новосибирской киностудии научно-популярных фильмов. Уйдет из жизни в 1955 году.

И снова вернемся к героине нашего рассказа – Зое Федоровой.

В студии Завадского она проучилась всего два года (19281930). После чего студию временно закрыли, и ей пришлось искать приложения своих актерских талантов в других творческих вузах. В итоге в 1930 году она поступила в училище при Театре революции (в будущем Театр имени Маяковского). Это заведение в те годы было очень популярно у публики, в нем тогда играли многие будущие звезды советского театра и кино: Мария Бабанова (1922–1983), Владимир Белокуров (1924–1936), Михаил Астангов (1925–1927, 1930–1941), Владимир Дорофеев (1925–1931), Нина Тер-Осипян (19252002), Борис Бибиков (1927–1934), Алексей Дикий (19271928, с 1930), Георгий Милляр (1927–1938), Елена Тяпкина (1927–1931, 1943–1949), Ольга Пыжова (1928–1938), Павел Павленко (1930–1932), Максим Штраух (1932–1950, 1958–1974) и др. Федорова ходила на все спектакли театра, мечтая, что вскоре и сама будет играть на его сцене большие роли. Ведь студентам училища приходилось быть занятыми в его спектаклях, но в основном в массовке.

Кумиром Федоровой (как и многих других столичных театралов) была прима этого театра Мария Бабанова, блиставшая в ролях Гоги («Человек с портфелем»), Анки («Поэма о топоре»), Джульетты («Ромео и Джульетта»), Дианы («Собака на сене»), Тани («Таня»), Ларисы («Бесприданница») и др.

Если мы исходим из того, что героиня нашей книги была агентом ОГПУ, то ее поступление в театральное училище объяснялось не только ее личным желанием, но и оперативной необходимостью ее чекистских кураторов. Ведь время тогда было переломное. Только что был свернут нэп, и контроль ОГПУ над обществом становился всеобъемлющим. И Лубянка по-прежнему была заинтересована в том, чтобы во всех сферах жизнедеятельности этого общества у нее были свои люди – агенты. И это не было паранойей чекистского ведомства. Ведь после сворачивания нэпа и постепенного разворота кремлевских верхов от идеи мировой революции к построению социализма в одной конкретной стране – в СССР – происки врагов (как внутренних, так и внешних) должны были только усилиться. А чтобы бороться с ними, ОГПУ нужна была исчерпывающая информация, предоставить которую могла именно разветвленная агентурная сеть. Не случайно в те годы свет увидели сразу несколько методических чекистских пособий, касающихся именно агентурной работы. Одна из них – «Методика чекработы. Агентура» (1931), которая стала учебным пособием для новой поросли чекистских кадров. Кстати, о последних.

Профессиональные чекистские кадры в двадцатые годы готовились на базе Высшей пограничной школы и Школы по переподготовке работников внутренних органов (ШПП) ОГПУ, где обучались будущие сотрудники СО, ЭКО и ИНФО ОГПУ СССР. Азы агентурной работы они постигали благодаря таким пособиям, как «Канва агентурной разведки» (1921), «Техника контрразведывательной службы» (1925).

Между тем изменения в политической и оперативной обстановке в стране в конце двадцатых – начале тридцатых годов, а также нехватка чекистских кадров в территориальных органах ОГПУ и невозможность подготовить их в ШПП поставили вопрос о создании нового, куда более многопрофильного учебного заведения. В итоге в 1930 году Политбюро ЦК ВКП(б) принимает решение о направлении на учебу с последующим зачислением на службу в органы госбезопасности 1000 передовых рабочих-производственников. В связи с этим 29 мая 1930 года издается приказ о сформировании в Москве школы по подготовке и переподготовке чекистских кадров, которая с 4 июня 1930 года именуется Центральной школой (ЦШ) ОГПУ. После чего ШПП расформировывается и все ее имущество и инвентарь передаются в Центральную школу ОГПУ.

Подготовка слушателей заключалась не только в приобретении знаний, умений и навыков оперативной деятельности. Высокие требования предъявлялись к военной подготовке и физической закалке обучаемых, которые шлифовались в подмосковном лагере «Динамо» в Мытищах. Там проводились занятия по стрельбе, тактике оперативно-боевой работы, изучению топографии и военной техники. Сборы завершались проведением двухдневной военной операции, организованной для каждой учебной группы.

Центральная школа ОГПУ просуществует до 1935 года и подготовит и переподготовит более пяти тысяч сотрудников.

Могла ли Зоя Федорова иметь отношение к этой школе? Почему бы и нет, учитывая, что обучение там было разным – как продолжительным, так и краткосрочным (нечто вроде ускоренных курсов). Однако главным местом приложения сил для Зои в те годы все же было театральное училище, куда она поступила одновременно с созданием ЦШ ОГПУ – летом 1930 года. Причем она успевала не только учиться, но и… крутить романы. Ведь именно тогда Зоя впервые вышла замуж. Супругом девушки стал ее однокурсник Леонид Вейцлер (1906) – человек настолько деликатный и интеллигентный, что Федорова порой чувствовала себя с ним. неловко. Она-то сама была девушкой задиристой, за словом в карман никогда не лезла и над интеллигентными манерами своего супруга частенько иронизировала. Может быть, поэтому их брак и просуществовал недолго – чуть больше года, не оставив какого-либо следа в их судьбах. Во всяком случае, Федорова о нем почти не вспоминала, видимо, считая ошибкой молодости.

Иное дело ее второй брак (причем опять с евреем) – с оператором Владимиром Рапопортом из Ленинграда. Кто такой Рапопорт? Он было на два года старше Федоровой – родился в 1907 году в Витебске в бедной еврейской семье. Как и большинство российских евреев, имел мало шансов достичь чего-то большего, но в октябре 1917 года в стране грянула социалистическая революция, которая открыла перед российскими евреями огромные перспективы. С них была снята черта оседлости, которая позволила им переселяться в большие города. В итоге Рапопорт, окончив школу в 1924 году, оказался в Ленинграде. Отметим, что если в 1917 году евреев в городе было около 50 тысяч, то десять лет спустя их стало около 94 тысяч (6,2 % всего населения города). Среди них был и Владимир Рапопорт.

Поскольку значительное число евреев тогда подвизалось работать в кинематографе, Рапопорт направил свои стопы в эту же сферу – он поступил в Ленинградский государственный фотокинотехникум. Закончив его в 1929 году, стал работать помощником оператора на разных киностудиях. А в начале тридцатых пришел на фабрику «Союзкино» (с 1934 года – «Ленфильм»). И уже в 1931 году Рапопорт снял свой первый фильм – «Златые горы». Правда, не один, а в тандеме с более опытным оператором Жозефом Мартовым (1900; начиная с 1929 года это была его уже четвертая картина). Режиссером фильма был опять же еврей – Сергей Юткевич.

Зоя Федорова познакомилась с Рапопортом на его второй картине – «Встречный». Причем делала фильм все та же троица Юткевич – Мартов – Рапопорт, а также еще один оператор-еврей – Александр Гинцбург. На календаре была весна 1932 года – именно тогда начались съемки этого фильма, которому суждено будет стать классикой советского кино (от него ведется отсчет социалистического реализма в советской кинематографии). Речь в нем шла о годах первой пятилетки, когда коллектив одного из ленинградских заводов выдвинул встречный план, согласно которому завод должен выпустить новую мощную турбину. Федоровой досталась крохотная роль жены рабочего Яшки Чуточкина, роль которого исполнял Яков Гудкин (1905). Это был уже маститый актер, на счету которого с 1923 года было уже 18 фильмов. Но внешне он был не во вкусе Федоровой. Да и киношный опыт его не играл для нее большого значения. Другое дело оператор Рапопорт, который и внешне был ей симпатичен, да и на площадке вел себя как полноправный хозяин, что ясно указывало на то, что у этого человека есть все задатки для карьерного роста. А тут еще и сам Рапопорт, будучи в активном поиске своей дамы сердца, обратил внимание на симпатичную и задорную москвичку, которая произвела на него впечатление своей непосредственностью. Короче, между ними вспыхнул роман, который имел продолжение и после окончания съемок (они закончились поздним летом, а 7 ноября 1932 года «Встречный» уже вышел на широкий экран). Правда, было одно большое препятствие – оператор жил в Ленинграде, куда каждый день не наездишься. А переезжать к нему из горячо любимой Москвы Зое не хотелось. Тем более что учеба в училище при Театре революции дошла лишь до своей середины. Короче, влюбленные вынуждены были на протяжении двух лет жить на два города.

Ранним летом 1934 года Федорова окончила училище при Театре революции и была зачислена в его штат. Он тогда пополнился целой группой исполнителей, среди которых были: Марк Бернес (1933–1935), Иван Переверзев (1933–1939), Клавдия Половикова (1934–1936, 1942–1959), Алексей Чернов (1934–1935), Иван Рыжов (1935–1940). Театр тогда возглавлял Алексей Попов (с 1931 года), который, по-своему претворяя опыт К. С. Станиславского и Е. Б. Вахтангова, выдвинул концепцию современного «актера-мыслителя», чье творчество одушевлено «волнением от мысли». Однако в сонме этих актеров места Зое Федоровой не находилось – с ее курносым лицом она играла лишь незначительные роли. Даже кино, в котором появился звук, не обращало на нее никакого внимания. Но однажды…

Взлет карьеры героини нашего рассказа начался в 1933 году со случайной, казалось бы, встречи за кулисами Театра революции, где Федорова, будучи студенткой, играла в массовке. Именно там на нее якобы натолкнулся молодой режиссер Игорь Савченко (1906). Он в 1929–1932 годах был актером и режиссером Бакинского театра рабочей молодежи, после чего переехал в Москву, где стал главным режиссером Московского театра рабочей молодежи (с 1938 года – имени Ленинского комсомола). Параллельно работе в этом театре Савченко стал работать и в кино. Впрочем, это началось еще в Азербайджане, где он снял два фильма. Правда, оба были короткометражными. А в Москве Савченко было доверено снять полнометражное кино – музыкальный фильм «Гармонь» по одноименной поэме комсомольского поэта А. Жарова, в котором он и пригласил сняться Федорову. На что та ответила: «Я же курносая!». «Именно из-за этого я тебя и беру», – ответил режиссер. О чем было это кино? По сюжету, веселый деревенский гармонист Тимошка (актер Петр Савин) избран секретарем комсомольской ячейки. Он перестает музицировать и принимается наводить порядок в селе. Однако без песен обостряется классовая борьба. Дело доходит до драки. И тогда Тимошка снова берет в руки гармонь.

Зое Федоровой в этом фильме предстояло исполнить главную женскую роль – деревенскую девушку Марусеньку, влюбленную в Тимошку. Это была ее первая большая роль в кино, которую она, как явствует из предыдущего текста, получила случайно. Ведь не встреться ей за кулисами Савченко, и на роль Маруси была бы взята другая актриса. В кино так часто бывает – когда его величество случай резко меняет траекторию актерской судьбы. Но зададимся вопросом: а действительно ли это был случай? А что, если дело здесь не только в актрисе Зое Федоровой, но и в агенте «Зефире»?

Дело в том, что съемки фильма начались летом 1933 года. В то самое время, когда к власти в Германии (в январе) пришел Адольф Гитлер и начался новый этап во взаимоотношениях СССР и Германии – путь к войне. А ведь до этого (с начала двадцатых) между СССР и Германией были вполне добрососедские отношения, и они считались союзниками. Напомним, что после Первой мировой войны Германия и Россия считались сторонами потерпевшими и на этой почве сблизились. Сближение шло по линии экономики (торговля), военного дела (обмен технологиями), разведок (обмен информацией) и т. д. Но после прихода к власти Гитлера в этой дружбе появились первые трещины, которые потом только разрастались. Читаем у Оскара Райле:

«До 1933 года абвер не вел какой-либо планомерной разведки в Советском Союзе. Правда, если появлялась благоприятная возможность получения сведений из районов по ту сторону Польши, то ею пользовались… Приход к власти национал-социалистов одним махом изменил ситуацию. Прежние источники информации в Советском Союзе исчезли, и наступил полный информационный вакуум.

Гитлер уже через несколько недель после того, как стал рейхсканцлером, отдал абверу распоряжение начать разведку в Советском Союзе всеми имеющимися силами и средствами (этим в основном занимался Абвер-I, ведавший закордонной разведкой. – Ф. Р). Факт этот в контексте общей оценки Гитлера представляется значительным, поскольку вначале он запретил абверу вести активную разведывательную деятельность против Великобритании и некоторых других стран.

Итак, в 1933 году абвер приступил к планомерной разведывательной деятельности против Советского Союза…».

Вот еще один текст о том же:

«С целью шпионажа в Советский Союз планомерно засылались кадровые сотрудники, тайные агенты и доверенные лица абвера и СД, для проникновения которых в нашу страну использовались интенсивно развивавшиеся в те годы экономические, торговые, хозяйственные и культурные связи между СССР и Германией. С их помощью решались такие важные задачи, как сбор сведений о военно-экономическом потенциале СССР, в частности об оборонной промышленности (мощность, районирование, узкие места), об индустрии в целом, отдельных ее крупных центрах, энергетических системах, путях сообщения, источниках промышленного сырья и т. д. Особой активностью отличались представители деловых кругов, которые нередко наряду со сбором разведывательной информации выполняли поручения по налаживанию связи на советской территории с агентами, которых немецкой разведке удалось завербовать в период активного функционирования в нашей стране немецких концернов и фирм.

Придавая важное значение использованию в разведывательной работе против СССР легальных возможностей и всячески добиваясь их расширения, и абвер, и СД вместе с тем исходили из того, что получаемая таким путем информация в преобладающей своей части не способна служить достаточной базой для разработки конкретных планов, принятия правильных решений в военно-политической области. Да и основываясь только на такой информации, считали они, трудно составить достоверное и сколько-нибудь полное представление о завтрашнем военном противнике, его силах и резервах. Чтобы восполнить пробел, абвер и СД, как это подтверждается многими документами, делают попытки активизировать работу против нашей страны нелегальным путем, стремясь к приобретению секретных источников внутри страны или засылке тайных агентов из-за кордона в расчете на их оседание в СССР… Специалисты-документальщики из секретных служб фашистской Германии еще задолго до начала войны против СССР скрупулезно следили за всеми изменениями в порядке оформления и выдачи личных документов советских граждан. Они проявляли повышенный интерес к выяснению системы защиты воинских документов от подделок, пытаясь установить порядок применения условных секретных знаков…».

В своих действия на нашей территории Абвер-I и СД опирались на разветвленную сеть агентуры, которую тот же абвер сумел заиметь здесь еще со второй половины двадцатых – в период тесных торгово-экономических и культурных связей между СССР и Германией. Немецкие шпионы работали в советских государственных и правительственных учреждениях, больницах, школах, спортивных организациях, филармониях и киностудиях. Среди последних – «Межрабпомфильм», который, как мы помним, был совместным советско-германским предприятием. Отметим, что до этого таковым считалась и кинокомпания «Дерусса» («Derussa»). Но в сентябре 1929 года она объявила о своем банкротстве, и после ее ликвидации функции проката советских фильмов в Германии и Европе были переданы фирме «Прометеус» («Prometheus») – дочернему предприятию «Межрабпомфильма», входившему в трест Вилли Мюнценберга. Кто это такой? Вот что о нем пишет Википедия:

«Родился в Эрфурте в августе 1889 года в семье хозяина кабака. В молодости вступил в Социал-демократическую партию Германии. В 1914 вошел в радикальное меньшинство СДПГ, выступавшее против войны и образовавшее Независимую СДПГ. В апреле 1915 года на Бернской международной социалистической конференции молодежи был избран генеральным секретарем Международного секретариата молодежи. Во время войны часто встречался с Лениным в Швейцарии.

В начале 1920 организовал Международный фонд помощи рабочим, официально собиравший деньги для помощи голодающим Поволжья, но кроме того ведший крупную коммерческую деятельность. „Межрабпом“ („Международная рабочая помощь“) владел собственными киностудиями, в том числе крупнейшей советской киностудией „Межрабпом-Русь“ (с 1928 года – „Межрабпомфильм“), десятками журналов и газет по всему миру. „Трест Мюнценберга“ приносил хорошую прибыль. Самого Мюнценберга называли „красным миллионером“ и отмечали, что жить он привык стильно. В 1924 году Мюнценберг был избран депутатом рейхстага от Германской коммунистической партии…»

Итак, киностудия «Межрабпомфильм» была советским ответвлением треста Мюнценберга, который, судя по всему, был агентом ГПУ. И первым проектом этой «ветви» стал фильм «Потомок Чингисхана» (1928) Всеволода Пудовкина. Среди других знаменитых картин этой киностудии следует назвать такие: «Праздник святого Йоргена» (1930), «Путевка в жизнь» (1931; первый звуковой советский фильм), «Окраина» (1933), «Великий утешитель» (1933).

Учитывая международную специфику этого кинопредприятия, легко предположить, что оно было предметом пристального внимания к себе спецслужб – как советских, так и германских. Ведь, снимая здесь свои фильмы, советские режиссеры были ориентированы на западноевропейский рынок, а немецкие – на советский. При этом значительная часть денег от этих проектов шла в казну Коминтерна – то есть на поддержку коммунистического движения по всему миру. Поэтому в числе сотрудников «Межрабпомфильма» наверняка имелись агенты и абвера, и НКВД: одни собирали разного рода информацию о ситуации в СССР (в том числе и о финансовой подпитке Коминтерна), другие этих сборщиков пытались выявить и разоблачить. Именно в целях выявления такого рода шпионов на «Межрабпомфильм» и могла быть послана Зоя Федорова. Снимаясь в «Гармони» (натурные съемки проходили в Подмосковье, а павильонные – в стенах кинофабрики по адресу Ленинградское шоссе, дом 44/2), агент «Зефир» должна была чутко прислушиваться к разговорам, которые вели между собой члены съемочной группы, а также гости, посещавшие съемочную площадку. Среди последних, кстати, были немецкие бизнесмены, а также дипломаты, которые иногда приезжали на кинофабрику из посольства Германии в Чистом переулке (в 1943 году это здание Сталин передаст Патриархии).

Если исходить из этой версии, то «Зефир», числясь в агентах СПО, на время операции должен был выполнять приказы и Особого отдела (гражданская и военная контрразведка, начальник М. Гай). 1-е отделение ОО занималось борьбой со шпионажем западных стран, наблюдением за иностранными посольствами, консульствами, представительствами и их связями, национальными колониями в СССР. Начальником отделения был А М. Шанин, близкий к наркому Генриху Ягоде человек, до этого работавший в Административно-организационном управлении ОГПУ.

Что касается самого «Межрабпомфильма», то его в тот самый период, когда там снималась Федорова, возглавлял венгерский интернационалист Ференц Патаки, который одно время служил в ВЧК (а бывших чекистов, как мы помним, не бывает). Патаки был участником 1-й мировой войны – служил в Венгерской армии. В 1915–1918 годах находился в русском плену. Затем попал к красным и одно время даже находился в тюрьме у Колчака, где военно-полевой суд чехословацкого корпуса приговорил его к расстрелу. Но Патаки чудом избежал казни. И в 1920–1922 годах он работал в органах ВЧК и даже был начальником войск ГПУ Республики (1923). После чего он работает в Туркестане по восстановлению и созданию текстильного производства, учится на экономическом факультете Среднеазиатского госуниверситета. А в 1924–1927 годах Патаки трудится на посту председателя ревизионной комиссии ВСНХ СССР. Это то самое время, когда чекисты (бывшие и действующие) работали в ВСНХ под началом самого Дзержинского.

В начале тридцатых Патаки переходит на работу в большой кинематограф. В 1931 году он занимает кресло управляющего Мособлтрестом «Совкино», а в 1933-м сменяет К. Шведчикова на посту директора треста «Совкино». Затем он работает управляющим «Союзэкрана». В 1934–1936 годах Патаки – замдиректора общества «Межрабпомфильм». А еще с двадцатых годов повелось, что чекисты обычно занимали должности замдиректора, хотя по многим вопросам были главнее своих начальников.

Зоя зашла в кондитерский магазин на углу Армянского переулка и купила себе коробку любимого зефира. Здесь же, в магазине, она открыла пачку, достала оттуда мягкую, как вата, белоснежную зефирину и с удовольствием ее надкусила. После чего спрятала коробку в сумочку и вышла на улицу, держа зефирину в руке. Теперь ей предстоял путь до конспиративной квартиры в Старосадском переулке, который начинался на противоположной стороне от того самого угла, где располагался кондитерский магазин. Идти до квартиры было минут пять, поэтому Зоя и «вооружилась» сладостью, чтобы та скрасила тот путь, который ей предстояло преодолеть.

Квартира располагалась в доме, который стоял на противоположной стороне от школы № 329 (в 1938 году в ней разместят Историческую библиотеку). Войдя в подъезд и поднявшись на третий этаж, Зоя нажала на кнопку звонка нужной ей квартиры. Дверь открыл невысокий мужчина, в котором гостья узнала… Яна Карловича – того самого чекиста, который вербовал ее в 1927 году. Увидев его, она опешила – в последний раз они виделись спустя год после их первой встречи, когда Ян Карлович беседовал с ней по поводу ее желания уйти из Госстраха в студию Юрия Завадского. После этого, как узнала чуть позже Зоя, ее вербовщик ушел на повышение, и встретить его снова она никак не предполагала. А вышло вон как – он опять объявился на ее жизненном пути. И, судя по всему, не случайно.

– Очень рад вас видеть, Зоя Алексеевна, – пропуская гостью в коридор и закрывая за ней дверь, произнес чекист. – А вы за эти годы изменились.

– В какую сторону? – спросила Зоя, прекрасно зная, что она услышит.

– Полагаю, что мой ответ вас не удивит – естественно, в лучшую, – и чекист жестом пригласил ее проследовать в гостиную.

Там хозяин галантно подвинул Зое мягкое кресло, а сам расположился напротив на кожаном диване. Усаживаясь, она заметила, что на столе стоят кофейник и две вазочки – в одной лежало печенье «Эйнем», а в другой… ее любимый моссельпромовский зефир, купленный, судя по всему, в том же угловом магазине возле Армянского переулка.

– С чего начнем, Зоя Алексеевна – со сладкого или?..

– или, – ответила гостья и, раскрыв сумочку, показала уголок коробки, где лежал зефир.

По губам хозяина пробежала улыбка – та самая, которую Зоя запомнила по их первой встрече на Лубянке.

– Судя по тому, как вы удивились, увидев меня в дверях, я должен объяснить вам, почему на сегодняшнюю встречу пришел ваш покорный слуга. Дело в том, что я теперь работаю в контрразведке на немецком направлении, а вас угораздило попасть в картину, которая будет сниматься на «Межрабпом-фильме».

Услышав это, Зоя сразу поняла, о чем именно идет речь – о ее вызове на съемки фильма «Гармонь».

– Но меня еще не утвердили на роль, – напомнила она своему собеседнику весьма существенный факт.

– Не сомневайтесь, вас утвердят, – голосом, полным уверенности, произнес Ян Карлович. – Поэтому у меня к вам просьба, Зоя Алексеевна: помочь нам в нашей работе.

– Я помогаю вам с двадцать седьмого года.

– Ну, тогда вы были юны и неопытны. А сегодня вас можно назвать одним из лучших наших агентов, которому можно доверить любое, даже самое сложное задание.

– Съемки в «Гармони» из их числа?

– Именно, иначе я бы здесь не появился. Кинофабрика советско-германская, и на ней работает множество людей, имеющих либо прямые, либо косвенные связи с немцами – как советскими, так и с теми, кто проживает непосредственно в Германии. А с этой страной у нас с недавнего времени наметилась некоторая напряженность в отношениях. Я полагаю, вы понимаете, о чем идет речь?

– О Гитлере? – догадалась Зоя.

– Сразу видно, что газеты вы читаете, – снова улыбнулся чекист.

– Я действительно их читаю, однако… – здесь Зоя запнулась, не уверенная в том, следует ли начинать разговор на эту тему.

– Что же вы замолчали, Зоя Алексеевна? – тут же отреагировал на ее запинку Ян Карлович. – Впрочем, я понимаю, ваше смущение. Вы, видимо, не слишком уверены в том, что приход к власти этого человека может иметь далеко идущие последствия для нашей страны. Я угадал?

– Вот именно, – согласилась с чекистом Зоя. – Мы с Германией всегда дружили, и зачем теперь Гитлеру с нами ссориться?

– А вы что-нибудь слышали про его книгу «Майн кампф» – «Моя борьба» по-русски?

– В первый раз слышу, – честно призналась Зоя.

– Странно, поскольку ее первый том вышел в Германии восемь лет назад, и у нас об этом писали.

– Значит, я это пропустила.

– В таком случае я не зря взял ее сегодня с собой. Как будто чувствовал, что она мне понадобится.

Сказав это, Ян Карлович достал из своего кожаного портфеля, лежавшего на том же диване слева от него, увесистую книгу в темном переплете. Зоя обратила внимание на то, что ее название написано на немецком языке – значит, это был оригинал и ее собеседник прекрасно владел его языком.

Открыв книгу на нужной странице, чекист снова устремил свой взор на собеседницу:

– Я прочитаю вам парочку отрывков, а вы сами сделаете нужные выводы. Договорились?

И, не дожидаясь ответа, Ян Карлович принялся читать:

– «…Ясно, что политику завоевания новых земель Германия могла бы проводить только внутри Европы. Колонии не могут служить этой цели, поскольку они не приспособлены к очень густому заселению их европейцами. В XIX столетии мирным путем уже нельзя было получить таких колониальных владений. Такие колонии можно было получить только ценой очень тяжелой борьбы. Но если уж борьба неминуема, то гораздо лучше воевать не за отдаленные колонии, а за земли, расположенные на нашем собственном континенте. Такое решение конечно можно принять только при наличии полного единодушия. Нельзя приступать с колебаниями, нельзя браться лишь наполовину за такую задачу, проведение которой требует напряжения всех сил. Такое решение надо принимать лишь тогда, когда все политические руководители страны вполне единодушны. Каждый наш шаг должен быть продиктован исключительно сознанием необходимости этой великой задачи. Необходимо отдать себе полный отчет в том, что достигнуть этой цели можно только силой оружия, и, поняв это, спокойно и хладнокровно идти навстречу неизбежному. Только с этой точки зрения нам надо было оценивать в свое время степень пригодности всех тех союзов, которые заключала Германия. Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России. В этом случае мы должны были, препоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации…»

Дочитав этот отрывок, Ян Карлович перевернул несколько страниц и продолжил чтение:

– «…Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе. Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены. Сама судьба указует нам перстом…»

Дочитав последний отрывок, Ян Карлович захлопнул книгу и снова взглянул на Зою.

– Ну, что скажете?

– Думаете, нас ждет война с Германией? – вопросом на вопрос ответила Зоя.

Прежде чем ответить, Ян Карлович положил книгу обратно в портфель и щелкнул металлическим замком. После чего ответил:

– Эта война станет возможной, если мы с вами на своем участке не обеспечим нашей стране такую степень безопасности, которая отвратит Гитлера от нападения на нас. Мне кажется, здесь иного мнения быть не может.

– Тогда что конкретно я должна делать?

Прежде чем ответить, чекист достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги и несколько фотографий. Листок он передал Зое, сопроводив этот жест словами:

– Здесь написаны имена девяти человек, из которых четверо – это работники съемочной группы фильма «Гармонь». Оставшиеся пятеро – немцы, которые представляют для нас интерес и могут объявится на съемках. Вы должны выучить эти имена назубок, поскольку именно с ними вам необходимо войти в контакт в первую очередь. Особенно обратите внимание на первую фамилию – это помощник режиссера, супруга которого дружит с женой сотрудника германского посольства, отвечающего за культурные связи. Сам он, кстати, тоже может приехать на съемки – он частенько бывает там вместе со своим другом, который работает в торговом представительстве. Их фамилии значатся на листочке под номерами два и три. Оба немца, по нашим данным, – сотрудники немецкой военной разведки абвер, выполняющие в Москве шпионскую миссию.

Зоя внимательно прочитала имена и фамилии людей, написанных на листочке ровным и аккуратным почерком. Затем подняла глаза на собеседника и спросила:

– Сколько у меня есть времени?

– Можете не торопиться, его у нас много. А для наглядности я прихватил для вас их фотографии, – и Ян Карлович передал Зое снимки.

Та внимательно рассмотрела их один за другим, успев заглянуть и на обратную сторону фото, где были написаны фамилии изображенных людей.

– Чтобы войти к ним в доверие, мы даем вам полную свободу действий, – продолжил свою речь Ян Карлович. – В среде этих людей принято иронизировать над нашей властью, а иногда и вовсе ее ругать. Так что можете смело заниматься тем же самым. Короче, создайте у них впечатление, что вы не являетесь большим апологетом нашей власти и даже в какой-то мере ее недолюбливаете. А в качестве отправной точки можете рассказать, как вам чудом удалось вырваться из лап ГПУ по делу братьев Прове. И не забудьте отметить, что вызволил вас оттуда ваш отец – бывший работник паспортной службы Кремля.

– Но на меня же могут написать донос.

– Конечно, могут, – согласился чекист. – Но он придет к нам, а мы его отправим в мусорную корзину. Короче, этого вам бояться не стоит. Ваша цель – стать для немцев и близких к ним людей своим человеком, чтобы они в случае какой-либо необходимости не побоялись бы на вас положиться. Но сразу предупреждаю, что это очень трудно, поскольку немцы всегда испытывали и будут испытывать недоверие к русским. Они доверяют только своим.

– Это тоже написано в книге Гитлера? – поинтересовалась Зоя.

– Написано, но читать ее я вам больше не буду. Ваша задача теперь – поудобнее расположиться в своем кресле, чтобы выучить имена и запомнить лица. Так что работайте, а я пока сделаю вам кофе.

Поднявшись с дивана, Ян Карлович взял со стола кофейник и отправился на кухню.

Спустя всего три года после съемок «Гармони» – в 1936 году – киностудия «Межрабпомфильм» как советско-германский проект прекратит свое существование ввиду обострения конфронтации между СССР и Германией. И вместо нее на свет появится «Союздетфильм», в фильмах которого Зоя Федорова снимется лишь однажды (перед самой войной), да и то это будет совместный проект с «Мосфильмом».

А что касается «Гармони», то премьера фильма состоится 19 июня 1934 года. Картина, решенная в жанре музыкальной комедии, будет хорошо принята рядовым зрителем (скажется дефицит такого рода кино на тогдашних советских экранах). А вот высокий зритель эту ленту осудит. Под последним имеются в виду члены Политбюро во главе со Сталиным. Они увидели картину на ночном сеансе в кремлевском кинотеатре в том же июне. А чуть позже высказали свое отношение к ней лично начальнику Главного управления кинофотопромышленности при СНК СССР Борису Шумяцкому. Он 13 июля в очередной раз привез членам Политбюро новые фильмы для просмотра, и Сталин его спросил: «Что будем смотреть?». Шумяцкий ответил: «Смотреть можем „Челюскина“ и еще некоторые другие фильмы». Далее читаем в стенограмме:

«Сталин: А дряни подобно «Гармони» не ставите?

Шумяцкий: Не могу поручиться, что все производимые картины будут хорошими. Среди них возможны одиночки – брак. Однако „Гармонь“ я считаю не дрянью, а только посредственной фильмой молодого, подающего надежды постановщика.

Ворошилов: Не смягчайте – это пошлая картина, в которой гармонь превращена чуть ли не в основной рычаг классовой борьбы.

Каганович: Да, дрянь и безвкусица изрядная…».

Вот такой вышел диалог по поводу фильма, где Зоя Федорова исполнила свою первую большую роль в кино. Эта работа принесла актрисе известность, но она еще не породила культ Федоровой – ее героине мало кто хотел подражать. Ведь сюжет картины развивался в деревне, а эта тема тогда была не столь популярна, как, например, военная тема. Кстати, в те самые летние дни 1934 года Федорова снималась в фильме на подобную тематику – «Летчики» режиссеров Юлия Райзмана и Григория Левкоева с «Мосфильма», но там у нее была не роль, а ролька – безымянная медсестра. Прославиться с ней было невозможно. Между тем исполнительница главной роли в «Летчиках» тут же стала знаменитой, и сыгранная ею героиня вдохновила миллионы советских юношей и девушек пойти в летчики. Речь идет об актрисе Евгении Мельниковой, кстати, ровеснице Федоровой (она тоже родилась в 1909 году).

Евгения начала сниматься еще в немом кинематографе (дебют – роль комсомолки в фильме «Кривой рог» 1928 года) и до «Летчиков» успела сняться в шести фильмах. Но именно роль летчицы Галины Быстровой стала для актрисы звездной – о ней узнала вся страна. Звездная чета Александров – Орлова тут же пригласили Мельникову в свой фильм «Цирк» (1937) на роль Раечки – дочери директора цирка. А Иосиф Склют написал специально под нее сценарий фильма «Девушка с характером», который на «Мосфильме» взялся снимать Константин Юдин. Однако Мельникова от роли отказалась по уважительной причине – она была беременна. И роль досталась Валентине Серовой, тут же ставшей звездой советского кино. А Мельникова, родив дочь и вернувшись затем в большой кинематограф, увы, больше главных ролей не получала. И стала эпизодницей, но зато какой – переиграла десятки ролей в культовых советских фильмах. Таких, как «Дело было в Пенькове» (1958; мать Матвея Морозова), «Когда деревья были большими» (1962; проводница), «Снежная королева» (1966; бабушка Кая и Герды), «Бриллиантовая рука» (1969; лифтерша-дворник Марья Николаевна) и др.

Но вернемся к фильму «Летчики».

Он, как уже говорилось, вызвал небывалый энтузиазм у молодежи, которая тут же отправилась поступать в летные школы. Это был один из первых агитационных советских фильмов, воспевавших Красную армию и службу в ней. Следом за ним появятся десятки других, особенно это заметно станет перед войной («Истребители», «Если завтра война», «Трактористы», «Граница» и др.). Все эти фильмы отсматривались в Москве и других городах Союза агентурой немецкой разведки, после чего делались обобщающие аналитические справки, которые затем переправлялись в Германию. В этих справках агенты описывали реакцию на фильмы советских зрителей и старались понять, какое воздействие они оказывают в плане патриотического воспитания советских граждан. Потом эти донесения ложились в основу более глубоких аналитических справок, выходивших из недр сразу нескольких научно-исследовательских институтов Германии, работавших на тамошние спецслужбы. Читаем в одном из текстов, выложенных в интернете:

«В результате активизации служб „тотального шпионажа“ объем собираемых ими сведений о Советском Союзе, требовавших анализа и соответствующей обработки, постоянно увеличивался, и разведывательная деятельность, как того и добивались нацисты, становилась все более всеобъемлющей. Возникла необходимость вовлечения в процесс изучения и оценки разведывательных материалов соответствующих научно-исследовательских организаций. Один из таких институтов, широко используемых разведкой, располагавшийся в Ванцзее, представлял собой крупнейшее собрание различной советской литературы, в том числе справочной. Особая ценность этого уникального собрания заключалась в том, что оно содержало обширную подборку специальной литературы по всем отраслям науки и экономики, изданную на языке оригинала. Штат сотрудников, в который входили известные ученые из различных университетов, в том числе выходцы из России, возглавлял один профессор-советолог, грузин по происхождению. В распоряжение института передавалась добываемая разведкой обезличенная секретная информация, которую он должен был подвергнуть тщательному изучению и обобщению, используя имеющуюся справочную литературу, и вернуть в аппарат Вальтера Шелленберга (внешняя разведка. – Ф. Р.) со своей экспертной оценкой и комментариями.

Другой научно-исследовательской организацией, также тесно сотрудничавшей с разведкой, был Институт геополитики. Он тщательно анализировал собранные сведения и совместно с абвером и управлением экономики и вооружений штаба верховного командования вермахта составлял на их базе различные обзоры и справочные материалы. О характере его интересов можно судить хотя бы по таким подготовленным им до нападения на Советский Союз документам: „Военно-географические данные о европейской части России“, „Географические и этнографические сведения о Белоруссии“, „Промышленность Советской России“, „Железнодорожный транспорт СССР“, „Балтийские страны (с планами городов)“.

В рейхе в общей сложности было около 400 научно-исследовательских организаций, занимавшихся социально-политическими, экономическими, научно-техническими, географическими и прочими проблемами иностранных государств; все они, как правило, были укомплектованы специалистами высокой квалификации, знающими все аспекты соответствующих проблем, и субсидировались государством по свободному бюджету. Существовал порядок, согласно которому все запросы Гитлера – когда он, например, требовал сведений по какому-либо конкретному вопросу, – рассылались нескольким различным организациям для исполнения. Однако подготавливаемые ими доклады и справки часто не удовлетворяли фюрера в силу их академичности. В ответ на полученное задание институты выдавали „набор общих положений, возможно, верных, но несвоевременных и недостаточно четких“.

Чтобы устранить раздробленность и разнобой в работе научно-исследовательских организаций, повысить их компетентность, а главное – отдачу, а также обеспечить должный контроль за качеством подготавливаемых ими заключений и экспертных оценок по материалам разведки, Шелленберг позже придет к выводу о необходимости создания в своем управлении автономной группы специалистов с высшим образованием. На основе предоставляемых в их распоряжение материалов, в частности по Советскому Союзу, и с привлечением соответствующих научно-исследовательских организаций эта группа наладит изучение сложных проблем и выработку на этой основе углубленных рекомендаций и прогнозов для политического и военного руководства страны…».

Зная сегодня о том, кто выиграл в той жесточайшей схватке, можно смело констатировать, что немецкие аналитики зря ели свой хлеб. Понять психологию советского человека они так и не смогли. Видимо, они мерили его своими, немецкими мерками, а надо было иначе. Короче, советская пропаганда оказалась сильнее нацистской. И тот же кинематограф, в котором в предвоенные годы делала карьеру Зоя Федорова, оказал существенную помощь Красной армии на полях сражений.