Когда стемнело, Витька и девчонка благополучно выбрались из-под вагонетки. Крупные яркие звезды сияли над головой. На станции непривычно тихо. Слышно, как из трубы течет вода. Нет ни одного поезда. На перроне тоже никого не видно. Из станционного помещения пробивалась узкая полоска света. В поселке протяжно замычала корова, потом громко, взахлеб залаяла собака.

Витька взглянул на девчонку и невольно улыбнулся: она была чернее ночи. Угольная пыль пощадила только глаза. Они были широко раскрыты, и в них отражались звезды. Наверное, и Витька выглядел не лучше.

— С кем я сидела под этой штукой? С негром? — сказала девчонка.

Витьке показалось, что он где-то слышал этот голос, но сейчас было не до воспоминаний. Нужно было побыстрее сматываться.

— Ну ладно, — сказал Витька, — Я пошел.

— Иди…

Определенно знакомый голос! Витька внимательно посмотрел на девчонку: худенькая, темные волосы, чумазое лицо, только глазищи блестят. Если он негр, то она негритянка.

— Ты откуда? — спросил Витька. — Местная?

— Это что, допрос?

— Очень надо! — ухмыльнулся Витька. — Бывайте, здоровы, живите богато. Как будто я держу.

Витька повернулся и зашагал в темноту. Девчонка осталась на месте. Немного погодя послышались ее торопливые шаги.

— Мне тоже в ту сторону, — сказала она. — В какую?

— Туда… — кивнула она на поселок. — Мне в другую сторону, — сказал Витька и свернул к лесу. Девчонка ему совсем ни к чему.

Не прошел он и десяти шагов, как она снова догнала его.

— Куда же ты пошел? — встревоженно зашептала девчонка. — Там немцы.

— Ладно врать-то.

— Я сама видала палатки и часового. И танки там. Много танков!

Витька заколебался: девчонка не врет. Не хватало еще раз напороться на немцев! Уж лучше иди по той самой дороге, по которой их сюда привезли.

— Посмотри, звездочка упала… — сказала девчонка, глядя в небо.

— Какая же это звездочка? Ракета.

— Ты меня за дурочку считаешь? — вдруг обозлилась она. — Не отличу я звезду от ракеты!

— Надоело мне тут с тобой разговаривать, — сказал Витька. — Считай звезды, а мне надо идти. — Всем надо идти, — сказала девчонка.

— Вот что, хватит трепаться! Ты — налево, я — направо! Шагай к своей мамочке: то-то она обрадуется!

— Я тебе, идиотику, жизнь спасла, а ты хамишь. Витька подивился такому нахальству. Она ему жизнь спасла!

— Это как понять? — спросил он.

— Пошел бы в лес — и угодил к немцам в лапы, — Кланяюсь тебе до самой земли и… прощай!

— Какой же ты после этого мужчина! — презрительно сказала девчонка. — Ночью одну бросаешь женщину на произвол судьбы!

— Женщину? — разинул рот Витька.

— Можно подумать, что ты воспитывался на помойке, — сказала она. — Ты когда-нибудь слышал о джентльменах?

— Вот дает, — озадаченно сказал Витька.

— Истинный джентльмен за женщину жизнь отдаст! Да что я говорю… Тебе все это недоступно. О таких, как ты, моя бабушка говорила: «Горбатого могила исправит».

— Давай, не стесняйся, — сказал Витька. — Так что еще твоя бабушка говорила?

— Я устала и есть хочу.

— Что прикажете подать, герцогиня, жареную индейку или поросенка в собственном соку?

— Я два дня не ела, — тихо сказала она. И Витьке стало стыдно.

— Я думал, ты здешняя, — сказал он. — Из этого поселка.

— Мой город заняли немцы, — сказала она. — У меня никого не осталось. Совсем никого.

— Как тебя звать?

— Верочка, — совсем по-детски, доверчиво ответила она. — Верочка Королева.

Витька прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

— Меня можешь звать Витькой, — сказал он.

— Не бросай меня, пожалуйста, Витя, — попросила Верочка. — Хотя бы до утра!

— Я, конечно, не джентльмен…

— И не обижайся, ладно?

— Пошли, — сказал Витька. — У меня тут есть одно дело…

Когда они миновали станцию и зашагали по тропинке вдоль железнодорожного полотна, Витька остановился возле колодца, неподалеку от которого виднелась деревянная баня. Над ней склонилась высокая рябина. Вечер был теплый, ясный и кружевные листья рябины мерцали. Дверь бани была приотворена. Витька по травянистой тропинке подошел к бане и заглянул вовнутрь. Лунный свет падал на желтый полок, деревянные шайки. На каменке лежал сухой березовый веник.

— Иди сюда! — позвал он девчонку.

Верочка подошла и тоже заглянула в дверь.

— В таких избушках нечистая сила водится, — сказала она, — а ведьмы вылетают отсюда на помеле через трубу.

— Сейчас война и все ведьмы и домовые эвакуировались в глубокий тыл, — сказал Витька. — Располагайся в этом дворце и жди меня. Я скоро вернусь.

— Куда ты?

— Военная тайна, — сказал Витька.

— Мы вместе от фашистов прятались под одной вагонеткой… Какие у тебя могут быть от меня тайны?

Витька поморщился: все начинается сначала! Но и объяснять девчонке, куда и зачем он идет, не считал нужным.

— Кто тут старший? — сурово сказал он. — Я тебе приказываю меня здесь ждать. Значит, жди. Не вернусь до рассвета, топай снова в поселок. На окраине стоит дом. Напротив расщепленное дерево. Ствол торчит в земле, а вершина валяется на обочине. Спросишь дядю Кондрата…

Витька подробно объяснил Верочке, что нужно передать дяде Кондрату. Заставил ее дважды повторить имя и фамилию предателя. Потом рассказал, как пройти на хутор к ребятам, и велел передать им, чтобы они Витьку Грохотова больше не ждали, а сами пробирались через фронт к нашим. И еще велел сказать, что он, Витька Грохотов, просил их взять с собой Верочку Королеву Девочка выслушала все это с глубоким вниманием. Она догадалась, что Витька идет на опасное дело и может не вернуться. Обеими руками схватила его за руку и, глядя в глаза, робко попросила:

— Можно, я с тобой?

— Нет, — отрезал Витька, и Верочка больше не стала спорить. Нагнувшись, шагнула в баню и отшатнулась: в полуоткрытую дверь шарахнула какая-то большая птица, мазнув мягким крылом Витьку по лицу.

— Я говорила, здесь черти водятся, — прошептала Верочка. — Я лучше у колодца посижу, ладно?

— Сиди, где хочешь, — ответил Витька. — Только не уходи далеко от бани.

Верочка присела на скамейку, на которую ставят ведра, и притихла. Тоненькая фигурка ее как-то вся поникла, плечи опустились. У Витьки шевельнулась жалость к девчонке, но он тут же отогнал это расслабляющее его волю чувство и решительно зашагал вдоль полотна дальше. За переездом оглянулся — никого не видно. Успокоившись, торопливо отправился дальше.

…Вот и сосновый бор. Сразу за полотном смутно вырисовывается путевая будка. Нужно еще пройти вперед двести метров и прямо по курсу будет толстая раздвоенная сосна. А в хвое, под сосной тайник… Подрывная машинка оказалась на месте. Тут же смотанные тонкие провода в черной изоляции и связанные вместе толовые шашки и взрыватели. Взрывчатку нужно отнести на насыпь и, выкопав ямку, положить под рельс, подключить к двум контактам зачищенные концы проводов и снова вернуться к сосне… Когда паровоз покажется в просветах двух сосен, сосчитать до пятидесяти и резко повернуть рукоятку подрывной машинки. А когда вагоны с фашистами и военным грузом закувыркаются под откос, что есть духу бежать прочь через лес к поселку…

Седой сказал, что взрывать нужно только тот состав, который идет с запада на восток. В этих эшелонах едут на фронт немецкие солдаты, везут танки, пушки, боеприпасы.

Все это Витька усвоил намертво и, сделав все, как сказал Седой, теперь лежал под сосной и прислушивался к ночи. Тихо кругом. Шумит над головой огромная сосна, чуть слышно струятся сверху сухие иголки. Иногда вскрикнет в лесу ночная птица — и снова тишина. В высокой траве, что вскарабкалась на откос, звенят цикады. Совсем, как в мирное время.

Витька вспомнил Аллу… Как жаль, что он не попрощался с ней там, на хуторе… Кто знает, может больше и не доведется увидеться…

Умирать Витьке не хотелось, но и страха он не испытывал. Седой сказал, что повернуть рукоятку машинки не сложно, но вот спастись после взрыва эшелона далеко не каждому дано… Во-первых, взрывающий не знает, что в вагонах. Если взрывчатка или снаряды, то может запросто взрывной волной убить. Во-вторых, оставшиеся в живых немцы, охрана сразу же начинают прочесывать окрестности. В-третьих, гестаповцы с овчарками, а они иногда появляются на месте диверсии через двадцать — тридцать минут, начинают рыскать по лесу по всем правилам охотничьего искусства…

Надоело Витьке сидеть под сосной и прислушиваться. Можно забраться на дерево и оглядеться: снопы искр из паровозной трубы издалека видны. Но не успел он добраться и до первого сука, как послышался далекий паровозный гудок. Витька спрыгнул на землю и завертел головой: на слух он не мог определить, с какой стороны приближается поезд. Недолго думая, помчался на железнодорожную насыпь…

Поезд шел с востока на запад. Этот надо пропустить. Он в другую сторону от фронта. В Германию. Туда немцы везут награбленное у нас добро. Витька видел, как пропыхтел мимо длинный, тяжелый, нагруженный состав. Награбили, сволочи! Везут к себе домой. Вагоны были разнокалиберные, на открытых платформах громоздились гигантские вязанки толстых отесанных бревен. Все тащат к себе, мародеры…

Из паровозной трубы веселым роем вылетали красные искры. Одни сразу гасли, другие долго красными мотыльками порхали на фоне звездного неба. Когда мимо прогрохотал паровоз, яркий квадрат желтого света из топки опалил блестящие рельсы, заляпанный мазутом песок, черные шпалы.

Ушел состав. Еще долго постанывали, потрескивали рельсы, шуршал песок, скатываясь с откоса. Наконец все замолкло.

Витька забрался на сосну и, примостившись в развилке двух стволов, стал смотреть на запад. Далеко-далеко на станции мигнул и погас огонек. Стрелку перевели или семафор зажигают?

Что-то мелькнуло в кустах у самого полотна. Не поймешь: человек или зверь?

Витька с минуту вглядывался в тьму, но больше ничего подозрительного не заметил.

«Наверное, померещилось…»

На станции мигнул один огонек, другой. Зажегся зеленый глаз семафора. Зажегся и тут же погас. Немцы соблюдали светомаскировку, хотя с утра больше ни одного нашего бомбардировщика не пролетало.

Опять послышался далекий паровозный гудок. Над неровной зубчатой кромкой леса замельтешили искры.

Витька стал поспешно спускаться.

Судя по всему, эшелон пройдет мимо станции без остановки.

Уже лежа под сосной и слыша, как, набирая силу, начинает все сильнее бухать сердце, Витька снова увидел смутную тень совсем близко. Ему даже показалось, что он услышал, как треснул сучок под чьей-то ногой…

Но обо всем этом он тут же забыл, услышав приближающийся тяжелый шум состава. Казалось, паровоз выбивается из сил, волоча за собой непосильную тяжесть. Все ближе сердитое шипенье, свист, всхрапывание…

Вот локомотив показался в просвете двух сосен. И снова под колесами паровоза засияли рельсы, завздыхали со скрипом, вдавливаясь в песок, шпалы.

Сосчитав до пятидесяти, Витька закусил нижнюю губу и что было силы крутнул ручку…

И ничего не произошло. Мирно постукивали на стыках вагоны. На платформах под чехлами горбатились тяжелые орудия, рядом с вагонами по травянистой насыпи бежали желтые квадраты. Солдаты в теплушках ехали со светом.

Еще и еще вертел Витька жужжащую рукоятку, и злые слезы закипали на его глазах. Что же случилось? Он в точности сделал все, что говорил Седой. Витька был уверен, что ничего не упустил и не перепутал. Но факт оставался фактом: дьявольская машинка не сработала.

Ушел эшелон. Повез на фронт боеприпасы, орудия, танки, солдат. Сколько наших погибнет! В бессильной ярости Витька швырнул машинку на мох и… услышал:

— Ну чего ты нервничаешь? Разве так можно? Ошеломленный Витька с трудом повернул одеревеневшую шею и встретился глазами с Верочкой Королевой. Лунный свет, пробивающийся сквозь ветви, высветил ее почерневшее от угольной пыли лицо и блестящие глаза.

— Это ты? — проговорил Витька, придя в себя. — Какого лешего ты сюда приперлась?!

— Фу! Как мне не нравится, когда мужчины ругаются, — сказала Верочка. — Не приперлась, а пришла… Знаешь, как там, в бане, страшно? Опять эта большая птица прилетела… У нее глаза, как угольки, светятся. Я, конечно, не верю в нечистую силу, но кто ее знает… Эта птица…

— Хватит про птицу, — оборвал Витька. — Сейчас же поворачивай оглобли обратно…

Верочка нагнулась и подняла подрывную машинку. Повертела в руках, потрогала ручку.

— Не сработала, проклятая техника, — пробормотал Витька.

— Я видела такие, — задумалась Верочка. — Когда наши из города отступали, точно такой же штучкой взорвали бензохранилище. Огонь поднялся до самых облаков! И потом всю ночь горело. Светло было, как днем.

— Я не разбираюсь в этих штуках, — с отчаянием сказал Витька. — Седой сказал, что нужно крутануть ручку — и все в порядке.

— Седой?

— Я крутанул — и вот… ничего!

Верочка снова повертела в руках машинку, поднялась.

— Может быть, провод отсоединился, — сказала она. — У них тоже один раз вышла осечка…

— У кого у них?

— Ну, которые бензохранилище взрывали. От этой штучки тянется тонкий проводок… Я видела, как военные проверяли, не оторвался ли он… Мы с папой там были. Это ведь его объект… Я сейчас проверю.

Верочка, пригнувшись, зашагала к железнодорожному полотну. Иногда она нагибалась и дотрагивалась до поблескивающего на земле провода.

— Ты что, ночью видишь, как кошка? — спросил Витька.

— А ты разве не видишь? — повернулась она к нему. И он поразился тому, что в ее глазах зеленоватый кошачий блеск.

Скоро она скрылась за деревьями. Подождав немного, Витька пошел вслед за ней.

Пригнувшись у рельса, Верочка что-то делала. Витька присел рядом. Тонкие девчоночьи пальцы ловко прикручивали оголенный конец провода к клемме взрывателя. Из-под разворошенной земли тускло поблескивали несколько вместе связанных проводом желтых шашек.

— Плохо прикрепил, вот и отскочил, — сказала Верочка. — А второй держится… Ну, вот и все: я его на место прикрутила.

Верочка разровняла ладонями землю с гравием, и толовые шашки исчезли. Все это она делала ловко, будто всю жизнь только и занималась тем, что взрывала вражеские эшелоны.

— В темноте ни черта было не видно, — будто оправдываясь, сказал Витька. Ему было неловко, что девчонка оказалась гораздо сообразительнее его. Почему ему не пришло в голову, что проводок мог отсоединиться? Наверное, когда прикреплял, руки от страха дрожали…

Седой рассказал Витьке, что случилось у путей в сосновом бору. Дело было перед самым заходом солнца. Седой с напарником затаились у сосны и выжидали удобный момент, чтобы взобраться на насыпь и положить под рельс взрывчатку. И тут они увидели немецкий отряд, который пробирался по лесу к партизанскому лагерю. Вел этот отряд Тихон Кириллов, которого партизаны считали своим связным. Они видели, как Тихон бойко разговаривал с немецким офицером и показывал рукой на лес, как раз в ту сторону, где были партизаны. Седой приказал напарнику пулей лететь в лагерь и предупредить товарищей, а сам, спрятав взрывное устройство под сосной, пошел вслед за карателями. Напарник до лагеря не дошел: шальная пуля тяжело ранила его. Устроив засаду у оврага (до лагеря оставалось меньше километра), Седой открыл по ним огонь из автомата… Партизаны успели отойти, а его схватили.

Три часа просидели Витька и Верочка под толстой сосной, прежде чем послышался со стороны станции шум приближающегося состава. Витька с обезьяньей быстротой вскарабкался на сосну и увидел длинный эшелон, который тащили два паровоза. Два мохнатых огненных хвоста вырывались из труб и рассыпались в бледнеющем предрассветном небе. Уже над лесом полыхали зарницы. В ближней деревне прокричали петухи. Увидев на платформах танки, пушки, грузовики, Витька соскользнул вниз и поставил машинку на колено — так удобнее было крутить ручку.

— Жми отсюда! — сквозь стиснутые зубы сказал он. — Встретимся у бани. Иди лесом.

— Ты опять будешь нервничать, — спокойным голосом сказала Верочка. — И потом, я привыкла к взрывам, бомбежкам…

Но Витька уже не слушал ее: он пристально смотрел на полотно. Шум надвигающегося состава нарастал. Уже ощутимо сотрясалась земля, стонали рельсы. В просвет двух сосен вошел локомотив…

И снова Витька сосчитал до пятидесяти. Машинка зловеще поблескивала в руках. Неужели опять?..

— У тебя руки дрожат… — громко сказала Верочка (грохот проносящихся мимо вагонов заглушал ее слова). Перед тем как повернуть ручку, Витька успел подумать, что у нее действительно кошачьи глаза…

Взрыв получился не очень сильным, зато потом началось что-то невообразимое: вагоны и платформы, налезая друг на друга, со страшным треском полетели под откос… Яркая вспышка и — оглушительный взрыв. Их обдало жаром, сверху посыпались сучки, дождем ударила по ветвям земля…

Витька вскочил, схватил Верочку за руку и напролом бросился в лес. Подальше от этого адского грохота.

За их спинами полыхало зарево, тяжко, так, что земля вздрагивала, что-то взрывалось; над головой свистели осколки. Их бегущие тени то неестественно вытягивались в длину, то неожиданно укорачивались.

— Это было почище, чем взрыв бензохранилища… — задыхаясь, выговорила Верочка.

Бежали, пока могли бежать.

Витька почувствовал, что Верочкина рука стала тяжелой и горячей. За спиной раздавалось ее свистящее дыхание, а позади все еще грохотало. Огненные клубки взлетали выше деревьев и, раздавшись вширь и опоясавшись жирным дымом, растворялись на светлеющем небе.

Они упали на зеленый влажный от росы мох и долго не могли произнести ни одного слова. Лишь молча таращились друг на друга.

— Ты партизан, да? — отдышавшись, спросила Верочка.

— Я видел одного партизана, — ответил Витька. — Вчера вечером его повесили. На березе.

— А я думала…

— Он не успел взорвать путь — его немцы схватили — ну, и попросил меня, — сказал Витька.

— Все равно ты герой, — с жаром сказала Верочка. Витька посмотрел на нее долгим взглядом и проникновенно сказал:

— Давай договоримся сразу: ты никому об этом не будешь рассказывать, ладно? Я отомстил за Седого, за всех… И потом, не такая уж это была трудная работа — положить под рельс взрывчатку и повернуть рукоятку этой чертовой машинки. И ты бы смогла.

— Ты еще и скромный, — очень серьезно произнесла Верочка.

Витька посмотрел на нее и рассмеялся:

— Какая ты черная! Настоящая эфиопка!

— А ты… папуас, — улыбнулась она.

Когда они пришли в село, где Витька познакомился с помощником коменданта Семеновым, уже светало. Дома в сиреневой дымке мрачно нахохлились. Прокричали два-три петуха — и снова стало тихо. Витьке не хотелось проходить мимо комендатуры, но другого пути он не знал. По огородам опасно — собаки поднимут лай.

Они шли по широкой улице, держась в тени деревьев. Окна комендатуры были прикрыты ставнями. Из-под них пробивался свет. У крыльца стоял часовой. Они бы его и не заметили — он слился с тенью от дерева, но часовой пошевелился, чиркнул зажигалкой и прикурил. Маленький огонек выхватил из темноты пол-лица, зеленую пилотку.

Витька сжал Верочкину руку и прижался к забору. Часовой в любую минуту мог увидеть их. И в этот момент луна предательски вышла из-за облака и осветила улицу.

Часовой что-то вполголоса запел, повернулся к ним спиной и пошел за угол дома. Витька, держа девчонку за руку, быстро зашагал дальше. Из-под ног шарахнулась кошка.

До избы они дошли без всяких приключений. Оставив Верочку под высоким тополем, Витька отворил калитку и пошел по узкой тропинке к крыльцу. Сначала он постучал в дверь, но никто не отозвался. Сильнее стучать Витька не стал: с дороги могут услышать. Он подошел к окну и костяшками пальцев забарабанил в стекло. Колыхнулась занавеска, и замаячило чье-то бородатое лицо. Скрипнув, отворилась форточка.

— Кто там? — спросил глухой голос.

— Дядю Кондрата…

— Портки надену и выйду, гроб с музыкой, — сказал бородач.

Дядя Кондрат вышел босиком, в белой нижней рубахе и незастегнутых штанах. От него несло табаком и луком.

Витька все в точности передал, что просил Седой. Кондрат молча выслушал и вздохнул. Могучая грудь колыхнула рубаху.

— Повесили Федьку… царствие ему небесное. — Кондрат нагнулся и посмотрел Витьке в лицо. — Где-то я тебя видел?

— Я нездешний, — сказал Витька.

— Значит, это Тишкина работа, гроб с музыкой! Ну, дай срок, я его собственными руками, гниду, задушу! Он отправил на тот свет и Спиридона Громова, и Надюньку Кузнецову. Продажная шкура… А с виду такой тихонький, ласковый, гроб с музыкой!

— До свиданья, — сказал Витька.

— Погоди… — немного успокоился дядя Кондрат. — Пе-реночевать-то есть где?

— Нельзя мне здесь, — ответил Витька. — Меня полицай Семенов знает.

— До этого выродка тоже дойдет очередь!

— Я пойду, — сказал Витька, озираясь — его пробрал озноб, — а у немцев есть тут овчарки?

— Из райцентра привозят этих зверюг, а здесь нету.

— Это хорошо, — сказал Витька.

— Дай бог тебе здоровья, сынок.

— Дядя Кондрат, если можно, дайте немного хлеба! — попросил Витька.

— Пойдем в избу, — спохватился Кондрат. — Накормлю, тем бог послал.

Витька оглянулся и вздохнул.

— Не один я.

— Так зови и его, гроб с музыкой! Витька сбегал за Верочкой и привел ее. Дядя Кондрат посмотрел на нее и спросил:

— Сестра?

Витька не успел ответить.

— Ага, — опередила Верочка.

— То-то, гляжу, вы похожи, — сказал дядя Кондрат. — Оба чернявые, чисто цыганята.

Витька и Верочка так и прыснули.

— Знать, еще душа держится в теле, ежели хихикаете, — заметил дядя Кондрат, отворяя дверь в избу.

В потемках он нащупал на шестке коробок и зажег керосиновую лампу, но, видно вспомнив про светомаскировку, тут же задул.

— Давеча Гришке Попову в окно из карабина шарахнули, — сказал дядя Кондрат.

Он стащил с кровати одеяла и, кряхтя, занавесил окна. И лишь после этого зажег лампу и поставил на пол.

— Умыться бы, — вздохнула Верочка.

— Я посвечу, — дядя Кондрат взял лампу, и они вышли в сени, где висел рукомойник.

Когда вернулись в избу и сели за стол, Витька наконец узнал девчонку… Он вспомнил темную улицу, старую часовню, ярко освещенный гастроном и тоненькую фигурку девчонки с большой сумкой в руках. Три отважных разбойника в масках, вооруженные с головы до ног, окружили ее. Да, это была она, та самая девчонка, которая сама отдала им булки, кошелек и мелочь, что осталась в сумке. И еще просила, чтобы ее немножко зарезали, иначе тетя не поверит, что ее ограбили настоящие бандиты.

Она похудела, вроде бы глаза стали больше, но это была она.

— Ты что на меня уставился? — спросила девчонка.

— Я на икону смотрю, — сказал Витька, поднимая глаза. Над головой девчонки тускло мерцала большая икона в окладе — богоматерь с младенцем. Хорошо, что они были в масках… Вот было бы дело, если бы она его сейчас узнала.

— И вовсе не на икону — на меня ты смотрел… — Девчонка почуяла что-то неладное.

— Уж и посмотреть на тебя нельзя? — усмехнулся в бороду дядя Кондрат.

— Видите, теперь отворачивается! — сказала девчонка. — Я страшная, да? У меня нос в саже?

— Чистая…

— Нет, ты скажи, почему на меня так смотрел?

— Отвяжись! — сказал Витька. — Я вообще на тебя больше смотреть не буду.

— Дедушка, вы слышали, как рвануло? — спросила Верочка.

Витька метнул на нее сердитый взгляд и тихонько показал кулак.

— Громыхнуло где-то на путях, — сказал старик. — И зарево в окно ударило. Партизаны орудуют… Привыкшие мы к грохоту, гроб с музыкой!

— А мы думали, все в поселке слышали, как ты эшелон…

— Дедушка, а сколько вам лет? — поспешно перебил девчонку Витька.

Старик удивленно посмотрел на него.

— Какой любопытный… У меня уже внучата вровень с вами.

На печи кто-то завозился. Отдернулась занавеска, и выглянуло заспанное старушечье лицо.

— Кто это у тебя, Кондрат? — спросила женщина. — Ребятишки какие-то…

— Где у тебя снедь-то?

— Будто не знаешь? В чулане… Гляди, горшки с молоком не опрокинь, как давеча, медведь косолапый!.. Чьи ребята-то?

— Да ты спи, — сказал дядя Кондрат.

Старуха зевнула и снова спряталась за занавеской. Кондрат вышел в сени и скоро вернулся с хлебом, кувшином молока, солеными огурцами, окороком. Все это он прижал к своей широкой груди.

Верочка подбежала к нему и отобрала кувшин, который готов был выскочить у Кондрата из рук.

Ребята принялись уписывать за обе щеки. Старик молча смотрел на них, и глаза у него были грустными. Только сейчас Витька заметил, что дядя Кондрат весь седой, лицо в морщинах.

— Два сына на фронте, — сказал он. — Живы ли?

— Живы, дедушка, — уверенно сказала Верочка. — Честное слово, живы!

— Дай-то бог…

Верочка рассказала, как они прятались от немцев в угольной куче под вагонеткой. Рассказывая, она ухитрялась откусывать по большому куску хлеба и запивать молоком.

А попала она на станцию так: с одной знакомой девушкой пошла в лес за земляникой, она набрала целое лукошко. Вышли на дорогу, а там машина за машиной идут… Одна остановилась, выскочил немец и отобрал лукошко с ягодами. А Тане, знакомой из деревни, велел в кузов забираться. По-русски-то он не может — руками показал… Таня заплакала, ей уже семнадцать лет, и забралась. Машина тронулась, ну и она, Верочка, на ходу вскарабкалась… Не бросать же знакомую в беде? А на станции они потерялись; когда стали людей загонять в вагоны, она под вагонетку и юркнула… А там…

— Дальше все ясно, — перебил Витька, которому надоела ее болтовня.

— Таню жалко, — погрустнела Верочка. — Она такая красивая, добрая… У нее родинка на лбу, как у индианки… А волосы черные, а глаза…

— Про Таню потом, — сказал Витька. — Ты молоти, что тебе на стол поставили. Да, гляди, не подавись…

— Молоти… Подавись… — поморщилась Верочка. — Ну и лексикончик у тебя! Где ты слова такие выкапываешь?

— А теперь куда? — выручил из неловкого положения Витьку дядя Кондрат.

— К своим, — сказал Витька. — На ту сторону.

— Через фронт?

— Придется.

— Вас же, как куренков, перестреляют…

— Все равно пойдем, — сказал Витька. — Не пропадать же нам здесь?

Старик задумался.

Пальцы его, видно по привычке, забарабанили по столу, накрытому рыжей клеенкой.

— Отсюда до передовой верст двадцать, — сказал он. — Слышите, бухают?

Витька уже привык к постоянному грохоту канонады и не обращал внимания. Ночами над лесом занималось багровое зарево. И не потухало до утра. Слышалась канонада.

— Я давно не пила молока, — вздохнула Верочка.

— Наливай, дочка; мало будет, еще принесу… Коровенку-то немцы не сегодня — завтра отберут. Угонят в Германию. Как с голодного острова — все тянут к себе, гроб с музыкой!

— Коров — что, — сказала Верочка. — И людей. Нас тоже куда-то хотели увезти.

— Вот что я надумал… Завтра в ночь отведу вас к нашим. На ту сторону. Через Верхнее болото. А теперь ступайте спать. В горнице диван и кровать. Сыны там мои спали…

Витька рассказал старику, что на хуторе ждут товарищи, без них он никуда не пойдет. Если дядя Кондрат будет настолько добр, что возьмет их с собой, то Витька немедля слетает на хутор и завтра к вечеру приведет их.

— Сюда не надо, — сказал старик. — От хутора ближе… После захода солнца ждите меня.

— Опять, старый, туда пойдешь? — послышался с печи недовольный голос. — Дождешься, что и тебя, как Федьку Седого, повесят на березе.

— Ты бы помалкивала, мать, — отмахнулся дядя Кондрат. — Не твоего ума дело.

— Горе мне с этим неугомонным… Ни днем, ни ночью покоя нет! Теперь с детишками связался!..

— Дедушка, спасибо за все, — поблагодарила Верочка. — Мы пойдем.

Старик проводил их до калитки, показал самую короткую дорогу на хутор.

— Это она так… — сказал он. — Спросонья. Старуха она добрая.

— Дядя Кондрат, на станции у немцев большой склад боеприпасов… — сказал Витька. — Вот бы взорвать его, а?

— Охраняют как зеницу ока… Давеча собак привезли.

— Гранатой можно его взорвать? — спросил Витька.

— Вряд ли, — ответил старик. — Вот если бы самолет туда бомбу кинул — грохнуло бы так, что чертям на том свете тошно стало!

— Далеко до хутора, дедушка? — спросила Верочка. У нее уже слипались глаза.

— Верст семь. Выйдете из леса, на бугре ветряная мельница. Держитесь правее, там тропка вдоль оврага. От мель-ницы до хутора рукой подать.

— Будем ждать вас, дядя Кондрат, — сказал Витька.

— Можно, я вас поцелую? — Верочка приподнялась на цыпочки и едва дотянулась до шеи старика. Он нагнулся, и девчонка прижалась щекой к седой бороде. — Вы такой хороший…

Дядя Кондрат погладил ее и подтолкнул к Витьке.

— Дорога не близкая… С богом!

Они вышли за околицу, и высокие молчаливые деревья сомкнулись за их спиной. Чуть приметно желтела под ногами дорога. Звезды мигали над острыми макушками сосен и елей. Тихо в лесу. Треснет под ногой сучок, и кажется, что выстрел прозвучал.

Верочка наступала Витьке на пятки. Он слышал ее дыхание.

— И совсем мне не страшно в лесу, — шепотом сказала она.

— А если волк? — спросил Витька. — Или медведь?

— Фашисты страшнее…

Это верно. Лес теперь друг. В лесу спасение.