Что-то промелькнуло у него в глазах: неожиданное, неясное беспокойство. Он быстро отступил к столу и нажал на кнопку. Секундой позже тип из коридора перекочевал мне за спину. Этим дело, конечно, не закончилось. Большому Солу на мгновение стало страшно, и, как его верный мальчик Рикки, он должен был восстановить свое реноме, ударив собаку — меня то есть. К моим ноющих ребрам и челюсти добавились живот в синяках и разбитый нос, когда они решили, наконец, остановиться и передать меня вместе с инструкциями двум уже знакомым мне соплякам. Рикки эти инструкции привели в восторг.

— Держи его на мушке, — распорядился он, — держи этого гада на мушке, Тони, пока мы не вывезем его из города, где я им займусь по-настоящему.

— Ты тут только командуешь? — поинтересовался Тони, — Или можешь еще и спустить лифт вниз?

Меня повели через стоянку к машине. Прошло уже несколько часов, как наступило утро, и у меня не проходило чувство, что я потерял счет дням — результат хронического недосыпания. Стояла жара — сухая жара Невады, дышащая раскаленным асфальтом. По улице шли прохожие, но стоянка была пуста. Те, кто суетился на ней по вечерам, сейчас еще спали. Мне не хотелось, чтобы нам помешали, поэтому я дождался, когда мы с Тони скрылись за машиной, и только тут резко повернулся к нему.

Я был пай-мальчиком довольно долго, и Тони к этому времени совсем расслабился. Используя его предплечье, как рычаг, я в борцовском стиле бросил парня через плечо, сломав ему руку о свое колено в конце броска. Он взвизгнул, когда разнообразные мышцы и сухожилия порвались в нескольких местах сразу, потом ударился головой о мостовую и затих. Расправа была жестокой, и мне стало немного жаль парня. В отличие от коллег Тони не старался, как они, превзойти других в подлости.

Пистолет упал на асфальт, но не выстрелил, и слава богу. Он отлетел под машину, что тоже меня устраивало: мне он был не нужен, так как в отношении Рикки Пружинного Ножа у меня имелись иные, не такие шумные планы.

Он как раз открывал дверцу машины, когда прозвучал и тут же оборвался визг Тони. На лице Рикки появилось очень комичное выражение, когда он осознал, что его партнер выбыл из игры и действовать ему предстоит самостоятельно. Следует отдать парню должное: нож на свет появился почти мгновенно. Он нажал на кнопку, и тонкое длинное лезвие выскочило из ручки и встало на стопор.

— Отлично, ублюдок, — произнес он своим самым грозным тоном. — Хочешь получить это здесь, здесь и получишь. По полной программе.

Я вынул руку из кармана и встряхнул кистью — так можно легко открыть складной нож, если он прочищен и смазан, и вы владеете приемом. Двумя руками открыть его безопасней и надежней, но это не так впечатляет противника. Глаза Рикки расширились, и он замер на месте. Я вел себя не по правилам: когда Рикки достает нож, мирные прохожие и им подобные слюнтяи должны пятиться в испуге, позеленев от страха. Они никак не должны вытаскивать свои ножи.

Он поколебался, но, заметив, что мой режущий инструмент вдвое короче его, снова обрел уверенность и бросился вперед. У меня возникло искушение поиграть с ним, но день был жарким, я устал и хотел спать, а когда вы начинаете играть в кошки-мышки с противником, то можете нарваться (и иногда нарываетесь) на неприятности. Я уклонился от неуклюжего выпада, повернулся, сделал шаг вперед и прислонился спиной к груди парня. Крепко сжав левой рукой его запястье, я резким движением правой сделал аккуратный хирургический надрез. Нож выпал из пальцев Рикки, он попятился и схватился за кисть правой руки, но кровь продолжала хлестать. Теперь эта парочка очень надолго, а может быть, и навсегда, стала левшами.

Я сказал:

— Тебе бы лучше побыстрее сделать перевязку, а то истечешь кровью.

Я сделал шаг назад, наступил на лезвие его ножа, а рукой согнул рукоятку. Нож легко сломался. Сталь, похоже, была дрянная. Я подтолкнул обломки к ногам Рикки.

— Чем дешевле ублюдок, — заметил я, — тем длиннее нож.

Я попятился, не спуская с Рикки глаз, пока не удалился на достаточное расстояние, чтобы быть уверенным, что даже если он выйдет из транса и выудит откуда-нибудь пистолет, то все равно не сумеет сделать что-либо путное левой рукой. Потом я повернулся и пошел через стоянку, вытирая на ходу носовым платком свой нож. Неожиданно маленькое авто, уже знакомое мне, сделало такой резкий поворот, выезжая с улицы на стоянку, что любую обычную машину обязательно бы занесло, несмотря на тормоза. Я остановился и ждал. Девушка распахнула дверцу справа.

— Залезай! Быстро!

— Зачем спешить? — спросил я с нарочитым недоумением в голосе: как-никак она была хорошенькой девушкой, с которой я провел ночь, и ничто человеческое мне не чуждо.

Она разглядывала меня пару секунд, перевела взгляд на нож и платок в темных пятнах, которым я лениво его протирал, затем окинула взглядом окрестности и увидела одного человека без сознания на земле и другого возле машины, тщетно пытающегося остановить кровь, льющуюся из правого запястья.

— Черт возьми, хватит воображать! Садись в машину, пока тут не собралась толпа!

Я забрался в кабину, девушка развернула руль и резко бросила маленький «мерседес» вперед.

— С тобой все в порядке? — спросила она, не поворачивая головы.

— Да.

— Чем они тебе угрожали?

— Насколько я помню, среди всего прочего планировалась некая операция…

Девушка судорожно глотнула воздух.

— Можно ли быть большим мерзавцем, а? — И хрипло добавила: — Впрочем, если такой способ есть, он его найдет!

Тут Мойра бросила на меня испуганный вопрошающий взгляд, и я понял, о чем она подумала: я оставался с ее отцом наедине, и вот он я — гуляю на свободе.

— Все в порядке, — успокоил я девушку. — С твоим отцом ничего не случилось.

— Разве я спрашиваю? Разве меня это хоть вот столечко интересует?

— Каким бы он ни был сукиным сыном, — возразил я, — он все-таки твой родной сукин сын. Так ты говорила.

Она рассердилась, хотела что-то сказать, но только вздохнула.

— Конечно. Кровь — это не вода, и прочий вздор. Сожалею, но это так. Я никогда не смогла бы… — Девушка взглянула на меня, покраснела и замолчала. Потом резко сменила тему:

— Ты не спрашиваешь о моем путешествии с этим типом.

— Расскажи мне о вашем путешествии.

— Это жуткий тип!

— Знаю. Он тебе напоминает меня.

Мойра сморщила носик.

— Фенн… — прошептала она, словно пробуя что-то. Вкус ей явно не понравился, — Он не сказал ни одного лишнего слова, не коснулся меня. Но в мыслях! В мыслях он насиловал меня на каждом повороте и дважды, когда попадался светофор. Это ему так запало в голову, что у него от натуги все внутри, наверное, лопалось от боли. Даже страшно подумать, что он околачивается поблизости.

Конечно, все это было в досье, но подтверждение с чисто женской точки зрения пришлось кстати.

— Я была чертовски рада, когда машина, следовавшая за нами, чтобы доставить Фенна обратно, остановилась рядом. Я боялась, что он зайдет в дом, несмотря на запрет отца. Подождав, пока они исчезнут из виду, я прыгнула в «мерседес» и помчалась сюда. Надеюсь, что с Шейком ничего не случится, он там один… Как ты думаешь, бэби, можно нам поехать ко мне домой?

Я задумался над текущим состоянием дел. Мартеллу, может быть, и захочется устроить за мной погоню, но едва ли Фредерикс ему это позволит.

— Я бы сказал, что явно выдал себя, когда избавился от этих подонков. Твой отец сразу увидит, что это работа профессионала.

Она бросила на меня взгляд.

— Профессионала? Наверное, мне лучше не спрашивать, какой профессии?

— Лучше не спрашивай. Я ведь могу взять и сказать.

— Я все еще думаю, что ты из федеральной службы. Даже если…

— Что — даже если?

Она покачала головой.

— Не знаю. И наверное, не хочу знать. Каким образом то, что ты выдал себя, позволяет нам безопасно вернуться домой?

— Твой отец действовал поспешно и потерял пару парней, на время, по крайней мере. Ему не захочется повторить свою ошибку. Он поймет, что я просто повеса-турист, и предпримет серьезное расследование, прежде чем снова приступить к действию.

— Лучше бы тебе оказаться правым, — заметила Мойра, — потому что мы у цели.

Оставив машину у маленького голубого домика, мы вошли внутрь, прихватив с порога свежую газету. У меня снова возникло то же странное чувство вины: я привез девушку домой после долгой и бурной ночи.

Собака лежала на толстой соломенной подстилке возле небольшого камина в углу гостиной. После того как дверь за нами закрылась, пес признал наше присутствие, осторожно открыв один глаз и тут же с облегчением снова его закрыв: мы не были лягающейся разновидностью человечества.

— Ну и сторож! — заметил я. — Где-то мне довелось читать, будто там, откуда они родом, эта порода охотится даже на леопардов. Но плоды современной селекции годятся, наверное, лишь для выставок и охоты на зайцев. Удивительно, как искусственный отбор лишает стойкости и мужества почти любое животное.

Я дразнил Мойру, и она тут же отреагировала:

— Ты не справедлив! Только потому, что он не захотел… Я слишком многого от него требовала. Он просто не понял!

— Может быть, — согласился я, — Но я не поставил бы на него против настоящего дикого кота, а тот весит всего лишь тридцать фунтов… Хорошо-хорошо, — сказал я, ухмыляясь, так как Мойра готова была вспылить. — Он — большой и смелый пес и просто не хочет обижать бедных ребят… Уф!

Девушка лягнула меня, я схватил ее за плечи, и мы слегка поборолись, причем не на шутку. Она действительно разозлилась. Но так же неожиданно гнев исчез, и она засмеялась, но тут же испуганно вскрикнула. Я поднял взгляд, чтобы выяснить причину испуга, и, как и она, увидел в зеркале две порочные личности, слишком долго обходившиеся без сна и смены одежды. Мойра высвободилась и встала прямо перед зеркалом.

— Бог мой! — сказала она. — Неудивительно, что отец…

Оборвав фразу, она поморщилась, сняла пояс и расстегнула сзади молнию так, что платье упало к ее ногам. Шагнув в сторону, девушка пинком ноги отправила платье к дверям в ванную, куда заодно отправилась и слетевшая с ноги туфелька. Швырнув вторую туфлю следом за первой, она подняла руки, чтобы извлечь последние уцелевшие заколки, и, тряхнув головой, распустила волосы. Они оказались длиннее, чем я думал, — мягкие и блестящие на фоне обнаженных плеч.

— Послушай, — сказала она, охотясь за последними заколками, — Почему бы тебе не заняться кофе и яичницей, пока я приму душ? Потом помоешься ты, а я накрою на стол… В чем дело? — Она окинула себя взглядом: в лифчике и трусиках, с босыми ногами. — О, ради Бога, мы уже дважды занимались любовью! Не видел, что ли, женского тела? Подумаешь!

Я ухмыльнулся.

— Кому ты это говоришь? Иди и прими душ.

— Бэби… — начала она, но в этот момент зазвенел дверной звонок. Я дал ей время закрыться в ванной, затем открыл дверь. На пороге стоял человек в комбинезоне и кепке с нашивками какой-то городской службы. С блокнотом в руке. Он произнес что-то неразборчивое и открыл его, словно желая показать написанное. Когда я шагнул вперед, его партнер, прятавшийся за дверью, ударил меня сбоку дубинкой по голове.