Книга: Новая исповедь экономического убийцы
Назад: Введение Новая исповедь
Дальше: Глава 2 Рождение экономического убийцы

Часть первая: 1963–1971 гг.

Глава 1
Грязный бизнес

Закончив обучение в бизнес-школе в 1968 году, я твердо решил не участвовать во Вьетнамской войне. Мы с Энн недавно поженились. Она тоже была против войны и согласилась вместе со мной на настоящее приключение — вступить в ряды Корпуса мира. Мне было 23 года. Мы прибыли в город Кито, столицу Эквадора, в 1968 году, где мне как волонтеру поручили организовать кредитно-сберегательные товарищества в глуши ливневых лесов Амазонки. Энн обучала местных женщин правилам гигиены и ухода за детьми.
До этого Энн ездила в Европу, а я впервые покинул пределы Северной Америки. Я знал, что Кито расположен на высоте 2850 метров над уровнем моря, это одна из самых высоких столиц мира — и одна из беднейших. Я готовился увидеть нечто совершенно новое для себя, но реальность оказалась шокирующей.
Когда наш самолет из Майами приземлился в местном аэропорту, меня поразили лачуги, облепившие взлетно-посадочную полосу. Показывая на них, я спросил сидевшего рядом бизнесмена из Эквадора:
— Там действительно живут люди?
— Наша страна не самая богатая, — ответил он, мрачно кивнув.
Зрелище, открывшееся перед нами по дороге в город, оказалось еще более удручающим — нищие в лохмотьях, ковылявшие на самодельных костылях вдоль замусоренных улиц, дети с раздувшимися животами, костлявые собаки и трущобы из картонных коробок вместо домов.
Автобус доставил нас в пятизвездочный отель Кито — InterContinental. Настоящий оазис комфорта и роскоши посреди нищеты. Здесь мне и еще 30 волонтерам Корпуса мира предстояло пройти несколько дней инструктажа.
На первой лекции нам рассказали, что Эквадор представляет собой нечто среднее между феодальной Европой и американским Диким Западом. Наши наставники предупредили обо всех опасностях: ядовитые змеи, малярия, анаконды, смертоносные паразиты и враждебно настроенные туземцы, охотящиеся за нашими скальпами. Затем добавили нотку позитива: компания Texaco обнаружила крупные месторождения нефти в ливневых лесах, неподалеку от нашего лагеря. Нас заверили, что нефть превратит Эквадор из беднейшей страны на планете в богатейшую.
Однажды вечером в ожидании лифта я разговорился с высоким блондином, который, судя по манере растягивать слова, был родом из Техаса. Он был сейсмологом, консультантом Texaco. Узнав, что мы с Энн — бедные волонтеры Корпуса мира, которые собираются работать в ливневых лесах, он пригласил нас на ужин в шикарный ресторан на последнем этаже отеля. Я поверить не мог такому везенью. Взглянув на меню, я сразу понял, что ужин обойдется дороже, чем наше месячное пособие.
В тот вечер, когда я глядел из окна ресторана на Пичинча — гигантский вулкан, нависший над столицей Эквадора, и потягивал «Маргариту», меня заворожил этот человек с его образом жизни.
Он рассказал нам, что иногда летал на корпоративном самолете прямо из Хьюстона в джунгли Амазонки, где была прорублена посадочная полоса.
— Нам не приходится мучиться с паспортным контролем и таможней, — хвастался он. — Эквадорское правительство выдало нам особое разрешение.
В ливневых лесах он передвигался исключительно в трейлере с кондиционером, шампанским и бифштексом на фарфоровой посуде.
— Не совсем то, что ждет вас, — добавил он, посмеиваясь.
Затем он рассказал об отчете, в котором писал «об обширных запасах нефти в джунглях». Этот отчет, по его признанию, используют, чтобы оправдать гигантские займы стране от Всемирного банка и убедить Уолл-стрит инвестировать в Texaco и другие компании, которые получат прибыль от нефтяного бума. Когда я выразил удивление, что прогресс может идти такими стремительными темпами, он как-то странно посмотрел на меня.
— Чему вас только учат в бизнес-школах? — спросил он.
Я не нашел, что ответить.
— Слушайте, — продолжал он, — это старая игра. Я видел такое в Азии, на Среднем Востоке и в Африке. Теперь и здесь. Сейсмические отчеты плюс неплохое месторождение нефти, как тот фонтан, на который мы сейчас наткнулись… — Он улыбнулся. — Вот вам и экономический бум!
Энн отметила всеобщее воодушевление эквадорцев тем, что нефть обеспечит им достаток и благополучие.
— Только тем, кто достаточно умен, чтобы играть по правилам, — ответил он.
Я вырос в одном из городков Нью-Гемпшира, названном в честь человека, который построил свой дом на холме, выше всех, на деньги, которые он скопил, продавая лопаты и одеяла калифорнийским золотодобытчикам в 1849 году.
— Коммерсанты, — начал я, — бизнесмены и банкиры.
— Точно. И на сегодняшний день — крупные корпорации. — Он откинулся на спинку стула. — Эта страна принадлежит нам. Мы получили намного больше, чем разрешение прилетать сюда без таможенных формальностей.
— Например?
— Вам многому придется научиться, как видно. — Он поднял свой «Мартини», указывая на город за окном. — Для начала мы контролируем военных. Выдаем им зарплату и оплачиваем всю технику и вооружение. А они защищают нас от индейцев, которым совершенно не нужны буровые вышки на их земле. В Латинской Америке тот, кто контролирует армию, контролирует и президента, и суд. Мы даже законы свои можем писать — сами определяем штраф за утечку нефти, зарплату, то есть все, что касается нас.
— Texaco платит за все это? — спросила Энн.
— Не совсем… — Он нагнулся к ней через стол и погладил по руке. — Вы платите. Или ваш папочка. Американский налогоплательщик. Деньги поступают через Агентство США по международному развитию, Всемирный банк, ЦРУ и Пентагон, но здесь — он махнул рукой в сторону города, видневшегося в окне, — считают, что во главе всего стоит Texaco. Вы ведь помните, что такие страны, как эта, могут похвастаться богатой историей государственных переворотов. Если хорошо покопаться, то станет ясно, что чаще всего это происходит тогда, когда лидеры страны отказываются играть по нашим правилам.
— Вы хотите сказать, что Texaco свергает правительства? — спросил я.
Он рассмеялся.
— В двух словах: правительства, которые не сотрудничают, считаются советскими марионетками. Они угрожают американским интересам и демократии. А ЦРУ это не нравится.
В тот вечер началось мое обучение тому, что позже я назвал системой экономических убийств.
Несколько месяцев мы с Энн прожили в ливневых лесах Амазонки. Затем нас перевели в Анды, где мне поручили помочь кооперативу производителей кирпича повысить производительность их устаревших печей для обжига. Энн обучала людей с физическими и иными отклонениями, чтобы они могли найти работу на местных предприятиях.
В Эквадоре была крайне низкая социальная мобильность. Нескольким богатым семьям, ricos, принадлежало буквально все, включая местный бизнес и политику. Их агенты покупали кирпичи у производителей по самой низкой цене и затем продавали их в десять раз дороже. Один из производителей кирпича пожаловался мэру. Несколько дней спустя его насмерть сбила машина.
Местное сообщество пришло в ужас. Люди убеждали меня, что его убили. Мои подозрения укрепились, когда шеф полиции объявил, что погибший участвовал в кубинском заговоре, нацеленном на установление в Эквадоре коммунистической власти (Че Гевару казнили в Боливии в результате операции ЦРУ почти три года назад). Он намекнул, что любой производитель кирпичей, который нарушит установившийся порядок, будет арестован как мятежник.
Кирпичники умоляли меня пойти к богачам и все уладить. Они были готовы на все, лишь бы умилостивить тех, кого боялись, — веря, что богачи защитят их, если они сдадутся.
Я не знал, как поступить. Не имея никакого влияния на мэра, я решил, что вмешательство 25-летнего иностранца лишь усугубит ситуацию. Так что я просто выслушивал этих людей и сочувствовал им.
Со временем я понял, что богачи — часть системы, запугивавшей андийские народы еще со времен испанских завоевателей. Я понимал, что мое молчаливое сочувствие вредит местным жителям. Им надо было научиться бороться со своими страхами; им надо было дать волю гневу, который они подавляли столько лет; им надо было осознать несправедливость, от которой они страдали; им надо было перестать ждать помощи от меня. Им надо было противостоять богачам.
Однажды вечером я обратился к местным жителям, сказав, что им пора действовать. Необходимо сделать все возможное — даже рискнуть жизнью — чтобы обеспечить процветание и мир своим детям.
Осознание того, что могу вдохновить этих людей, оказалось для меня важным уроком. Я понял, что сами люди стали невольными соучастниками этого заговора, и единственный выход из ситуации — убедить их действовать. И это сработало.
Производители кирпичей организовали кооператив. Каждая семья предоставила определенное количество кирпичей, доход с которых кооператив использовал для аренды грузовика и склада в городе. Богачи бойкотировали кооператив, пока лютеранская миссия из Норвегии не заключила соглашение с кооперативом на строительство школы, заплатив за кирпичи примерно в пять раз больше, чем платили богачи, но при этом в два раза меньше, чем если бы они покупали их у богачей. Кооператив процветал.
Примерно через год мы с Энн завершили свою работу в Корпусе мира. Мне было 26 лет, и я вышел из призывного возраста. Я стал экономическим убийцей.
Впервые вступив в их ряды, я убедил себя, что поступаю правильно. Южный Вьетнам попал под влияние коммунистического Севера, и теперь Советский Союз и Китай стали угрозой для всего мира. В бизнес-школе меня учили, что финансирование инфраструктурных проектов через гигантские займы у Всемирного банка выведет развивающиеся страны из бедности и вырвет их из когтей коммунизма. Эксперты Всемирного банка и Агентства США по международному развитию укрепили мою убежденность в этом.
К тому времени, когда мне стала ясна вся лживость этих басней, я накрепко завяз в системе. Я учился в закрытой школе в Нью-Гемпшире и жил небогато, а теперь стал зарабатывать кучу денег, путешествовал первым классом в страны, о которых мечтал всю жизнь, останавливался в лучших гостиницах, ел в шикарных ресторанах и встречался с главами государств. И всего этого я добился сам. Мне и в голову не приходило все бросить.
А потом начались кошмары.
Я просыпался ночами в номерах шикарных отелей, терзаясь образами увиденных мною реальных картин: безногие больные проказой, привязанные к деревянным ящикам на колесах, катили по улицам Джакарты; мужчины и женщины, купающиеся в желто-зеленых водах канала, куда другие в это же время справляли нужду; труп человека в мусорной куче, кишащий червями и мухами; и дети, ночующие в картонных коробках и воюющие со стаями бродячих собак за объедки. Я понял, что эмоционально отстранился от всего этого. Подобно другим американцам, я даже не считал этих существ за людей; они были «попрошайками», «неудачниками» — «другими».
Однажды мой лимузин, предоставленный индонезийским правительством, остановился на светофоре. Больной проказой протянул ко мне через окно свои окровавленные обрубки. Мой водитель накричал на него. Тот криво ухмыльнулся, обнажив беззубый рот и отошел. Машина тронулась, но его дух словно остался со мной. Казалось, он искал именно меня; его кровавый обрубок был предупреждением, его улыбка — посланием. «Исправься», — будто говорил он. — «Покайся».
Я стал внимательнее смотреть на мир вокруг меня. И на себя. Я осознал, что моя жизнь безрадостна, несмотря на все атрибуты успеха. Я глотал Валиум каждую ночь и слишком много пил. Я просыпался по утрам, накачивался кофе и таблетками и тащился на переговоры, где заключал контракты на сотни миллионов долларов.
Такая жизнь казалась мне абсолютно нормальной. Я верил в то, что делал. Я влез в долги, чтобы не отказываться от привычного комфорта. Мною руководил страх — страх коммунизма, потери работы, неудачи и лишения всех тех материальных благ, в которых, как мне внушали, я нуждался.
Однажды ночью меня разбудил кошмар иного рода.
Я вошел в кабинет руководителя страны, где только что открыли крупное месторождение нефти.
— Наши строительные компании, — начал я, — планируют арендовать оборудование в франшизе «Джон Дир», принадлежащей вашему брату. Мы заплатим в два раза больше текущих цен; ваш брат может поделиться прибылью с вами.
Во сне я продолжал объяснять, что мы собираемся заключить такие же соглашения с его друзьями, владевшими заводом по розливу «Кока-Колы», и с другими поставщиками продуктов питания и напитков, а также с подрядной организацией, которая будет нанимать работников. Все, что ему нужно сделать, — взять кредит во Всемирном банке, который позволит нанять американские корпорации для реализации инфраструктурных проектов в его стране.
Затем я вскользь отметил, что в случае отказа им займутся шакалы.
— Помните, — сказал я, — что стало с… — Я зачитал список имен, таких как Моссадык в Иране, Арбенс в Гватемале, Альенде в Чили, Лумумба в Конго, Зьем во Вьетнаме.
— Все они, — продолжал я, — были свергнуты или… — я провел пальцем по шее, — потому что отказались играть по нашим правилам.
Я лежал в холодном поту на кровати и с ужасом понимал, что этот кошмар отражает мою реальность. Именно этим я и занимался.
Мне было нетрудно убедить государственных чиновников, как из моего сна, внушительными данными, которые они могли использовать для оправдания займа перед своим народом. Мой штат экономистов, финансовых экспертов, статистиков и математиков мастерски составлял фальсифицированные эконометрические модели, доказывающие, что подобные инвестиции — в системы энергоснабжения, строительство трасс, портов, аэропортов и промзон — обеспечат экономический рост.
Многие годы я тоже верил во все эти модели и убеждал себя, что мои действия идут на благо той или иной стране. Я оправдывал свою работу тем, что ВВП действительно растет после строительства инфраструктуры. Теперь мне пришлось столкнуться с фактами, скрывающимися за математическими расчетами. Статистические данные были слишком предвзяты; они учитывали лишь интересы семей, владевших промышленностью, банками, торговыми центрами, супермаркетами, гостиницами и другим бизнесом, чье процветание зависело от инфраструктуры, которую мы строили.
Они богатели.
Остальные страдали.
Деньги, выделенные на здравоохранение, образование и другие социальные услуги, шли на оплату процентов по кредитам. Конечно, погасить весь заем не удавалось; долги сковывали страну, словно кандалы. И тогда появлялись «убийцы» Международного валютного фонда и требовали, чтобы правительство продавало нашим корпорациям нефть или другие ресурсы по сниженной цене, чтобы страна приватизировала энергосистемы, водоснабжение, канализацию и другие сферы частного сектора и продала их корпоратократии. Крупный бизнес получал все.
Каждый раз выдвигалось одно неизменное условие займов: все инфраструктурные проекты должны были строить наши проектные и строительные компании. Большая часть денег так и не покидала США; их просто перенаправляли из банков Вашингтона в проектные фирмы Нью-Йорка, Хьюстона или Сан-Франциско. Мы, экономические убийцы, также следили за тем, чтобы страны-должники соглашались покупать самолеты, лекарства, машины, компьютеры и другие товары и услуги у наших корпораций.
Несмотря на то что деньги практически сразу возвращались к членам корпоратократии, страны-должники были обязаны выплатить весь долг плюс проценты. Если ЭУ действовали успешно, кредиты вырастали до таких размеров, что через несколько лет должники были не в состоянии выполнить свои обязательства по выплатам. Когда такое происходило, мы, ЭУ, как мафия, начинали вымогать свой кусок пирога. Обычно это касалось двух пунктов: возможность контролировать голоса в ООН, расположить свои военные базы на территории страны или получить доступ к ценным ресурсам, например, к нефти. При этом долг никто не отменял — просто к нашей глобальной империи добавлялась еще одна страна.
Эти кошмары помогли мне осознать, что я живу не той жизнью, к которой стремился. Я решил, что мне, подобно андийским производителям кирпича, пора нести ответственность за свою жизнь — за то, что я сделал с собой и с другими людьми и странами. Но прежде чем я сумел понять всю значимость своего решения, мне пришлось ответить на важный вопрос: каким образом хороший парень из сельского Нью-Гемпшира впутался в такой грязный бизнес?
Назад: Введение Новая исповедь
Дальше: Глава 2 Рождение экономического убийцы

AkrosKomfort
Натяжна стеля ціна Київ можна побачити тут