Глава вторая,
в которой я отгадываю загадки

Я сидел над школьным учебником, но дальше первой строки урок у меня не шел, потому что я только и думал, как бы все-таки первым разрешить загадку Базиля Тихоновича. Другого выхода у меня просто не было. Месть моя не удалась. Зоя так молила спасти ее от компрачикосов, хотевших сделать из нее еще одного человека, который смеется, что я не выдержал, пронесся мимо этой вредной девчонки и подхватил ее на ходу на борт своего космического корабля в тот самый момент, когда злодеи уже положили ее на операционный стол и занесли над ее головой свой сверкающий хирургический нож. Я сделал это точно джигит, так что даже не упало ни крошки от Зоиного бутерброда.

Но если мне удастся первым открыть тайну Базиля Тихоновича, тогда уж Зое точно несдобровать. Я подойду к ней небрежной походочкой и сообщу так, между прочим, разгадку. А потом удалюсь с достоинством. Зоя, конечно, воскликнет вослед отчаянно: «Вася, куда же ты?» А я, обернувшись, скажу с горечью: «Тебе мало того, что я раскрыл такую запутанную историю? Что тебе еще нужно от меня?» — «Ничего! Вася, честное слово, ничего! — крикнет она. — Я ведь, в сущности, девочка добрая. Хочешь, отдам свой бутерброд?» Увы, я хорошо знал себя. Я подумал, что вернусь и откушу от ее бутерброда. Всего лишь маленький кусочек, чтобы не оставить Зою голодной, но все же откушу.

В разгар моего торжества из кухни вышла бабушка и сказала, вытирая мокрые руки о передник:

— С кем это ты разговариваешь? Опять с самим собой. Вот так-то ты готовишь уроки? Ну-ка сбегай тогда в котельную за слесарем. Скажи: протекает на кухне труба.

В котельной гудели огромные газовые печи, будто какие-нибудь марсианские машины. Я даже забыл, что прибежал за слесарем, остановился, стал ждать: а вдруг из-за сплетения труб выйдет Аэлита? Если она выйдет, то окажется очень похожей на Зою. То есть она и будет Зоей. Это я уж знал точно.

Но нашего слесаря не забудешь надолго, до того он сердитый человек. Стоило остановиться на миг, как он выходил из своей жилой каморки и начинал шуметь:

— Ну, что здесь не видел? Ты по делу пришел? Если по делу, то говори. Или марш отсюда!

Наверное, этот чудак считал, что если я посмотрю на печи лишний раз, то с ними случится что-то ужасное.

Поэтому, когда и сейчас скрипнула дверь его каморки, я поспешно отвел глаза от печей, чтобы он не заметил, что я на них смотрел. Зачем расстраивать человека.

Но дверь-то скрипнуть скрипнула, да только из каморки вышел не слесарь наш, а Базиль Тихонович собственной персоной.

— Здравствуйте, — сказал я. — Мне нужен слесарь.

— Слесарь-водопроводчик? — спросил Базиль Тихонович.

— Ага.

— Тогда тебе нужен я! — объявил Базиль Тихонович торжественно.

Я уставился на него, ничего не понимая.

— Ну как мой сюрприз? А ты до сих пор поражен? Так вот, бывший властелин этого подземелья удалился на пенсию. И сюда пришел я. Я тебя понимаю: тут слишком мрачно. Ничего, скоро здесь будет дворец. Я выпишу с Урала малахит. Дам телеграмму в Большой театр, пусть пришлют свою запасную люстру. Как ты думаешь, есть в Большом театре запасная люстра? Лично я полагаю, что есть. Во всяком случае, для меня найдется.

— Ишь, из Большого театра ему люстра нужна, — послышался откуда-то из-за сплетения труб голос истопника Ивана Ивановича, — тут тебе котельная, а не какой Эрмитаж.

— А почему бы и нет? — откликнулся Базиль Тихонович. — Место, где трудится человек, должно быть еще краше Эрмитажа. Лично нам с дядей Васей роскошь чужда, — пояснил мне новый слесарь. — Я забочусь о жителях нашего дома. Чтобы здесь все радовало их глаз. Фонтаны и пальмы! Я обращусь с личным посланием к президенту одной прогрессивной республики в тропиках, и он непременно пришлет десяток колибри. Представь, здесь между труб порхают колибри! Ага, ты хочешь, чтобы я дал тебе аудиенцию? Тогда заходи!

Он церемонно отступил в сторону, освобождая вход в каморку. Его пышная речь и изысканные манеры окончательно потрясли меня. А войдя в каморку, я обнаружил, что новый слесарь-водопроводчик не бросал слова на ветер и уже энергично осуществил часть своих грандиозных планов.

Прежде всего меня ослепило ярчайшим светом. Это под потолком сияла громоздкая, вытесанная из серого дешевого мрамора люстра на пять ламп.

— Свет раздвигает стены, — изрек хозяин каморки.

Напротив дверей на тумбочке красовался бюст Ломоносова. А между тумбочкой и алюминиевой раскладушкой («Моя походная кровать», — сейчас же пояснил слесарь), так вот, между тумбочкой и походной кроватью стояло старинное кресло. На его лысом, утратившем цвет бархате сидел в позе копилки кот дядя Вася и смотрел на меня в упор.

Каморка была заполнена ровным гулом. Я вначале решил, что где-то скрыт мощный трансформатор или большая лампа дневного света, но вскоре понял, что это мурлычет кот. Он понял по моим глазам, что я догадался, в чем дело, и тотчас умолк.

— Что будешь пить? Может, старый добрый эль? Или пинту ямайского рома? — спросил Базиль Тихонович, положив крепкую ладонь на мое плечо.

— Пинту, — прохрипел я.

От волнения у меня пересохло в горле. Неужели у этого странного человека есть настоящий ямайский ром — напиток знаменитых покорителей моря?

— Пожалуй, ты прав, — сказал Базиль Тихонович. — Нет, пожалуй, на свете ничего замечательней ямайского рома. Пинту мне, правда, нечем отмерить. Поэтому мы просто нальем в стакан. Это тебя не шокирует?

Я потряс головой, временно лишившись дара речи.

Базиль Тихонович, движением мага и волшебника поднял с пола серебристый металлический чайник, выудил из тумбочки чистый стакан и в благоговейном молчании наполнил его жидкостью, похожей цветом на слабый чай.

— Многовато тебе, поди. Да ладно. Ты парень, видать, крепкий, на ногах устоишь, — сказал он серьезно и вручил стакан.

— Как-нибудь осилим, — ответил я, стараясь держаться с достоинством.

Жаль, не видели меня в этот момент братья Феликс и Яша! Жаль, не видела дама сердца!

Трепеща с головы до пят, я поднес стакан к губам и сделал первый глоток.

— Это же чай… Это же чай, — сказал я разочарованно.

— У тебя нет воображения? — спросил Базиль Тихонович с тревогой.

— Есть! И еще сколько, — возразил я с обидой.

— Ну тогда это же самый настоящий ром. Неужели ты еще не заметил? Ну-ка, глотни еще!

Я так и сделал. Он оказался прав. Черт побери, это был настоящий ямайский ром! Правда, вкус его мне был неведом, но я готов был дать голову на отсечение, что это был чистейший ямайский ром!

Осушив стакан, я потребовал еще. Но Базиль Тихонович покачал головой.

— Сэр, — сказал он, — я верю: вы истинный морской волк…

— Тигр! Лев! — поправил я его.

— Лучше уж тигр. Морской лев — это всего лишь навсего морской лев. С ластами, — сказал Базиль Тихонович. — Так вот, хоть вы и заправский морской тигр, я вам советую остановиться. Это зелье сгубило не одну матросскую душу!

Я был очень доволен тем, что он охотно признал во мне человека видавшего виды, и больше не настаивал на новой порции рома. А вместо этого, слегка покачиваясь на воображаемой палубе, подошел к стене, на которой висела фотография.

И увидел четырех мушкетеров и мужчину в замасленном комбинезоне. Это был типичный групповой снимок. Два мушкетера стояли, вытянувшись в полный рост. Один из них держался за роскошную, знакомую мне портупею. Перед ними, положив руки на эфесы поставленных между колен шпаг, сидели на венских стульях два других мушкетера. У их ног лежал человек в замасленном комбинезоне. Это был Базиль Тихонович. Одной рукой он гладил большого черно-белого кота, похожего на дядю Васю, другой подпирал голову. Голова его была как-то странно повернута. Казалось, будто Базиль Тихонович держит свою голову на ладони, точно большое яблоко. Все шестеро, включая кота, сосредоточенно смотрели в аппарат.

— Базиль Тихонович! Это же Атос, Арамис, Портос и д'Артаньян! — воскликнул я изумленно.

— Да, мои старые добрые друзья Атос, Арамис, Портос и д'Артаньян, — подтвердил Базиль Тихонович, в голосе его чувствовались тепло и грусть.

— Разве вы были с ними знакомы? — спросил я недоверчиво.

— Как видишь сам. — И он указал на фотографию.

— Но ведь тогда еще не фотографировали, — возразил я, еле сдерживая обиду: что уж он меня таким темным считает.

— Ты прав: тогда и в самом деле еще не было фотографии, — легко согласился слесарь. — Поэтому мне пришлось потрудиться. Я вырезал мушкетеров из книги, затем нарисовал дядю Васю и туловище в комбинезоне и приклеил к нему свою голову со старого пропуска. А потом все это снял аппаратом «ФЭД». Ведь карточка выглядит достоверней рисунка, не правда ли?

Тут уж трудно было ему возразить. Но мне все же хотелось доказать Базилю Тихоновичу, что меня не проведешь, что я не настолько мал и наивен, чтобы можно было морочить мне голову.

— Сколько же вам лет тогда? — спросил я, не скрывая иронии.

— Много. — И Базиль Тихонович устало махнул рукой. — Садись и слушай.

Я присел на край табуретки, говоря ему всем своим видом: ну, ну, сочиняйте дальше, только никто все равно не поверит ни одному вашему слову. А слесарь-водопроводчик приподнял дядю Васю, сел в кресло, опустив кота на колени, и, не обращая внимания на мою ухмылку, начал свой рассказ:

— Родился я еще в семнадцатом веке. Сколько с тех пор воды утекло!.. — Он покачал головой.

— Столько лет живут только черепахи и попугаи. Я сам читал, — сказал я мстительно. — А у вас даже нет седого волоса.

— Мне удалось пропустить отрезок времени почти в триста лет, — сказал он, невинно глядя мне прямо в глаза. — Я подпрыгнул и изо всех сил заработал ногами, чтобы подольше продержаться в воздухе. А Земля в это время бешено крутилась подо мной, подо мной проносились годы, десятилетия. А я все держался. И когда уж совсем изнемог и опустился на землю, на ней шел шестьдесят девятый год двадцатого века! В общем, это была весьма несложная операция. Так, на чем же я остановился? Ну да, на том, что родился я в одном районном центре провинции Прованс. Ты, конечно, ел прованское масло?

— Ни кусочка! И еще не добывал копру и не стоял с горящим фитилем у порога крюйт-камеры, — признался я виновато, надо же, как он меня поддел, значит, нужно быть с ним осторожней.

— Ничего! У тебя все впереди. Зато уж капусту провансаль ты ел наверняка, — сказал он мне в утешение. — Ну так на чем мы остановились?.. В общем, в Париж я отправился день в день с д'Артаньяном и шел по той же дороге. Теперь ты догадываешься, почему хозяин гостиницы в Менге и его слуги одолели нашего храбреца? — спросил он лукаво.

— Потому что вмешались вы?

— Точно! Я еще не был с ним знаком. «Что это он, думаю, вытворяет, этот дворянчик? Ишь размахался шпагой. Так ведь можно нечаянно и задеть кого. Пора, пора ломать устои феодализма, давно пора». Достал я свой верный напильник и начал фехтовать с д'Артаньяном. Он шпагой раз-з, а я подставляю напильник. Да так, чтобы шпага его тупилась, понимаешь. Вот так я и обезоружил отважного гасконца. Ах, если бы знать, что вскоре он станет моим близким другом! — закончил он.

— А что же Александр Дюма-отец? Почему же он не написал об этом? — спросил я коварно.

— Эти факты были ему неизвестны, — просто ответил Базиль Тихонович. — Их скрыли реакционные феодалы. Поэтому Дюма-отец не знал, что на самом деле нас было шестеро: Атос, Портос, Арамис, д'Артаньян и мы с дядей Васей. А без этих фактов роман, сам понимаешь, не полон. На всякий случай я изложил на бумаге все, как было на самом деле. — Он нагнулся и достал из тумбочки толстую тетрадь. — Вот, полистай, убедишься сам. Правда, здесь еще не все. Некогда этим заниматься: все дела, дела! И потом, я скромен, что и говорить. Это, конечно, читателям во вред. Но ничего не могу с собой поделать.

Я взял тетрадь и прочитал на обложке: «Факты, не известные французскому писателю А. Дюма и всей мировой общественности».

И только тут меня осенило, что передо мной тот случай, когда ты или должен поверить во все без оговорок и не подвергать сомнениям, как бы ни было невероятно, что говорят тебе, или ты должен встать и немедленно уйти.

Обложка тетрадки манила меня. Я не устоял перед соблазном и решил проверить. И открыл первую страницу.

Но в это время на всю котельную прозвучал звонкий голос моей бабушки:

— Да куда же он делся, этот сорванец? Вася! Вася, где ты?

А через секунду она стояла на пороге каморки.

— Вот ты где! Ну что за ребенок? — воскликнула она, всплескивая руками. — Вы только полюбуйтесь на него! В квартире потоп, а он, вместо того чтобы сказать вам об этом, болтает небось о всяких пустяках. Я угадала?

— А вот и нет, — ответил Базиль Тихонович. — Он занят очень серьезной проблемой. И если вы не возражаете, мы продолжим наш прерванный разговор. Может, и вам будет интересно.

— Батюшки! — испугалась бабушка. — Да ведь пока вы будете тут разговаривать, затопит не только нашу квартиру, но и, поди, весь дом!

— Если вас это очень волнует, починим сейчас, — сказал он бабушке мягко, уступая ей так, будто она была малое дите. — Это ведь просто — починить кран. И вот что меня удивляет: я здесь уже второй день, но ко мне приходят только с одними пустяками: то кран починить, то прочистить ванну. Будто сговорились все. Будто у наших жильцов нет более важных проблем. Ведь есть же проблемы важнее, правда, бабушка?

— Конечно, есть. Но когда протекает кран — это тоже ужасно, — возразила бабушка, опасаясь, что слесарь передумает.

— Так это мы починим, починим, сейчас починим, — заверил ее Базиль Тихонович, поднимаясь.

Он повозился в углу, погремел инструментами и извлек на белый свет огромный разводной ключ.

— Ну, пошли, морской тигр, исправим бабушке кран, — сказал Базиль Тихонович. — А заодно…

— А это можно взять домой? — шепнул я, показывая тетрадь так, чтобы не заметила бабушка.

— Только не потеряй. Это документ огромной важности, сам понимаешь, — сказал Базиль Тихонович строго.

— Нашли кому доверить документы, — проворчала бабушка, выходя из каморки первой.

— О, вы недооцениваете своего внука. Смею заверить: он очень серьезный молодой человек, — возразил слесарь-водопроводчик, шагая за бабушкой. — А у меня опыт ой-ей-ей. Это я только кажусь молодым, — сказал он немного погодя. — Вот сколько мне лет, по-вашему?

Бабушка взглянула критически на нашего спутника, хотела что-то сказать, но не успела. Мы в этот момент поднялись на наш этаж, и слова застряли у бабушки в горле.

Из-под дверей нашей квартиры вытекал на площадку тоненький ручеек. Лестница дрожала от топота. Это бежали наверх жильцы нижнего этажа. Их возмущенные голоса заполнили дом.

— Полюбуйтесь, — сказала едко бабушка, распахивая перед слесарем дверь.

Базиль Тихонович шагнул в прихожую и вдруг остановился.

— Вася, а твоя бабушка права! Пожалуй, вам есть чем похвастаться. Такая библиотека! — воскликнул Базиль Тихонович и прошлепал по воде к книжным полкам. — Н. Чуковский «Водители фрегатов»! — И он снял с полки книгу.

— Еще бы я не была права. Вы стоите по колено в воде, молодой человек! — вконец рассердилась бабушка.

Базиль Тихонович взглянул себе под ноги и сказал восторженно:

— Чудно! Вы только посмотрите на нее: еще недавно эта вода качала корабли, видела набережную Дар-эс-Салама, а теперь пришла в вашу квартиру!

Я посмотрел на бабушку. Она была полна сомнений: не знала, смеяться или плакать. Я еще не видел ее в такой растерянности.

А вода все прибывала и прибывала. По-моему, уже дошла очередь до воды, еще недавно омывавшей берега далекого Перу. Но слесарь наконец отряхнулся от грез, вспомнил, зачем его позвали, и пошел на кухню, где прохудилась труба.

Он починил ее так ловко и быстро, точно приложил руку слегка, заговорил воду, и та перестала течь. Вода капнула раз-другой и затихла. А слесарь-водопроводчик только еще вошел во вкус.

— Может, у вас есть другие проблемы? И что-нибудь посложней? — спросил он у бабушки.

Он даже продолжал держать открытым свой чемоданчик с инструментами. Но бабушка его разочаровала, сказав:

— Да нет, с остальным все в порядке, — и прикоснулась к деревянной ручке ножа, чтобы не сглазить.

Она у нас не суеверная, и прикоснулась только так, на всякий случай.

А Базиль Тихонович не без сожаления закрыл свой чемоданчик и ушел. Мне показалось, что он был слегка обижен. Я догнал его на лестнице и сказал, что бабушка говорила сущую правду.

— Это правда? — переспросил он с видимым облегчением.

— Ну конечно. Папа и мама вчера прислали письмо. Они живы и здоровы. А раз так, значит, все в порядке, — сказал я, открывая ему наши домашние секреты.

— Ну, если так… А тетрадочку взрослым не показывай, ладно? — Он подмигнул мне и бодро пошагал вниз.

Воду мы собирали до самого вечера. Я работал с бешеным энтузиазмом и пел при этом удалые матросские песни. Потому что это была особенная вода — она качала на волнах корабли всего лишь в нескольких кабельтовых от Дар-эс-Салама.

Потом бабушка выкупала меня под душем и, сославшись на то, что я еще ребенок и потому должен устать, уложила в постель. В другое время я бы сопротивлялся изо всех сил. Но сегодня мне было это на руку. Я добровольно залез под одеяло и сразу притворился уснувшим.

— Так я тебе и поверила, — насторожилась бабушка. — Никак, ты что-то задумал, а? Я угадала? Вдруг без всяких уговоров взял да уснул. Так угадала я или нет?

Тут важно было удержаться, не сказать: «Да сплю я, бабушка, сплю». И это мне удалось только ценой невероятных усилий.

Бабушка постояла в нерешительности, пробормотала дивясь:

— Никак, и вправду уснул. Надо бы показать ребенка доктору, — и, потушив свет, ушла на кухню.

Тогда я достал из-под матраца карманный фонарик и тетрадь Базиля Тихоновича, затем включил фонарик и погрузился в удивительное чтение.

Впрочем, пусть читатель познакомится сам с необычайными страницами из жизни Базиля Тихоновича. Я привожу их полностью.