Книга: Пешком над облаками
Назад: ПРЕДИСЛОВИЕ, в котором рассказчик обещает обойтись без предисловия, потому что сам страсть как не переносит предисловий
Дальше: ГЛАВА II, в которой я и Пыпин приближаемся с разных сторон к разгадке тайны Толика Слонова
ГЛАВА I, которую иначе никак не назовешь, потому что она и есть самая первая и служит началом всей истории
В тот день мы уходили в свой обычный каботажный рейс а далекий, но тем не менее известный каждому жителю Новороссийска порт Туапсе. Я бы с удовольствием добавил слово «заморский» — это так украшает далекие города. Но по странному стечению обстоятельств город Туапсе тоже стоял на побережье Черного моря, и я, как человек объективный, все же вынужден отказать себе в понятном каждому моряку удовольствии. И потому мы плавали в просто далекий порт Туапсе. Но сам путь вознаграждал нас в избытке за это маленькое упущение со стороны первых строителей Туапсе. Он лежал через Дарданеллы и все Средиземное море. Потом, пройдя Гибралтар, мы повернем на юго-запад, прямо на мыс Горн. Обогнув Южную Америку, наш маленький, но отважный буксир ляжет курсом на Мыс Доброй Надежды. Ну, а оттуда, от Южной Африки до Туапсе, как известно каждому школьнику, уже подать рукой. В общем, рейс предстоял самый обычный, рабочий рейс. За те пятьдесят лет, что я плавал юнгой на портовом буксире «Перепелкино», мы так изучили свой маршрут в Туапсе, что нам была знакома каждая волна в морях и океанах, встречающихся у нас на пути. Я мог, закрыв глаза, моментально вспомнить ее высоту и цвет. И норов, И тем не менее каждый наш рейс изобиловал массой самых невероятных приключений.
Поэтому, когда я в сопровождении своей восьмилетней внучки спустился по кривой улице к морю, берег Цемесской бухты был уже усеян празднично одетыми людьми. На наши проводы вышло все население Новороссийска.
А сам-то город! Сам город был украшен флагами. Суда, стоявшие в бухте, то и дело подавали приветственные гудки. Торжественно, точно салютуя нам, клубились красивым желтым дымом трубы знаменитых цементных заводов.
Этот дым и был нашим главным грузом. Мы возили его в далекий и славный порт Туапсе. Там дымом надували воздушные шары, и дети пускали их в небеса. Дело в том, что туземная промышленность не могла обеспечить свой город достаточным количеством дыма, и его привозили из других богатых этим бесценным продуктом мест. И ребята города Туапсе, играя в полезные игры, то и дело поглядывали в сторону моря: не везет ли буксир «Перепелкино» новую партию дыма?
Мое появление на территории порта было, как всегда, встречено овацией. Мальчишки кричали, смущая меня:
— Юнга! Юнга! Сам героический юнга идет! — и бежали следом за мной, а самые предприимчивые из них по очереди несли мой старинный матросский сундучок.
— Вы ошибаетесь. Нет во мне ничего геройского, — отвечал я, краснея.
Да и что говорить про малых ребят, когда суровые седые капитаны, забыв про свои пенковые трубочки — носогрейки, и те жадно следили за мной со своих капитанских мостиков. Если им верить, каждый из них многое бы отдал, только бы получить на свое судно такого опытного, по их словам, видавшего виды юнгу. Потому что если на судне нет настоящего юнги, то не видать экипажу приключений, как своих ушей.
Говорят, в давние времена флибустьеры, прежде чем напасть на мирный корабль, кричали со своего борта:
— Юнга у вас есть?.. И как он? Достаточно смекалист и отважен?
И если капитан мирного корабля подтверждал, что его юнга достаточно отважен и смекалист, чтобы заварить целую кашу из преследований, погонь и кораблекрушений, флибустьеры шли на абордаж. А иначе и не желали терять попусту время — тут же раздували черные паруса и отправлялись искать другой корабль.
И уж как только не соблазняли меня капитаны, обещали попасть вместе со мной в самый сильный ураган на свете, наткнуться на айсберг. Клялись найти еще никому не известный необитаемый остров и совершенно случайно забыть меня на нем, специально позаботившись, чтобы у меня не оказалось ни пищи, ни воды, ни огня. А течь в днище судна и дрейф с поломанной машиной и вышедшей из строя рацией, если верить их словам, будет случаться каждые пять миль. Но я не поддавался на их уговоры, храня верность нашему старенькому буксиру и твердо зная, что нам он не даст скучать.
К тому же для меня до сих пор оставалось загадкой, чем могла привлечь такое внимание опытных капитанов лично моя неприметная особа. И я отказывал капитанам, предохраняя их от заведомой ошибки.
Словом, меня окружали толпы моих почитателей, которые непонятно что во мне нашли. Но все же я вдруг ощутил еле уловимое зловещее дуновение, пронзившее атмосферу всеобщего праздника. Оно мелькнуло точно молния и исчезло с такой быстротой, что, кроме меня, никто почему-то этого не заметил. Я взглянул в сторону моря и увидел судно, входящее в бухту. Это был пассажирский пароход из Туапсе. Его капитан, высунувшись из рубки, приветственно махал мне фуражкой и потому пропустил то, что не ускользнуло от моего зоркого глаза. С кормы его парохода незаметно прыгнул в воду худой бородатый человек в джинсах, засученных почти до колен, и оранжевой футболке. Незнакомец держал в углу рта зажженную сигарету и временами, взяв ее правой рукой, стряхивал в море пепел, продолжая грести левой рукой к берегу. Выйдя на берег, он отшвырнул сигарету, сплюнул попавшие в рот крошки табака и исчез за старой, ржавой баржей, давным-давно выброшенной на берег, и больше не показывался на глаза, но я почувствовал, что с этой минуты за нами следит кто-то враждебный, обеспокоенный тем, что мы везем туапсинским ребятам бесценный груз.
Но я специально не придал этому значения, потому что путешествие еще только начиналось и все еще было впереди, и приветствуемый на каждом шагу земляками, осыпаемый их добрыми пожеланиями, застенчиво проследовал на пирс, в которому был пришвартован буксир «Перепелкино». Как и положено юнге, я слегка опоздал. И капитан уже привычно волновался. Потому что судно было готово к отходу. За его кормой на тросе, точно на веревочке воздушный шарик, висел огромный баллон, наполненный желтым дымом. Словом, время для опасений, что юнга может остаться на берегу, было самое подходящее. И, увидев меня, капитан, как и положено, погрозил мне пальцем. У трапа я распрощался с внучкой. Она расправила веером мою пушистую седую бороду и сказала:
— Ну, юнга, будь умницей. Слушайся капитана. Не пей сырую воду. И не выходи на берег один в чужом порту.
Не успели мы с внучкой расцеловаться как следует, как раздался молодой голос капитана:
— Эй, юнга, долго мы еще будем вас ждать?
Он крикнул так грозно не потому, что сердился на меня, а потому, что капитан должен то и дело воспитывать юнгу.
Я быстро взбежал на борт, и капитан крикнул:
— Боцман! Проверить: нет ли на борту переодетых пиратов! Не проникли ли к нам на судно диверсанты какого другого сорта, чтобы сразу чинить нам препятствия!
— Капитан! Мы осмотрели все! Нет ни пиратов, ни других диверсантов, способных тотчас чинить нам препятствия! — доложил боцман, едва скрывая разочарование.
— Ну, а такие, чтоб не сразу? Потенциальные? — спросил капитан.
— Увы, — ответил боцман, разводя руками.
— Жаль, — проговорился капитан и, вздохнув, подал команду: — Все же отдать швартовы!
Я и матросы щедро отдали швартовы, а люди на пирсе с благодарностью приняли их.
— Полный вперед! Скорость сразу двадцать узлов! — приказал капитан, и наш буксир под одобрительные возгласы зрителей и гудки кораблей поплыл к выходу из бухты.
Свободные от вахты члены команды тотчас спустились в машинное отделение вязать узлы, а в моей душе появилось ощущение, что именно в это время крайне необходимо случайно забрести на корму. И точно: сейчас же луна решила затмить солнце, и порт погрузился в подозрительные сумерки. Я отправился туда, куда меня тихонько подталкивала судьба, и увидел долговязую, худую фигуру в засученных по колено джинсах и оранжевой футболке. Незнакомец был бос. Он только что вылез из моря, с него еще ручьями стекала вода. Одной рукой незнакомец поддерживал тяжелые от впитанной воды джинсы, в другой тускло блестели длинные портновские ножницы. Его седые космы были нечесаны, а клочья свалявшейся бороды напоминали старую щетку.
Он повернул голову, и я тотчас узнал его. Это был мой давний противник известный туапсинский хулиган Пыпин, который вот уже целых пятьдесят лет наводил ужас на школы и родителей, очень плохо влияя на детей.
На ближнем пирсе замелькали темные фигуры людей с музыкальными инструментами. Это был симфонический оркестр Комитета по делам кинематографии. Пыпин приглашал его каждый раз, когда собирался совершить особенно тяжкий поступок. Он хотел, чтобы оркестр силой своего искусства подчеркивал весь драматизм его преступления. «Желаю, чтобы у меня было как в кино», — говаривал Пыпин.
Дирижер постучал палочкой по пюпитру и объявил своим музыкантам: «Тема: Преступление под покровом солнечного затмения».
Оркестр заиграл очень тревожный мотив, и Пыпин с ножницами наперевес двинулся крадучись к тросу, который удерживал рвущийся в небо баллон.
А с пирса доносился голос дирижера, направлявшего своих музыкантов:
— Мрачно… Мрачнее… Еще мрачнее! Совсем зловеще!
— А теперь мой ход, семья и школа! — цедил сквозь зубы хулиган. — Пусть ваши дети останутся без новых игрушек. Не имея игрушек, они будут шляться по улице, не зная, куда себя деть, и вот тут-то я научу их курить и не слушаться старших.
Злоумышленник поднес ножницы к тросу. Над бухтой рассыпалась дробь барабана.
— Что вы делаете, Пыпин? Вы же так перережете трос, — произнес я с самым искренним удивлением.
Пыпин выронил ножницы за борт и, крикнув: «Дяденька, это не я!» плюхнулся вслед за ножницами в море. Передо мной мелькнули его желтые пятки.
Дирижер оглянулся через плечо и, заметив меня, взволнованно крикнул оркестру:
— Появились светлые силы! Добро торжествует! Теперь бодро! Оптимистично! Совсем триумфально!
Одновременно с радостными аккордами музыки вновь засияло солнце и на бухту вернулся ясный солнечный день.
Я поискал глазами бежавшего диверсанта. Его голова скрылась за бурунами, потом он вылез невдалеке на мол, подбежал к бульдозеру, оставленному нерадивым шофером, прыгнул в кабину и укатил за гребень высокого берега.
А я присоединился к товарищам, вязавшим узлы.
Я очень люблю эти часы. Они напоминают мне старинные сельские посиделки. Матросы вяжут и ведут неторопливый разговор. Сколько наслушаешься тут историй! Увлекательных и самых невероятных!
А судно весело бежит по волнам, постепенно наращивая скорость: пятнадцать узлов… двадцать… тридцать!..
Потом кто-нибудь, слегка пригорюнившись, запевает тоненьким тенорком на мотив популярной «Пряхи»:
Ночь. Иллюминатор.
Лампочка горит.
Молодой матросик
В кубрике сидит.
И остальные, забыв об узлах, проникновенно подтягивают ему густыми басами:
Приключений жаждет,
Годы напролет,
Только почему-то
Буря не грядет!
Есть вода под килем,
Там полно акул,
Только он ни разу
В жизни не тонул.
Но тут мы вовремя вспоминаем про благородную цель нашего рейса, о том, что везем радость детишкам, и в голоса наши вливается бодрость:
Не горюй, матросик:
Коль гуманна цель,
Будут ураганы,
В днище будет щель!
Из-за нехватки узлов скорость буксира постепенно падает. Заметив это, капитан кричит в переговорное устройство:
— Прибавить обороты!
И мы, спохватившись, начинаем вязать дружно и накрепко. Да так, что узел не разрубить топором…
Так, незаметно, за посиделками, мы миновали Черное и Средиземное моря, обкатанные за тысячи лет различных цивилизаций и потому гладкие, как асфальт, и вышли в Атлантический океан. Вода здесь, особенно в Бискайском заливе, была неровной, волнистой, и наш буксир молодецки запрыгал на ухабах.
И капитану теперь часто приходилось выходить на свой мостик и, лизнув указательный палец, показывать его ветру. Заметив поднятый палец, простодушный ветер начинает смеяться и тем самым выдает себя.
Однажды утром мы, связав тридцать прочных узлов, взяли мел и занялись чисткой медных частей корабля, а капитан вышел на мостик, показал ветру палец, но вместо ожидаемого приступа смеха услышал в ответ гробовое молчание.
На этот раз нам подвернулся ветер, начисто лишенный чувства юмора. И все же наш бравый капитан не отступал. У него уже затек палец — так долго он его держал перед носом тупицы, но тот по-прежнему помалкивал, затаившись в снастях.
Наш капитан был еще молод и неопытен. Его прислали к нам прямо из высшего морского училища, и ему до сих пор приходилось иметь дело только с нормально развитыми ветрами. Поэтому на помощь капитану поспешил боцман Пасенюк. Бывалый моряк поднялся на капитанский мостик и отпустил соленое словцо, способное рассмешить и глухого. Но ветер будто и вправду оглох. Вскоре на мостике собрался весь экипаж, кроме юнги, — кроме меня, значит. Такого концерта юмора и сатиры, наверное, не слышал ни один зрительный зал. Наши моряки перебрали все известные и даже еще не известные им анекдоты и забавные случаи и даже придумали массу новых, а ветер хоть бы хихикнул разок.
Экипаж нашего славного буксира никогда не терялся, даже в самых фантастических переделках. А тут все, как один, упали духом. Потому что нельзя плавать по морю, не зная, где в это время находится ветер.
И тогда кто-то, будто невзначай, сказал:
— Капитан, может, кликнуть юнгу?
И как следовало по традиции, боцман Пасенюк ответил сердясь:
— Да что он может? Сосунок еще, салага! Вы бы еще грудное дитя о помощи попросили.
— А все-таки можно попробовать. Разве мы не должны заботиться, чтобы юнга рос, набирался опыта, — возразил капитан и послал за мной матроса Костю.
Я в это время безмятежно лежал на корме и словно бы в первый, а на самом деле в сто первый раз читал поучительный роман Р. Стивенсона «Остров сокровищ», из которого каждый юнга мог почерпнуть много полезных сведений.
— Иван Иванович, вставайте, вас капитан зовет, — сказал матрос Костя, прибежав на корму.
— За что? Как будто я ничего такого не сделал? Кажется, еще не залил чернилами карту в каюте у штурмана. И случайно не упал за борт исключительно по своей вине, — сказал я, притворяясь обеспокоенным, и нехотя поднялся, потому что матрос прервал меня на странице, рассказывающей, как должен вести себя юнга, попавший к пиратам в плен.
Но я и в самом деле был удивлен ранним вызовом капитана. Рейс только начинался, и до приключений, по моим расчетам, было еще далеко.
— Сейчас все узнаете сами, — добродушно ответил Костя и подбадривающе потрепал меня по плечу, потому что каждый матрос должен оказывать юнге покровительство.
Придя на капитанский мостик, я случайно сразу понял, что этот недотепа-ветер из северо-восточных. Мне давно была известна эта угрюмая семейка, что ни ветер — то бука. Темнота, деревенщина, одним словом. Но этот новый норд-ост был мне пока не знаком. Видно, он появился на свет совсем недавно. Но уже сейчас можно было с уверенностью сказать, что этот юнец характером в остальную родню. Что такого и в самом деле непросто расшевелить. Тут без тонкого знания психологии не обойдешься. «Так-с, что же он из себя представляет? Наверняка был отпетый двоечник и боялся школьного начальства», мысленно прикинул я, совсем не считая себя тонким психологом.
И вдруг громко и озорно крикнул:
— Полундра! Метеоролог идет!
Молодой норд-ост по привычке перепугался, дунул, собираясь удрать, и запутался в снастях. Это был такой могучий порыв, что даже наш бывалый буксир и тот едва не перевернулся вверх килем. Мы ухватились, кто за что успел, чтобы не свалиться в море. Все, что не было прочно к этому времени закрепленным на палубе, начало ездить от борта к борту. А одна из крепко привязанных шлюпок вдруг откинулась набок, и мы увидели мальчика. Он лежал под шлюпкой, свернувшись калачиком.
Мальчик живо вскочил на ноги и с надеждой спросил:
— Мы тонем? Мы уже идем ко дну?
Мы изумленно молчали. Дети, удиравшие из дома на поиски приключений, не были редкостью на нашем борту, и каждый раз, перед тем как отдать швартовы, команда осматривала корабль и возвращала беглецов на пирс. Но этот «заяц» каким-то образом сумел забраться под шлюпку и пролежать, согнувшись, много дней без пищи и воды. И притом он не только остался живым, но и выглядел еще ко всему розовощеким и бодреньким, будто вернулся с новогодней елки. Пока мы прикидывали, как же это могло случиться, мальчик увидел, что буксир как ни в чем не бывало летит по волнам Атлантического океана, и этот отрадный факт почему-то вызвал у него откровенное неудовольствие.
— Ничего не случилось? А я-то думал, что нас вот-вот поглотит пучина, разочарованно произнес мальчик.
— Ну, к счастью, до этого еще далеко. А ты кто будешь, мальчик? — спросил капитан, одним из первых придя в себя.
— Я — Толик Слонов из четвертого «А», — невозмутимо представился непрошеный пассажир.
— А теперь, Толик Слонов, скажи: когда ты успел забраться под шлюпку? — продолжал капитан свой допрос.
— Ну, может, час тому назад. А может, полтора. Я забыл посмотреть на часы, — так же невозмутимо пояснил Толик.
Если судить по его здоровому виду, то мальчик говорил сущую правду. Но вот только как он попал к нам на борт, если буксир уже который день находился в открытом океане, вдали от оживленных морских и воздушных путей? Этот вопрос возник у каждого члена экипажа.
Мы тут же дружно осмотрели небо и горизонт, но они были пусты.
— Лишние полчаса не играют существенной роли, — сказал капитан, стараясь сохранить самообладание. — Суть в том, что ты находишься на палубе нашего буксира.
— Верно! Я здесь, и это самое главное! — возбужден но воскликнул мальчик.
— И каким же образом тебе удалось это сделать? — спросил капитан, отводя глаза, чтобы Толик не заметил в них жадного любопытства.
— Да очень просто, — небрежно отмахнулся мальчик. — Настолько легко, что говорить об этом не стоит.
Мы тогда подумали, что он не желает открыть свой секрет. А как следует попросить его нам мешала гордость.
— В общем, неважно, с помощью чего ты проник на буксир, — сказал капитан, пряча обиду. — Если ты даже попал к нам с помощью волшебной лампы, все равно мы должны доставить тебя в ближайший порт. И не потому, что будто бы нам всем обидно. Просто ребенок не имеет права плавать на корабле, не отпросившись у родителей. Ты же не спрашивал, я угадал?
— Угадали! — честно признался Толик. — Но я так спешил… Мне так не терпелось!.. А они были на работе.
— Эй, на руле! Курс сто восемьдесят градусов! — решительно скомандовал капитан.
— Есть курс сто восемьдесят градусов!
Но он так и не успел направить буксир в сторону ближайшего порта. Что-то вновь испугало застрявший в снастях ветер. Он забился в путах, пытаясь вырваться на свободу, и развел вокруг нашего судна такой невообразимый шторм, что о возвращении в порт не могло быть и речи. Огромные волны, разъяренные тем, что кто-то нарушил их покой, гнали нас в сторону от берега, бесцеремонно перебрасывая буксир из рук в руки друг другу. Баллон с желтым дымом бился где-то под облаками, точно последний лист на ветру.
«Э, тут что-то не так. Не зря все совпало: и неожиданное и пока необъяснимое появление мальчика, и буря, из-за которой нельзя его отправить домой», — подумал я.
Но я-то ладно, у меня за плечами такой опыт, что посмотрел краем глаза — и все как на ладони. Удивительно то, что мальчишка сразу понял, что обстановка сложилась в его пользу. Я даже заметил довольную усмешку, мелькнувшую на его губах.
— Ну-с, кэп, поплыли навстречу опасностям? — произнес осмелевший мальчишка, подражая морским волкам.
«Ваня, к нам, на буксир, пробрался маленький авантюрист, держи с ним ухо востро», — сказал я себе.
А ничего не подозревавший экипаж окружил Толика Слонова, и на мальчишку посыпались возгласы невольного одобрения:
— Непослушный, но смелый мальчик!
— Вот это пацан! Ему все нипочем!
— Это же прирожденный путешественник, ребята! Порази меня насморк, если я ошибся!
Мои мужественные, но простодушные друзья, привыкшие иметь дело со скромными людьми, не подозревали, что в этот момент собственными руками раздувают огонь, опасный для нашего старого доброго буксира.
Как я и ожидал, чрезмерная и еще не заслуженная похвала ударила мальчику в голову. В его главах вспыхнул огонь азарта. Толик окинул неистовым взглядом палубу, выискивая что-то, и вдруг бросился к мачте.
— Анатолий, ты куда? — окликнул его капитан.
— Я полез по вантам! — небрежно бросил мальчик.
— Э, у нас не парусный корабль, — засмеялся боцман. — У нас ванты не водятся.
Мальчик остановился и оглядел наш буксир от носа до кормы, словно только что его увидел. На лице его появилось горькое разочарование. И обида, словно кто-то обманом заманил Толика на этот корабль.
— И это знаменитый буксир «Перепелкино»? Да у вас не судно, а консервная банка, — сказал презрительно мальчик. — А впрочем, кого винить, если я выбрал сам такую развалину?
Мне показалось, что норд-ост на время затих, несмотря на свою неотесанность. И весь экипаж открыл от удивления рты, настолько был несправедлив мальчик к нашему замечательному буксиру. Но замешательство длилось не больше мгновения. Из могучих грудных клеток, украшенных замысловатой татуировкой, сделанной на островах в Океании, и обтянутых тельняшками, выгоревшими на солнце, иссеченными муссонами, пассатами и тайфунами всех широт и просоленными волнами всех океанов и морей, вырвался вздох облегчения. Мои друзья вспомнили, что слава о подвигах портового буксира «Перепелкино» уже вошла в историю мореплаваний, и теперь никто не в силах бросить тень на великую репутацию нашего парохода. Да и кто усомнился в достоинствах выдающегося судна? Смешно сказать: мальчишка, который, наверное, получил двойку за то, что не знал, где проходит течение Гольфстрим. На такого стыдно было обижаться. Такого мальчика следовало учить. И я увидел, что моим друзьям в самом деле стало стыдно.
— Толик, ты в каком городе живешь? — смущенно спросил штурман.
— В Новороссийске, а где же еще, — рассеянно ответил мальчик, все еще продолжая переживать свой просчет.
— И ты ничего не читал про наш знаменитый буксир? — удивился боцман Пасенюк, нервно теребя густой прокуренный ус.
— Да в том-то и дело, — ответил с досадой мальчик. — И в газетах читал, и в журналах, и в книгах! Да только все это обман! Там пишут, что вы только и делаете, что гоняетесь за самыми страшными опасностями. И будто вы не в силах прожить даже минуту без приключений, и если вокруг спокойно и тихо, тотчас становитесь больны. А я у вас нахожусь уже целых двадцать минут, и ничего, кроме какого-то жалкого шторма!
— Если о нас пишут именно так, то, значит, это в самом деле чистая неправда. Мы никогда сами не ищем беды. Что точно, то точно, — признался боцман за весь экипаж. — У нас не военное и не какое-нибудь научно-исследовательское судно. И тем более не пиратский корабль. Наш буксир развозит грузы, только лишь и всего.
— А я что говорю? — невольно обрадовался мальчик. — Ну, ничего, ошибку еще можно исправить. В конце концов, еще не поздно выбрать другой корабль.
У меня не было сомнений в том, что он так и сделает. При том таинственном способе передвижения, которым Толик владел, ему ничего не стоило перенестись на другой корабль. Потом на третий… четвертый. И отправится легкомысленный мальчик гулять по белу свету, если мы не удержим его при себе. Да, появление Толика Слонова значило больше, чем рядовое появление нового человека на корабле. Оно оповещало о начале целой Истории.
Но мои друзья еще не знали, что ждет наш мирный буксир, а я не мог посвятить их в свое открытие: они бы все равно не имели права принять предостережение юнги всерьез. И к тому же, если бы я высказал свои догадки, это могло показаться нескромным. Никто до сих пор не заподозрил ничего такого, а я, мол, вон какой: сразу сообразил, что к чему.
Единственное, что можно было позволить, это выразительно посмотреть на капитана. И тот сразу понял меня.
— Нет, мальчик, мы тебя никуда не отпустим, — твердо сказал капитан. — Мы отвечаем за тебя.
— Ладно, я не тороплюсь. Нужно еще поразмыслить, что и как. А пока можно и на вашем буксире что-нибудь придумать. Глядишь, и вам станет веселей… Вот что, скажите, кэп, в какой стороне находится берег? — спросил Толик, хитро прищурившись.
— Если ты имеешь в виду Европу, она за кормой. А Южная Америка прямо по курсу, — пояснил капитан, довольный тем, что мальчик перестал нервничать и заинтересовался вопросами навигации.
— Да это же возмутительно! — закричал мальчик вне себя. — В такой сильный шторм любое порядочное судно уже давно должно было сбиться с курса и нестись прямо на берег. И чтобы там скалы торчали из воды!
— Ты хочешь, чтобы мы сами… собственными руками направили наш старый добрый буксир на острые скалы? — нахмурился капитан, а остальные члены экипажа осуждающе покачали головой.
— Наконец-то вы меня поняли, кэп! — обрадовался Толик, не замечая всеобщего порицания.
— Ты ошибаешься, мальчик, — строго сказал капитан, — мы очень чтим свой буксир и делаем все, чтобы уберечь его от кораблекрушений.
— Неужели вы не любите бороться с опасностями? — спросил Толик, обводя всех нас удивленными глазами.
— Мы боремся с ними, но мы их не любим, — веско ответил капитан.
Толик едва не заплакал от разочарования. И я тотчас же пожалел его. Мне была знакома такая жажда приключений. Когда-то давным давно я тоже с нетерпением ждал встречи с опасностью.
Но у мальчика был сильный характер. Он быстро взял себя в руки и покладисто сказал:
— Ну, так и быть, я подожду, пока опасность придет сама. И кстати, где он, ваш хваленый юнга?
И только лишь я заметил, как хитро блеснули его глаза. Капитан, не зная, что у мальчика уже что-то появилось на уме, облегченно вздохнул и сказал:
— Вот и договорились! А пока мы будем думать, как вернуть тебя домой, ты будешь жить в одной каюте с ним, с нашим юнгой. А вот он сам, наш лихой Иван Иванович, — и капитан торжественно указал на меня.
— Неужели этот старик и есть легендарный юнга? Ну и ну! Да я бы в вашем возрасте, дедушка, уже давно стал адмиралом, — разочарованно произнес Толик Слонов.
Я, как все считают, прошел сквозь огонь и воду, но мне еще никогда не приходилось выслушивать такие обидные слова. И дело вовсе не в намеке на то, будто мне до сих пор не удалось дослужиться до звания просто матроса. Ведь мальчику невдомек, что даже самые прославленные адмиралы в свое время страстно мечтали о том, чтобы прослужить в юнгах до старости лет, и пока только мне каким-то образом удалось добиться этой невиданной чести. Меня в его словах задело другое: он, даже не подумав, сказал, что я дедушка! В то время как моя родная внучка и та никогда так не обращалась ко мне. Она называла своего дедушку, как и положено, юнгой.
«Ну подожди, — рассердился я про себя. — Мы еще посоревнуемся с тобой. Посмотрим, кто моложе душой».
Не отличаясь особой выдержкой, я все же ничем не выдал своей обиды. Но капитан на всякий случай сказал:
— Что касается нашего юнги, то тут ты, мальчик, глубоко не прав. Юнга не может быть дедушкой, потому что в судовой роли эта должность отводится самому юному духом!
Пока капитан говорил, и на мой взгляд, убежденно и с достаточным красноречием, Толик крутил головой, уже высматривая объект для своей будущей проделки.
— Посмотрим, посмотрим, на что вы способны. И правду ли о вас говорят, — сказал он мне, продолжая изучать такелаж и надстройки.
— Неправду, неправду. Я ничего не умею, — шепнул я тайком, мне не хотелось расстраивать экипаж, который считал, что я умею все.
— Так уж и ничего? — не поверил Толик. — А это что за колбаса тянется за нами? — спросил он, разглядев среди низко клубящихся туч баллон с нашим грузом.
Глаза мальчишки сверкнули, и я понял, что в его голове закипела работа. Он прикидывал, что можно сделать с баллоном такое, чтобы это неминуемо вызвало опасность. Над главной целью нашего рейса нависла страшная угроза.
И тогда я тоже пустился на хитрость. Я сказал чистейшую правду. Я сказал, что в баллоне дым из труб цементного завода, и Толик тотчас потерял к нему интерес.
— Итак, юнга, пока мы не встретим идущий в Европу корабль, наш юный гость будет вашим товарищем. Играйте, бегайте! Ведь вы же еще сами в душе ребенок.
— Ваш приказ будет выполнен! — ответил я молодецки, но впервые за всю долголетнюю службу распоряжение капитана не принесло мне обычного удовольствия.
И даже наоборот, я с тревогой предчувствовал, что меня ожидает такое испытание, какого не выпадало за всю мою полувековую карьеру на море. Но конечно, никто из нашей славной команды так никогда и не узнал об опасениях, овладевших мной в ту минуту.
— Прошу следовать за мной, — бодро сказал я, не выдавая своего мрачного настроения, и повел подопечного в экскурсию по буксиру.
— Нос… Корма… Труба… Палуба, — пояснял я на ходу. — Сделаны, между прочим, из необычайно прочного материала. Не сломать, не согнуть. Не стоит даже пытаться. А это борт. За бортом океан. Там глубоко. Больше чем с ручками. И еще. Нет, правда, таблички. Но скоро будет. «В океане злая акула». Словом, лучше не искушать судьбу, — говорил я с тонким намеком.
Но Толик будто забыл про свое намерение, пропустил мои устрашения мимо ушей и по дороге засыпал меня градом головоломных вопросов:
— А вы бы смогли определить стороны света, когда нет ни солнца, ни звезд? И компаса, конечно!..
— А как зовут рыбу, что проплыла за бортом?..
— А есть ли теперь пираты? И могут ли они взять нас на абордаж?
Мне понравилась любознательность Толика, и я объяснил, как нужно ориентироваться, не имея компаса в непогоду.
— Все дело в том, — сказал я, невольно удивляясь сам только что пришедшей мне мысли, — что тучи стараются те места на небе, где расположены солнце, луна или звезды, замазать погуще, чтобы не пробивался свет. Таким образом, на месте звезд появляются черные пятна, которые точно соответствуют рисунку созвездий. Или одно большое черное пятно, если речь идет о солнце или луне.
Я достал из кармана брюк блокнот и шариковую авторучку и для примера нарисовал черное созвездие Большой Медведицы.
— Ну, а рыба? — спросил Толик. — Вон та, что плывет рядом с нами. Ее как зовут?
— Ее зовут Гриша. Это тунец Гриша. Я помню его еще вот таким, — и я показал на свою ладонь.
— А пираты? Вы ничего не сказали про пиратов! — не унимался Толик.
— До пиратов еще очередь не дошла, — спокойно заметил я. — Так вот, что касается пиратов и прочих морских разбойников, то лично тебе следует опасаться только одного из них — матерого хулигана Пыпина.
Произнося это, я вдруг всей кожей своей, всем нутром ощутил опаляющую близость первого приключения. И точно: сейчас же с мостика донесся тревожный возглас вахтенного:
— Аврал! За кормой цунами!
Я обернулся и обомлел. За нами гналась, точно огромная злая собака, волна высотой с телевизионную башню в Останкино. Однако мне было достаточно одного-единственного взгляда, чтобы определить, что эта преследующая нас гигантская волна не имеет ни малейшего отношения к цунами и даже не приходится ему дальней родственницей. Я сразу разгадал ее секрет, понял, чьих рук это дело.
Нас преследовал легкий на помине хулиган Пыпин. Еще не потеряв надежды уничтожить наш баллон, он приделал к носу несомненно похищенного судна широкий нож бульдозера и пустился за нами в погоню. По дороге от Новороссийска его морской бульдозер собрал все маленькие волны в кучу и теперь толкал перед собой высоченную волну, чтобы безжалостно обрушить ее на хрупкую палубу маленького буксира.
Итак, я уже нечаянно раскусил коварно сплетенный замысел Пыпина, для этого мне хватило одного-единственного, как я говорил, рассеянного взгляда. Но догадались ли об искусственном происхождении волны мои товарищи? Я в этом не был уверен и потому, оставив Толика на корме, побежал на мостик, чтобы совершенно случайно попасть на глаза капитану.
Капитан в это время тревожно вглядывался в бинокль, безуспешно пытаясь отыскать причину столь внезапного появления водяной горы. Заметив меня, вертящегося на мостике перед самым его носом, капитан опустил бинокль и, как бы между прочим, спросил:
— Юнга, вы, кажется, что-то сказали? Говорите, не стесняйтесь. Если что-нибудь не так, мы, как старшие товарищи, вас поправим.
Я, как и положено, смущаясь, рассказал капитану о своих догадках.
— Молодец юнга! По-моему, вы нашли верное объяснение странному явлению природы. Это и вправду не что иное, как очередная проделка хулигана Пыпина. Но я опасался, что вам не удастся заметить то, что должно быть ясно с первого взгляда каждому опытному моряку, — сказал капитан и одобрительно потрепал меня по плечу.
Мое положение на судне не позволяло ему признать все, как было на самом деле.
— Ну-с, юнга, а теперь скажите, что должен сделать капитан в такой обстановке? — лукаво спросил капитан, ценой великих усилий скрывая свою озабоченность.
— По-моему, вы должны позаботиться, чтобы в машинном отделении прибавили еще два-три узла. И тогда Пыпину за нами не угнаться. Я думаю, ему не связать и тридцати узлов, — сказал я, стараясь казаться учеником, не очень уверенно отвечающим на вопрос старого учителя.
— Что ж, это близко к истине, — кивнул капитан, с трудом подавляя вздох облегчения. — Если вы будете так же прилежны, то в скором времени из вас получится настоящий моряк.
После этого он вытащил пробку из переговорной трубы и призывно сказал в машинное отделение:
— Ну-ка, ребята, свяжите нам еще три узелка! Наш буксир вздрогнул, словно его легонько пришпорили, и начал удаляться от водяной горы, уже катившейся за нами буквально по пятам.
Сквозь свист и брызги морской пены до нас долетел сердитый, полный безнадежности крик Пыпина:
— Значит, ты раскусил меня, Ванька, да? Опять разгадал мои планы и радуешься, да? Ну, я тебе еще покажу!
Пыпин был единственным человеком на всей земле, который упорно обращался ко мне на «ты». Уж сколько раз я терпеливо ему внушал, что это некультурно, но все мои самые добрые наставления, как правило, проходили мимо его ушей. Но я был человеком не гордым и, забыв про грубость Пыпина, радовался вместе с капитаном, потому что нам удалось спасти от такого матерого хулигана драгоценный груз, предназначенный для туапсинских ребят.
Но вскоре, когда наша радость чуть-чуть улеглась, мы заметили, что исполинский водяной вал снова настигает наш буксир. И снова до нас донесся ликующий голос хулигана.
— Ага, попались! Ха-ха! От меня не уйдешь! — торжествовал Пыпин на весь Атлантический океан.
Капитан по молодости решил, что в расчеты его юнги в конце концов каким-то чудом вкралась ошибка, и изумленно взглянул в мою сторону. Но у меня и теперь не оставалось сомнений, что ленивый и не любивший трудиться Пыпин не смог навязать столько узлов. Здесь было замешано что-то другое.
Но у меня уже не было времени заниматься загадкой, которую задал нам Пыпин. Неумолимая водяная стена находилась всего в двух шагах от кормы нашего крошечного судна. Еще мгновение — и она бы вдребезги разнесла буксир.
Не теряя времени, я бросился на корму и в тот момент, когда вал подступил почти вплотную к буксиру, вытянул руки и придержал ладонями катящийся вал.
Это длилось долю секунды, а в следующую долю многотонная стена шутя преодолела бы мое сопротивление и рухнула на корабль, но капитан уже понял мой маневр и зычно крикнул в мегафон:
— Свистать всех наверх!
Мои товарищи, поспешившие на зов капитана, тотчас заняли место рядом со мной, и нам, сложив свои усилия, удалось удержать вал на месте. Он неподвижно застыл между нашей кормой и бульдозером Пыпина. Через прозрачную зеленоватую стенку воды было видно, как неистовствовал хулиган, бегал по палубе похищенного корабля, потрясая кулаками, и в бессильной ярости кричал нам:
— Отдайте мне дым! Я выпущу его в воздух! Или вы наглотаетесь у меня этой соленой морской воды!
А стена стояла, не подаваясь ни в одну, ни в другую сторону, потому что наступило равновесие сил. И тогда я вспомнил о Толике Слонове. Может быть, нам как раз не хватало его, чтобы отодвинуть громоздкий вал подальше. Но Толик, еще недавно крутившийся на корме и совавший повсюду любопытный нос, куда-то исчез. Словно сквозь палубу провалился.
Но на поиски мальчика у нас уже не оставалось ни минуты, нужно было срочно придумать выход из этой почти неправдоподобной ситуации. Не могли же мы оставаться здесь целую вечность, в то время как у туапсинских детей, может быть, сломались последние игрушки, и ребята вот-вот начнут шляться по улице, попадая под ее разлагающее влияние.
Но как найти этот спасительный выход? Наше положение было просто безнадежным. И вдруг, когда казалось, что все потеряно, меня озарило! Я взял пожарный багор, подпер им стенку вместо себя, чтобы не ощущалось мое отсутствие, и, разувшись, незаметно прыгнул за борт. Уйдя под воду, я подплыл к стенке с противоположной стороны, осторожно подрыл ее основание и так же незаметно вернулся на буксир.
А в это время на поверхности произошли очень важные события. Пока меня не было, Пыпин залез на гребень водяного вала и теперь с ножницами в зубах пробирался, балансируя на кружевах пены, к тросу, на котором держался наш баллон. Мои товарищи с ужасом следили за каждым его шагом. И можно представить их горе, когда они вдобавок ко всему обнаружили мое отсутствие. Но зато абсолютно неописуемой была их радость, едва над фальшбортом появилась моя мокрая борода.
Я шепнул несколько загадочных (даже для себя) слов на ухо боцману и занял свое место у стены.
— Сколько я перевидал юнг на своем веку, а такого смышленого еще не встречал, — сказал боцман, удивленно покачав головой, и, набрав в могучую грудь побольше воздуха, зычно гаркнул: — А ну, братцы, нажмем! Раз, два, взяли!
Мы поплевали на ладони и навалились на водную громаду плечами. И в тот самый момент, когда Пыпин, привстав на носки, уже тянулся с ножницами к тросу, вал с шумом рухнул на его морской бульдозер и подмял под себя. А сам хулиган с криком «Спасите, я утону, я не умею плавать!» полетел вниз и скрылся среди сверкающих столбов воды и облака брызг.
Разувшись на этот раз вторично, я бросился в океан и резво поплыл к Пыпину, бултыхающемуся в воде.
— Зачем же вы нас обманываете? — спросил я, добравшись до терпящего бедствие. — Ведь у вас по плаванию третий разряд. Вы получили его лет пятьдесят тому назад, когда были еще юным и сильным.
— Я нарочно, — признался Пыпин. — Мне очень нужно пробраться на ваш буксир. А иначе бы вы меня ни за что не подобрали. Предоставили бы плыть к своему кораблю.
Морской бульдозер уже отряхнул с себя тонны воды и добродушно покачивался неподалеку от нас с Пыпиным.
Признание хулигана не сулило нам ничего хорошего, но все-таки меня тронула его прямота — родная сестра честности. Значит, он не такой пропащий, этот ужасный Пыпин.
— Только дайте честное слово, что вы даже пальцем не притронетесь к нашему баллону, — сказал я, плавая вокруг хулигана.
— Ну уж сразу и честное слово, как что — сразу клянись, — искренне обиделся Пыпин. — А без этого разве нельзя? Разве нельзя по-свойски? На простом доверии?
— С вами нельзя, — сказал я виновато. — Уж очень ценный груз везем. Рисковать не имеем права.
— Ладно, на этот раз даю честное слово, — пообещал Пыпин, тяжело вздохнув, и сварливо уточнил: — Но только на один раз. Понятно?
Пока мы добирались до нашего судна, мои товарищи успели взять морской бульдозер на буксир, чтобы впоследствии вернуть его растяпистой команде.
Я помог Пыпину забраться на судно. Хулиган окинул буксир оценивающим взглядом и заметил Толика Слонова.
— Вот видишь: мы встретились, — сказал Пыпин мальчику, почему-то торжествуя.
— Это еще ничего не значит, — уклончиво ответил мальчик.
— Ну так уж и ничего? Ведь ты здесь без спроса? Без спроса, да? — не унимался Пыпин. — Ну как же ты сюда попал?
Мальчик покраснел и упрямо сказал:
— Это секрет.
Я тогда не придал значения их диалогу. Меня мучила другая загадка, более важная в этот момент. Я отвел Пыпина в сторону и, сгорая от любопытства, спросил:
— Скажите, Пыпин, неужели вы связали сорок узлов?
— Да чтобы я занимался такой работой? — оскорбился Пыпин. — Да мне стоит связать штук десять, и уже хочется спать. А ты сразу — сорок!
— Но как же вам удалось настичь наш буксир? Ведь это самое быстроходное судно в мире!
— Откуда я знаю? Я думать не люблю, — ответил Пыпин, отжимая мокрую футболку.
Но загадка лишила меня покоя. Раздумывая над странным происшествием, я машинально спустился в трюм, и вдруг мой рассеянный взгляд наткнулся на дюжину развязанных узлов, неумело припрятанных за бочкой.
По лабиринтам моих извилин со скоростью курьерского поезда пронеслась догадка. Так вот почему нам не удалось уйти от Пыпина! Какой-то таинственный вредитель, проникнув незаметно в машинное отделение, распустил двенадцать узлов, чтобы снизить скорость нашего буксира.
«Но кто это мог сделать? — с горечью подумал я. — Неужели в нашей прославленной команде завелся изменник, тайный агент хулигана Пыпина?»
Перед моим мысленным взором, точно на киноэкране маленького сельского клуба, прошли мужественные и честные лица моих старших (по должности) товарищей, с которыми было сделано столько рейсов из Новороссийска в Туапсе и обратно. И ни один из членов команды не вызвал у меня ни капли сомнения. С каждым из них я был готов снова пройти по нашему полному испытаний маршруту.
И все же кто-то скрытно от всех спустился в машинное отделение и развязал узлы.
Терзаясь загадкой, я медленно поднялся на палубу, и тут меня окликнул матрос Костя.
— А я вас ищу, — сказал Костя. — Вам нужно как можно скорей случайно заглянуть в каюту капитана.
— Извините, капитан, — сказал я, переступая порог каюты, — я торопился на камбуз, но ошибся дверью и вот угодил прямо к вам.
— А, юнга, — будто бы удивился капитан, отдыхавший на диване. — Ну, заходите, если вы уж здесь. Кстати, если желаете, можете прочесть радиограмму из Новороссийска. Я забыл ее вон там, на столе. Привыкайте! Когда-нибудь и вам придется читать служебные радиограммы.
Он произнес это как бы между прочим, небрежно. Ему, как и остальным членам нашего экипажа, приходилось делать невероятные усилия, чтобы не прорывалось наружу его огромное уважение ко мне. Я — юнга, и этим все сказано!
Я подошел к письменному столу, стоявшему в углу капитанской каюты, взял бланк с текстом радиограммы и прочитал:
БОРТ СЛАВНОГО БУКСИРА «ПЕРЕПЕЛКИНО» КАПИТАНУ ЛИЧНО БЛАГОДАРИМ ЗА ИЗВЕСТИЕ О МЕСТОПРЕБЫВАНИИ УЧЕНИКА ШКОЛЫ НОМЕР ЧЕТЫРЕ ГОРОДА НОВОРОССИЙСКА АНАТОЛИЯ СЛОНОВА СООБЩАЕМ ПОДРОБНОСТИ СЛОНОВ ПРОПАЛ САМЫМ НЕОБЪЯСНИМЫМ ОБРАЗОМ ЗА ДЕСЯТЬ МИНУТ ДО ЕГО ИСЧЕЗНОВЕНИЯ МАЛЬЧИКА ВИДЕЛА УЧЕНИЦА АНТОНИНА КОЗЛОВА ПРОИСШЕСТВИЕ СЛУЧИЛОСЬ ВО СТОЛЬКО-ТО ЧАСОВ ТАКОГО-ТО ЧИСЛА ТАКОГО-ТО МЕСЯЦА С ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИМ ПРИВЕТОМ ЗАВЕДУЮЩИЙ ГОРОДСКИМ ОТДЕЛОМ НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ.
Именно в тот день, о котором говорилось в радиограмме, через час после происшествия мы нашли Толика Слонова у себя на буксире.
— Как видите, ничего секретного. Рядовая открытая радиограмма. И я показал ее просто так, — сказал капитан, подавляя рвущееся наружу волнение.
Он с нетерпением ждал, что скажет юнга.
— В самом деле, капитан, в радиограмме нет ничего особенного, — ответил я, придавая своему голосу оттенок легкого разочарования. — Подумаешь, из одной из школ крупного портового города Новороссийска исчез ученик. А теперь он нашелся. И мало ли как Толик мог попасть на буксир? Мальчишки — народ очень ловкий! И я надеюсь, вы не очень будете меня ругать, если я ошибусь опять и перепутаю камбуз с вашей каютой? — добавил я, возвращая на столик листок с радиограммой.
— Ошибайтесь, юнга, не бойтесь ошибок. От этого не застрахованы даже капитаны, адмиралы и сами морские министры. А для юнги иногда делать ошибки даже полезно. И когда вы полагаете попасть ко мне ненароком в следующий раз? Нельзя ли узнать хотя бы приблизительно? — спросил капитан с живейшей заинтересованностью.
Я пообещал сделать это как можно скорее.
Словом, окажись в это время в каюте третье лицо, оно бы не нашло ни малейшего изъяна в нашей беседе. Мы держались так, как и положено капитану известного корабля и человеку, который является всего лишь юнгой.
Выйдя из капитанской каюты, я побежал прямо на ют, надеясь найти там Толика и потолковать с ним по душам. Пока нам неизвестен способ его передвижения в пространстве, мальчик может в любой момент убежать с корабля, как бы внимательно мы ни следили за ним.
Толик, к моему удовлетворению, словно специально ждал меня на юте. Он лежал на животе, подставив маленькую мускулистую спину лучам солнца.
Рядом с ним сидел, обнаженный по пояс, мой закоренелый противник Пыпин и, грея на солнце жилистый белый торс, поучал:
— А почему ты должен слушаться Ваньку? Что это такое? Дома слушайся отца и мать и, понимаешь, школу. А здесь хочет командовать этот. Да кто он такой? Юнга — вот и всего! А юнга не может считаться взрослым!
Неподалеку от нас, метрах в десяти, прошел белый электроход с туристами. На палубе гремела музыка, пассажиры купались в бассейне, играли в настольный теннис, гуляли в модных костюмах.
Когда электроход пронесся мимо и шум его винтов затих вдали, Толик живо спросил:
— Дядя Пыпин, а почему вы избрали для своих безобразий какой-то невзрачный буксир? Пассажирский лайнер гораздо больше, и на нем тысячи туристов.
— Видишь ли, цель их недостаточно гуманна. Сейчас они главным образом заботятся о своем отдыхе. И значит, они недостойны моего внимания, высокомерно произнес Пыпин.
— А самый достойный юнга Иван Иваныч?! — воскликнул догадливо Толик.
— Ну, с ним-то у меня особые счеты, — угрюмо буркнул старый хулиган.
Увидев меня, Пыпин повалился на спину, закрыл глаза и захрапел, притворяясь спящим.
И хотя я обычно двигаюсь легко и бесшумно, даже бесшумней кошки, Толик почувствовал мое присутствие и задиристо спросил, подняв голову:
— Юнга, вы что-то хотели сказать?
— Хотел, но, признаться, уже позабыл, — сказал я, покосившись на Пыпина.
Я еще не имел ни малейшего представления о тайне, окружавшей Толика Слонова. Но чутье шепнуло мне, что, если Пыпин ее узнает, быть большой беде. Я решил пока уклониться от разговора.
— Чего же молчишь? А ты постарайся, постарайся вспомнить, — сказал мне Пыпин, не поднимая век. — Не бойся, я ведь сплю как убитый.
Я понял, что Пыпин уже что-то заподозрил, и, чтобы разрушить его пока еще зыбкие подозрения, молча стащил с себя просоленную морями и вылинявшую тельняшку и беззаботно устроился рядом с ними.
Назад: ПРЕДИСЛОВИЕ, в котором рассказчик обещает обойтись без предисловия, потому что сам страсть как не переносит предисловий
Дальше: ГЛАВА II, в которой я и Пыпин приближаемся с разных сторон к разгадке тайны Толика Слонова
