Глава 7
Весна 1572 года. Ливония. Проблемы
Промозглый, дующий с Балтики ветер с грохотом швырял на берег свинцовые волны, словно намеревавшиеся поглотить, смыть в море выстроенный на пологом мысу замок, царапавший башнями низкое серое небо. На воротной башне, сразу над поднятым подвесным мостом, висел большой щит с гербом мятежного барона фон Ротта – бегущим серебряный быком на алом поле. Над гербом красовалась выкрашенная в белый цвет металлическая полоса-лента с девизом: «Гордость! Гордость! Гордость!»
Да уж, чего-чего, а гордости у барона фон Ротта хватало. Но еще больше имелось злобы, ненависти и чванства. И еще – совершенно омерзительной жестокости. Говорят, барон творил со своими крестьянами такое… от чего волосы шевелились на головах даже в столь жестокий век. За малейшую провинность выкалывал глаз, распинал, сдирал с живых кожу – и считал себя в своем праве, явно наплевав на недавний указ короля об отмене крепостного рабства.
Так и говорил: «Плевал я на королишку!» Просто так, безнаказанно, оставлять в конец обнаглевшего хама было нельзя. Вот и Магнус решил не ждать до лета, торопился, пока фон Ротт не успел получить помощь от шведов. А ее можно было ожидать буквально со дня на день – наступала весна, лед на заливе почти весь растаял, лишь кое-где плавали по волнам темно-синие ноздреватые льдины, прощальный привет зимы.
– Говоришь, этот гнусный хомяк называл меня земляным червяком? – опустив зрительную трубу, Магнус успокаивающе погладил по холке лошадь.
– Земляным… э-э-э… – верный оруженосец, славный парень Альфонс ван дер Гроот растерянно заморгал. – Червяком? Вообще-то он много чего говорил, сир.
– Ла-адно, не парься, – король снова приложил оптику к правому глазу. – Это просто такая присказка… Тьфу ты! А виселиц-то на башне прибавилось! Одна, две… пять! Пять, Альфонс. И на каждой – по два трупа. Этак он всех своих крестьян перевешает… то есть не его крестьян, а моих добрых подданных! Пушки доставили?
– Не могу знать, мой король! – вытянулся в седле оруженосец. – С утра еще не было. Но… Сейчас поскачу в лагерь, спрошу…
– Не надо никуда скакать, мой верный Альфонс, – поводив подзорной трубой по всему побережью, Магнус посмотрел через нее на ближний лес и хмыкнул. – Вон, уже кто-то скачет. Ага – месье Труайя! Эгей! Что скажете, месье?
– Приветствую вас, ваше величество, – подъехав ближе, фехтовальщик, он же и комендант лагеря, спешился и отвесил монарху вежливый и галантный поклон. – Хорошие вести, сир. Из Оберпалена наконец доставили пушки. Добрые московские пушки, сир! Теперь эта гнусная обезьяна… я имею в виду барона, не сможет…
– Пушки – это хорошо! – спрятав трубу в футляр, Магнус радостно потер озябшие руки. – Сегодня же и начнем. Постреляем! Еще какие вести есть?
– Письмо из Нарвы, мой король. От тамошнего негоцианта Генриха Ротенберга.
– Из Нарвы? От Генриха? – его величество нетерпеливо протянул руку. – Давай сюда.
Сорвав восковые печати, развернул свиток.
«Добрый друг мой, большой вам поклон от приказчика вашего Генриха Томма…»
– Генрих Томм? Хм… – король рассеянно поднял глаза, но тут же расхохотался. – Ах, Маша, Маша. Великая конспираторша растет, куда там Крупской!
«Относительно ваших новгородских дел осмелюсь доложить, что все идет как надо: верные человек мой туда послан и кое-что разузнал, о чем подробнее расскажу при нашей личной встрече…»
Ого! Арцыбашев покачал головой. Как бы вот только теперь – в Новгород? Ну, да пока никак. Пока здесь разбираться надо. А потом и впрямь – попросить у царя город в качестве приданого. А что? Новгород самим же Иваном разорен, в полном упадке – что его, жалко, что ли?
– И еще одна новость, сир, – чуть выждав, продолжал комендант. – Боюсь, что плохая. С юга, по Вильяндской дороге, движется большой отряд. Идут в нашу сторону, мой король!
– Шведы?
– Думаю, скорее литовцы. Я распорядился выстроить войско и развернуть им навстречу пушки, сир.
– Правильно! – ободрительно кивнув, король приосанился в седле. – Что ж, поедем, посмотрим, что там за литовцы такие и откуда взялись. Да, с замка осаду не снимать ни в коем разе!
– Слушаюсь, ваше величество!
Выстроившееся вдоль лесной опушки войско – отряды ливонских дворян, нарвские ополченцы, русские охочие люди, стрельцы – выглядело очень даже внушительно! Вообще Ливонское королевство набирало силу не по дням, а по часам. Король объявил свободу торговли, ввел смертную казнь за нападение на купцов – на любых купцов! – кроме того, очень многие уже сколотили себе капитал на беспошлинной торговле с Россией, гарантом которой являлся сам грозный московский царь! Его величество Магнус Первый оказывал всяческое покровительство городам, что же касаемо сельского хозяйства, то на конфискованные у мятежных баронов земли активно привлекались колонисты из числа местных крестьян, до того замордованных, а ныне – благодаря королевской поддержке – вдруг обретших истинное достоинство. Да, многие бароны Магнуса ненавидели – но баронов было мало, а горожан, крестьян и всех прочих – много. Так зачем делать ставку на меньшинство? Тем более столь чванливое и упрямое. К ногтю их – и все тут. Правда вот, шведы… Ну, да ничего, настанет срок, доберемся и до Стокгольма, слишком уж быстро забыли там про датское владычество! Ну-ну – вспомнят еще стокгольмскую «кровавую баню»!
А еще ливонский государь лелеял мечту возродить бывший орденский флот, как военный, так и торговый, еще не так давно – лучший на Балтике. Вообще, если разобраться, в экономике орден творил чудеса… и это все нужно было возродить и поставить себе на пользу.
Пушки, добрые русские пушки чугунного литья, грозно смотрели жерлами стволов на змеившуюся меж пологих холмов и небольших перелесков дорогу, на которой уже показалось чужое войско, в основном пешее, но имелись и конные. Несколько всадников вырвалось вперед, понеслись наметом… Странные всадники. В полных рыцарских латах, на добрых конях… Но гербы – закрашены. И вместо перьев на шлемах – зеленые еловые ветки. И кое-кто, как показалось многим, не шибко-то уверенно держался в седле. Неказисто как-то.
Вот они уже рядом, перед пушками…
– Не стрелять! – приказал король. – Сначала выслушаем, что им надо.
На Магнусе была надета сверкающая кираса и открытый испанский шлем – морион – украшенный двумя павлиньими перьями. На шее щегольски белел гофрированный воротник-жабо, желто-зеленый – цветов королевства – плащ ниспадал на круп коня красивыми складками, и такие же желто-зеленые стяги гордо реяли за спиной сюзерена.
Всадники остановились поодаль, и лишь один из них – коренастый, плотный – подъехал к государю ближе. Спешился, поклонился, снял шлем.
Мужчина лет сорока – сорока пяти. Круглое, вполне добродушное лицо с небольшой рыжеватой бородкой. Шрам на левой щеке – след меча или сабли. Глаза небольшие, хитроватые… и вместе с тем – бесстрашные.
– Я – Гунар Лифляндец, – произнес всадник по-немецки. – Я привел свое войско к тебе, мой славный король! Как и Черный Эйно, мы готовы умереть за тебя.
– Гунар Лифляндец? – Это имя Магнусу не говорило абсолютно ничего… хотя, впрочем, что-то можно было припомнить – кажется, так звали крестьянского вожака, поднявшего мятеж где-то в Курляндии. А вот Черный Эйно – это уж точно был вожак, нынче принятый на королевскую службу. Вот и этот – Гунар – видать, захотел того же.
– Кто в твоем войске? – негромко поинтересовался король.
Гунар пожал плечами:
– Обычные крестьянские парни. Из тех, кому нечего терять.
– Мужики-лапотники, – презрительный шепот прошелестел среди ливонских дворян. – Иметь таких союзников – позор. Тем более они все там католики или, хуже того, язычники.
– Вот-вот, господа! Не удивлюсь, если они до сих пор приносят в жертвы людей!
– Тихо! – Магнус повысил голос и повернул голову. – Надеюсь, вы хорошо знаете, что для меня все равны. Доблестные дворяне и жители городов, зажиточные и не очень, также и крестьяне, без которых нам всем нечего будет есть. Мне все равно, католики, православные или даже язычники – лишь бы они были верны нашему делу… и своему королю!
– Мы умрем за тебя, ваше величество! – упал на колени крестьянский вождь. – Мы знаем, ты осадил эту гнусную крысу – барона фон Ротта. Так веди же нас скорее в бой! И ты увидишь, как умеют биться и умирать простые крестьянские парни!
* * *
Уже к обеду пушки были расставлены полукругом. Сразу за ними располагались готовые к штурму войска, в том числе и мужицкий отряд Гунара Лифляндца, в составе которого сражались как эсты, так и латгалы, и даже беглые холопы из литовских и русских земель.
Его величество, все в том же желто-зеленом плаще, повелительно взмахнул шпагой. Грянул залп. Вырвавшиеся из жерл орудий ядра разнесли в щепы подъемный мост и ворота, обрушили угловую башню и что-то подожгли во внутреннем дворе – оттуда вдруг повалил густой черный дым.
– Огонь! – снова приказал король.
И вновь рявкнули пушки. Стреляли по очереди: пока одни орудия заряжались, другие били, не давая врагам поднять головы. Никто не шел на штурм, не лез на стены – орудия молотили беспощадно, обрушивая куски стен. Били методично, благо дующий с моря ветер быстро уносил плотный пороховой дым. Без ветра пришлось бы, конечно, куда хуже, ну да бог миловал. Да и вообще, начало весны в Прибалтике – самое ветреное время!
С воем проносились ядра, ухали, обрушивая башни и выгрызая прорехи. Клубы дыма поднимались в небо и тут же, загибаемые ветром, стелились к земле, уходя к лесу. Была во всем этом некая методичная безысходность, на что и рассчитывал хитрый ливонский монарх.
Внезапно упал подвесной мост. То ли его просто сорвали ядра, то ли опустили специально… Ну да! Вот из ворот замка показался конный отряд. Отряд рыцарей и кнехтов числом около пары дюжин.
Всадники не успели перебраться через ров – напоролись на мушкетный залп. На целую серию залпов! Магнус не зря выставил в кусточках перед мостом засаду – мушкетеров под командованием месье Труайя. И те дали жару! С полдюжины рыцарей оказались опрокинуты в ров первым же залпом. Тут же последовал и второй залп, и третий… Стреляли плутонгами – пока одни заряжались, другие действовали. Мушкеты, конечно, оружие не прицельное, однако по большой групповой цели, да с небольшого расстояния, да залпами…
Врагам пришлось не сладко! Мятежный барон, как видно, рассчитывал на скорый штурм и никак не мог предполагать, что «презренный мужицкий король» станет методично, не торопясь, разрушать его замок. Пушки палили, не умолкая, благо было их много, спасибо царю Ивану Васильевичу.
– А ну-ка, парни, поддайте этому баронишке жару! Огонь!!! Огонь!!! Огонь!!!
Над воротами выпростали белый флаг.
– Ну, вот, – влезая в седло, хмыкнул Магнус. – А вы говорили – штурм! На фиг он и нужен-то? Замок не Ревель, против пушек долго не простоит.
Странно, но ливонец не чувствовал никакой злобы к защитникам Ревеля, ибо сражались они храбро и были в своем праве. Как он сам – сейчас.
– Не стрелять! Отбой!
Под прикрытием белого флага из замка выехало трое рыцарей. Первым скакал закованный в черные латы всадник с серебристым быком на щите – сам барон фон Ротт, несмотря ни на что надменный и гордый. Следом за ним скакали его верные оруженосцы, один из которых – совсем еще юный мальчик с детским припухлым лицом – подъехав к королевской свите, спешился и, сняв шлем, поклонился:
– Мой господин, славный рыцарь барон Эрих фон Ротт вызывает на поединок его величество короля!
– А не пошел бы он к черту? – выругался Анри Труайя. – Нет, вы слыхали? Какова наглость!
Оруженосец короля Альфонс ван дер Гроот расхохотался в голос, выказывая все презрение, на какое только был способен. Свита поддержала смех… однако не в полном составе, нашлись и такие, что поджали губы. Барон был рыцарь, и король был рыцарь. И, по их мнению, должен был вести себя по-рыцарски!
– Передай своему господину, я принимаю вызов! – спокойно произнес Магнус. – Сразимся сейчас же, вон на том поле. Скачи и скажи!
– Слушаюсь, ваше величество!
Мальчишка взметнулся в седло, поскакал… сказал что-то барону… Тот махнул рукой королю и вежливо кивнул, указав латной перчаткой на поле.
– Это глупость, мой король, – шепнул Анри Труайя. – Барон фон Ротт – известный турнирный боец.
Король расслабленно улыбнулся:
– О, мой верный Анри! Поверь, я знаю, что делаю. И попрошу никому не мешать.
– Но ведь барон…
– Я справлюсь.
– Настаиваю, чтоб вы надели полный доспех, сир!
– Я же сказал, что справлюсь, – отрезал ливонский властелин. – Тем более право выбора оружия, как я полагаю, за мной?
– Именно так, ваше величество! Именно так.
Они придержали коней в сотне шагов друг от друга. Закованный в латы барон, известный победитель турниров, и король Магнус в щегольском плаще и открытом шлеме. Наискось, через кирасу, проходила роскошная шелковая перевязь.
– Вы выбрали оружие, ваше величество? – подняв забрало шлема, громко осведомился барон.
Магнус повел плечом:
– Да. То, что при мне.
– Тогда мы можем начинать?
– Начинаем.
Картинно отбросив копье, Эрих фон Ротт опустил забрало и, выхватив из ножен тяжелый волнистый меч, также именуемый «бастард» – «ублюдок», пустил вскачь своего боевого коня, прикрытого мощной бронею. Казалось, задрожала земля. Барон был страшен, и разящий меч его нес неотвратимую гибель. Ну, что против такого клинка какая-то хилая шпага?
Магнус, впрочем, не комплексовал по этому поводу нисколечко. Просто сидел в седле и спокойно ждал.
А враг быстро приближался! Вот осталось уже с пару дюжин шагов… дюжина… Взвился к небу меч…
– Гордость! Гордость! Гордость! – на ходу откинув забрало, прокричал барон. Бесцветные, какие-то рыбьи глаза его сверкали ненавистью и злобным торжеством.
Десяток шагов… Еще немного, и…
Сунув руку за перевязь, Арцыбашев вытащил какую-то небольшую штуковину. Что-то бухнуло пару раз. Совсем не страшно, не особенно и слышно даже.
А только мятежный барон вдруг вылетел из седла, вышибленный непостижимой силой, и бесхозный меч его полетел наземь, в грязь.
Что ж, иного и не следовало ожидать. ТТ – оружие убойное. Тем более было время пристрелять.
– Он мертв! Барон Эрих фон Ротт мертв, государь!
– Кто бы сомневался.
Пистолет этот Магнусу преподнесли на Эзеле, в числе других непонятных диковин, до которых, как все знали, был так охоч ливонский король. Кроме ТТ, оказавшегося вполне пригодным к стрельбе, еще имелась запасная обойма с патронами, компас, туристский нож и десять промасленных банок армейской тушенки выпуска середины шестидесятых годов. Двадцатого века, разумеется. Кто-то очень хорошо подготовился к вторжению в прошлое… но, вероятно, что-то пошло не так, а уж что именно – кто уж теперь скажет? Может, это все осталось от тех самых бандитов, что обижали медсестричку Наташу и чуть не угробили самого Леонида? Там же, на том месте, кстати, и найден был рюкзачок со всем своим содержимым – ТТ и прочим.
Оставшиеся в живых вассалы и кнехты барона изъявили желание служить новому хозяину – своему законному королю. О смерти фон Ротта никто особенно не жалел, даже ближайшие родственники, коих покойный держал в черном теле. Они и вступили в права наследования, принеся присягу на верность сюзерену – Магнусу Первому, весть об успехах которого достигла наконец ушей его высокопоставленного братца – короля Дании. И тот отправил в Ливонию своего доверенного человечка – посмотреть, как там да что.
Человечком сим оказался некий Гамнибус Фохт из Оденсе, обедневший дворянин и незадачливый торговец, коему тем не менее уже случалось оказывать славному королю Фредерику некие особого рода услуги, по большей части касавшиеся финансовых спекуляций и подпольной торговли поддельными драгоценностями.
Господин Фохт отплыл из Копенгагена с первым же караваном судов, идущих в Нарву. Правда, на берег он сошел раньше – на Эзеле, где, как сказали случившиеся по пути рыбаки, и находился сейчас король Магнус вместе со своим двором. О, нет, конечно же, Гамнибус Фохт не был представлен королю Ливонии официально. Мало того, никто и не догадывался, что за человек скрывается под личиной обычного купца. А вот в замок он все ж таки попал! Как и все датские купцы – формально Эзель пока еще принадлежал Дании, и Магнус управлял здесь не как независимый властелин, а как представитель датского короля, своего брата Фредерика. Столь непонятное положение нужно было исправлять – о чем, с подачи его величества, пекся лично Иван Грозный, задумавший вот-вот слать посольство в Копенгаген. Правда, руки покуда до этого не доходили, не до Дании было царю.
В Аренсбургском замке, выстроенном еще крестоносцами, по случаю прибытия датской флотилии был устроен бал, на котором блистали все аристократки острова… пусть их и было немного. Приехали и с побережья – уж кто сумел вовремя добраться, и самой прекрасной из всех оказалась юная баронесса Ядвига фон Оффенбах, юная утонченная красавица с платиновыми локонами и чудными голубыми глазами.
Месье Труайя учил его величество не только фехтованию, но и танцам. Научил хорошо – Магнус Первый считался в Ливонии одним из лучших танцоров. Ну, еще бы! Все ж Леонид когда-то был актером, на то и учился.
Оркестр грянул мазурку. Пары пошли в пляс, смеясь и улыбаясь. Первый танец король подарил одной из самых уважаемых дам острова – жене коменданта замка, жилистой и высокой особе лет сорока, к которой, верно, сложно было бы испытывать хоть какие-то романтические чувства. Впрочем, об этом лучше знал сам герр комендант.
На второй танец ливонского монарха ангажировала молодая востроглазая вдовушка, весьма тучная, что по здешним меркам, даже считалось красивым. Дама скакала, как конь, едва не отдавив королю все ноги, так что бедолага едва дождался, когда танец наконец кончится.
Магнус хотел было немного перевести дух, даже подошел к столу, взял серебряный бокал с мозельским… И краем глаза заметил, как одна из дам уронила ему под ноги свой платок. Уж, конечно же не случайно! Но… весьма недурна, весьма! Юная, свежая, стройненькая. Платиновые локоны, чудные голубые глаза.
Арцыбашев никогда не считал себя записным сердцеедом, но тут просто не смог устоять, не вынес томного взгляда, обворожительно-милой улыбки чувственных пухлых губ…
– Не вы ли уронили… вот.
– Не знаю, как и благодарить вас, ваше величество… Меня зовут Ядвига. Ядвига фон Оффенбах, мой батюшка… хотя это неважно. Ваше величество, могу я попросить вас…
Легкий полупоклон. Мерцание очей. Лукавый – чуть искоса – взгляд.
Что-то кольнуло короля в сердце… опять молодая и красивая женщина! Неужто и от этой ничего хорошего ждать не придется? Да нет, не может такого быть, чтоб все красивые девки подряд – шпионки да авантюристки.
– Прошу вас потанцевать со мной, дорогая Ядвига.
– О, ваше величество…
– Дайте вашу руку, милая…
Вновь грянул оркестр. Не столь уж и большой – две мандолины, скрипки, флейты. Еще барабан и бубны. Музыканты играли слаженно и громко, Магнус улыбался, галантно поддерживая партнершу за талию. Юной красавице очень шло приталенное французское платье, весьма модное – цвета морской волны, с фижмами и кринолином. Широкая юбка, тугой корсет, стягивающий грудь… наверное, ничуть не менее тугую, даже под платьем выглядевшую весьма аппетитно.
Раз, два, три, раз, два, три – старательно кружились пары.
А потом начали играть в «ручеек», веселились, пили вино… Этот первый весенний бал запомнился в Аренебурге многим. Наверное, здесь, в монашеской трапезной, в давние времена редко звучал столь радостный и беззаботный смех.
– Какие у вас чудные глаза, милая Ядвига. Осмелюсь спросить – вы кто по национальности? Немка? Датчанка?
– Я живу в Лифляндии. А сюда приехала навестить могилы родственников.
– Ага, ага, понимаю. Что ж, долг памяти – это наш долг.
– Наша семья когда-то жила здесь, еще при ордене. А затем переехали… Ах, ваше величество, вы так прекрасно танцуете! Прямо ураган. У меня даже голова закружилась, да-да.
– Вы себя плохо чувствуете? – встревоженно осведомился король.
– Не сказала бы, что плохо, – пухлые губки растянулись в легкой улыбке. – Просто немного устала и, знаете, хотелось бы чуть-чуть отдохнуть. Мой покойный муж вовсе не был любителем танцев…
– Покойный муж?
– Да-да, мой король. Я вдова. И овдовела недавно.
– А муж…
– Он был рыцарь. Умер от чумы.
– Ах да, чума, – Магнус скорбно качнул головой. – Сколько людей она унесла. И здесь, в Ливонии… и в Русин.
– В Русин? – в прекрасных голубых глазках вспыхнул недюжинный интерес. – Я там никогда не была. Но кое-что слышала… хотелось бы больше.
– О, я вам многое могу рассказать.
– Была бы счастлива услышать… Ваше величество! – девушка вдруг понизила голос и оглянулась по сторонам. – Здесь слишком людно, но в замке, я знаю, есть черный ход… Я бы пришла… чуть позже… вы бы мне рассказали. К тому же и у меня есть о чем вам поведать.
– Вот как? – с надеждой вскинул глаза король. – Буду вас ждать. А пока… позвольте проводить до ворот.
Эта юная девочка, вдовица, явно напрашивалась. Ну, а почему бы и нет? В конце концов, ее тоже можно было понять. Ханжеские времена – ханжеские нравы, ханжеская мораль. Как в Советском Союзе, примерно так. А сексуальное желание никто не отменял, никакой проповедник – ни лютеранин, ни католик, ни прочие… Как пелось в какой-то старой песне, если надо причину – то это причина… Ах, черт побери, как же обворожительна! Локоны, голубые глаза, чудные загнутые ресницы… И губки… Эти припухлые губки – они сводили Леонида с ума.
Арцыбашев едва дождался окончания бала. Лично попрощался с гостями, проводил… точнее сказать, выпроводил. А когда зал опустел, быстро подозвал Петера.
– Ты знаешь здесь черный ход?
– Да, мой король.
– Встретишь там одну даму… тайно проведешь ко мне. Смотри только, чтоб никто…
– Исполню все в точности, ваше величество! – юноша скромно опустил глаза. – Не извольте сомневаться.
А Магнус и не сомневался в преданности своего юного слуги. Слава богу, имел уже случай убедиться, и не один. Вот и сейчас можно было не сомневаться в том, что Петер сделает все как надо.
Ах, насколько же хороша! В томительном нетерпении Арцыбашев прохаживался по опочивальне, вздыхал, покусывал губы, выглядывал в окна – непонятно зачем. Скорей бы она уже пришла, скорей бы! А вдруг – не придет? Вдруг да что-нибудь…
Чу! Тихие шаги застыли прямо напротив дверей. Легкий стук…
– Мой король, к вам…
– Заводи! Прошу вас, милая Ядвига… Вы хотели послушать новости из Московии?
– Очень на это надеюсь, ваше величество!
– Тсс! Не так громко… вот, присаживайтесь. Не угодно ли выпить вина?
В тяжелых бронзовых канделябрах на резном столе горели свечи. Хорошие свечи из доброго русского воска. И горели они ярко, пожалуй, слишком уж ярко.
– Посреди Москвы стоит императорский замок, называется он – Кремль, – склонившись над столом, молодой человек, якобы невзначай, затушил пару свечей. – Выстроен он из красного кирпича итальянским мастером. Если вы, милая Ядвига, когда-нибудь бывали в Милане или Вероне, то…
– Я бывала в Милане, – тихо заметила гостья. – Когда еще был жив батюшка, мы ездили паломниками в Рим.
– Ах, вы католичка?
– Это вас смущает?
– Ничуть! Для меня все равны. Все мои подданные…
– Расскажите еще! – порывистым движением Ядвига схватила короля за руку. – Пожалуйста. Мне так интересно все.
В голубых глазах отразились горящие свечи. Облизал пухлые губки розовый язычок.
– В Кремле совсем недавно выстроен чудесной красоты собор – Василия Блаженного, он такой… Еще вина?
– Да-да, пожалуй. Ах, какое терпкое…
Пододвинув стул, Арцыбашев уселся совсем рядом с гостьей и снова наполнил бокалы:
– Знаете, в Московии есть чудесный обычай, перенятый, кстати, от немцев – пить на брудершафт. Знаете, это когда еще недостаточно знакомые между собой люди желают стать поближе… пьют и целуют друг друга в губы. Позвольте, я вам покажу, как…
– О, да… да… да…
Губы галантного хозяина и гостьи слились в долгом затяжном поцелуе, оказавшемся вовсе не таким невинным, как можно было бы заключить, исходя из религиозных убеждений Ядвиги фон Оффенбах.
– Ах, ваше величество… – переведя дух, девушка похлопала ресницами и томно обмахнулась ладонью. – У вас здесь так жарко…
– Велю открыть окно.
– Нет-нет. Я люблю тепло. Лучше ослабьте шнуровку на моем платье… вот здесь, сзади…
Встав, Ядвига повернулась спиной. Леонид подошел ближе и, сглотнув слюну, потянул за ленты, поддавшиеся неожиданно легко и быстро, так что обнажилась спина и плечи. На левом плечике дамы виднелась небольшая коричневая родинка… Магнус не удержался и накрыл ее губами… а затем стал покрывать поцелуями нежную девичью шейку. Ядвига не говорила больше ничего. Лишь томно дышала. Погладив девушку по спине, молодой человек запустил руку под платье, ощутив шелковистый теплый животик… и тугую грудь с крупными твердеющими сосками… Еще миг, и платье скользнуло на пол. Обнаженная гостья повернулась и с лукавым взором протянула руки:
– Обними же меня, мой король…
Уговаривать Арцыбашева было не надо! Обняв девушку, он принялся целовать ее со всей страстью, гладить стройные бедра, живот, грудь… А потом, подняв красавицу на руки, отнес на ложе…
– Ах, мой милый король, – отдыхая от любовных ласк, Ядвига перевернулась на животик. – Как это было чудесно. Нет, в самом деле…
– Ты красивая…
– Может быть…
– Никаких «может быть»! Красивая. Очень! Это я тебе говорю – твой король.
– Ваше величество! Вы обещали мне показать какие-то диковины. Помните?
– Диковины? Что ж, обещал – покажу… Чуть позже… А сейчас… иди-ка сюда, милая Ядвига, иди…
И снова томные вздохи и сплетенные тела, и уносящийся к небу любовный пыл, такой, без какого просто нет жизни.
– Какая твердая у тебя грудь! Вот я ее сейчас поцелую…
– Ах, мой король… Ах…
Они миловались почти до утра, и лишь потом Арцыбашев все же показал любвеобильной гостье «диковины» – наручные часы, блокнот, зажигалку… Пистолетом же – тем самым ТТ – однако не похвастал, хватило благоразумия.
– Какие интересные вещицы! – свистящим шепотом восторгалась Ядвига.
Леонид спрятал усмешку – эта раскрепощенная девчонка казалась ему сейчас куда интересней!
– Я вот что хотела сказать… У меня здесь, на Эзеле, родовая мыза… старая уже, заброшенная, там никто не живет. Так вот – там кое-что подобное было! Я помню, видела в детстве вот это… – она указала на зажигалку. – И вот такие же странные маленькие часы… и там еще много было всего.
– Что ж вы не забрали все при переезде? – насторожился Магнус.
Вдовушка улыбнулась:
– Да кому нужен старый бесполезный хлам! Часы ведь давно уже не шли…
– А что там еще было?
– Я ж говорю – много чего…
– И вот такое?
Выдвинув ящик комода, Арцыбашев достал оттуда ТТ.
– Ой, что это? – распахнула глаза гостья.
– Так. Одна вещь. Так была подобная?
– Точно – была! Такая же штука… почти… Кстати, мы можем прогуляться на мызу и посмотреть. Это вовсе не далеко, ваше величество. Совсем, совсем недалеко…
Неизвестно еще, что привлекло Лёню больше – возможные артефакты или голубые глазки рыцарской вдовицы, однако на мызу он отправился уже на следующий день, сразу после полудня, как и условились любовники.
Романтические отношения продолжались, и даже сама природа способствовала этому! Еще с утра по всему побережью клубился густой серый туман, а вот к полудню погода наладилась: выглянуло яркое солнышко, прогнав и туман, и облака.
Когда король садился в седло, над его головой синело небо, чистое и непорочно-прозрачное, как душа младенца. Сильно пахло водорослями. Проносясь над волнами, резко кричали чайки. Пробившаяся на опушке леса трава вошла в такую буйную силу, что в этих зарослях можно было и заблудиться. Впрочем, молодой человек вовсе не плутал: Ядвига описала путь к мызе во всех подробностях. Сначала по восточной дороге, потом вдоль моря, меж камышами, миновать маяк, а у старого пирса резко свернуть направо – там как раз будет тропа… Должны была быть. Ну, да вот же она! Вот эта, с мать-и-мачехой и крапивой. Да-а-а, вот это крапивища вымахала – такую б на борщ!
Его величество отправился на верховую прогулку один, как всегда и делал. Далеко не ездил, да и не долго – минут двадцать, от силы полчаса. Знал, конечно, что науськанные верным Альфонсом стражники все равно следят за ним – то совсем незаметно, а чаще так, более-менее старясь не попадаться монарху на глаза. Что ж, охранять – это их дело.
Шустрый белый жеребец по кличке Цезарь мелкой рысью нес своего царственного седока к густолесью, что тянулось далеко-далеко в глубь острова. Светло-желтые липы и молодые дубки перемежались зарослями ольхи и осины, кое-где зеленели ели, а вдоль болот пышно расцвел вереск.
Выехав на опушку, Магнус придержал корня, поискал глазами старый колодец. Нашел, спешился и, привязав коня к росшей неподалеку рябине, деловито зашагал к видневшейся за деревьями хижине. Небольшой бревенчатый домик с провалившейся крышей – это было все, что осталось от некогда богатой орденской мызы, центра земельных владений, пусть не очень больших, но и не особенно маленьких. Из приоткрытой двери строения явственно пахнуло дымком. Молодой человек напрягся, положил руку на эфес шпаги…
– Ах, мой король! – выглянув на улицу, Ядвига улыбнулась и радостно всплеснула в ладоши. – Как славно, что вы не припозднились.
– Я всегда прихожу вовремя, – величественно кивнув, король со всей галантностью поцеловал даме ручку. После чего проследовал в хижину, где уже был накрыт стол. Кусок жареной рыбы, крынка с молоком, творог, яйца, кувшинчик с чем-то хмельным – все скромненько и просто, истинно по-деревенски. Да и Ядвига фон Оффенбах выглядела нынче как обычная деревенская девушка – черная, без всяких кринолинов, юбка, белая вышитая рубашечка, черный, с жемчужными цветками жилетик.
– Ваше величество не откажется выпить немного пива? На соседнем хуторе как раз вчера варили. Я налью…
Отвернувшись, девушка склонилась над столом, выпятив аппетитные ягодицы, такие пухленькие и крепкие, что руки монарха скользнули к ним, словно сама собой…
– Ах, ваше величество, – обернувшись, красотка ничуть не смутилась. – Вы такой шутник… Вот ваше пиво, присаживайтесь…
– Угу, – усевшись на лавку, молодой человек притянул девчонку к себе. – Ах, миленькая… чего же мы ждем?
И правда, чего было ждать-то? Ведь все, что нужно, было уже сказано – и не только сказано, но и сделано – вчера. Точнее даже – сегодняшней ночью, чуть ближе к утру.
Глотнув пивка из большой глиняной кружки, Ядвига уселась к Магнусу на колени, обняла. Король протянул руку, погладил девчонку по талии, затем, сунув ладонь в вырез платья, поласкал теплую и упругую грудь…
Полетела на лавку жилетка… затем юбка… рубашка тоже отправилась туда же – и обнаженная юная нимфа со всей страстью отдалась всепоглощающему богу любви. Какое у нее было великолепное тело! Белое, женственно-нежное, с большой грудью и пухлыми ягодицами, с ямочками у самого копчика, с шелковистой и теплою кожей, и лоном, подобным бутону едва распустившейся розы!
Леонид просто тонул, полностью отдаваясь вновь нахлынувшей страсти, тонул, проваливался в омут голубых глаз, так что уже не надеялся выплыть… Тела обоих сплелись, окутанные жаркою негой, слышалось лишь тяжелое дыханье… и стоны…
А потом Ядвига, подпрыгнув, бросилась бежать! Далеко, впрочем, не убежала – встала у белоствольных березок, с ветвями, тронутыми молодой нежной листвой, оглянулась – а ну-ка, поймай!
– А вот поймаю!
Арцыбашев расставил руки, пошел… побежал. Понесся, словно бы полетел, по широкой лесной тропе… над тропой, над усыпанным медвяными росами лугом… Девушка то приближалась, то отдалялась вновь – такая желанная, такая доступная… и недосягаемая разом! Пухлые губы, голубые глаза… серое платье инфанты. Нет! Простая деревенская юбка, жилет… а вот уже на девушке синели джинсы… нет, короткие джинсовые шортики… Но, позвольте, откуда здесь… Впрочем, а какая разница-то? Коли уж так все сложилось, так все пошло… Здорово! Нет, в самом деле – здорово.
– Милая, не убегай! А вот я тебя все равно поймаю. Вот сейчас… Сейчас, сейчас, сейчас…
– Что он там шепчет? – высокий и плечистый мужчина с холодным лицом убийцы, одетый в темно-серый камзол, поправил висевший на поясе кинжал и неприязненно покосился на валявшегося на полу короля. Его величество лежал на спине, раскинув в сторону руки… Лежал с закрытыми глазами и улыбался!
– Да что он там говорит? Хельга, ты знаешь русский?
– Нет, гере Иохансон.
Высокий неожиданно рассвирепел:
– Тихо ты, дура! Сколько раз тебя учить – не произноси вслух мое имя… отвечай только по существу дела.
– Я и отвечаю, – в голубых глазах отразилась странная смесь самых противоречивых чувств: страха, ненависти… и надежды, точнее сказать – алчности. – Ничего он такого не говорит – просто бредит.
– Надеюсь, ты не перебрала со снотворным?
– Не знаю, гере… Сделала, как вы велели. Теперь хорошо бы обещанные талеры получить!
Оба – незнакомец и девушка, не так давно называвшая себя Ядвигой фон Оффенбах – говорили по-шведски, на том его наречии, что в ходу на берегах озера Меларен. Собственно, там же и расположен Стокгольм, на южном берегу озера, связанного бурной протокою с морем.
– Получишь ты свои талеры, не сомневайся, – пристально всматриваясь в лицо спящего монарха, мужчина покачал головой. – Нет, это не принц. Точно не принц! Значит, Гамнибусу Фохту отнюдь не показалось, все так и есть. Самозванец! Ах, тцар Иван! Какую гнилую игру ты затеял…
– Что вы говорите, гере? – накинув на плечи плащ, подала голос девушка.
– Говорю, что славный король Юхан будет нам очень благодарен, моя любезная Хельга. Да-да, очень.
Хельга неожиданно скривилась:
– Толку мне от его благодарностей. Лишь бы талеры дал!
– Экая ты… Никогда не говори так о нашем короле! Поняла?
– Да поняла я. А талеры где?
– Получишь ты свои талеры! Но вначале… Отвлеки стражу!
– Вы что, их до сих пор не…
– Думаю, что не всех, – гере Иохансон прищурился, тонкие губы его искривились в циничной улыбке. – Но ты их отыщешь, я в этом нисколько не сомневаюсь. Пусть выйдут на тебя, словно летящие мотыльки на огонь. А уж дальше – дело моих людей.
– Вот всегда так! – фыркнула девушка. – Ничего-то без меня не можете.
Яак и Торн, двое парней из личной королевской стражи, расположились невдалеке от хижины, куда не так давно вошел его величество король Магнус, и спокойно ждали. Оба надежно укрылись в кустах, ибо никак не должны были показываться на глаза монарху, исполняя тайную стражу. Ну, кому понравится, когда за тобой постоянно смотрят несколько пар внимательных, примечающих любую мелочь, глаз? Тем более в таком пикантном случае. Король нынче отправился на свидание с некой сельской красоткой, которую охранники уже имели удовольствие лицезреть в дверях хижины, а лучше сказать – на старой мызе. Действительно, красивая девушка… даже издалека.
– Может быть, нам стоит подойти ближе? – прислушиваясь, предложил Яак. Коренастый, с широченными плечищами и круглой головой, он представлял собой тот самый тип трудолюбивого крестянина-эста, возможно даже язычника, который так и не смогли уничтожить рыцари-крестоносцы за все время своего владычества.
Торн – полная противоположность своему напарнику: юркий, подвижный, темноволосый, непонятно какого народа, то ли лифляндец, то ли земгал, то ли еще кто-то – в общем, смесь. Торн был похитрее, поживее и куда как падок на женский пол. Королю он сейчас искренне завидовал и подходить ближе к хижине наотрез отказался – зачем мешать человеку? Тем более – венценосному?
– Вот, помнится, была у меня как-то в Нарве девчонка… Ох, Яак, скажу я тебе… – Торн лениво потянулся и вдруг застыл, словно пораженный молнией.
Перехватив взгляд сотоварища, Яак крякнул:
– Одна-ако!
Круглое лицо его сделалось удивленным и слегка напряглось, правая рука привычно потянулась к висевшему на поясе кинжалу. Что и говорить – было чему удивляться! На тропинке, что вела к неширокому ручью, журчавшему в полсотне шагов от мызы, вдруг появилась та самая красотка. Плотненькая, аппетитная, с распущенными по плечам локонами… в одной только рубашке, едва доходящей до колен. Да и то время от времени девушка поднимала подол, перепрыгивая с кочки на кочку. А бедра у нее были… ухх!
Именно так и ухнул Торн, тут же предложивший напарнику немедленно проследить за девой.
– Так мы за его величеством должны следить, а не за девками, – резонно возразил тот. – Я б хижину незаметно проверил – как там наш король?
– Уснул, поди, – Торн хмыкнул и тряхнул головой. – А за девкой проследить надо – куда это она так быстро пошла? Может, украла что… или, не дай бог, чего похуже?
– Тогда над о – в хижину! – сообразив, дернулся Яак.
– Правильно, друг! Ты в хижину, а я – за ней. Если что, дай знак.
– И ты.
Парни разошлись, как и договорились. Круглоголовый Яак неспешно подобрался к мызе и, не обнаружив снаружи ничего подозрительного, осторожно заглянул в хижину. Под тяжелым телом его треснула прогнившая половица… Парень шепотом выругался. Сделал еще пару шагов и, заглянув в комнату, увидел спящего на лавке Магнуса. Увидел, облегченно перевел дух и неслышно попятился обратно…
Узкое лезвие кинжала вошло ему в сердце так мягко и быстро, что несчастный почти ничего не почувствовал, ничего не успел ощутить. Вот только что шел, прислушивался, принюхивался и вдруг – бумм! – и все пропало. Не стало ни хижины, ни видневшихся в окне деревьев, ни пения лесных птиц. Лишь чернота, нега… небытие…
– Тяжелый, черт, – уложив тело на пол, швед вытер клинок об одежду убитого. – Надеюсь, с остальными выйдет так же легко. Да уж Хельга не оплошает, не должна бы.
А Хельга в это время уже подошла к ручью, наклонилась, задирая подол… затем обернулась – скрывавшийся за кустами Торн поспешно присел – и, быстро стянув через голову рубашку, принялась плескаться в ручье. Даже взвизгнула – еще бы, водичка-то была студеная, чай, не лето.
Ухмыльнувшись, Торн снова выпрямился, отодвинул рукою ветку.
– Эй, парень! – обернувшись, нагая нимфа вдруг позвала по-немецки. – У меня, кажется, свело ногу. Помоги!
К кому она обращалась? Как смогла заметить? Ну, раз звала…
– Сейчас помогу, конечно… Ох-х…
Тяжелая арбалетная стрела – болт – пронзила стражнику горло. Хрипя и захлебываясь кровью, бедолага упал в ручей…
Поглядев на него, Хельга проворно натянула рубашку и, глянув на вышедших из леса людей, ухмыльнулась:
– Что, больше нет никого?
– Появились бы – мы б увидели, – арбалетчик закинул свое оружие на плечо и довольно осклабился. – А ты красотка! Правду тебе говорю.
Заскорузлая рука его скользнула к бедру девушки, задрала подол…
– Не про твою честь, – оттолкнув парня, холодно заметила Хельга. – Давайте, поторапливайтесь, корабль не будет долго ждать. Да и ливонцы скоро очухаются.
* * *
Арцыбашев пришел в себя в каком-то крохотном помещении. В одной сорочке и узких штанах, он лежал на узком ложе. Сильно болела голова, так что казалось, вокруг качаются стены! Дощатые, безо всяких украшений… они и в самом деле качались! Снаружи, за слюдяным окном, что-то шумело…
Взяв волю в кулак, Леонид поднялся на ноги и, едва не упав, подошел к окну. Море! За окном синело море!
Корабль! Вот, значит, как. Он – на корабле… Но черт побери – как?! Как такое могло случиться?
Ядвига!!! Заброшенная мыза… пиво… И сон! Крепкий глубокий сон. И что? Ядвига – предательница? А похоже, так. Именно так. Предательница, шведская – или польская – шпионка. А он, Магнус – дурак. Опять – на те же самые грабли! С другой стороны, вообще без женщин, без любовных интрижек тяжело жить, нерадостно как-то.
Дверь в каюте конечно же оказалась запертой снаружи. Правда, не прошло и двадцати минут, как в каморку заглянули двое плечистых матросов – принесли в миске еду, какую-то мерзкую с виду кашу. Молча пришли. Молча поставили миску на стол. И так же молча удалились, никак не реагируя на все попытки пленника завязать разговор. Да и что толку с ними разговаривать – пешки! А вот с хозяином корабля пообщаться бы стоило… только он что-то не слишком торопился развлечь доброй беседой высокого гостя.
Съев все-таки кашу – голод не тетка! – Арцыбашев снова улегся на узкое ложе и задумался. Пока ясно было одно – его похитили. И скорее всего, шведы; всем остальным сильным мира сего сомнительный ливонский монарх без надобности. Разве что литовцам… Нет! Все же шведы. На Балтике их флот – лучший. Дания вышла из войны, а Ганза давно уже не представляла такой грозной силы, как еще лет сто назад. На мировую арену выступали сильные централизованные государства, и торговому союзу северонемецких городов там было ловить нечего. Откровенный пережиток феодального прошлого… как и недавно распавшийся Ливонский орден.
Похитили, да… Но зачем? Что будут делать шведы с королем Ливонии? За легитимного властелина они Магнуса никогда и не признавали, а потому никаких переговоров вести не будут. Просто повесят? Вот прямо так вздернут на мачте, как обычного пирата.
Молодой человек поежился – столь злая судьба его вовсе не прельщала. Или все же не повесят? То есть – не сразу, ну, зачем-то его везут в Стокгольм… или не в Стокгольм, а куда-то. Везут. Однако куда бы ни везли, несомненно одно – ничего хорошего там Арцыбашева не ожидает.
Снаружи – а дверь располагавшейся в кормовой надстройке каюты, похоже, выходила на палубу – вдруг послышались чьи-то шаги и голоса. Кто-то остановился у двери. Скрипнул засов. В каюту вошли двое.
Арцыбашев тут же уселся на ложе, с любопытством разглядывая посетителей. Один – одетый в синий, с золочеными пуговицами камзол плечистый детина с угрюмой физиономией висельника пленнику сразу же не понравился. Впрочем, и второй, вислоносый с тараканьими усиками, тоже не вызывал особенных симпатий. Он и начал разговор, произнеся несколько фраз на совершенно незнакомом Лёне языке. Одно было ясно – язык явно североевропейский: шведский, норвежский или датский. Скорее всего, шведский…
Не добившись ответа, вислоносый скрестил руки на груди и сделал два шага назад, уступая место своему угрюмому спутнику.
– Вы – тот, кто именует себя королем Магнусом Ливонским? – глядя на пленника холодными оловянными глазами, по-немецки спросил здоровяк. Холеное лицо его дышало надменностью и презрением, тонкие губы кривились в недоброй улыбке, на портупее тускло поблескивала шпага в потертых кожаных ножнах.
– Я – легитимный король Ливонии! – поднявшись на ноги, Арцыбашев нахально ухмыльнулся. – А вот кто вы такие, господа? И зачем…
– Я – поданный шведской короны, – с неожиданною охотою пояснил плечистый. – Зовут меня Герд Йохансен… впрочем, имя мое вам ничего не скажет. А вот этот человек, – швед кивнул на вислоносого, – датский купец Гамнибус Фохт… Что-то вы совсем не хотите поговорить с ним на родном языке, ваше величество!
Слова «ваше величество» герр Иохансон произнес таким презрительно-уничижительным тоном, что тут только тупой бы не догадался – почему. Понял и Леонид – самозванство его раскрыто, и везут его, скорее всего, в Данию, к родному братцу – королю Фредерику. Висельник-швед, конечно, туда не сунется, а вот «датский купец» – иное дело. Если он и вправду – купец. Хотя какая разница? Он датчанин – это ясно, и очень может быть, даже был знаком с истинным принцем Магнусом.
Итак – в Данию… к «брату»… если так, то дело плохо – можно себе представить, какой разразится скандал! Король Фредерик (один из немногих, кто поддерживал царя Ивана), несомненно, направит в Московию ноту и обязательно поинтересуется, где же его родной брат. Истинный брат, а не этот наглый самозванец… Правда, к тому времени Арцыбашев, скорее всего, уже умрет под пытками.
Да-а-а… и что же, однако, делать? А что делать? Бежать! Иного пути нет! Вернуться на родной трон, а там пущай клевещут! Самозванец, не самозванец – поди докажи!
– Не понимаю, что вы от меня хотите? – пожав плечами, холодно поинтересовался Магнус.
Йохансен неожиданно рассмеялся:
– Мы – ничего! А вот у доброго короля Фредерика, вероятно, появятся к вам вопросы. – Хмыкнув, швед кивнул купцу: – Идемте, гере Фохт, нечего тут время терять.
– Эй, эй, постойте! – запоздало забеспокоился Леонид. – Может, мы смогли бы договориться…
– Поздно! – верзила обернулся в дверях. – Ставки уже сделаны, любезнейший господин не знаю, кто. В датском королевстве вешали и за менее скандальные дела. А еще вам предстоит познакомиться с королевским палачом… И уже очень-очень скоро.
– Послушайте…
– Прощайте, хм… король. И не надо стучать в дверь… или биться головой о стену. Это лишнее – вас просто свяжут, и все.
Дверь закрылась. Скользнул на свое место засов. В узкое оконце было хорошо видно, как по синему небу медленно плыли белые кучерявые облака.
Взяли его на Эзеле, – нервно прохаживаясь из угла в угол, рассуждал сам с собой Леонид. От Эзеля до Копенгагена – примерно трое суток, и это еще смотря какой ветер. Хорошая новость – у него есть как минимум три дня! Целых три дня. И за это время нужно что-то придумать. Спасание утопающих – дело рук самих утопающих, так ведь в народе говорят!
И для начала хорошо было бы получить хоть какую-то информацию о корабле и его команде. Да, приносящие обед слуги с пленником не разговаривают, да и вообще похитители держат его взаперти, даже в гальюн не выводят – ночной горшок поставили, и все дела.
Да, с пленным не разговаривают. Но ведь у него есть уши и тонкий артистический слух. А переборки на судне не столь уж и толстые – все довольно хорошо слышно. Вот послышались чьи-то торопливые шаги. Кто-то на кого-то заорал – верно, боцман. Орал на незнакомом языке, скорее всего по-шведски… А вот, судя по всему, пробежали матросики. Перебросились фразой на северонемецком. Ну да, матросы-то, скорее всего – немцы. По крайней мере значительная их часть.
Припав ухом к двери, Леонид жадно ловил хоть какие-то фразы и уже к вечеру имел кое-какое представление о своем узилище. Именовался корабль – «Святой Стефан», и шел он под флагом славного ганзейского города Любека, курсом в Штральзунд, а затем – в Копенгаген. Вез кожи, воск, пеньку.
Подобных кораблей – «добрых коггов» – в караване было несколько, и еще имелось два небольших судна для охраны, нанятые в Ростокском порту. Многие матросы откровенно жалели, что не нанялись на воинские корабли, называя владельца «Святого Петра» старой сволочью и гнусным скрягой.
Полученная информация произвела на пленника самое благоприятное впечатление. Значит, специально за ним корабль похитители не высылали, воспользовались попутным караваном… хозяевам коего наверняка не было до фальшивого Магнуса совершенно никакого дела. Вряд ли моряки со «Святого Стефана» так уж пристально следили бы за узником… Но какая-то, выставленная шведом, охрана, несомненно, имелась. Те молчаливые парни, что приносили еду? Ну да, а кто ж еще-то?
После полудня матросы, судя по доносящимся с палубы звукам и граду ругательств, занимались генеральной уборкой – драили палубу, что-то подкрашивали, строгали – и так до самого вечера. Пользуясь суматохой, Арцыбашев малость вздремнул – все равно ничего толком не слышно.
Выспавшись, с аппетитом перекусил принесенной чечевичной похлебкой и вновь занял место у двери, возлагая особенные надежды на ночь. И не просчитался, справедливо предположив, что вахтенные матросы, опасаясь плетки боцмана или корабельного палача – профоса, вряд ли осмелятся откровенно спать, а скорее всего, будут коротать вахту в разговорах. Так и случилось.
Вахтенные долго перекрикивались, потом все затихло, и через некоторое время узник услышал приглушенные голоса. Корабль, скорее всего, остановился на ночь, бросив якорь на рейде какой-нибудь спокойной бухты. Ночью, да еще на воде, разговоры были слышны очень даже неплохо, тем более что невидимые собеседники расположились по тому же самому борту, где находилась и каморка похищенного фальшивого короля.
Говорили, судя по голосам, двое – молодой и пожилой. Молодой – скорее всего юнга, ибо голосок-то был еще ломающийся, детский – уважительно называл собеседника «дядюшка Ганс», а сам откликался на имя Томас. Сначала собеседники обсуждали боцмана – злобного зверюгу, по мнению юнги, а потом перешли к самому интересному: к тайной особе!
– И кого же мы, интересно, везем в той каюте? А, дядюшка Ганс? – негромко спросил Томас.
В ответ послышалось недовольное бурчание:
– Не нашего это ума дело, парень. Везем – и везем.
– А другие пассажиры, похоже, шведы. Они того, что в каюте, взаперти держат.
Снова ворчание. Плевок.
– Ну, шведы и шведы. Тебе что с того?
– Да ничего… – Арцыбашев ясно представил, как мальчишка пожал плечами. – Просто как-то забавно выходит. Мы идем в Данию, туда же шведы кого-то под конвоем везут. А ведь датчане и шведы – враги, воюют!
– Уже не враги. Помирились.
– Все равно, – упрямо возразил юнга. – Совсем недавно ведь воевали, да.
Вздох. Короткое насупленное молчание. А потом – явно неодобрительный тон:
– Вот никак не возьму в толк – чего тебе надо, Томас?
– Хочу уйти с этого корабля, – в срывающемся голосе паренька зазвучала нешуточная обида.
– В Копенгаген придем – и уйдешь. У тебя договор на сколько?
– До ноября… Но я не хочу до ноября, дядюшка! Этот боцман… сам знаешь, свет не видывал еще такого придирчивого и злобного черта! Да-да, истинный дьявол. Вчера так отделал меня плеткой – до сих пор вся спина огнем горит! И, главное, ведь ни за что… просто злость сорвал, свинья рыжая. Отыгрался!
– Ты еще молодой, Томас. Чтоб стать настоящим моряком – терпи. А боцман… да разве это придирки? Вот в наше время…
Где-то наверху, с кормовой надстройки, вдруг донесся негромкий свист, явно условный. Сначала тихо и четко, три раза: фью-фью-фью. Потом – словно бы соловьиная трель, и снова – фью-фью-фью…
– О! – в голосе юнги скользнула радость. – Это Франц! Говорил же, у него тоже сегодня вахта – подменяет заболевшего Рогира. Эй, Франц! Мы здесь, спускайся…
– Я вот вам покажу! Вместо того чтоб зорко нести вахту, они точат лясы, ублюдки! – произнесенная с нешуточной злостью тирада разнесла тишину на куски. – Тысяча чертей вам в глотку! Десять тысяч чертей! Дьявол вас раздери… Вот я вам задам, бездельники! Вот я вам задам!
Боцман! Ну, конечно же… Снаружи явственно донеслись жалобные крики юнги. Похоже, малого избивали плетью.
– Останешься нести вахту до утра, понял, паршивец? Я спрашиваю – понял?
– Понял. Все понял, господин боцман. Останусь нести вахту до утра. Только прошу, не бейте меня, пожалуйста, больше! Не бейте. Не…
Снова звук плети. Стон. И торжествующий хохот боцмана.
Минут через пять все стихло. И эта мертвая тишина стояла почти полночи, так что Арцыбашев даже задремал. И проснулся от килевой качки – налетевший с моря ветер нагнал волну. Что-то скрипело – доски или старые бимсы, и вроде бы еще не начинало светать… нет, не начинало.
Глянув в оконце, узник с минуту прислушивался, а потом тихонько засвистел. Так, как запомнил – три раза отдельно, потом – соловьиная трель, потом снова три раза. Просто так рассвистелся, решил попробовать, что из этого выйдет…
Вышло неплохо! На палубе послышались торопливые шаги, раздался ломкий голос юнги:
– Франц? Ты где? Тебя тоже оставили?
– Ты один, Томас? – припав ртом к щели в дверях, быстро спросил Леонид.
– Один, увы… все остальные уже спят, а я… Ой! А кто это?
– Мое имя тебе ничего не скажет, – самозваный король отвечал, как давеча швед – пафосно, но справедливо. – Скажу лишь, что я – весьма влиятельный и обеспеченный человек. А ты, я вижу, не очень-то доволен своей службой?
– С чего это вы взяли… Я сейчас позову всю вахту! Доложу…
Голос парнишки звучал как-то не очень решительно, и узник продолжал вкрадчиво и весьма рассудительно, стараясь не спугнуть юнгу – наверное, свою последнюю надежду:
– Пожалуйста, если хочешь – зови. Эко дело. Подумаешь! Я просто хотел тебе кое-что предложить.
– Знаю. Деньги за то, чтоб я незаметно отпер засов в первом же порту!
– А ты неглупый парень! Все так… почти так. Правда, речь идет не о деньгах.
– Не о деньгах?
– А о весьма достойной службе, довольно денежной, но и трудной, а иногда и просто опасной. Право, не знаю, выдержишь ли ты?
Подросток раздумывал секунд десять, а потом все же спросил:
– Что за служба? Просто интересно.
– Очень достойная. Тебя никто не будет бить, хотя и требовать будут многое… Или это старое корыто и сиволапый громила боцман тебе так дороги? А-а-а, понимаю, ты просто боишься! Опасаешься будущих трудностей. Уж конечно, что же хорошего в том, чтобы самому отвечать за себя и свои поступки. Право, уж лучше боцман!
– Я не боюсь! Я… я готов!
– Тсс! Тихо! Кроме Копенгагена, мы еще куда-то заходим?
– Штральзунд.
– Хорошо. Пусть будет Штральзунд. Ты знаешь, что делать. Что замолк? Думаешь, я хочу тебя кинуть?
– Кинуть? – рассеянно переспросил парнишка. – За борт?
– В смысле обмануть, – Арцыбашев досадливо поморщился. – Я б тоже на твоем месте думал точно так. Однако что тебе терять-то? Подзатыльники боцмана? Сколько тебе здесь платят?
– Кормят только, – со вздохом протянул Томас. – И – подзатыльник, да. А еще плетка…
– Тогда считай, договорились, – Леонид едва слышно хохотнул. – Договорились ведь? Ну, не слышу ответа. Что-то не так?
– Вообще-то я хотел стать моряком. Видите ли, я сирота, и обо мне совершенно некому позаботиться… А здесь все ж не умрешь с голоду… и лет через семь можно выбиться в матросы…
– И точно так же ловить подзатыльники! – в тон парню продолжил король. – Томас, ты что-нибудь слышал о некоем Генрихе Ротенберге из Нарвы? Говорят, он известный негоциант…
– Генрих Ротенберг из Нарвы… – шепот парнишки прозвучал затухающим эхом. – Это не у него целая флотилия торговых судов?
– У него самого, – охотно подтвердил молодой человек. – И еще одно имечко назову – Карстен Роде!
– Карстен Роде!!! Разбойник!
– Сам ты разбойник, – Арцыбашев даже несколько обиделся за своего доброго знакомца. – Впрочем, как хочешь, я тебя не неволю. Не хочешь – сиди себе здесь, счастливой матросской судьбы дожидайся, а хочешь – выбирай. Или в торговый флот к Ротенбергу… или – к Карстену Роде! Ну? Что замолк-то?
– Так и знал, что вы пират, господин! – выдохнул парнишка.
– Хм… пират. Подымай выше! – Леонид глянул в оконце – кажется, уже начинало светать, и нужно было поскорее заканчивать опасную беседу. Опасную в первую очередь для юнги, самому узнику вряд ли уже могло навредить хоть что-то. – Надоело мне тебя уговаривать. Не хочешь – как хочешь. Наше дело предложить, ваше дело отказаться.
– Эй, бездельник!!! Ты что здесь околачиваешься, свинья? Небось, задумал что-нибудь украсть у господ пассажиров? – громкий голос боцмана весьма кстати оживил тему. – А ну, иди сюда, чучело! А ну!
– Я согласен… – прошептал подросток и, обреченно вздохнув, поднялся на корму – к ожидавшему его боцману. Снова послышались крики…
А дальше что-то случилось. Что-то произошло – вот буквально только что, сейчас, утром – внезапно. Запела труба, забегали по палубе матросы, полезли на ванты поднимать паруса. Загрохотала цепь – судно поспешно снималось с якоря. Вот повернули. Уловили ветер… Что-то глухо рявкнуло. Пушка!!! И не здесь – где-то вдалеке. Просвистев в воздухе, ухнуло в море ядро, за ним другое…
Арцыбашев присвистнул. Похоже, на торговый караван кто-то напал! Быть может, тот же Карстен Роде – запросто. «Святой Стефан» быстро пошел по ветру, судя по всему направляясь к берегу в ближайшую укрепленную гавань.
Фальшивый монарх довольно потер руки. Его неприятная встреча с королем Фредериком отдалялась на довольно-таки неопределенную перспективу.
Увы, в оконце видно было одно лишь небо. А потом – целый лес корабельных мачт! «Святой Стефан» явно вошел в какой-то крупный порт, укрылся от опасности и теперь швартовался к пирсу.
На палубе стоял веселый гомон – как видно, сей порт – и город – был хорошо знаком каждому.
– Вы напрасно радуетесь, господа, – хлестко оборвал кто-то. – Рига нынче не вольный ливонский город, а протекция польского короля Сигизмунда-Августа!
– Надеюсь, он не сделал ее католической?
– Не успел!
– Да и Рига недолго под поляками будет!
– Как знать, господа, как знать. У русских есть поговорка – «из огня да в пламя», как-то так звучит. Точно под наши приключения! От пиратов ушли, но попали в Ригу. Можно сказать – к полякам! А с ними нужно быть очень осторожными, любезные мои господа.
Рига! Волнуясь, пленник покусал губы. Отсюда до его королевства – один шаг! Значит, вот где немцы решили укрыться… Ну, правильно – в Риге испокон веков заправляли немецкие купцы. Ганзейский город, можно сказать – родной. Пусть даже под протекцией Речи Посполитой. Под так называемой протекцией – вряд ли престарелый Сигизмунд-Август слишком настырно лез в рижские дела. Наверняка довольствовался данью.
На палубе вновь послышался гомон, шум – судя по всему, народ собирался на берег. Пусть и польская нынче Рига, а все ж знакома многим, у многих наверняка имелись здесь любимые кабачки и прочие увеселительные заведения, расположенные на берегу Даугавы и близ Ратушной площади.
Судя по небу и солнышку, было уже где-то часа три-четыре пополудни. Арцыбашев то прислушивался, то, нервно щурясь, заваливался на ложе – ждал. Ежели юнга не испугается, ежели соблазнится заманчивым предложением, то… То все сладится! Выпустить узника мальчишке удобнее, когда на судне почти никого не останется – ясное дело. Лишь вахта…
Ого! Вот совсем рядом, на корме, послышалась ругань:
– Тысяча чертей вам в глотки! Иоаким, Вендес – на вахте. Юнга тоже с вами. И пусть этот бездельник как следует отдраит трап! Иначе к чистоте его приучит моя плетка.
Леонид хмыкнул. Знакомый голос. Боцман. Молодец, ай молодец – и правильно: щеми, щеми юнгу, чтоб у парня ни малейших сомнений не осталось.
Чьи-то шаги загрохотали по кормовой лестнице… спустились по трапу… Кто-то крикнул:
– Эй, Томас, слышал, что боцман велел?
Кто-то невесело рассмеялся…
Затем – тишина: гнетущая, долгая, длящаяся, наверное, около часа. Или куда там час – почти до самого вечера! Почему-то именно так показалось узнику. Арцыбашев уже устал постоянно прислушиваться, мерить шагами каморку. Может, он вообще зря надеялся? Юнга вовсе не должен был выпустить его в Риге, договаривались-то на Штральзунд.
Так вот, нервничая, Леонид и не расслышал вдруг раздавшийся снаружи шорох, лязг. Дверь резко распахнулась, и ломкий подростковый голос выдохнул:
– Пошли.
Что и говорить, пленника не нужно было долго упрашивать! Впереди, в коротких матросских штанах и черной, накинутой поверх серой сорочки жилетке, пробирался юнга. Темно-рыжие космы его выбивались из-под черной замызганной шляпы, башмаки парень предусмотрительно нес в руках. Вообще паренек показался Лёне довольно забавным: круглое лицо, забавные веснушки, густо рассыпанные вокруг задорно вздернутого носа, светло-синие испуганные глаза.
Иногда оглядываясь, Томас что-то говорил громким свистящим шепотом, а чаще – указывал жестами: сейчас стой, теперь пересидим… все – можно идти.
Арцыбашев выполнял все беспрекословно, не забывая внимательно осматриваться вокруг. «Святой Стефан» оказался большим четырехмачтовым коггом с массивными надстройками и четырьмя большими пушками, установленными прямо на палубе. С расположенного на носу корабля камбуза пахло какими-то вкусностями – то ли чечевичной похлебкой, то ли жареной рыбой. Из печки густо валил дым, слышались чьи-то довольные голоса и раскаты хохота. Похоже, матросы коротали вахту с пользой.
– Ждите! – повернувшись, юнга махнул рукой и, опустив на палубу висевшую на правом плече котомку, подошел к слонявшемуся у трапа вахтенному – нескладному молодому парню с унылым лицом.
– Боцман велел мне все здесь отчистить как следует, – подойдя, грустно улыбнулся Томас.
Вахтенный встрепенулся:
– Боцман? Велел?
– Да-да, он самый. Ты не слыхал, что ли?
– Не… – парень оказался весьма сообразительным. – Значит, пока ты здесь, друг, я смогу пойти на камбуз!
– Ну конечно же можешь.
– Отлично! Ну, ты, если что – зови.
Радостно потерев руки, вахтенный направился прочь, не забыв пообещать юнге лепешку. Или похлебку – Арцыбашев особо не вслушивался, он давно уже присматривался к расставленным возле фальшборта башмакам, щедро начищенным ваксой и выставленным для просушки. Башмаки были самых разнообразных фасонов – с пряжками и шнурками, с каблуками и без – все это узника не интересовало, куда больше занимал размер. У самого-то Лёни башмаков не было – его ведь босиком взяли…
Ага! Вот эти должны подойти. Хорошие башмаки, без каблуков, на шнуровочке – словно кеды. Их и прихватил. На вид вроде бы в самый раз, ну, не малы – точно. А уж если и чуть велики, так не беда – на шнурках удержатся.
Арцыбашев тут же и натянул выбранную пару… Впору! В самый раз. Надел, оглянулся на юнгу: тот уже махал рукой, скорчив отчаянную рожу:
– Скорей, господин. Скорей!
Сбежав по трапу вслед за слугой, Леонид-Магнус очутился на пирсе, у которого покачивалось великое множество самых разных судов, разглядывать которые сейчас не имелось ни времени, ни смысла. Кораблей было много, и под самыми разными фагами, в основном – ганзейскими и польскими. На кормовой мачте «Святого Стефана» тоже развевался массивный стяг Любека. Ну, не шведский же «Тре крунер», шведов поляки, мягко говоря, не жаловали!
Быстро пройдя по набережной, беглецы свернули в город у Рижского замка и, укрывшись за деревьями, немного перевели дух. Над замком развевалось алое знамя с белым польским орлом. Судя по этому флагу, именно там располагался наместник Речи Посполитой, под власть которой отдался город почти сразу после развала Ливонского ордена. Ну, не прожить было самому по себе, «вольным» – обязательно кто-нибудь бы прихватил. Не поляки, так шведы, не шведы – так датчане или русские.
– Господин, – затравленно оглядываясь по сторонам, хлопнул ресницами юнга. – Вы ведь не бросите меня, правда? Я здесь никого не знаю, и… Вы ведь обещали, помните?
– Обещал – выполню! – Леонид покровительственно хлопнул паренька по плечу. – Ты вот только определись, куда сам больше желаешь: к торговцам или к пира… гм… к более активным людишкам.
– Лучше к торговцам, – поправив шляпу, поспешно откликнулся паренек. – Торговля, знаете ли, такое дело – всяко и нищему юнге кусочек перепадет. И, ежели что, не повесят. Меня Томас зовут. Томас Фальк. А как ваше имя, господин?
– Не в меру ты любопытен, Томас Фальк! – хохотнув, Арцыбашев махнул рукой. – Ладно, можешь звать меня «ваше величество». Или просто – господин Лив.
– Ваше величество – ха! – неожиданно рассмеялся юнга. – А вы большой шутник, господин Лив. Думаю, нам надо уже куда-нибудь идти… Ой! Куда же мы в таком виде пойдем? То есть я-то в порядке, а вот вы…
– А что со мной не так? – пожав плечами, Леонид осмотрел собственный наряд и остался вполне доволен. Узкие штаны с широкими разрезными буфами, белая кружевная сорочка, башмаки… В общем-то, и все. Да, еще пояс. В дождь, конечно, не особенно комильфо, но вот сейчас, на солнышке, очень даже комфортно.
– Слишком уж вы подозрительно выглядите, уважаемый господин Лив, – вздохнул Томас. – Осмелюсь сказать – как бродяга.
– Это я-то – как бродяга?! – оскорбился король. – Одна сорочка, между прочим, не меньше талера стоит, да еще штаны…
– В том-то и дело, что одна сорочка, мой господин, – чмокнув губами, юнга покачал головой. – А где камзол, кафтан, шляпа? Шпага, наконец? Да и башмаки ваши… такие только бедняки носят.
– Понял, – быстро сообразил Арцыбашев. – Значит, мой подозрительный вид надобно быстренько привести в соответствие местным традициям. Поменять башмаки, раздобыть камзол, шпагу… или хотя бы кинжал. Так?
– Все так, господин Лив. Только где мы это все раздобудем?
Молодой человек расхохотался и снова хлопнул парнишку по плечу:
– На рынке, дружище Томас, на рынке! Где он здесь есть? На Ратушной площади? У собора?
– На Ратушной. Близ церкви Святого Петра.
– Ну, так идем! И не падай раньше времени духом. Не имей такой привычки, мой юный друг.
– Хотелось бы… не падать, – снова вздохнув, Томас неожиданно улыбнулся. – Вы почему-то кажетесь мне надежным и уверенным в себе человеком, господин Лив.
– Ну, так а как же? На том стоим!
– Только не бросайте меня, пожалуйста, ладно?
– Сказал же, не брошу. Идем! Нет, постой… – отступив назад пару шагов, король-беглец пристально оглядел своего спутника и скептически хмыкнул. – Эй, а ну выше голову, парень! Нечего сутулиться, распрями плечи… вот так. Эх, голову тебе еще помыть… и мне б не мешало, ага.
Рига конца шестнадцатого века одновременно и походила и не походила на тот Старый город, что когда-то знал Леонид. Улочки были похожи, да – только все более скученно, узко. Мало зелени, больше камня, из знаменитых «трех братьев» имелся только один – ступенчатый, самый старый, соседних домов Арцыбашев как-то не признал. Знаменитый Домский собор изменился мало – все такой же основательный, пузатый, только шпиль на колокольне – чуть поменьше прежнего. Хм, прежнего… Того, что в двадцать первом веке. Соборная площадь – узкая, густо застроенная, совершенно не похожая на то просторное место с уютными кабачками и кафешками, что когда-то так нравилось Леониду в Риге. Но что-то общее, несомненно, имелось – пусть не югендстиль, не дом с кошками – готика и некая вычурная строгость.
А вот церковь Святого Петра Арцыбашев узнал сразу, еще издали углядев знаменитый шпиль, в эти времена еще деревянный. Знаменитый Дом Черноголовых – самое красивое здание Риги – оказался не таким уж и вычурным, хотя несомненно красивым. Не высились на фронтоне скульптуры – дань более поздним временам – однако уже имелись знакомые часы с темно-голубым циферблатом и золочеными стрелками, а над воротами висел щит с гербом братства – черной головой святого Маврикия, покровителя молодых неженатых купцов. Как знал уже Магнус, представители братства сделали очень многое для обороны Ревеля от ливонцев и русских войск. И тем не менее именно на братство король сейчас и надеялся… и кое-что от них хотел получить.
На площади меж ратушей и Домом Черноголовых (правда, в эти времена братство лишь арендовало часть здания, оплачивая все вовремя и щедро) шумел рынок, выплескиваясь длинными языками через узкие улочки аж до самой Даугавы, в том самом месте, где когда-то располагался – расположится! – ведущий к Новой библиотеке мост.
Чем здесь только ни торговали! Начиная с вязанок хвороста и заканчивая вычурной золотой посудой. Продавали и ткань, и готовые камзолы – лишь чуть-чуть подшить, а вот за обувью, как подсказал кто-то из покупателей, нужно было идти в мастерскую сапожника Яна Кульма, тот делал все быстро и недорого.
– Нет, к сапожнику мы не пойдем, – Леонид задумчиво покачал головой. – Пойдем к черноголовым.
– К черноголовым? – изумился Томас. – Но… братство не шьет башмаки! Они торговлей занимаются.
– Знаю, – Арцыбашев спокойно махнул рукой и, подмигнув своему озадаченному спутнику, без раздумий зашагал к расписным воротам с висевшим над ними щитом с головой Святого Маврикия.
Толстый, с вислыми усами привратник ничуть не удивился визиту, да и легкомысленный вид посетителей нисколько его не смутил: в братство входили молодые люди весьма авантюрного склада, вислоусый видывал всякое.
– Секретаря зовут Йохан Штреземан. Там, на втором этаже, увидите. Лестница – вон.
Прежде чем подняться по лестнице, Магнус тотчас же испросил разрешения оставить «слугу» во дворе.
– Да, да, пусть ждет, – покладисто махнул рукой толстяк.
– Вот и славно.
Томас должен был присматривать за входом. И, если что, предупредить. А вдруг сюда заглянет кто-нибудь со «Святого Петра»? Спрятавшийся в какой-то нише юнга должен был увидеть входящих еще издали, и относиться к порученному делу наплевательски у парня не имелось никаких причин. Наоборот даже!
– Не извольте беспокоиться, мой господин. Все будет исполнено в точности. Если что, буду свистеть.
Секретарь рижского отделения братства «черноголовых», господин Йохан Штреземан, оказался не таким уж и молодым – лет тридцати – мужчиной, высоким, с худым, вытянутым книзу лицом, обрамленным аккуратно подстриженною бородкою, с большими залысинами и рассыпающейся по узким плечам белобрысой редеющей шевелюрой. Черный, без всяких украшений, кафтан, более приличествующий старику, нежели молодому человеку, и более чем скромная обстановка кабинета – конторский стол, лавки вдоль стен, счеты – наводила на мысль о яром приверженце протестантизма, причем в наиболее радикальной его форме, провозглашенной не так уж и давно швейцарским пастором Жаном Кальвином. Худоба, показная, а скорее вполне искренняя, набожность, пылающий взгляд фанатика… Арцыбашев знал, как вести себя с подобного склада людьми.
– Слава Иисусу, брат Йохан!
– Слава, – оторвался от счетов секретарь. – Что привело тебя к нам, брат?
– Я – Петер Ханс из Висмара, – визитер согнал с лица всякое подобие улыбки, явно неуместной в этих строгих стенах. – Был в Ревеле, помогал нашим братьям биться с ужасными московитами…
– Ревель! – оживился Штреземан. – Как там дела, брат Петер? Говорят, несмотря на осаду, там часто устраивают праздники. И это правильно! Пусть завидуют враги, пусть скрежещут зубами от злости.
Праздники, – на ходу соображал Арцыбашев. Значит, все же не кальвинист, не упертый… обычный протестант-лютеранин. Тем лучше! Легче будет уговорить!
– Да, конечно – праздники, – гость быстро сменил тактику. – На зависть врагам. Тамошний воевода, герр… гере…
Обо всех ревельских делах король был вполне осведомлен через своих агентов, чьими сведениями он сейчас и пользовался, вызвав у брата Йохана растущее прямо на глазах доверие.
– Прошу тебя, не говори так громко, брат, – встав, секретарь подошел к окну. – Мы все же под поляками нынче. Поговаривают, наместник вообще хочет запретить деятельность братства в Риге.
– Иисус не допустит этого! – патетически выкрикнул Леонид.
– Будем надеяться, – кивнув, Штреземан уселся обратно за стол и пристально взглянул на посетителя. – Я вижу, тебе требуется помощь, брат. Увы, у нас сейчас скверно с финансами.
– Мне не нужны деньги, брат Йохан. Всего лишь возможность добраться до Ревеля. И хоть какая-нибудь одежда. Проклятые поляки схватили меня… едва удалось убежать. Все отобрали, и шкатулку с медальоном с головой Святого Маврикия…
– Что ж, одежду мы достанем, – облегченно вздохнул секретарь. – И поможем с Ревелем. Это и в наших интересах тоже… надеюсь, никто не видел, как ты сюда вошел, брат?
– Уверен, никто. Я хорошо проверялся. Так что насчет Ревеля? Хотелось бы поскорей.
Задумчиво посмотрев в потолок, брат Йохан пощелкал счетами:
– Знаешь рыбацкую гавань, брат?
– Найду.
– Подойдешь туда вечером, спросишь кривого Антиса, это наш человек. Передашь поклон от Святого Маврикия. Люди Антиса доставит тебя на лодке к Пернау. А туда уже заглядывают и ревельские рыбаки… и уж дальше, брат, сам.
Искренне поблагодарив господина секретаря за участие, беглец поспешно откланялся. Здесь же, в братстве, он получил и одежду – старый глухой плащ и шляпу, так что стал выглядеть как заправский рыбак. К одеждам прилагались и деньги – какая-то мелочь, но вполне хватило на еду.
Покинув дом «черноголовых», беглецы еще немного пошатались по торговой площади, перекусили гороховой похлебкой в небольшой харчевне и, выпив по кружечке пива, зашагали в рыбацкую гавань. Да и что было время терять – уже начинало темнеть, день катился к вечеру.
Хоть солнце еще не зашло, но на улицах заметно похолодало, и подаренный «брату Петеру» плащ оказался весьма кстати. Отворачиваясь от порывов налетающего с моря ветра, беглецы поспешно шли вдоль Даугавы по набережной, мимо стоявших у пирсов судов и проплывающих лодок.
Тянувшиеся справа ряды пакгаузов и прочих торговых складов, перемежающихся сомнительного вида тавернами, вскоре сменились развешанными для просушки сетями. Остро запахло рыбой. Под ногами путников шныряли многочисленные коты, по пути попадалось все больше бородачей в плащах, с корзинами, полными рыбы.
Справившись, где найти Кривого Антиса, беглецы свернули в указанную сторону и скоро оказались на самом берегу, у швартующихся к причалам больших парусных лодок.
Коренастый, заросший буйной черной бородой Антис и в самом деле оказался кривым – левый глаз его прикрывала темная повязка, правый же недоверчиво воззрился на беглецов.
– Брат Йохан, говоришь, послал? Так-та-ак… Что-то мне ничего не передал. Или, верно, еще рано? Эй, парни!
Подозвав других рыбаков, Кривой Антис вдруг приказал им схватить «этих двух бродяг», что сии плечистые ребятки и проделали с видимым удовольствием. Как видно, чужих в рыбацкой гавани не любили.
– Отведите их пока в старую коптильню, а там… А там – посмотрим. Сдается мне, это польские лазутчики, парни!
Единственный глаз Кривого Антиса злобно прищурился, правая рука опустилась на рукоять широкого, торчащего за поясом ножа.
– Посмотрим…
Старая коптильня, куда бросили беглецов угрюмые рыбацкие парни, оказалась совсем небольшим строением с какими-то рассохшимися кадками и большой, выложенной из серых камней печью. Вовсе не пострадавшие от времени ворота закрыли, подперев снаружи колом, так что не вырвешься! Никаких окон в коптильне не имелось, по всей видимости, свет поступал из распахнутых ворот, а в темное время суток зажигали факелы или свечи.
– Ну, вот, – горько вздохнул Томас. – Так я и знал… Господи-и-и-и…
Парень принялся усердно молиться, перемежая молитвы самыми жалобными стенаниями, вероятно способными разжалобить и самого дьявола, если б у того имелось сердце.
Плохо, что темно. Ни черта не видно!
Споткнувшись о какие-то доски, осматривавший помещение Леонид едва не упал, и смачно выругался. Потом, чуть постояв, подошел к воротам и закричал:
– Эй! Вы с братом Йоханом поговорите, а! Обязательно поговорите. Он вам и скажет, что никакие мы не лазутчики, не шпионы… Эй, вы там! Э-эй!.. Нет никого, – покусав губу, Арцыбашев заколотил в ворота ногами – никакого эффекта. Снаружи и впрямь никого не было, парни просто подперли ворота да ушли. Ну, и правильно – куда лазутчики из запертого помещения денутся-то? А может, и не стоит никуда деваться, к чему? Просто спокойно здесь посидеть, дождаться, пока Кривой Антис переговорит с секретарем «черноголовых».
Так-то оно так. Только вот вдруг у брата Йохана тоже возникнут подозрения? Вдруг он да отыщет кого-нибудь, недавно прибывшего из Ревеля, расспросит, как следует… И что тогда? С другой стороны, бежать значит однозначно навести на себя подозрения. Впрочем, можно будет просто вновь навестить секретаря, пожаловаться на излишнюю подозрительность Антиса. Или просто украсть лодку и…
– Эй, Томас, а ну, хватит ныть!
– А?
– Перестань реветь, говорю, – строго заметил Лёня. – И не беспокой больше Господа своим дурацким нытьем! Лучше скажи, ты с парусом управляться умеешь?
– Почему – с парусом? – дрожащий голос юнги прозвучал весьма озадаченно. – С парусами, господин Лив! И не только с теми, которые на коггах. С любыми! До «Святого Стефана» я ходил на хольке, знатный был хольк, датской постройки, крутобокий, ходкий.
– Ладно хвастать, – хмыкнув, осадил Арцыбашев. – С парусом на рыбацкой лодке управишься?
– Спрашиваете, господин Лив!
– Вот и славно. А с навигацией у тебя как?
– Могу по звездам идти. И Рижский залив знаю как свои пять пальцев… Эй, господин Лив! – чуть помолчав, забеспокоился юнга. – Вы зачем спрашивали-то? Что-то задумали, да?
Леонид не отвечал – он деятельно обследовал печь, вернее трубу. Темно было, приходилось все делать на ощупь. Труба – целая вытяжка – казалась довольно узкой, только кошке пролезть. Кошке… или – юнге.
– Томас, иди сюда. Осторожней, не споткнись… Ну, я же сказал – осторожней! Спиной ко мне повернись… ага…
Замерив пальцами ширину плеч юнги, Арцыбашев снова зашарил в трубе… А ведь парень должен бы пролезть. Должен! Гибкий, тощий… Пролезет!
– Разувайся!
– Что-что?
– В смысле башмаки снимай. И давай лезь сюда…
– Куда… в печь?! – в голосе подростка вновь послышался страх. – В трубу? А… а вдруг я там застряну? Или с крыши свалюсь?
– Ты сначала на эту крышу выберись!.. Ну, как там?
Леонид буквально засунул парнишку в трубу. Юнга что-то отвечал, но голос его звучал непонятно и глухо. Арцыбашев все подталкивал, не очень-то осторожно, но дело шло. И вот уже сверху, на крыше, послышались осторожные шаги…
– Ну и оглобля!!! – спрыгнув, парень принялся возиться с колом. – Тяжелая… Уфф! Не откинуть.
– Передохни малость, – гулко посоветовал король. – Как вокруг?
– Никого не видно.
– С разбегу попробуй. Разгонись и двинь в оглоблю ногой… Или, нет, стой! Лучше подлезь под нее и чуть-чуть приподними…
Что-то скрипнуло. Повалилось да ухнуло наземь. Распахнулась створка ворот.
– Молодец, парень! – обрадованно закричав, Арцыбашев кинул Томасу башмаки. – Одевайся, да пойдем.
– Куда, господин Лив?
– Погоди… Дай сообразить. Осмотреться… Ага! Похоже, что нам – туда.
Леонид указал рукой на черневшие у причалов лодки и решительно направился к морю. Натянув башмаки, Томас поспешно зашагал следом, и вскоре небольшой рыбацкий баркас, подняв парус, тяжело отвалил от берега в свете показавшейся из-за тучи луны. Где-то рядом, за амбарами, залаяли псы. Кто-то пробежал, послышались крики…
– Как бы они не выслали за нами погоню, господин Лив, – оглядываясь, опасливо промолвил юнга. Повернулся и тут же закричал:
– Шкот! Левый шкот трави-и-и!!!
Арцыбашев послушно отпустил веревочку. Томас уверенно сработал рулевым веслом. Парус хлопнул, но тут же уловил ветер, затрепетал, погнав баркас вдоль берега.
– Эй, эй, – беспокоясь, закричал Леонид. – Кажется, мы идем на юг. Но нам-то надо на север!
– Береговой ветер – норд-ост, – Томас перекричал шум волн. – Выйдем в море – пойдем галсами!
– А-а-а?
– Галсами, говорю, пойдем!
Над Ригой уже брезжил рассвет, окрашивая золотисто-алым шпили на церкви Святого Петра и колокольне собора, сверкая на петушках-флюгерах, отражаясь в окнах ратуши и почтенных бюргерских домов.
Кривой Антис, конечно же, выслал погоню – с полдюжины лодок. Не заморачиваясь галсами, рыбаки даже не ставили парусов – шли на веслах. Однако силушки у гребцов хватало, так что уже очень скоро посланные в погоню суденышки окружили баркас беглецов, словно стая волков затравленную косулю.
– Нам бы во-он тот мыс обогнуть, – прокричал юнга. – А там – море. Бог поможет – уйдем.
Арцыбашев молча кивнул и снова, повинуясь приказу более опытного в морском деле Томаса, потравил шкот. Позади громыхнул выстрел. Мушкет или вообще – аркебуза. Не попадут ни за что – качка. Так, пугают.
Однако погоня неумолимо приближалась. Уже совсем рассвело, и стали хорошо видны суровые лица рыбаков, протянутые к баркасу багры и глумливая ухмылка на лице Кривого Антиса. Вот сейчас… вот сейчас – зацепят…
– Шко-от, мать твою!!!! – юнга вдруг заорал, заругался, поспешно перекладывая руль. – Тяни! Тяни!
Леонид поспешно потянул, да чуть припоздал – вынырнув из-за мыса, баркас опасно накренился, едва не черпанув правым бортом воду.
– Левый трави, левый!!!
Вот тут Арцыбашев исполнил все в точности: баркас сразу выпрямился, поймал ветер и пошел вперед ходко-ходко, как пограничный катер, разрезая носом пенные волны. Странно, но позади никого не было. То ли отстали, то ли повернули обратно. И ясно почему: впереди вдруг возник корабль! Стройная шведская каравелла с тремя мачтами и высокой резной кормой, взяв часть парусов на рифы, медленно разворачивалась на одном блинде.
– Шведы! – ахнул Томас. – Вот и попались, господи… Зря бежали, господин Лив.
– Говорю же, называй меня проще – ваше величество, – Арцыбашев приосанился и, пробравшись вперед, к бушприту, помахал рукой.
С каравеллы отозвались выстрелом.
– Уай!!! – в ужасе закричал юнга. – Они нас сейчас разнесут! В щепки! Шкот, шкот трави…
– Нет, парень, – Леонид обернулся. Теперь уже командовал он. – Давай, спускай парус живо!
– Мы… мы сдаемся, господин…
– Ваше величество!
– О боже, и вы еще находите уместным шутить!
Стеная и ругаясь, Томас тем не менее опустил рей с парусом и вопросительно воззрился на своего странного компаньона:
– А теперь что?
– Теперь будем ждать, – невозмутимо отозвался король. – Они сами к нам подойдут.
– Шведы?
– Да какие, к чертям собачьим, шведы! Видишь – чей флаг на мачте?
– Желто-зеленый, ливонский… Но это же еще хуже! Ливонцы – наши враги.
– Тебе они не враги – точно!
– Может, броситься в море и поплыть? – со страхом поглядывая на приближающийся корабль, все больше беспокоился юнга. – Вы хорошо плаваете, господин Лив? Я – так отлично. Вода, правда, холодновата, но…
– Сиди! – парень уже пытался скинуть рубашку, но твердая рука короля решительно усадила его на банку-скамью. – Жди, я сказал. И помни – все наши беды кончились.
– Как сказать, господин Лив, как сказать…
Каравелла ткнулась в баркас бортом. Матросы спустили веревочный трап, и московский капитан-адмирал Карстен Роде лично приветствовал ливонского властелина:
– Наконец-то мы нашли вас, ваше величество! Добро пожаловать на борт.
– Ваше величество? – юнга очумело заморгал. – Как это…
– А это мой юный друг и помощник Томас, – с улыбкой представил Магнус. – Давай, Томас, лезь. И молись Господу!
– Молиться?
– Да! Все твои мечты исполнятся уже в самое ближайшее время.
Громыхнув для острастки пушками, каравелла Карстена Роде развернулась и галсами пошла на север, наискось пересекая Рижский залив и выходя к Эзелю, а затем – к Нарве. На мачтах гордо реяли золотисто-багряные московские стяги и желтые с зеленью вымпелы молодого ливонского короля. В каюте адмирала накрывали столы для славного пира.
