Глава 4
Осень 1570 – весна 1571 года. Ливония. Интриги
Выехав на невысокий холм с плоской, поросшей голыми кустами малины, вершиной, Магнус придержал коня, зорко оглядывая расстилавшуюся перед ним местность: серые, с толстыми башнями, стены Ревеля, красно-коричневые черепичные крыши, высокие шпили церквей и ратуши. Под стенами копошились ландскнехты, опричники и дворяне воеводы Хирона-Яковлева в смешных стеганых кафтанчиках-тегилеях и таких же стеганых шапках. Сии славные воины отнюдь не относились к богатым людям, на кирасы и железные шлемы, каски денег у них не было. Что и говорить, в оскудевшей русской земле многим едва хватало на жизнь, а здешняя ливонская зажиточность вызывала злобную животную зависть. Отсюда и все эксцессы с изнасилованием целых деревень да с мишенями-детьми. Его величество, как мог, старался пресекать подобные выходки, однако не везде успевал. Впрочем, и то, что делал, уже принесло ему славу доброго и справедливого государя, и встать под стяги ливонского короля не было уроном для чести. Вот только маячившая за спиной Магнуса страшная фигура грозного московитского царя смущала слишком уж многих. Доходили и до здешних мест слухи, знаете ли… Да что там слухи – достаточно было высунуть нос за городские стены.
Войска у Магнуса нынче прибавилось против прежнего вдвое. Кроме наемников-ландскнехтов, ивангородцев и местных ливонских дворян, еще пришли беглые новгородцы, псковичи да поморы – из «морской сотни» царского адмирала Карстена Роде. Увы, сей доблестный капер, так много сделавший для русского дела, после завершения датско-шведской войны остался без прикрытия и без баз – а без этого никакой флот существовать не может. Корабли надо ремонтировать, снабжать, проводить ротацию команды – да много чего надо моряку на суше… Раньше подобные услуги Карстену оказывал датский король Фредерик, старший брат Магнуса, ныне же – увы. Война закончилась, а поддержать своего единственного союзника в Прибалтике – Данию – у Грозного оказалась кишка тонка. Также можно было поиграть на вечной вражде Речи Посполитой и Швеции – увы, и до этого тогдашняя российская дипломатия не дотянулась. Иван Васильевич, ничтоже сумняшеся, вызвал к себе нешуточную ненависть обоих королей – и шведского Юхана, к жене которого некогда сватался и, получив отказ, затаил обиду, – и престарелого польского Сигизмунда-Августа, на трон которого всерьез претендовал Иван.
Нынче корабли адмирала Роде были интернированы в Дании или в немецких портах. Пока Карстен улаживал проблемы, русская часть команд потихоньку пробиралась домой, однако вот, опасаясь гнева грозного царя, зацепилась в Ливонии. Король Магнус им нравился – пусть датский немец, зато по-русски говорит хорошо и быстро, правда, не всегда понятно. К тому же не гневлив, милостив, не жаден – чего еще от государя надо? Беглые же новгородцы и прочие русские люди из преданных огню собственным государем земель Магнуса просто боготворили, связывая с Ливонским королевством надежды на дальнейшую жизнь. Едва не покончившая жизнь самоубийством Алена потихоньку оклемалась да помогала в обозе, среди маркитантов и солдатских жен, где-то в глубине души лелея надежду посвятить себя Господу в какой-нибудь тихой православной обители… здесь же, в ливонских землях, упаси боже не на Руси! Новгородский погром и зверства опричников засели в голове девушки прочно, на всю оставшуюся жизнь.
Приложив к правому глазу изящную зрительную трубу, Магнус зорко рассматривал входившие в ревельскую гавань корабли. Желтые кресты, три желтые короны на синем фоне – шведы! Суда шли спокойно, как у себя дома, да по сути-то они и были сейчас дома – Ревель-то нынче принадлежал Швеции!
– Жаль, нет нашего флота, – негромко промолвил Труайя. – Корабли из Стокгольма приходят сюда почти каждый день. Везут продовольствие, дрова, уголь. Думаю, ваше величество, Ревель спокойно продержится всю эту зиму.
Король задумчиво кивнул – вовсе не до Ревеля ему сейчас было. Кто бы знал, как тянуло на родину, туда… в свою родную эпоху! Проехаться на авто, да в метро даже, посмотреть какой-нибудь хороший фильм, выпить пивка… Хотя пиво и здесь отменное, только вот насчет фильмов и всего такого прочего – увы…
Внизу, у подножия холма, лениво копошились ратники – ливонцы и русские. На стены никто не лез, так, постреливали да грозили ревельцам кулаками, а те в ответ показывали со стены голые зады. Как всегда… Но в общем-то грех было жаловаться – лишней крови никто не лил, вот только округу, стервецы, грабили, несмотря на все предупреждения Магнуса.
– Поехали, – передав зрительную трубу оруженосцу, Арцыбашев махнул рукой. – Нечего тут и делать.
Вся кавалькада – отряд закованных в латы ливонских дворян и наемники – пустилась неспешной рысью вслед за своим монархом. Три дня назад его величество покинул Оберпален – надо же было хоть иногда показываться под стенами Ревеля! Показался… можно было и уезжать, но допрежь того хотя бы пару недель побыть в «полевой ставке», как Леонид называл брошенный хутор километрах в пяти от осажденного града. Там король ночевал, там решал вопросы, принимал просителей и жалобщиков – в общем, правил, как мог, иногда даже и закатывая пиры: людям нужен был отдых, а денег грозного царя пока хватало.
Въехав во двор, Магнус спрыгнул с коня и, бросив плащ подскочившему Петеру, вошел в дом, пригнувшись, дабы не стукнуться лбом о низкую притолочину. Внутри мызы все было как везде – одна большая комната с печью, из мебели окромя стола огромные сундуки, широкие деревянные лавки да резной шкаф работы неизвестного шведского мастера. В шкафу имелась посуда – стеклянные рюмки, миски тонкого фарфора и даже серебряные ложки. Все это конечно же вовсе не осталось от прежних хозяев – хорошо еще, хутор не сожгли! – а было привезено из ливонской столицы стараниями расторопных слуг. Как и вставленные в окна стекла – чтоб уж по-королевски совсем!
Отобедав в компании адъютанта-фехтовальщика и нескольких баронов с побережья, Арцыбашев уселся на застеленный алым плащом сундук и, как и положено по времени, принялся принимать посетителей, коих набралось достаточно много. Дворяне, крестьяне, бюргеры из мелких ливонских городков, поспешивших передаться под руку добрейшего короля и тем избежавших полного разора.
Как обычно, жаловались друг на друга. Сосед на соседа, ясное дело – из-за земли. Кто-то не там ограду построил, кто-то не туда проехал, кто-то от чужого выгона втихаря оттяпал кусок. А один купец из Вика отстроил в своем доме лишний этаж, так что теперь загораживал солнце соседу напротив.
Казалось бы, мелочь – но вследствие затянувшейся войны, никакого другого, кроме королевского, суда не было. Судил тот, у кого войско, у кого сила. Впрочем, Магнус старался поступать по местному праву, еще называемому «магдебургским», или просто «немецким», и предусматривавшему множество городских свобод.
Все сказанное, высунув от усердия язык, старательно записывал Петер, с недавних пор совмещавший при ливонском монархе обязанности слуги и секретаря, что в те времена было не внове. Записанное тщательно проверялось, а уж потом, после опроса свидетелей, выносился вердикт, за исполнением которого надзирал особый отряд ландскнехтов-ивангородцев. Магнус, кстати, давно уже подумывал объединить эти два города – Ивангород и Нарву, что явно пошло бы обоим на пользу… но вполне могло и вызвать гнев Грозного царя, чего Леониду сейчас было не надобно, ведь рано или поздно он все же планировал попасть в Москву, проникнуть в подвал и…
– Там еще одна женщина, мой король, – заглянув за дверь, доложил Петер. – Похоже, на сегодня последняя.
– Зови.
На пороге возникла настоящая красавица, из тех рафинированно-жеманных худышек, что всегда нравились Леониду. Хотя по здешним нравам она вряд ли считалась красивой – именно потому, что худа, бледна, мелкогруда. Хотя нет, с грудью у просительницы явно все было в порядке – просто не видно было из-под накинутого плаща… который, вместе с изящной шляпой, галантно поклонясь, и принял на руки секретарь.
Глухое, темное с серебром платье, по испанской моде чопорное и скромное, еще более оттеняло белизну лица и белокурые локоны, уложенные в затейливую прическу, наверняка стоившую немалых денег, как и накрахмаленный гофрою воротник – брыжи – носимый в те времена как женщинами, так и мужчинами. Лежавшая на нем, как на блюде, или на мельничном жернове, голова однако вовсе не казалась смешной – слишком была красивой.
Серо-голубые глаза, кроткий взор, изящные, затянутые тонкими замшевыми перчатками, руки… Красива, красива, ах… Именно такой тип женщин всегда привлекал Арцыбашева, о чем он даже как-то по пьяни проговорился собственной свите, посетовав на то, что «слишком уж толстые девки здесь, нет в них никакого изящества».
Эта была изящна – не отнимешь, невообразимо – по меркам двадцать первого века – красива. И довольно молода – лет, верно, двадцать пять, вряд ли больше.
– Прошу, садитесь, мадам…
– О, ваше величество, вы так добры… – придержав широкую – конусом – юбку, женщина галантно поклонилась. – Позвольте представиться: Магда фон Гессенгейм, вдова славного рыцаря Гуго фон Гессенгейма, мой замок не так далеко… думаю, вы знаете, где…
– Да, знаю, – с улыбкой кивнул король. – Что же вы хотите от меня, прелестная фрау?
– Самую малость, ваше величество. У нас старинный спор с соседями – из-за земель. После смерти мужа наши отношения обострились, и только вы, ваше величество, в силах разрешить наш спор. Но… Ах, не смею и просить вас… я слишком самонадеянна, верно…
– Ну, ну, смелей, – Магнус погладил бородку. – Излагайте свою просьбу, госпожа фон Гессенгейм.
– Так вы позволите?
– Конечно, конечно… давайте же!
Темные густые ресницы обворожительно вздрогнули, серо-голубые глаза вспыхнули надеждой и радостью.
– Видите ли, ваше величество, все мои бумаги – в замке, их слишком много, чтобы везти сюда… Вот если бы вы соблаговолили посетить мое пристанище… Даже не знаю, как вас и просить! Кстати, у меня очень хороший повар и недурные запасы вина.
– Приглашаете в гости?
– Именно, мой король!
Магда потупила глаза, тугая грудь ее колыхнулась под платьем, колыхнулась столь волнующе и сексуально, что у молодого монарха сильно забилось сердце.
– Так почему б мне и не съездить? – снова улыбнулся король. – И в самом деле! Не вижу для отказа причин. Петер! Передай свите – пусть немедленно собираются, готовят коней.
– О, ваше величество, – едва секретарь выскочил за дверь, как юная вдова пылко схватила руку монарха. – Я хотела просить вас взять с собой как можно меньше людей. Не хочу привлекать лишнее внимание, понимаете… не знаю даже, как и объяснить.
Облизав губы, Арцыбашев милостиво кивнул:
– А не надо ничего объяснять, милая фрау. Я с удовольствием пойду вам на встречу, сделаю так, как вы просите. Действительно – к чему слишком много людей?
«Ей просто нечем будет их накормить, – тотчас же подумал Магнус. – Знаем мы этих мелких дворян. Кроме шпаги – блоха в кармане да вошь на аркане. И платье, вон, бедноватое… хоть и по испанской моде, да, видно, сшито давно, верно, еще при живом муже».
Выехали уже через пять минут. Его величеству и собираться-то было – только подпоясаться. С собой король прихватил лишь оруженосца, слугу-секретаря Петера и Анри Труайя. А кого было опасаться-то? Все земли кругом принадлежали ему, славному ливонскому повелителю, кстати, уважаемому уже многими. Всюду стояли его войска… либо союзные, русские, и короля почти все воины знали в лицо. К тому же до замка вдовы было километра три, вряд ли больше.
Ехали не спеша, и, когда добрались до ворот замка, уже стало темнеть – как всегда в конце октября, неожиданно и быстро. Только что вовсю сверкало солнце, потом вдруг вытянулись длинные черно-фиолетовые тени, и вот уже темно, хоть глаз выколи.
Копыта коней простучали по шаткому подвесному мостику, перекинутому через широкий, заполненный водою ров. Ратные слуги в черных кирасах и касках приветствовали короля и хозяйку замка с горящими факелами в руках, освещая узкий двор, амбары, какие-то каменные пристройки и высокую башню – донжон. Наверх вела узкая винтовая лестница, поднявшись по которой молодая вдова и ее гости оказались в небольшой полутемной зале, где уже были накрыты столы, горели развешенные по стенам факелы и свечи, а в камине жарко пылали дрова.
Магда не обманула, ее повар и впрямь оказался весьма хорош, и гости с удовольствием отдали должное его искусству. Копченый окорок, дичь в белом вине, залитая винным соусом утка с печеными яблоками, еще какие-то мелкие птички, покрошенные, словно салат. А ко всему этому – рейнское вино. Вкусно!
За разговорами, как водится, засиделись допоздна, и хозяйка замка гостеприимно предложила королю остаться на ночь, а уж назавтра глянуть бумаги. При этом зовущий взгляд ее серо-голубых глаз оказался куда красноречивее слов.
– Да, да, мы останемся, – Магнус сглотнул слюну. – Моя свита…
– Им приготовлены комнаты… Как и вам, ваше величество. Позвольте, я покажу вам опочивальню.
Вслед за молчаливыми слугами сопровождающие монарха лица спустились во двор, сам же король вслед за хозяйкой поднялся еще выше, в опочивальню с широким, под бархатным балдахином, ложем.
– Вот вино, – присев на край ложа, юная вдова кивнула на серебряный кувшин и бокалы, стоявшие на прикроватном столике. – Выпьете со мной, мой король?
– Охотно…
– Здесь всегда так жарко… – раскрасневшаяся от выпитого хозяйка замка кивнула на каминную трубу, проходящую возле самого ложа. – Можно я отстегну ворот? И… вы не поможете немного расстегнуть мое платье?.. Конечно, я могу позвать служанку…
– Нет, нет, не надо служанки… – поспешно – пожалуй, даже слишком поспешно – отозвался Леонид.
– О, ваше величество, вы так добры… и очень, очень симпатичны…
– Вы тоже…
Встав, женщина повернулась спиной. Магнус тоже поднялся. Быстрые пальцы его дернули шнуровку платья… то ли слишком сильно, то ли шнуровка оказалась слабой – тотчас же обнажилась спина, прелестная, усыпанная рыжими родинками спинка, с изящной линией позвоночника, такой притягательной, нежной, что Леонид не удержался, провел по спине Магды рукой, ощутив шелковистое тепло кожи.
– Ах, ваше величество, какие у вас нежные руки…
– И вы так… так нежны…
Погладив спинку, жаркие руки Арцыбашева скользнули к плоскому животику Магды… и вот уже поласкали грудь… упругую, с торчащими твердеющими сосками… Платье, шурша, упало на пол.
– Позвольте раздеть вас, мой король…
Молодая вдовушка оказалась чертовски хороша в постели. Ничуть не хуже рыжей Катерины из Нарвы, никакой скованности! Женщина изгибалась, словно кошка, стонала, сладострастно закатывая глаза… потом, немного переведя дух, уселась сверху, склонилась, целуя, царапая жаркими сосками грудь…
Ночь страсти, увы, продолжалась недолго. Какой-то слуга осмелился нарушить королевский покой. Что ж, повод к тому был! Ревельцы совершили наглую вылазку, прорвав кольцо опричников, ливонских дворян и ландскнехтов. Об этом доложил гонец, присланный с мызы.
– А что за гонец-то? – спускаясь, поинтересовался король.
– Слуга сказал – крепкий такой парень, рыжеватый, в синем берете с петушиным пером.
– Ага, Балтазар, – вспомнив, Магнус кивнул и задумчиво потеребил бородку. – Что же он не остался-то? Лично не доложил?
– Наверное, очень спешил, – негромко предположила Магда. – О, увижу ли я вас еще раз, мой король?
– Может быть, – молодой человек улыбнулся и забрался в седло. – Вот разобьем врага и закатим пир!
– Удачи вам, ваше величество. И да хранит вас Господь.
Хозяйка замка перекрестила Магнуса, губы ее дрожали. Верно, от холода – ночь-то оказалась морозной.
В темном небе хмуро висел месяц. Желтый и похожий на татарскую саблю, он почти не освещал ни замок, ни ров, ни лес.
Вспыхнули факелы. Отворились ворота. Скрипя, опустился подъемный мост. Застучали по доскам копыта…
Не успела вся кавалькада добраться и до середины моста, как вдруг послышался треск, мост зашатался, и кони в страхе заржали, падая с рухнувшим мостом в ров, наполненный ледяной водой.
Кто-то гулко закричал. Кто-то выругался. Арцыбашев, придя в себя, вынырнул, отплевываясь от тины, и саженками поплыл к берегу, ухватился за кусты…
– Ныряа-ай!!! – истошно закричали сзади. Кажется – Анри Труайя.
Леонид машинально пригнулся, нырнул… и прямо над головой просвистела тяжелая казацкая сабля.
Предательство!
Какие-то люди стояли на краю рва, не давая выбраться. Вот кто-то из них ударил копьем… а вот полетели стрелы!
– Сюда, мой король, – откуда-то сбоку вдруг выкрикнул Петер. – Здесь опора, хватайтесь…
Кругом слышались плеск воды и проклятья, ржали тонувшие кони, кто-то хрипел, а кто-то уже пошел на дно – то ли от холода, то ли от злых стрел неизвестных.
Рванув на голос слуги, Арцыбашев ухватился за опору береговой части моста, подтянулся, выбрался…
И тотчас ж грянул выстрел, и тяжелая пуля обожгла левую щеку короля, едва не оторвав ухо.
– Ваше ве…
– Тихо! – вынырнув из воды, словно черт из ада, предупредил выживших Анри Труайя. – Если это покушение, то пусть думают, что короля с нами нет.
Сказал и тут же закричал как можно громче:
– Его величество! Где его величество? Кто видел его величество? Он там, там, в замке! Ваше величество, спасите нас!
– Король спасся! – подыгрывая, во всю глотку заорал Петер. – Наш добрый король спасся! Ура!
– Плывем к южным воротам. Когда там опустят мост – надо быстро выбираться, – шепотом предупредил Труайя. – И со всех ног бежать в лес. Сейчас ночь – не отыщут, а утром что-нибудь придумается.
– Оптимист, – Леонид скривился. – С чего ты взял, что мост опустят?
– Опустят, – убежденно отозвался адъютант. – Они, верно, в сговоре с теми, кто в замке. И должны убедиться, что король мертв. А не мертв – так убить. Ваше величество, поспешим!
Легко сказать – поспешим. Снова нырять в холоднющую воду, куда-то плыть – пусть недалеко, но приятного мало. Еще бы – купаться в конце октября!
И все же поплыли. Магнус, за ним Петер, Труайя, Альфонс, остальные… Фехтовальщик оказался прав! Заскрипев цепями, с западной стороны замка упал, перекинулся через ров, мост… Куда, пропустив неизвестных врагов в замок, выбрались несостоявшиеся утопленники. Выбрались и опрометью бросились в лес.
– Вон они, вон они! Держи-и-и!!!
Заметили, но поздно. А кричали-то, между прочим, по-русски! Впрочем, мало ли лихого народа шаталось нынче по бывшим землям почившего в бозе Ливонского ордена, ловя рыбку в мутной воде? Немцы, русские, литовцы, поляки, татары, шведы… Кого только не было!
Чавкала под ногами бегущих холодная грязная жижа, и ветки деревьев били в лицо, и колючие кусты рвали одежду, царапали до крови руки. Лес – вот он, рядом: бросились, свернули с дорожки в чащу, затаились в урочище. У беглеца сто дорог, у погони – только одна. Поди угадай.
Вот и преследователи не угадали, лишь бестолково носились по лесу, оглашая округу проклятиями и громкими криками.
– Лишь бы они не привели собак… – озабоченно промолвил Анри. – Ваше величество, нам нужно уйти как можно дальше.
– Да как тут идти-то? – Арцыбашев в сердцах чертыхнулся. – Коли дороги-то ни хрена не видать. Чаща кругом, буреломы, овраги.
Труайя шумно вздохнул:
– Тоже верно.
Беглецы все же прошли еще немного, двигаясь практически на ощупь. Совсем скоро где-то вдалеке послышался собачий лай.
Адъютант выругался:
– Ну, вот и дождались.
– Мой король! – вдруг подал голос Петер. – Я немножко знаю эти места. Тут дальше ручей. Слышите, журчит?.. И мельница.
– Ну, на мельницу мы не пойдем – слишком уж приметна, – Магнус соображал быстро. – А ручей весьма кстати. Собьем со следу собак.
Так и сделали. Быстро свернули к ручью, продираясь сквозь густые заросли ивы и папоротники, зашагали по колено в воде, показавшейся Леониду еще холоднее, нежели та, что была во рву. Позади слышался собачий лай. Поначалу уверенный и злобный, он вдруг вскоре сделался каким-то бестолковым, обиженным. Всем стало ясно – собаки потерли след.
– Вражины не дураки и могут тоже пойти по ручью, – озаботился фехтовальщик. – Давайте-ка, ваше величество, в лес… на тот берег.
Беглецы бродили по лесу до рассвета, а уж тогда Петер ловко забрался на высокую липу, да, глянув вокруг, обрадованно закричал:
– А вон там – шатры. А там, совсем недалеко, наша мыза!
Вскоре его величество ливонский король с удовольствием плескался в бочке с горячей водой, потягивая подогретое вино, принесенное расторопным Петером.
– А ну-ка, еще водички плесни… Вот так! Эх, хорошо! Заодно и помоюсь.
Никакие ревельцы не наступали, никто за ворота не прорывался. А вдовица оказалась липовой. Как и ее слуги, на время оккупировавшие заброшенный замок, который на момент последовавшей сразу проверки оказался пуст.
– Улетела пташка, – докладывал под вечер Анри Труайя. – А местные дворяне сказывали – та девчонка, что вчера вечером была у вас, мой король, никакая не госпожа Магда. Магда куда старше, да и мужа своего она ненадолго пережила.
– Самозванка, – Магнус качнул головой. – Однако кто-то же ее направлял! И куда-то все эти люди делись. Да и замок не мог же все время стоять пустым!
– Он и не пустой, мой король, – тихо пояснил фехтовальщик. – Его давно собирался занять воевода Умной-Колычев.
– Та-ак… – Арцыбашев подозрительно скривился. – Так ты полагаешь, искать надо среди своих?
– Точно так, ваше величество. Открытых врагов здесь нет… есть только враги скрытые…
Сказав так, адъютант как в воду глядел. На короля Ливонии совершили еще несколько покушений, правда, на этот раз не столь замысловатых – действовали куда проще. Стреляли из-за кустов, отравить пытались… Действовали осторожно, так и не дознались, кто. Хотя Леонид, конечно, догадывался. И принял меры, написав своему доброхоту и покровителю, преславному царю Ивану Васильевичу образцово-показательный донос, в коем со всей тщательностью изложил все, что думает по поводу глупой политики разорения «союзной Ливонии» опричниками и московскими дворянами. И просил наказать лично ответственных за столь тупой террор воевод.
Что и было сделано. Не прошло и месяца с момента отправки гонца в Москву, как явились царский думный дворянин со свитою из стрельцов и царской грамотой. Обоих Магнусовых недругов – и Хирона-Яковлева, и Умного-Колычева – заковали в железа и без всякого почтения к боярскому званию пинками погнали в Москву.
Воевод Арцыбашеву было, надо сказать, нисколько не жалко. А и поделом! Не рой другому яму – так-то!
Осада Ревеля продолжалась и дальше, точно так же уныло, только что разбоя в окрестных лесах стало куда меньше – царь Иоанн Грозный опричников и московских дворян из Ливонии отозвал как высокое доверие не оправдавших.
А потом явилась чума. Собственно, первые заболевшие появились еще и раньше, в самом конце сентября, но эпидемия распространилась лишь ближе к зиме – безморозной, тоскливой и грязной. Лежал по канавам первый, мокрый и какой-то скукоженный снег, облетали с деревьев последние листья. Земля уже стала мерзлой, твердой, как асфальт, и это Леониду нравилось – ушла, заиндевела надоевшая за осень грязь.
Реки еще не замерзли, а вот на лесные озера уже лег лед, прозрачный и толстый, такой, что при желании можно было сверлить лунки да заняться зимней рыбалкой. Только вот желания такого никому в голову не приходило: и традиций не было, да не до того стало, выжить бы – чума. Эпидемия пришла из Польши или из германских земель и на ливонских землях распространилась довольно быстро, потому как – война, большие группы людей, скученность. Магнус не знал в точности, как там в осажденном Ревеле, а вот на русское войско эпидемия перекинулась быстро, так что ливонскому королю пришлось принимать самые спешные и строгие меры, дабы хоть как-то обезопасить собственных подданных.
Сообразуясь с собственным видением проблемы, Арцыбашев первым делом строго-настрого запретил все «культурно-массовые» мероприятии типа крестных ходов, похорон, свадеб и всяких разных праздников, даже Рождество было предписано праздновать скромно, исключительно в кругу семьи и без всяких общих гулянок. Впрочем, местные лютеране и так жили достаточно уныло – обыватели праздники устраивали редко, по большей части работали да молились. Ну, вот, воевали еще – многие совершенно искренне записались в ливонское ополчение, опасаясь как поляков, так и грозного русского царя. Идти под своевольную руку Ивана мало кому хотелось, иное дело – Магнус, свой, европейский, принц.
Массовых воинских операций Леонид, опасаясь чумы, не планировал, осажденные ревельцы тоже не горели желанием выскакивать за ворота да искать ратных подвигов: так и сидели сиднями, кто за стенами, кто вокруг них.
Явившееся после Нового года русское войско под командованием князя Юрия Токмакова положения дел не изменило. Так, чуток постреляли из пушек – и все. На стены опять-таки никто лезть, похоже, не собирался. Воевода не горел желанием потерять войско, а царю, видно, было сейчас не до Ливонии, хватало и других проблем – интриги, татары, поляки…
Вместе с войском молодой воевода Юрий привез королю Магнусу не очень-то счастливую весть о смерти нареченной невесты, княжны Евфимии Старицкой. Умерла она еще по осени, в конце ноября, от какой-то болезни. Вряд ли от чумы, скорей от гриппа, бронхита, пневмонии… В отсутствие антибиотиков любая подобная болезнь – смертельная.
– Ничего, Арцымагнус Крестьянович, – утешал за вином воевода. – Государь за тебя другую свою племянницу отдает – Машеньку, младшую Евфимии покойной сестрицу.
– Машу? Так она ж еще ребенок совсем! Дите! – Арцыбашев ахнул.
– Так вырастет, – как ни в чем не бывало пояснил князь. – Когда я свою супружницу, Анфису Ивановну, за себя брал, ей и четырнадцати не было. А Маша подросла уже, заневестилась. Красавица стала писаная, приедешь в Москву – не узнаешь.
Воевода Токмаков простоял под стенами Ревеля до весны, а потом махнул рукой да увел войско, видать получив на то указание самого Иоанна Васильевича. Осада Ревеля была снята, и Магнус всерьез занялся обустройством собственного королевства, ибо что еще оставалось делать-то? На Москву-то пока – никак! А ну-ка вернись в Кремле самовольно, попробуй! Правда, теперь вот появился предлог – смотрины новой невесты, обручение… Его величество даже написал своему грозному сюзерену письмо, в котором прямо-таки напрашивался в гости, благо причина имелась веская – юная невестушка Маша! Написал и теперь ждал ответа…
Кроме Оберпалена, царь Иван Васильевич в присланном письме обещал отдать новому королю Дерпт (он же Тарту, он же бывший русский Юрьев), может быть, даже и Нарву, а кроме того – множество мелких крепостиц, кои Магнус получил право брать под свою руку самостоятельно. Что и делал.
Среди сельского ливонского народа было распространено католичество, в городах же – протестантизм. Селяне опасались лютеран-щведов, горожане же – католиков-поляков с литовцами, Ливонский король оказывал покровительство всем, издав – за несколько лет до Генриха Наваррского – эдикт о свободе веры. Часть земель король даже подарил православной церкви, дав добро на устройство женского монастыря недалеко от Оберпалена, в чаще на реке Пылтсамаа. Монахинь пока набралось только три, да еще пяток ослушниц. Игуменьей же была назначена та самая девица Алена. Заняв заброшенную мызу, монахини принялись усердно молиться и, как могли, устраивали быт: заготовляли дрова, мостили единственную лесную дорогу, а ближе к лету намеревались завести и собственную запашку. Денег на посевной материал юная игуменья – с недавних пор вовсе уже не Алена, а матушка Анна – слезно попросила у своего высокого покровителя.
На дворе стоял апрель, уже стаял снег, побежали ручьи, пошла по опушками первая зеленая травка. Правда, погода покуда не баловала – дующие с моря ветра приносили плотные серые тучи. Дожди шли каждый день, превратив дороги в разбитое грязное месиво, так что до иных мест было не добраться вообще.
Протянув ноги к недавно растопленному камину, Леонид зябко поежился и потер руки. Вот уже третий день его как-то нехорошо знобило, скорее всего простудился на взморье, объезжая замки своих новоприобретенных вассалов. Лечился сушеными травами и можжевеловой водкой – чем еще тут было лечиться-то? В последнее время Арцыбашев затосковал всерьез, все чаще вспоминая свою прежнюю жизнь в цивилизованном двадцать первом веке. Все думал – вот сейчас бы сходил на какой-нибудь концерт или в ночной клуб, развеялся бы… Здесь же – особенно в ненастье – тоска, тоска, тоска… В такую погоду и носа из замка не высунуть, тем более еще где-то бродит чума! Чума… А вдруг это вот недомогание – это и есть самое начало? Потом усилится кашель, набухнут лимфоузлы и… и все! Кранты! Вот, блин, и поцарствовал…
Порыв ветра швырнул в стекло крупные дождевые капли. Надо бы кликнуть слугу, чтобы закрыл ставни… Или нет, рано еще закрывать – пусть хоть такой свет, серенький. Скоро и вечер, явится в гости кто-нибудь из местных баронов… кто-нибудь – Магнус забыл уже, кого вчера приглашал, да в принципе и не очень важно – кого, лишь бы было с кем выпить да перекинуться словом. В карты можно еще поиграть, опять же. Или закатить бал? Не, не надо – нездоровится все же.
Снова стук. Потом словно чей-то крик… Показалось? Нет, не крик… просто чей-то громкий – на грани крика – голос. Нервный такой, отчаянный, женский… Интере-е-есно, что за даму в гости принесло? Кому в этакую непогодь не сидится дома? Верно, по какому-то важному неотложному делу пожаловала. Чего-нибудь просить. Ладно, посмотрим…
– Мой король… – как Магнус и ожидал, совсем скоро в дверь почтительно заглянул слуга Петер. – Там, там…
– Ну, говори, не тяни, – чихнув, строго прикрикнул король. – Что ты заикаешься-то?
– Там настоятельница, Алена… ой… матушка Анна, – слуга явно был чем-то удивлен, поражен даже. – Она такая, такая…
– Да зови ж, говорю! Посмотрим, какая она – «такая».
Петер поклонился, ушел.
– Можно, государь?
– Входи, Але… матушка!
Махнув рукой, король повернул голову… и обомлел. Юная игуменья была растрепана и, мягко говоря, не совсем одета – босая, в одной тонкой ночной рубашке, поверх которой – шерстяной мужской плащ государственных – зеленый с желтым – цветов королевства Ливонии. Плащик этот монахини явно дали сердобольные королевские стражи.
– Садись вот к огню, – вскочив на ноги, Леонид сразу же позабыл про собственное недомогание и лично налил гостье бокал вина.
– Я… я не м-могу, – дрожа, отпрянула девчонка. – Нынче пятница – пост.
– Так это не вино – лекарство, – король хмыкнул. – Выпей, а то дрожишь вся. Ну! Живо, кому сказал!
Гостья непроизвольно послушалась, выпила, раскраснелась…
– Ну, вот, – удовлетворенно кивнул Арцыбашев. – Теперь рассказывай, душа моя, что там с тобой приключилось?
– Не со мной, господине. С обителью! Напали на нас…
Услышав такое, Магнус грозно сверкнул очами:
– Напали?! А ну-ка давай поподробнее…
Как рассказал игуменья, все началось еще с неделю назад, когда в монастыре (на старой мызе) попросила пристанищ одна местная девушка, крестьянка по имени Ильза. Было ей лет тринадцать-четырнадцать, и явилась она уже глубоко под вечер, босая, с непокрытою головою – видно было, что долго шла лесом: то ли заблудилась, то ли от кого-то бежала.
Она, конечно, исповедовала «папежскую» веру, эта девочка, а может, и того хуже – лютерову ересь, однако матушка Анна все же не отказала Ильзе в приюте и даже позволила пожить несколько дней, надеясь исподволь расспросить странницу – что же с ней все-таки случилось?
Ильза ничего толком не рассказала, лишь поведала, что из дальних мест, что бежала от чумы на север, к морю, и хотела бы вскоре отправиться в Вик, вот только чуть-чуть отдохнуть…
– Она выглядела больной и неприкаянной, – перекрестясь, пояснила монахиня. – Видно было по всему – идти ей некуда. Такую грех прогонять… вот и мы не прогнали. А сегодня ночью явились воины. Они ворвались на мызу, напали на сестер… Пытались насильничать – мы сопротивлялись, в обители нашлись пищали… Ильзу схватили, сестру Марфу убили… упокой Господь ее душа. Мы же едва вырвались, убежали и долго скитались по лесу, средь болот и ручьев. Пока Господь не вывел на лесную тропинку. О, Пресвятая дева, да за что же нам такой разор!
– Ты говоришь, нападавшие схватили эту девушку, Ильзу? – задумчиво уточнил король. – Так не за ней ли явились? Может, она беглая?
– Может быть, – инокиня снова перекрестилась. – Но, милостью Божией, мы должны были дать ей приют.
– Хорошо! – поставив опустевший бокал на стол, Магнус поднялся на ноги. – Не печалься, сестра. Я сам займусь этим делом.
Ну, конечно – сам! А больше и некому было. Королевство-то маленькое, к тому же – свежеиспеченное, новое, людей, которым мог бы полностью доверять – мало. Одного такого – Анри Труайя – пришлось отправить под Ревель с разведкой, второй – Альфонс – осматривал южные замки, третий… Для каждого находилось дело, заранее распланированное монархом. А то, что не запланировано… Ну, кого еще послать на старую мызу, не Петера же!
Небольшой королевский отряд выехал из замка Оберпален уже на следующее утро, едва рассвело. Небо все так же заволакивали тучи, уже, слава богу, не столь плотные, как вчера. Тут и там посреди серого жемчуга проглядывали голубые заплатки, сквозь которые все чаще показывалось солнышко. Когда добрались до мызы, уже и совсем стало чудесно: начало припекать, били в глаза солнечные лучи, золотили вершины деревьев.
А посреди веселой, залитой солнцем поляны зияло чернотою пожарище.
– Господи… – глянув на дымящиеся головешки – все, что осталось от обители-мызы, – юная игуменья сползла с седла и заплакала. – Господи, Пресвятая дева… Хорошо, что мы не взяли с собою сестер. Хорошо, что они этого не видят… Господи-и-и-и-!!!
– Не плачь, сестрица, – спешившись, утешил король. – Обитель отстроим, деньги есть. А тех, кто это все совершил, отыщем и строго накажем. Чтоб другим неповадно было, вот так! Эй, парни… – он повернулся к свите. – Что застыли? А ну, осмотрите здесь все.
Леонид и сам принял активное участие в осмотре, стараясь приметить любую, даже, казалось бы, самую малозначительную мелочь. Вон тут – трава примята, здесь – в лужах разбрызгана грязь и следы копыт… И обгорелые кости… останки…
– Копайте могилу, – приказал король.
Юная матушка Анна уже больше не плакала, лишь кусала до крови побелевшие губы.
Арцыбашев велел обшарить весь прилегающий лес, осмотреть все тщательно, прочесать да расспросить местных крестьян – не объявились ли в лесу разбойники или какие иные воинские люди?
Воинских людей в окружающих лесах не оказалось – еще бы, везде стояли войска короля! Зато в окрестных замках проживали местные бароны – по отзывам крестьян, сущие разбойники. С баронами у Магнуса отношения были сложные. С одной стороны, те принесли ему вассальную присягу, но с другой, цена таких клятв в это время была – копейка. Да что там копейка – пуло медное! Меньше, чем полпирога, да не с мясом, а с какой-нибудь там капустою или грибами. Конечно, открыто бароны против нового короля не выступали, но тайком поглядывали каждый в свою сторону: католики – на Польшу, точнее на Речь Посполитую, лютеране же – на Швецию. Престарелый польский король Сигизмунд-Август особенно в ливонские дела не вмешивался, дышал, как говорится, на ладан, и вся польско-литовская знать погрязла во внутренних разборках. А вот Швеция после прекращения датской войны крепла и богатела с каждым годом. И Ливонию за государство не считала!
Многие католические бароны, завистливо глядя на ревельцев, быстренько переходили в лютеранство да принимались грабить окрестные церкви, на что духовные лица (частенько не отличимые своими повадкам от тех же баронов-разбойников) постоянно жаловалось Магнусу, и тот вынужден был время от времени посылать часть войска давать строптивым феодалам укорот.
Так что с баронами нужно было держать ухо востро! Те еще были бароны… настоящие феодальные сволочи!
Вскоре отправленные на поиски люди явились с докладом. Отыскали мало что – лишь следы копыт да кусок зацепившейся за кусты малинника ткани, похожей на обрывок плаща. Голубой, с серебристыми шитьем лосуток.
– Доброе английское сукно, – с ходу заценил Петер. – Не в каждом доме такое найдется, скажу я вам. Только в очень зажиточном… или в каком-нибудь замке.
– А какой тут у нас замок поблизости? – с интересом разглядывая лоскут, поинтересовался Магнус.
– Эльзер, ваше величество, – Петер задумчиво почесал за ухом. – Владение барона Альбрехта фон Эльзера. У них там чересполосица с соседом, фон Осовски, война.
– Воюют, значит…
– Воюют, мой король!
– А ведь оба мои вассалы. Эх-х… Ладно, – подумав, король неожиданно для всех улыбнулся. – Собирайтесь-ка, друзья мои, в гости. К этому самому Альбрехту… Не-не, всех не возьму. Ты, Петер, и вы – сопроводите матушку игуменью обратно в мой замок.
Замок Эльзер, стоявший на крутом берегу реки Пылтсамаа, издалека производил вполне респектабельное впечатление – высокие башни, могучие стены, глубокий ров с подъемным мостом. На главной башне – донжоне – гордо реял голубой стяг с серебряным единорогом и красными ливонскими крестами – родовой греб баронов фон Эльзеров. Все казалось таким красивым, мощным, поистине рыцарственным… издали.
Однако как только король со свитою подъехали ближе, впечатление тотчас же изменилось. Оказалось, что ров не так уж глубок, подъемный мостик прогнил, стены требовали ремонта, а грозные с виду башни напоминали пизанскую… ту самую, падающую.
Тем не менее хозяин замка держался весьма напыщенно и гордо: несмотря на захудалое родовое гнездо, воинов у него имелось в достатке – все крепкие парни, верно бродяги, живущие разбоем и береговым правом. Впрочем, отряд для участия в войне барон выделял исправно, и с этой стороны никаких претензий к нему не было.
– О, ваше величество, поверьте, я так рад, так рад…
Альбрехт фон Эльзер вовсе не выглядел таким уж радостным – худой и высокий, обликом своим он чем-то напоминал ожившую железнодорожную шпалу, узкое же лицо его с большим кривым носом делало барона похожим на коршуна. Нет, не выражало это лицо никакой особенной радости по поводу приезда высокого гостя. На тонких губах играла надменная усмешка, а бесцветные, глубоко запавшие глаза смотрели настороженно и злобно, словно бы спрашивали – и чего это вы все сюда приперлись? За каким чертом?
– Вообще-то мы ехали по делам… но вот решили заглянуть, раз уж по пути, – поднимаясь по лестнице в башню, болтал Арцыбашев. – Ну, показывайте свой замок, барон! Вижу, на его ремонт требуются средства… Изыщем!
А вот эта фраза барону явно понравилась, он повеселел и даже пошутил что-то насчет своих бездельников – крепостных крестьян, только и думающих, как бы обмануть своего доброго радетеля-хозяина да поохотиться в его лесах, половить в его омутах рыбу.
– Пару таких поймал уже, одного вот повесил, – рыцарь с мрачным удовлетворением кивнул на установленную на башне виселицу с болтающимся полуразложившимся трупом, источавшим столь мерзкий запах, что высокий гость не выдержал и закашлялся, зажав нос рукою.
– И как вы это выдерживаете, барон? Я о запахе…
– Привычка, ваше величество. Всего лишь воинская привычка.
Глянув на повешенный над входом в донжон щит с гербом хозяина – серебряный единорог на лазоревом поле – Арцыбашев тут же вспомнил про найденный лоскуток. Тоже голубой, с серебристой нитью. Плащ дорогой, Петер совершенно правильно заметил. А замок не очень-то презентабелен. Значит, такими плащиками здесь разбрасываться не будут, ими гордятся, берегут – заштопают, не выбросят, точно. Значит, это барон Альбрехт фон Эльзер напал и сжег обитель! Вряд ли в том можно было бы сомневаться, хотя… лучше бы взглянуть на порванный плащ.
– Вы устроите для меня смотр всем вашим людям, барон?
– Охотно, мой король. Пока повар готовит обед. Тотчас же!
По велению барона утробно затрубил рог, и все свободные от сторожевой службы воины выстроились на обширном дворе, надо отдать должное – довольно-таки быстро. Около сорока человек, в принципе не так уж и мало. У половины – тяжелые мушкеты с граненым стволом, остальные – с алебардами, в черненых латах. Такие доспехи лет сто назад стоили целое состояние, но с тех пор как их начали производить массово, на мануфактурах, потеряли в качестве, резко подешевели и были по карману любому ландскнехту. От мушкетной пули не защищали, но вот от аркебузной, тем паче – от шальной стрелы… меча, палаша, сабли…
– Молодцы! – обходя строй, с показным удовольствием кивал Леонид. – И вооружены достойно, и… – он присмотрелся к молодому латнику. – Чего ж у него прореха-то на плаще?
– Вражеская пуля, мой государь, – цинично пояснил хозяин замка. – Что же, прошу в трапезную, отобедать.
Проникающие сквозь узкие окна-бойницы полоски света выхватывали из сумрака залы уставленный яствами стол и висевшие по углам доспехи, в коих плясали оранжево-желтые сполохи только что зажженных свечей.
Отказаться от обеда было бы не просто не вежливо – это был бы знак опалы и королевской немилости. Арцыбашев хорошо понимал это, как и то, что совершенно правильно поступил, не взяв с собой в замок свидетельниц – Анну и ее оставшихся в живых монахинь. Латное войско, мушкеты и собственный замок создают опасную иллюзию вседозволенности и силы. Не надо провоцировать барона на мятеж! Лучше вызвать к себе, в Оберпален, а уж там… Там можно будет и арестовать и судить… Да-да, вызвать. А буде дерзнет не явиться – разрушить замок пушками. Запросто! Именно так.
Как водится, обед затянулся до позднего вечера, когда уже поздно было пускаться в обратный путь. К тому же начался дождь, настоящий нескончаемый ливень. Подумав, Магнус прямо на глазах у барона фон Эльзера отправил в Оберпален гонца, чтоб не волновались и не искали своего короля. Вернее, чтоб в случае чего знали, где искать. Барон так и понял. Ухмыльнулся:
– Ваше величество, я велю постелить вам в гостевой зале… Или можете занять мою опочивальню. Как пожелаете.
Король пожелал гостевую залу. Не в чужой же кровати спать!
Спалось, к сожалению, плохо. Из подвалов замка, проникая сквозь все перекрытия, доносились самые ужасные крики – видать, палач барона пытал там провинившихся крепостных, как это было принято повсеместно в Польше, Литве и Прибалтике. На Руси, кстати, еще до полного прикрепления крестьян к земле и ее владельцам не дошло. Еще существовал Юрьев день, во время которого можно было сменить барина, уйти, заплатив «пожилое».
А ближе к утру из боярской опочивальни над головой гостя вдруг послышался девичий визг, настолько истошный и пронзительный, что Арцыбашев не выдержал, вскочил, наскоро одеваясь. Оно, конечно, даже королю не пристало вмешиваться в личные дела вассала, но Леонид-то был из двадцать первого века, где к женщинам все ж таки относились немножечко по-другому, нежели в сии патриархально-дикие времена. А наверху, похоже, кто-то били…
Схватив шпагу, молодой человек в три прыжка преодолел винтовую лестницу и, толкнув приоткрытую дверь, оказался в опочивальне барона. Картина, открывшаяся взору Леонида, оказалась настолько гнусной, что гость едва не убил хозяина замка тут же, сейчас, едва не проткнул шпагой, да только фон Эльзер успел отскочить, бросив в лицо нападавшему окровавленную треххвостую плеть, коей до того истязал привязанную к стоявшей у стены лавки девчонку. Нагую спину несчастной покрывали свежие кровоточащие рубцы, все худенькое тело ее дрожало от только что перенесенных страданий.
– Это, я так понимаю, некая Ильза? – кивнув на девчонку, нехорошо прищурился король.
Фон Эльзер схватил висевший на стене палаш и скривился:
– Вы суете свой нос туда, куда не нужно, ваше величество… Впрочем, теперь уж можно не ждать до утра и начать сейчас…
– Чего не ждать? – выкрикнув, Арцыбашев тут же нанес удар, совершив прямой выпад, как учил его Труайя.
Острие королевской шпаги разрезало тонкую рубашку барона, на белом полотне показалась кровь. Тускло сверкнул палаш, оружие куда более убойное, нежели шпага… однако и коротковатое.
Отбив контратаку, Леонид вновь совершил резкий выпад – только так и можно было достать садиста барона, управлявшегося с палашом весьма ловко.
И снова контратака! И снова молнией сверкнул палаш, и его разящее лезвие опустилось на правое плечо короля… опустилось бы, коли б Анри де Труайя не оказался хорошим учителем, а Леонид – усердным учеником.
Уходя из-под сокрушительного удара, молодой человек резко отскочил влево, одновременно подставляя клинок так, чтоб не дать нападающему изменить угол атаки.
Звон, отбив, отводка. И снова атака – выпад, укол…
И летящий в грудь широкий клинок палаша. Отбив! Звон! Отскок вправо, выпад. Теперь вес тела на левую ногу… Дата! Черт побери – дата! Воспользоваться висевшим на поясе кинжалом – в те времена без него и не мыслилось фехтование. А Леонид вот забыл. А теперь – вспомнил. И, приняв на кинжал очередной удар, снова бросился выпадом… И не промахнулся! Угодил в правую руку садиста.
Барон побледнел. Звеня, упал на пол палаш.
– А ну, стоять! – раздалось с лестницы.
В опочивальню ворвались дюжие молодцы с аркебузами, алебардами и мечами. Ухмыляясь, они живо окружили гостя, вопросительно поглядывая на хозяина.
– Позвольте вашу шпагу, мой король! – держась левой рукой за окровавленное предплечье, издевательски прищурился фон Эльзер. – Боюсь, вы проиграли. Только прошу вас, не надо сверкать глазами. Вчера вы король, а ныне… Шпагу, я сказал! Гаспар, прими…
Матерно выругавшись по-русски, Арцыбашев бросил шпагу на пол и, гордо скрестив руки, вышел из опочивальни в сопровождении окружившей его стражи. По приказу барона, избитую девчонку отвязали от скамейки и потащили туда же, куда повели и плененного короля – на верхнюю площадку угловой башни… к установленной там плахе – увесистой деревянной колоде, возле которой невозмутимо прохаживался мускулистый детина с топором на плечах. Палач!
За серыми стенами замка уже брезжил рассвет, алело, светлея на глазах, небо, и первые солнечные лучики, еще дрожащие, робкие, золотили вершины высоких сосен, росших невдалеке, за рвом.
Леонид закусил губу. Они что же, всерьез собираются его казнить? Казнить своего короля, титулованную особу?! Брр… Повторять судьбу Карла Стюарта и Людовика Шестнадцатого как-то не очень хотелось… Нет, в самом деле? Все всерьез?
– Нет, ваше величество, это пока не для вас, – поднявшись на башню, хозяин замка гулко расхохотался и указал пальцем на развевавшийся рядом флаг. Нет, не с единорогом. На темно-голубом фоне сверкали в лучах рассвета три золотые короны – «тре крунер» – герб королевского дома Швеции!
Так вон оно в чем дело… Предательство!!! Теперь ясно, откуда денежки на оружие и экипировку.
– К сожалению, мы вас не казним, мой король, – продолжал издеваться барон, – мы казним ее, – он кивнул на девчонку. – Чтоб потом не стала свидетельницей… да и вообще ей давно пора на тот свет. Кстати, местные крестьяне узнают, что ее казнили по приказу короля… скажем, за кражу! Корону у вас хотела украсть, чертовка такая. А вас мы отвезем… Я послал вашего слугу – моего преданного человека – с письмом от вас же. О том, что вы задержитесь у меня еще на три дня. Этого вполне достаточно, чтобы… Впрочем, узнаете все по пути. Начинайте!
Фон Эльзер махнул рукой палачу. Слуги сноровисто положили на плаху девчонку с окровавленной спиной… Ильзу.
– Подождите! – воскликнул король. – Я могу… могу заплатить за нее. Очень и очень много!
– Боюсь, мы не нуждаемся в ваших деньгах, мой король, – хозяин замка галантно склонил голову. – Уже очень скоро и так вся ваша казны будет нашей. Давайте…
– Подождите! – на этот раз дернулась девушка. – Можно мне… ну, поглядеть на свою родину в последний раз. Помолиться.
– Что ж, помолись, дщерь, – под общий смех милостиво кивнул барон. – Только недолго. И не забудь поблагодарить Господа за то, что мы всего лишь отрубим тебе голову. Ты и ощутить ничего не успеешь, Гуго настоящий мастер. А вот если б приказал живьем содрать с тебя кожу…
Подойдя к самому краю площадки, девушка опустилась на колени и принялась молиться. Потом встала, глянула на петлявшую внизу реку… и вдруг, резко оттолкнув стражника, перевалилась через зубцы, прыгнула!
– Куда ты, дура?! Бог не жалует самоубийц…
– Может, она умеет хорошо плавать, господин барон? Там же река!
– Там болото, дурни! Мы даже тела не найдем. А до реки ей не допрыгнуть – не птица.
Барон Альбрехт фон Эльзер оказался прав. Девчонку так и не нашли – утонула ли она в трясине, или все-таки повезло – сбежала. Да, честно говоря, толком и не искали – не больно-то сильно эта простолюдинка была кому-то нужна. Как понял Леонид из разговоров стражников, барон просто решил воспользоваться правом первой ночи, вот слуги и натащили в замок крепостных крестьянских девок, будущих невест, дабы всесильный хозяин позабавился с ними по очереди, а потом бы отдал слугам. Так поступали многие, крепостных эстов никто за людей не считал. Так вышло и в замке Серебряного Единорога, со всеми, кроме особо упертой девчонки – Ильзы. Та, зараза, посмела сбежать, чем бросила оскорбительный вызов своему всесильному в здешних местах господину, за что и поплатилась. Да не только сама беглянка, досталось еще и монастырю… и сам его величество король Ливонии угодил в плен, позорно и глупо! Сам же в ловушку и явился, спаситель, блин…
Ругая себя последними словами, конвоируемый зоркими стражами пленник спустился в большую лодку, которая тут же отчалила. На веслах сидело четверо, один дюжий молодец с заряженным кавалерийским пистолем в руках разместился на носу лодки, и еще двое других – на корме, рядом с королем, руки которого были без всякого почтения связаны за спиной грубо пеньковой веревкой.
– Счастливого пути, ваше величество! – ухмыляясь, издевательски напутствовал фон Эльзер. – Надеюсь, вам понравится небольшая морская прогулка.
Сплюнув, Арцыбашев опустил голову. Морская прогулка… Вот, значит, как. Значит, барон решил передать (а скорее, продать) его шведам. Что, на этой лодочке до самого Стокгольма и поплывут? Да нет, скорее всего, на ней только до моря, а там будет ждать судно. До шведской столицы не так уж и далеко… но еще ближе – до Ревеля, а он ведь нынче тоже шведский. И что теперь делать? Бежать? Хм… если б это было возможно! Леонид вздохнул, исподволь посматривая на стражей.
Ясное апрельское солнышко уже золотило берега, но до самой реки еще не добралось. Да и вообще, не так и давно сошел лед, еще попадались плывущие средь темной воды льдины. Холодно! Не нырнешь, а нырнешь, так не выплывешь… Бедная Ильза!
Никаких крупных судов по пути не попадалось, так, мелькнули пару раз несколько рыбачьих челноков, да и те у противоположного берега. Лодка с высокопоставленным пленником пробиралась сноровисто, быстро, как видно, люди барона прекрасно знали фарватер. На обед причалили к пустынному берегу, осторожно пробираясь меж подводных камней. Костра не зажигали, наскоро перекусили и пустились в путь дальше. Стражники, щурясь, поглядывали в голубое, с бегущими серыми облаками небо, гадая, будет или не будет дождь. Пару раз и впрямь покапало, правда, не долго – поднявшийся ветер быстро разогнал тучи. Однако он же поднял и большую волну, плыть стало заметно труднее, и дальше лодка продвигалась куда как медленнее и пристала на ночлег к небольшому, вытянутому в длину островку, густо поросшему ольхою и плакучей, клонящейся к самом воде ивой с пахучими, только что лопнувшими почками.
Спрятав лодку в камышах, расположились в заранее приготовленном кем-то шалаше, а для знатного пленника разбили небольшую палатку, точнее сказать – просто натянули плащ, вкопав в землю колышки.
Здесь, на островке, старший – рыжебородый парень, тот, что все время сидел на носу с пистолем – наконец разрешил разжечь костер, что и сделали, а иначе ночью замерзли бы.
Даже с таким небольшим костерком ночевалось куда веселее, тем более кто-то из стражников успел наловить рыбы, которую тут же и поджарили на углях, не забыв угостить и знатного пленника. Правда, на ночь ему все же снова связали руки, опасаясь, как бы не сбежал. Ага, сбежишь тут – вплавь по студеной водичке!
Никто с королем не разговаривал, видать, было не велено, все попытки старший сурово пресекал. Парни даже не отвечали на прямые вопросы Магнуса, и тот скоро перестал их задавать. Да и что спрашивать-то? И так все было ясно, тем более на обещанную пленником в обмен на его освобождение крупную сумму стражи не соглашались, как видно, опасаясь мести барона. А может, у них имелись и какие-то свои причины ненавидеть ливонского короля… или, скорее, русских, чьим вассалом ливонец был. Как бы то ни было, а бежать или подкупить стражей не представлялось возможным. По крайней мере пока…
Что произошло на рассвете, провалившийся в зыбкий зябкий сон Арцыбашев сказать не смог бы. Просто откуда ни возьмись появились, вынырнули из тумана какие-то люди с рогатинами, топорами, дубинами, с коими, надо сказать, они управлялись весьма ловко – старший страж не успел сделать и выстрела, так и рухнул в воду с проломленной головой. Следом за ним полегли и остальные… впрочем, нет, пара воинов все же сумела ускользнуть, бросившись в холодную реку. Ушли… но выплыли ли – вот вопрос!
Все произошло настолько быстро, что Леонид не успел ничего понять. Едва протер глаза, как его уже выволокли из палатки, приставили к шее широкий крестьянский нож. Два бугая, один с рыжеватой густой бородой, другой бритый. Оба осанистые, широкоплечие, чем-то похожие, видать братья. Бритый – лет двадцати пяти, с бородой – годков на пять – десять постарше. Оглянувшись, бородатый что-то прокричал на неведомом языке, показывая на связанные руки пленника.
Отвлекшись от осмотра убитых, к Магнусу подошел высокий чернобородый мужчина в богатом плаще поверх крестьянской робы и с коротким мечом на поясе. Уверенный взгляд серых решительных взгляд, узкое лицо, рваный шрам на левой щеке – все выдавало опытного рубаку, разбойника – ну, кого же еще-то? Ничего удивительного, подобных шаек в Ливонии хватало с начала войны. Куда удивительней было другое – как это так вот опростоволосились люди барона Эльзера? Небось, тоже весь считались опытными… И что?
– Кто ты? – по-немецки спросил чернобородый. – Вижу, они захватили тебя в плен? Зачем? Ради богатого выкупа?
– Я – король Магнус Ливонский! – Арцыбашев тотчас приосанился, стараясь держать себя с истинно королевским величием. – Освободите меня немедленно, помогите добраться в Оберпален – и получите достойную награду!
– Слушаюсь, ваше величество! – неожиданно гаркнул разбойник. – Слушаюсь и повинуюсь! Куда, вы говорите, вас доставить? В Оберпален? А почему не сразу в Москву? Вы только прикажите, мы все сделаем.
Слова атамана потонули в громовом хохоте.
Издевается, догадался Магнус.
– Может, проломить ему голову или утопить? – предложил кто-то. – Боюсь, мы устанем ждать выкупа, Эйно.
– Проломить ему башку мы всегда успеем, – чернобородый задумался и повелительно махнул рукой. – В лодку его. Заберем с собой, а там подумаем, что с ним делать. Судя по связанным рукам, барон фон Эльзер ненавистен этому парню ничуть не меньше, чем нам.
– О, да, да! – воспрянул духом пленник. – Ненавистен!
На этот раз лодка поплыла в противоположную сторону – к замку. Плыли часа три, и после полудня причалили к левому берегу, где еще с полчаса шли пешком по узкой звериной тропе, пробираясь меж болот и среди густого смешанного леса. Кое-где на ветках деревьев виднелись разноцветные лоскутки и заломы – условные знаки, дабы не утонуть в трясине.
По пути никто из разбойников – а было их, включая бородатого атамана, дюжина – не проронил ни слова, даже чернобородый молчал. Руки пленнику развязали, но дали понять – ежели что, пригвоздят рогатиной живо, только попробуй, рванись в побег. Арцыбашев и не рвался – угроза была серьезная, а эти угрюмые, одетые в рубища парни представлялись народом опытным и битым. Зачем-то понадобился им пленник… Зачем?
Петлявшая меж могучих дубов и буков тропа постепенно расширилась, вбирая в себя другие тропки, так что в случае нужды можно было проехать и конному. Да ведь и ездили – присмотревшись, Арцыбашев заметил под ногами следы копыт.
Резко посветлело, и тропинка вывела путников на большую, залитую солнцем поляну, поросшую первой зеленой травкой и мать-и-мачехой. На поляне, посреди больших, крытых лапником шалашей, горел костер, на котором жарилась целая туша вепря. Вокруг костра обреталась толпа самого разнообразного люда, в большинстве своем – молодого, от безусых юнцов до вполне уверенных взрослых мужиков в суконных крестьянских шапках. У каждого на поясе висел нож, а кое у кого – и палаш, и даже татарская сабля.
– Хэй, Эйно! – увидев показавшийся из леса отряд, все радостно завопили.
– Эйно! Эйно пришел!
– Удачно сходили. Все наши живы!
– Эй, Эйно, как дела? А это кто с вами?
Пропуская атамана к костру, толпа почтительно расступилась.
– Ты, ты и ты – живо к реке, следите за лодками барона, – останавливаясь, быстро распорядился чернобородый. – Посматривайте зорко и, ежели что, дайте знать…
Дальше атаман снова перешел на какую-то незнакомую речь. Наверное, говорил по-эстонски. После чего повернулся к Леониду и сделал приглашающий жест:
– Прошу в мой шалаш. Там и поговорим. Заодно и пообедаем.
Шалаш разбойничьего атамана больше напоминал партизанский блиндаж, устроенный в расчете на возможный минометный обстрел и бомбежки с воздуха. Этакая полуземлянка с крышей из увесистых, в три наката, бревен, вероятно – для тепла. Земляные стены были укреплены бревнами потоньше, имелся и обложенный круглыми камнями очаг, и грубо сколоченный стол, и устланные лапником лавки. Дневной свет проникал через отверстие сверху, туда же, судя по саже, выходил и дым.
– Садись, – кивнув на лавку, повелительно бросил атаман. – Так, говоришь, ты король?
– Именно так!
– Тогда я – эзельский епископ! – рассмеявшись, хозяин блиндажа вдруг звезданул кулаком по столу. – Смотрю, ты шутник. И это неплохо. Я сам люблю пошутить.
В серых глазах атамана отражался трепещущий лепесток только что зажженной свечки.
– Я бы мог приказать пытать тебя, – понизил голос разбойник. – Однако не вижу смысла. Мне достаточно того, что кровопийца фон Эльзер – твой враг. Он враг и мой. И на этом мы сойдемся. Молчи! Говорить буду я, ты слушай. Ты – воинский человек, рыцарь или наемник – судя по одежке, не из последних. Именно такой мне и нужен – опытный в воинских делах. Мои люди – простые крестьяне и пока мало что умеют. Ты научишь их всему, что знаешь сам. И научишь быстро – за неделю, больше времени у нас нет. Видишь ли, я собираюсь штурмовать замок барона.
– Замок? – Арцыбашев удивленно вскинул брови. – Штурмовать?!
– Именно, – гулко расхохотался атаман. – Осаждать его мне некогда. Взять штурмом. И сжечь! Ты поможешь мне в этом. Уже сегодня начнешь. И получишь награду: пятая часть добычи – твоя! Слово Черного Эйно!
– Черный Эйно… – Леонид честно пытался вспомнить, где уже слышал это имечко… да и слышал ли?
– Да, Черный Эйно. Так меня называют друзья… и враги.
Со всеми предложениями разбойничьего вожака Арцыбашеву пришлось согласиться – деваться-то было некуда. Не то чтоб он всерьез считал себя великим знатоком средневекового воинского искусства, просто кой-чего нахватался от общения с ландскнехтами и с тем же Труайя, кое-что уже умел, кое-что знал.
Подкрепившись только что поджаренной дичью, Леонид приступил к своим новым обязанностям. Первым делом следовало научить молодых крестьянских парней обращению с огнестрельным оружием, а также – по возможности – хотя бы немного фехтовать, вернее – наносить и парировать удары саблей и палашом. Холодного оружия, насколько успел заметить плененный король, у разбойников имелось в избытке, из огнестрельного же было три фитильных мушкета и парочка аркебуз.
– Ничего толкового вы ими не сделаете, – честно предупредил молодой человек. – В огнестреле главное – залп! Чем больше мушкетов, тем лучше. Одиночный выстрел – пустой, не попадете никогда, даже не думайте.
Тем не менее учить все же пришлось.
– Сначала пороховой заряд… потом – пыж… потом – пулю… Теперь из малой пороховницы – затравочный заряд, вот сюда, на полочку… Фитиль тлеет? Отлично. Взводим курок… Целимся… то есть я хотел сказать – направляем ствол в нужную сторону… ага! Пли!
Разом бабахнули выстрелы. Вспорхнули, гомоня, сидевшие на вершинах елей вороны.
– Ну вот, как-то так… – развел руками Лёня. – Сами не покалечились – и то удача.
Хорошие оказались парни. Понятливые. Особенно один – юный, лет, наверное, шестнадцати, но высокий, с длинными вьющимися локонами цвета спелой пшеницы и пронзительными голубыми глазами. Звали парня Яан, Черному Эйно он приходился племянником.
На следующий день, ближе к вечеру, атаман посвятил Магнуса – так «наемника» и называли, правда, в его королевское достоинство не верили – в планы штурма баронского замка.
– Перекинем доски, на телегу – бревно. Разгоним, ударим бревном по воротам… Ворота старые, не выдержат.
– Стоп, стоп, стоп, – Леонид замахал руками. – Я так вот, чисто виртуально, на словах, не могу. Давай хоть план замка-то нарисуем. Изобразим, хоть углем на столе.
– Углем так углем…
Черный Эйно махнул рукой. Нарисовал, как смог, впрочем – довольно толково. Сразу стало понятно – где какая башня, где река, где ворота.
– Это вот ров, – чертил атаман дальше. – А это болото. Тут выше – ворота, совсем-совсем хиленькие, да к ним не подобраться – трясина, а за нею река.
Арцыбашев сразу прикинул – это место было ему хорошо знакомо. Именно на эту башню его и привели, именно оттуда спрыгнула та несчастная девочка – Ильза.
А башня-то, между прочим – пизанская… Хороший пороховой заряд, и…
– Слышь, Эйно. У вас порох – в достатке?
– Да есть. А надо будет, так еще подгребем. Да что ты задумал?
– Сюда вот смотри.
Разбойники – или все же восставшие крестьяне? – пользуясь густым утренним туманом, подобрались к замку барона-предателя так близко, насколько могли. Леонид хорошо видел маячивших на башнях стражников, даже можно было во всех подробностях разглядеть приколоченный над воротами герб. А вот флага на главной башне не было – один раз похвастав, фон Эльзер все же решил не дразнить раньше времени гусей.
Оси крестьянских телег заранее смазали дегтем, колеса же обмотали тряпками – так что ничто не скрипело, и ни одна лошадь не всхрапнула, не заржала – вместо коней крестьяне-разбойники впряглись в возы сами. И сейчас тянули, поспешая, стараясь успеть до того, как весеннее солнце растопит туман.
Успели. Встали на круче, подобрались почти к самому рву. По цепочке передали атаманский приказ. Покатилась, набирая скорость, телега с огромным, из могучего дуба, бревном. Обгоняя ее, побежали дюжие молодцы с досками, швырнули, бросили доски, перекрыв узенький, давно не чищенный ров. Парней, конечно, заметили – в замке тревожно затрубил рог. Однако было уже поздно – разогнанная телега, пролетев по доскам, ударила бревном в ворота, сразу же расколошматив их в щепки.
За телегой бросились воины с дубинами, палашами, мечами…
– Целься! – приказал укрывшийся за кустами Леонид.
Отряд стрелков направил мушкеты и аркебузы на площадку надвратной башни, выступавшей из низко стелющегося тумана подобно вершине айсберга. Что ж, цель крупная, расстояние небольшое, вполне могли и попасть…
Арцыбашев махнул рукой:
– Пли!
Грянул залп. Тяжелые мушкетные пули разнесли в клочья укрепленные на зубцах башни щиты, буквально сметая стражников.
Парни обрадованно переглянулись. Магнус довольно потер руки и громко приказал:
– Заря-жай!
Молодцы действовали проворно, не зря учил! Хватило и недели – было б желание, а желание у беглых крестьян, ненавидевших своих притеснителей до скрежета зубовного, имелось.
Управились сноровисто, словно заправские мушкетеры.
– Первый номер к стрельбе готов!
– Второй готов!
– Третий…
– Расчет готов, господин капитан! – громко доложил Яан.
Капитаном они почему-то прозвали Магнуса. Может, нравилось, чтоб по-военному было? Кто знает.
Ветер развеял пороховой дым, разнес клочья тумана.
– Целься… Пли!!!
Снова залп. На этот раз, правда, не такой удачный – стражники вовремя попрятались, да и вообще вели себя куда осторожнее. Тем более часть восставших (или все же разбойников?) уже ворвалась в замок и завязала бой во дворе. Туда и следовало теперь направляться. Только бы Черный Эйно не забыл про телеги с порохом!
Леонид оглянулся: нет, не забыл – возы уже катились через ров к захваченным нападавшими воротам.
– Заря-жай! На пле-чо! На пра-во… Шагом… арш!
Ух, и молодцы! Настоящие солдаты. Еще только песни строевой не хватает… типа «У солдата выходной, пуговицы в ряд!». Увы, не до песен сейчас, не до песен…
Ветер неумолимо уносил туман, огрызаясь, со стен замка уже ударили пушки. Пальнули на острастку – в белый свет, как в копеечку.
Добравшись во двор замка, Арцыбашев, не обращая особого внимания на завязавшуюся – с хрипами, звоном клинков и кровью – сватку, принялся распоряжаться закладкой пороховой мины. «Падающая башня», говорите? Ну что же, пусть падает! Пусть упадет… грохнется…
– Все готово, господин капитан!
– Эйно! – улучив момент, крикнул крестьянскому вожаку Лёня.
С ходу срубив подбежавшему кнехту голову длинным двуручным мечом, атаман обернулся и кивнул – пора!
– Поджигай! – распорядился Магнус. – Да не стойте вы, прячьтесь! Сейчас рванет так, что…
Он не успел договорить, успел лишь броситься навзничь. Рвануло так, что все на какое-то время оглохли. Наклоненная к болоту башня вздрогнула, пошатнулась… и с грохотом и пылью повалилась в ров. К ней, через реку, уже переправлялись восставшие…
С внутренней защитой замка было покончено. Остался лишь донжон – главная башня, которую тотчас же обложили порохом. Черный Эйно вовсе не собирался брать пленных…
– Поджигай!!!
И снова едва успели попрятаться. Рвануло. Грохнуло.
Дым столбом! Шок!
Тяжело осев, башня с неимоверным грохотом развалилась, рухнула под ликующие крики крестьян, похоронив под своим обломками весь род ненавистного барона.
– Победа! – радостно орали парни с улыбками на чумазых лицах. – Да здравствует свобода! Смерть проклятым рыцарям! Смерть!
На редкость легко все вышло, Леонид даже не ожидал. Да что говорить – обмишурился господин барон, слишком уж презрительно относился он к беглым крестьянам, считая их за негодное к войне сиволапое работное быдло. Вполне искренне так и считал, как и многие феодалы. И просчитался!
Добравшись до кельи писцов, расположенной невдалеке от ворот, крестьяне азартно жгли долговые расписки и закладные грамоты.
– Эйно, там какие-то люди! – когда пыль улеглась, закричал забравшийся на воротную башню Яан. – Войско! Большое войско, с флагами…
– Что за флаги?
– Ливонские, желто-зеленые.
– В лес, живо…
– Не успеем, – Черный Эйно быстро оценил изменившуюся остановку. – Все – не успеем. Их нужно задержать… Стрелки!
– Мы готовы!
– Я обещал тебе часть добычи, капитан Магнус, – атаман посмотрел на Леонида и развел руками. – Увы! Уходите… Я лично прикрою отход.
– Если разрешишь, я тоже останусь, – резко возразил Арцыбашев. – Там, в писчей, случайно не остались бумаги, чернила, перья?
Кто-то из крестьян улыбнулся:
– Сколько хочешь, господин капитан. Там этого добра…
– Тогда пошли, Черный Эйно!
– Пошли? Зачем? Мои люди…
– Можешь их отправить, а можешь и нет… – Леонид отмахнулся. – Им ничего не грозит, смею тебя уверить. Так где чернила?
Атаман все же отправил своих людей, остальным же велел срочно занять оборону.
– Только пусть раньше времени не стреляют, – окунув в яшмовую чернильницу перо, предупредил Арцыбашев. – Смею думать, мы договоримся миром.
Черный Эйно сжал кулаки:
– Что ты там такое пишешь, господин капитан?
– Это ты теперь капитан, а я – король! – засмеялся Лёня. – На, возьми. Это капитанский патент, а ты со своими людьми нынче на королевской службе.
– Но…
– Никакие вы не беглые, а солдаты ливонской королевской армии!
– Солдаты? Ну-ну… – крестьянский вожак покрутил пальцем у виска и, резким движением руки перехватив висевший на боку «капитана» палаш, крикнул своим: – Хватайте его! Вяжите. А там поглядим.
– Зря, – спокойно протягивая руки, возразил Магнус. – Все равно ведь придется отпустить.
– Эйно! – Яан снова закричал с башни. – У них пушки, Эйно! Сейчас будут стрелять.
Со стороны рухнувшей в болото башни к вожаку подбежал какой-то парень, что-то сказал…
– Что еще за девчонка? – хмуро переспросил атаман. – Откуда она взялась?
– Говорит, пряталась где-то неподалеку. Хотела идти к нам, но не успела – мы сами пришли. А зовут ее Ильза. Да вон она идет…
Черный Эйно обернулся:
– Ильза! Ну, надо же, жива… А ну, позовите живей Яана. Скажите, невеста его нареченная пожаловала… Нашла время, да.
Ильза… Та самая девчонка, которая… которую… Леонид не верил своим глазам. Выходит, спаслась, не утонула ни в реке, ни в болоте. Выбралась!
Ах, как она обнималась с Яаном! Каким небывалым счастьем светились у обоих глаза!
Даже Черный Эйно расчувствовался, украдкой смахнув скупую слезу:
– Ну, ладно, хватит вам. Не до того сейчас. Уходите. И возьмите с собой капитана да приглядывайте за ним.
– Ваше величество!!! – узнав короля, девушка упала на колени. – Вы живы… вы…
Атаман недоуменно вскинул брови:
– Ваше величество? Я думал, у меня здесь один сумасшедший, а выходит – два. Ильза, ты что такое несешь?
За воротами прозвучал одинокий выстрел.
– Там пришли, – доложил один из парней. – Требуют старшего. Хотят предложить сдаться.
– Сдаться?
– Идем, капитан Эйно, – засмеялся Магнус. – Я сам поговорю с парламентерами. Идем. Ты слышишь, эта девушка меня знает.
– Такая же сумасшедшая, как и ты! Впрочем… разве что потянуть время? Эй! Уходите живо, а мы… Что ж, раз уж ты так напрашиваешься, капитан…
– Ты капитан. Ты!
– Ладно. Идем. Развяжите ему руки… Предупреждаю, только не вздумай бежать!
– Расслабься, бежать мне без надобности.
Они вышли за ворота вдвоем – вождь беглых крестьян Черный Эйно и его величество ливонский король. Позади шагали четверо парней, вооруженных палашами и аркебузами. Так, на всякий случай – атаман вовсе не собирался сдаваться.
Вышли, остановились у переброшенных через ров досок.
– Ваше величество! – закованный в латы Альфонс ван дер Гроот облегченно перевел дух. – Слава богу, вы живы. Разбойники не посмели тронуть вас.
– Это никакие не разбойники, дружище! – громко расхохотался король. – Это вот мой новый капитан – Эйно. А там, за воротами, его батальон… то есть наш батальон. Отменные бойцы, кстати. Надо будет их сегодня же наградить.
