Глава 2

Шарлотта была расстроена, узнав, что смерть вновь посетила дом генерала Балантайна, хотя бы и в виде мертвого тела, найденного на крыльце. Но ведь ступени перед входом – это общедоступное место. Балантайн не обязан был знать всех, кто проходил мимо его особняка.

На следующее утро, когда Питт ушел на работу, его супруга оставила Грейси убирать кухню после завтрака, а сама отвела девятилетнюю Джемайму и семилетнего Дэниела в школу. Вернувшись домой со свежей газетой, которую ежедневно оставлял на их крыльце сосед, мистер Уильямсон, она первым делом просмотрела последние новости о деле Транби-Крофт. Газета была полна спекуляций о том, будет ли принц Уэльский вызван в качестве свидетеля и что он скажет в этом случае. В недалеком прошлом невозможно было даже представить себе, что наследника престола будут вызывать в суд, как обычного человека. Наверняка зал будет полон – все захотят увидеть его и услышать, что он отвечает на вопросы, которые ему будут задавать судьи. Посещение суда будет только по специальным пригласительным билетам.

Сэр Эдвард Кларк представлял в суде интересы сэра Уильяма Гордон-Камминга. Другую же сторону представлял сэр Чарльз Рассел. Если верить газетам, то в суде присутствовали, помимо всех прочих, лорд Эдвард Сомерсет, граф Ковентри, и госпожа Лицетт-Грин.

Баккара была запрещенной игрой, хотя многие не одобряли азартные игры в любой их форме. Конечно, все знали, что тысячи людей играют в эти игры, но между «знать» и «быть свидетелем» имелась очень большая разница. Говорили, что королева была вне себя от гнева, когда узнала о случившемся. Однако она всегда была очень прямолинейной женщиной, которая любила все запрещать. С того момента, как принц Альберт умер от тифа – почти тридцать лет назад, – она, казалось, потеряла вкус к жизни и теперь считала своим долгом лишить этого вкуса всех окружающих. По крайней мере, так слышала Шарлотта, и редкие появления королевы на публике только подтверждали эти слухи.

Принц Уэльский был потакающий своим слабостям чревоугодник, мот и транжира, регулярно изменяющий своей жене, несчастной принцессе Александре. Его постоянной любовницей была леди Фрэнсис Брук, которая также имела давние связи с сэром Уильямом Гордон-Каммингом. Шарлотте было совершенно не жаль принца. А все, что наследник престола услышит в суде, будет ничем по сравнению с тем, что он услышит от своей царственной матушки.

На этой же странице газеты миссис Питт увидела статью Линдона Римуса о трупе, найденном на Бедфорд-сквер:

«Личность мужчины, найденного мертвым на ступенях дома генерала Балантайна два дня назад, до сих пор остается тайной. Как рассказал суперинтендант Питт из полицейского участка на Боу-стрит автору этой статьи, полиция все еще не знает его имени. Более того, мистер Питт отметил, что ему известно не больше, чем всей остальной публике.

Суперинтендант также отказался сообщить, собирается ли он расследовать причастность к происшедшему генерала Балантайна, который, как, может быть, помнят читатели, был отцом печально известной Кристины Балантайн. Девушка была фигуранткой в деле об убийствах в Девилз-акр, которое потрясло лондонцев в 1887 году».

Далее следовало короткое, но жутковатое описание трагических событий, которые были очень хорошо известны Шарлотте и о которых она теперь вспоминала с чувством глубокой печали. Женщина помнила, как выглядело лицо Брэндона Балантайна, когда он узнал правду, и как в тот момент никто не мог ни помочь ему, ни утешить его.

Теперь генералу угрожало еще одно несчастье, и в обществе вновь всплыли горе и печаль прошлого. Шарлотта была невероятно зла на Линдона Римуса, кем бы он ни был, и очень волновалась за Балантайна.

– С вами усё в порядке, мэм? – услышала она голос Грейси. Маленькая служанка держала в одной руке утюг, а другой прогоняла Арчи, рыже-белого кота, с его насиженного места наверху вороха неглаженного белья.

– Нет, – ответила хозяйка дома, поднимая глаза. – Тело, которое мистер Питт нашел несколько дней назад, лежало у порога моего старого друга, и сейчас газеты спекулируют на том, мог ли он быть замешан в этом убийстве. Несколько лет назад в его семье было совершено ужасное преступление, и газетчики стали ворошить прошлое, напомнив всем об этом как раз в тот момент, когда он и его жена стали обо всем забывать и возвращаться потихоньку к нормальной жизни.

– Те, хто пишет в газетах, – сущие психи, – сердито произнесла Грейси, держа утюг, как оружие.

У юной служанки были четкие представления о том, кто заслуживает ее хорошего отношения: друзья и все, кто страдает, – бездомные, нищие и неудачники, что бы ни значило это слово. Иногда девушка могла поменять свое мнение, но для того, чтобы ее переубедить, требовалась уйма времени, и это было совсем не просто.

– Вы ему поможете? – спросила она, глядя на Шарлотту. – Вы спокойно можете идти. Я тут с усем управлюсь сама.

Против воли ее хозяйка улыбнулась. Грейси была прирожденным бойцом. У Питтов она появилась семь лет назад, невысокая и тоненькая, в одежде, которая была ей велика, и в ботинках, которые требовали ремонта. С тех пор девчушка чуть-чуть набрала вес, но платья для нее все равно приходилось ушивать, чтобы те не висели на ней как на вешалке. Однако эта девушка была не только великолепной служанкой, прекрасно выполняющей всю домашнюю работу. Она с детства умела считать, а с помощью Шарлотты еще и научилась читать и писать, и в итоге из бродяжки, которая никому не была нужна, превратилась в интересную молодую девушку, рассказывающую всем и каждому, что она работает у лучшего полицейского в Лондоне, а значит, и во всем мире.

– Спасибо тебе, – ответила Шарлотта, приняв наконец решение. Закрыв газету, она встала и, больно ударившись о ящик с углем, вышла из кухни. – Я навещу генерала и узнаю, чем ему можно помочь. А если помочь не смогу, пусть он хотя бы знает, что я все еще его друг.

– Оченно хорошо, – согласилась Грейси. – Может быть, мы и сможем чем-то помочь. – Она с гордостью произнесла слово «мы», по праву считая себя частью детективной команды Питтов. В прошлом горничная очень помогла Томасу в некоторых его расследованиях и теперь была готова к новым подвигам.

Шарлотта поднялась в спальню и поменяла свое простое летнее платье на очень нарядное нежно-желтое, которое невероятно шло к ее каштановым волосам и хорошо подчеркивало фигуру. У платья был прекрасный фасон, с узкой талией, рукавами-фонариками, разлетающейся юбкой и очень маленьким турнюром – все по последней моде. Это было последнее экстравагантное приобретение миссис Питт. Обычно она носила практичные и простые платья, которые без больших переделок не выходили из моды по два-три сезона. Конечно, ее сестра Эмили, которая очень удачно вышла замуж в первый раз, а потом овдовела и вышла замуж вторично, щедро делилась с нею своим гардеробом. Однако Шарлотта стеснялась брать у нее слишком много нарядов, потому что боялась, как бы это не навело Томаса на мысль о том, что она жалеет о своем замужестве. Ведь никто не будет отрицать, что для нее свадьба с полицейским была в некотором роде понижением на социальной лестнице. В любом случае, сейчас были парламентские каникулы, и Эмили с Джеком отдыхали на природе, захватив с собой бабушку. Даже Кэролайн, мать Шарлотты и ее сестры, покинула Лондон: она отправилась в Эдинбург, где Джошуа, ее новый муж-артист, играл в какой-то пьесе.

Не было никакого сомнения, что это платье было самым удачным из всех, которые миссис Питт когда-либо носила, включая и платья, одолженные Эмили.

Шарлотта вышла на залитую солнцем Кеппель-стрит. Транспорт ей был не нужен, так как пройти надо было всего несколько сотен ярдов. Было странно узнать, что генерал Балантайн теперь живет совсем рядом с ней, а она еще ни разу его не встретила. Но, с другой стороны, она не видела множество своих нынешних соседей. К тому же, несмотря на всю свою кажущуюся близость, Бедфорд-сквер и Кеппель-стрит находились на разных концах лондонского общества.

Миссис Питт кивнула двум девушкам, идущим ей навстречу. Те вежливо ответили и продолжили свою оживленную беседу. Мимо проехала открытая карета, пассажиры которой с превосходством посматривали на окружающих. Быстро прошел мужчина, глядевший прямо перед собой…

Шарлотта не знала, в каком именно доме жили теперь Балантайны. Муж просто сказал, что их особняк находился «в середине северной части». Сжав зубы, женщина позвонила в дверь одного из домов. Ей открыла симпатичная горничная, которая объяснила, что Балантайны живут через два дома.

Миссис Питт с апломбом поблагодарила ее и направилась дальше, уже жалея о своей затее. Она ведь даже не придумала, что скажет, если генерал будет дома и согласится принять ее! Ее поступок был крайне импульсивен. Брэндон Балантайн вполне мог совершенно измениться с того времени, когда они виделись в последний раз. Ведь прошло уже четыре года, а трагедии сильно меняют характер людей. Сама по себе идея посетить Балантайна была довольно странной и могла быть истолкована двояко. Почему же она все еще идет к дому генерала, вместо того чтобы развернуться и направиться домой?

Потому что она сказала Грейси, что хочет встретиться с другом, у которого случилась неприятность, и подтвердить ему, что она все еще его друг. И теперь она уже не может вернуться домой и сказать, что ее подвели нервы и что она не захотела свалять дурака перед генералом. Грейси будет ее презирать. Да и сама она будет презирать саму себя…

Шарлотта поднялась по ступеням и решительно дернула звонок, боясь передумать.

Сердце женщины колотилось так, будто за дверью ее ждала смертельная опасность. Перед ее глазами предстал Макс, лакей, который служил у Балантайнов четыре года назад, а затем весь тот ужас, и насилие, и Кристина… Миссис Питт вновь подумала о том, как больно те события должны были ударить по генералу. Ведь Кристина была его единственной дочерью.

Ее ведь никто не звал! Так почему же она решила, что генерал захочет ее увидеть после всего того, что Питту пришлось сделать с его семьей – не без помощи, кстати сказать, самой Шарлотты? Она ведь должна быть последним человеком на земле, к которому генерал мог испытывать хоть какие-то добрые чувства… И наверняка ему не нужна ее дружба. Этот ее приход отдавал безвкусием и самонадеянностью.

Незваная гостья сделала шаг назад и почти собралась уходить, когда дверь отворилась и открывший ее лакей четко произнес:

– Доброе утро, мэм. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Доброе утро… – У Шарлотты еще оставался шанс притвориться, что она разыскивает какого-то несуществующего человека. Не обязательно говорить, что она пришла именно в этот дом. – Я… Я бы хотела…

– Мисс Эллисон! – воскликнул слуга. – То есть я хотел сказать… Прошу прощения, мадам… Миссис Питт, не так ли?

Шарлотта уставилась на лакея. Его лица она не помнила. Откуда он мог ее знать?

– Да… – пробормотала она в ответ.

– Если вы зайдете, миссис Питт, то я узнаю, дома ли леди Огаста или генерал и смогут ли они вас принять. – Слуга отступил на шаг и освободил ей проход.

У гостьи не осталось выбора.

– Благодарю, – она почувствовала, что дрожит. Если леди Огаста примет ее, то что она, Шарлотта, сможет ей сказать? Они не любили друг друга еще до трагедии с Кристиной. А сейчас все будет еще хуже… Что же ей сказать? Как объяснить свой приход?

Шарлотту провели в маленькую гостиную, где она сразу же узнала модель пушки из Ватерлоо, стоящую на столике. Казалось, что все прошедшие годы исчезли. Миссис Питт ощутила ужас убийств в Девилз-акр, как будто они происходили именно сейчас. Их боль и несправедливость были все еще очень свежи в ее памяти.

Женщина несколько раз прошлась по комнате. Один раз она подошла к двери в холл и даже открыла ее. Но на лестнице стояла горничная, которая увидела бы, как Шарлотта уходит. Это будет выглядеть еще более абсурдным, чем ее приход.

Миссис Питт закрыла дверь и продолжила ждать, словно приготовившись к атаке.

Дверь открылась, за нею стоял генерал Балантайн. Он заметно постарел. Трагедия оставила на лице военного свой след: в его глазах стояла боль, которой не было, когда они с Шарлоттой впервые встретились. Но спина его была все такой же прямой, а плечи все такими же широкими. И, как всегда, генерал смотрел прямо в глаза собеседнику.

– Миссис Питт? – На его лице появилось удивление, но по его тону можно было понять, что этот визит ему приятен.

Шарлотта вспомнила, как сильно он нравился ей в прошлом.

– Генерал Балантайн, – она автоматически сделала шаг вперед. – Я не могу объяснить, почему пришла к вам сегодня. Я просто хочу, чтобы вы знали, что я очень сожалею о произошедшем, и мне очень жаль, что какой-то несчастный предпочел умереть на ступенях вашего дома. Думаю, что истина очень быстро выяснится, и вы… – Гостья замолчала. Генералу не нужно было говорить банальности. Линдон Римус уже сделал свое черное дело, вспомнив о случае в Девилз-акр, и никакое раскрытие нового убийства не уничтожит боль прошлого. – Мне очень жаль, – искренне повторила Шарлотта. – Вот, пожалуй, и все, что я хотела вам сказать. Наверное, мне надо было написать вам письмо?

– С хорошо обдуманными фразами, очень тактичное и совсем непохожее на вас в жизни, – Балантайн слегка улыбнулся. – И я бы подумал, что вы изменились, о чем бы искренне пожалел. – Он слегка порозовел, как будто устыдился своей искренности.

– Думаю, что я чему-то научилась, – сказала миссис Питт. – Даже если пока и не могу использовать этот свой опыт на практике.

Ей хотелось задержаться еще на несколько минут. Может быть, она все-таки сможет чем-то помочь, если генерал расскажет ей, что произошло. Но самой задавать такие вопросы было очень неприлично. Она бы выглядела слишком навязчивой, да и потом Питт наверняка уже измучил Балантайна своими вопросами. Почему же она считает, что может сделать еще что-то?

– Ну, и как вы живете? Как ваша семья? – нарушил молчание генерал.

– Все прекрасно. Дети быстро растут, – отозвалась женщина. – Джемайма сильно вытянулась…

– Ах да… Джемайма. – На губах хозяина дома вновь появилась улыбка. Наверняка он, как и миссис Питт, подумал о Джемайме Вагонер, которая вышла замуж за его единственного сына и в честь которой Шарлотта назвала свою дочь. – А вы знаете, что они вернули вам долг?

– Долг? – не поняла его собеседница.

– Ну да. Своего второго сына они назвали Томасом.

– Ах вот как… – Шарлотта тоже улыбнулась. – Нет, я не знала об этом. Я обязательно расскажу мужу – ему будет приятно. У вашего сына все в порядке?

– Да. Брэнди сейчас работает в Мадриде. К сожалению, мы не очень часто видимся.

– Вы, должно быть, сильно скучаете.

– Да, очень, – в глазах генерала появилась тоска. Он отвернулся и стал смотреть на летний сад за окном, в котором росли великолепные розы. В утренних лучах солнца роса на них уже успела высохнуть.

На каминной полке тикали часы.

– Моя мама опять вышла замуж, – невпопад произнесла миссис Питт.

Генерал заставил себя оторваться от прошлого и опять повернулся к гостье:

– Правда? Я… надеюсь, что она счастлива. – Это не было вопросом. О таких вещах не спрашивают, чтобы не показаться слишком докучливым. Нельзя даже говорить о счастье и несчастье – это будет выглядеть неделикатно.

– О, да! Она вышла замуж за актера, – Шарлотта улыбнулась генералу, глядя ему прямо в глаза.

– Простите? – Тот был явно заинтригован.

Не слишком ли далеко она зашла? Ведь она просто хотела снять напряжение, а Балантайн, наверное, принял это за легкомыслие. Однако пути назад не было, поэтому миссис Питт продолжила:

– Она вышла замуж за актера, который намного моложе ее.

Будет ли генерал шокирован? Женщина почувствовала, как горят ее щеки.

– Ее муж смел и очарователен. Я хочу сказать… Он не боится поддерживать друзей в трудную минуту и бороться за то, что считает правильным, – добавила она.

– Я очень рад, – мышцы на лице старого солдата расслабились. На какую-то секунду – его собеседница даже не была уверена в том, что это ей не показалось, – в глазах генерала промелькнуло сожаление. Затем он вздохнул. – Так, значит, вам он нравится?

– Да. И мама очень счастлива, хотя и сильно изменилась. Теперь она знает людей, о знакомстве с которыми и не помышляла всего несколько лет назад. Боюсь только, что некоторые из ее прошлых знакомых теперь не хотят общаться с нею и отворачиваются, когда встречаются с ней на улице…

– Могу себе представить, – было видно, что этот разговор доставляет генералу удовольствие.

В дверях появилась леди Огаста Балантайн. Выглядела она просто великолепно: ее темные локоны были уложены в одну большую волну, а седина на висках придавала этой прическе некоторый драматизм. Ее платье серо-фиолетового цвета было сшито по последней моде, а шею украшало роскошное ожерелье из аметистов, дополнявшееся такими же серьгами. Дама холодно посмотрела на гостью:

– Доброе утро, миссис Питт. Ведь так, кажется, я должна к вам теперь обращаться?

Это было напоминание о том дне, когда Шарлотта впервые вошла в их дом. Тогда ее наняли помочь генералу в работе над его мемуарами, и миссис Питт использовала свою девичью фамилию, чтобы скрыть свою связь с Томасом и полицией.

– Доброе утро, леди Огаста. Как поживаете, как ваши дела? – Шарлотта вновь почувствовала, что краснеет.

– Прекрасно, благодарю вас, – ответила супруга генерала, входя в комнату. – Полагаю, что вы пришли справиться о наших делах не из простой вежливости?

Это был тупик. Гостье ничего не оставалось делать, как призвать на помощь всю свою наглость. Все равно хуже уже не будет.

– Нет, это именно вежливость, – Шарлотта лучезарно улыбнулась. – Только вчера я узнала, что мы теперь с вами соседи.

– Ах, вот как! Ох, уж эти газеты… – произнесла Огаста с восхитительным презрением.

Хорошо воспитанные леди из аристократических семей газет не читают, за исключением рекламы и колонок о светской жизни. Раньше Шарлотта была хорошо воспитана, однако она вышла замуж за полицейского и теперь уже не могла говорить о своей принадлежности к светскому обществу.

– А что, ваш адрес напечатали в газетах? – спросила миссис Питт невинным тоном, высоко подняв брови – якобы от удивления.

– Ну, конечно, – ответила хозяйка дома. – Как вам, несомненно, хорошо известно, какой-то бедняга был убит на пороге нашего дома. Не лицемерьте, миссис Питт, вам это не идет.

Балантайн сильно покраснел. Как большинство мужчин, он не переносил конфликтные ситуации, особенно когда в них участвовали женщины. Однако он никогда не уклонялся от выполнения своих обязанностей.

– Огаста, миссис Питт пришла, чтобы высказать нам свои соболезнования по этому поводу, – сказал генерал осуждающим тоном. – Думаю, что узнала она об этом от суперинтенданта Питта, а не из газет.

– Ты так считаешь? – Леди Огаста была так же холодна с мужем, как и с Шарлоттой. – В таком случае ты слишком наивен, Брэндон. Но это уже твои проблемы. Я уезжаю к леди Ившэм. – Дама повернулась к гостье: – Уверена, что не застану вас, когда вернусь, поэтому позвольте пожелать вам всего самого наилучшего, миссис Питт. – Она повернулась, взмахнув юбкой, и вышла из комнаты, оставив дверь открытой.

Ее муж сам захлопнул дверь – к удивлению лакея, который стоял в холле с накидкой леди Огасты в руках.

– Примите мои извинения, – сказал генерал в смущении. Он не стал ничего объяснять или пытаться как-то сгладить ситуацию. Любое доверие, существовавшее между ним и миссис Питт, исчезло бы, если б он стал отрицать очевидные вещи. – Это было…

– Вполне заслуженно, – закончила Шарлотта за него с раздражением. – С моей стороны было глупо прийти, не зная даже, что сказать, кроме того, что я волнуюсь за вас и надеюсь, что вы все еще считаете меня своим другом, несмотря ни на что.

– Спасибо вам… Конечно, я так и считаю, – сказал Балантайн с очевидным удовольствием, пораженный ее откровенностью. Он хотел еще что-то добавить, но передумал. Было видно, что генерал сильно обеспокоен, и тревожит его что-то другое, помимо гнева и стыда за поведение своей жены или его собственной неловкости из-за откровенности миссис Питт.

– Ну а потом, я ведь действительно читала газеты, – призналась Шарлотта.

– Это видно, – тень улыбки появилась на лице старого солдата.

– Это было ужасно! Статья написана абсолютно безответственным человеком. Думаю, что именно это и заставило меня прийти. И сказать вам, что я на вашей стороне.

– Вы говорите так потому, что ничего не знаете, миссис Питт, – генерал отвернулся от гостьи и смотрел в окно. – Одному Богу известно, что еще может выясниться…

Теперь это уже были совсем не светские банальности. Шарлотта видела это по тому, как напряглось все тело хозяина дома, по тому, каким несчастным стало его лицо, и по тому, как он отвернулся от нее, когда произносил эти слова. Ей было понятно, что он боится чего-то конкретного, и это полностью занимает все его мысли в настоящий момент.

Женщина испугалась за него, и первой ее реакцией было защитить генерала, несмотря ни на что.

– Конечно, я ничего не знаю, – согласилась Шарлотта. – Но где вы видели настоящих друзей, которые готовы оказывать поддержку, только зная все, что произойдет в будущем? Только когда они уверены, что это ничего не будет им стоить, не доставит им никаких неудобств и не принесет никаких неприятных сюрпризов?

– Я знавал много таких друзей в прошлом, но они никогда не были настоящими, – тихо сказал Балантайн. – Но ведь преданность в дружбе – это палка о двух концах. Настоящий мужчина не позволит вовлечь своего друга в опасность и не потребует от него обещаний, даже мысленных, заплатить цену, величина которой может быть неизвестна им обоим… – Тут Балантайн понял, что зашел слишком далеко, и почувствовал себя совсем не в своей тарелке. – То есть я хочу сказать…

Шарлотта подошла к двери, но затем снова повернулась лицом к собеседнику:

– Ничего не надо объяснять. Много воды утекло с нашей последней встречи, но не так много, чтобы все изменилось. Мы все еще понимаем друг друга. И моя дружба принадлежит вам, хотите вы этого или нет. Всего хорошего.

– Всего хорошего… миссис Питт.

Женщина направилась прямо домой и так торопилась, что не заметила, как пролетела мимо двух своих знакомых. Войдя в дом, она прошла прямо на кухню, даже не сняв шляпки.

Глажка была закончена, и Арчи мирно спал в пустой корзинке.

Грейси чистила картошку, и когда она подняла голову, продолжая держать в руке нож, на ее лице было написано нетерпеливое любопытство.

– Поставь чайник, – распорядилась Шарлотта, опускаясь на ближайший стул. Она могла вскипятить воду и сама, но хорошо знала: нельзя подходить даже к самой чистой плите, если на тебе надето светло-желтое платье.

Горничная немедленно поставила на стол заварной чайник, чашки и молочник. Достав молоко с ледника, она водрузила в центр стола сине-белый кувшинчик, покрытый муслином, по краям которого были нашиты маленькие грузики, чтобы материал не унесло сквозняком.

– Ну, и как хенерал? – спросила служанка, доставая из буфета жестянку с бисквитами. Для этого ей приходилось вставать на цыпочки и вытягиваться в струнку, но она отказывалась держать бисквиты на нижних полках: такая уступка казалась девушке поражением.

– Очень расстроен, – ответила миссис Питт.

– Он знает имя убитого? – спросила горничная, ставя коробку с бисквитами на стол.

– Я не спрашивала, – вздохнула Шарлотта. – Но боюсь, что это вполне вероятно. Что-то его очень беспокоит.

– Но он ничо об этом не грил, правда?

– Нет.

Чайник начал свистеть, и мисс Фиппс, взяв прихватку-варежку, сняла его с печи и налила немного воды в заварной чайник. Ополоснув заварной чайник этим кипятком, она вылила его в раковину. Затем положила в маленький чайник три ложки заварки и залила ее кипятком, а в большой чайник долила воды из-под крана и опять поставила на плиту. Девушка была уверена, что кипяток всегда пригодится, даже в жаркий июньский день.

– И што же мы будем с усем этим делать? – спросила служанка, усаживаясь за стол напротив хозяйки. Картофель подождет, решила она. Этот разговор был важнее.

– Даже и не знаю, – ответила Шарлотта, машинально снимая шляпу.

– Вы што, волнуетесь, што он могет быть в учем-то замешан? – Грейси провела ладонью по лицу.

– Нет!

– Правда? – спросила девушка, прикусив губу.

Миссис Питт заколебалась. Чего же мог бояться Балантайн? А то, что он чего-то боялся, было совершенно очевидно. Мог ли он нервничать из-за еще одного вмешательства в свою личную жизнь и жизнь его семьи? У каждого семейства есть масса вещей – ссоры, ошибки, недопонимания, – которые они хотели бы скрыть от глаз общества в целом и особенно от людей своего круга. Это ведь все равно что раздеваться посреди улицы!

– Я не знаю, – сказала хозяйка дома вслух, кладя шляпу на стол. – Я абсолютно уверена, что он благородный человек, но все мы можем ошибаться в своих суждениях. В то же время многие из нас готовы совершать поспешные и глупые вещи, лишь бы защитить тех, кто нам дорог или за кого мы в ответе.

– А за кого он в ответе? Я имею в виду хенерала, – задала Грейси новый вопрос, разливая чай.

– Ну, не знаю… За жену, за кого-то из слуг… за друга, наконец.

Несколько минут служанка сидела, глубоко задумавшись.

– А што у него за жена? – спросила она наконец.

– Очень красивая и очень холодная, – ответила Шарлотта, отхлебнув чаю и стараясь сохранить объективность.

– А ентот убитый – он не мог быть у нее полюбовником?

– Нет! – Миссис Питт не могла себе представить, что Огаста опустится до любовной интрижки и позволит своему любовнику умереть на своем крыльце.

– А она вам не шибко нравится, правда? – заметила Грейси, с любопытством наблюдая за своей хозяйкой.

– Вот это правда. Но я не думаю, что она нападет на кого-либо, не имея на то достаточных оснований, – вздохнула Шарлотта. – И я не могу даже вообразить ситуацию, в которой она кого-то убьет и при этом не будет иметь веских объяснений для полиции, которую сама же и вызовет. В данном случае объяснение может быть следующим: она поймала его на воровстве, и он набросился на нее.

– А што, ежели его поймал сам хенерал? – продолжила расспрашивать хозяйку горничная, беря бисквит.

– Тот же самый вопрос. Почему он не вызвал полицию?

– Не знаю… – Мисс Фиппс тоже глотнула чаю. – А вы уверены, што хенерал был расстроен из-за тела, а не из-за чего другого?

– Так мне кажется.

– Тогда, я кумекаю, нам надо внимательно следить за усем, што сможет обнаружить хозяин, – серьезно заметила Грейси.

– Точно, – согласилась Шарлотта, подумав, что кое-что было бы неплохо узнать и раньше Питта.

Служанка наблюдала за хозяйкой, спокойно ожидая, когда та предложит какой-нибудь практичный и умный план.

А миссис Питт теперь занимали две вещи: ощущение страха, который источал генерал Балантайн, стоя у окна столовой, и то, что инспектор Телман, сам того не подозревая, был увлечен Грейси. Сам он не догадывался об этом потому, что их взгляды были диаметрально противоположными практически по всем вопросам мироздания. Мисс Фиппс считала, что ей очень повезло, когда она нашла работу в доме Питтов, – у нее была крыша над головой, теплая постель и сытная еда каждый день. Все это было у нее не всегда. Служанка также считала, что выполняет очень важную и нужную работу, и, соответственно, очень гордилась этим.

Телман же был твердо уверен, что прислуживать кому бы то ни было – социальное зло. Это базовое различие во мнениях приводило его и Грейси к массе других различий по любым вопросам социальной справедливости и во взглядах на жизнь. Кроме того, мисс Фиппс по природе своей была веселым и открытым человеком, а помощник Томаса – мрачным пессимистом. И ни один из них не понимал, что их объединяло обостренное чувство справедливости, ненависть ко лжи и желание работать и жертвовать своими собственными удобствами в борьбе за то дело, которое они считали правым.

– Это дело расследует инспектор Телман, – сказала Шарлотта вслух.

– Не думаю, што нам стоит ждать от его помощи, – заметила Грейси, слегка наморщив носик. – Думаю, што по-своему он умен, – добавила она явно через силу. – Но это не тот человек, хто будет беспокоиться о хенералах и всяких таких людях.

– Это-то я знаю, – была вынуждена признать ее хозяйка, вспоминая мнение Телмана обо всех наследуемых привилегиях. Инспектор, без сомнения, знал, что во времена Балантайна звания в армии покупались. – Но другого у нас нет.

– Вы считаете, што с ним надо посудачить? – Грейси явно была озадачена.

– Вот именно, – в голове Шарлотты быстро формировался план, хотя пока он был еще далек от совершенства. – Его можно убедить делиться с нами добытой информацией.

– Вы так думаете? – Горничная расплылась в улыбке. – То ись ежели вы его попросите?

– Думаю, что ему больше понравится, если это сделаешь ты.

– Я?! Да он ничо мине не скажет! Он заявит, что миня это не касается. Могу себе представить его физиономию, ежли я зачну задавать ему вопросы о работе… Сразу же скажет, шобы я занималась своими делами.

Миссис Питт глубоко вздохнула и пошла ва-банк:

– А что, если мы сделаем так, чтобы он отчитывался перед хозяином не в участке, а здесь, дома? И что, если в тот момент, когда он придет с отчетом, хозяина дома не окажется?

– А как мы это заделаем? – Грейси явно растерялась.

Шарлотта вспомнила, с каким выражением лица Телман смотрел на ее служанку в последний раз, когда она видела их вместе.

– Думаю, что это не так сложно, если ты будешь себя хорошо с ним вести, – объявила она.

Мисс Фиппс открыла рот, чтобы ответить, а потом вдруг резко покраснела.

– Думаю, што смогу, ежели это так важно…

– Спасибо тебе. Я тебе очень благодарна, – лучезарно улыбнулась ее хозяйка. – Послушай, нам надо будет все очень тщательно спланировать, и, думаю, каждый раз это у нас получаться не будет. Может быть, понадобится использовать разные увертки.

– Использовать чего? – скривилась Грейси.

– Ну, не совсем правду. Но это только изредка.

– Ах, вот оно как… што ж, понятно. – Девушка улыбнулась и потянулась за вторым куском бисквита. Арчи проснулся в бельевой корзинке, потянулся и замурлыкал.

Когда инспектор Телман занялся идентификацией тела, найденного на ступенях дома Балантайна, начал он, естественно, с морга. Обследование трупов было частью его повседневной работы, от чего, впрочем, занятие это не становилось более приятным. Начать с того, что все тела, которые он там видел, были голыми, а это вторжение в интимную область человека, которого полицейский не мог избежать. Сэмюэль чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и понимал, что это необходимо. Кроме того, запахи мертвой плоти, формальдегида и карболки выворачивали ему желудок, а еще, вдобавок ко всему этому, в морге, независимо от времени года, всегда было очень холодно. В результате инспектор одновременно дрожал от холода и потел от вида голых тел. Однако, будучи человеком ответственным, он старался выполнить эту работу как можно лучше, несмотря на свою нелюбовь к ней.

В случае с телом с Бедфорд-сквер даже самое тщательное исследование трупа в морге ничего не добавило к тому, что он увидел в первые минуты после обнаружения покойника при свете полицейского фонаря. Мертвец оказался очень худым и жилистым. Его кожа была белой и мягкой там, где ее закрывала одежда, и дубленой там, где она была не защищена. Создавалось впечатление, что убитый проводил очень много времени на свежем воздухе. В то же время его руки не были руками рабочего. На теле имелось несколько свежих ран, как будто он отчаянно сражался за свою жизнь. Особенно пострадали костяшки пальцев. А потом ему нанесли очень сильный удар по голове, который оказался смертельным.

По мнению Телмана, убитому было около пятидесяти лет. На его теле можно было обнаружить с полдесятка старых шрамов, разных размеров и форм. Ни один из них не был от какой-то серьезной раны – такая коллекция могла бы появиться у любого мужчины, занимавшегося опасной работой или ведущего уличную жизнь. Только один из рубцов составлял исключение: длинный тонкий шрам с левой стороны грудной клетки, как от удара ножом.

Наконец инспектор закрыл тело простыней и перешел к одежде убитого. Она была сильно поношенной, грязной, и было видно, что за ней совсем не следили. Подметки ботинок явно нуждались в ремонте: они выглядели так, как должны были выглядеть ботинки человека, проведшего предыдущую ночь (а может быть, и весь предыдущий день) на улице. Ничего путного они рассказать не могли.

А вот содержимое карманов жертвы представляло определенный интерес. Конечно, самой интересной вещью в них была табакерка, которая сейчас находилась у Питта. Телман терялся в догадках, почему она оказалась в кармане убитого – наверное, этому можно было найти с десяток объяснений, причем все они предусматривали участие генерала Балантайна. Однако Томас сказал, что сам займется табакеркой. Год назад инспектор не поверил бы ему, считая, что начальник хочет защитить очередного аристократа от справедливой кары за его проступки. Теперь он знал, что Томас не поступил бы так, но это все равно его раздражало.

Единственной уликой, помимо табакерки, которая могла привести к выяснению личности пострадавшего или его убийцы, был счет за три пары носков. Телман был удивлен, что человек, находящийся в таких тяжелых условиях, как убитый, покупает носки в магазине, который выдает счета с собственным названием на бланке. Скорее он должен был купить их у уличного торговца или на рынке. Однако счет был налицо, и полицейский обязан был распутать эту ниточку.

Он был рад вновь выйти на солнце и вдохнуть относительно чистый уличный воздух, пахнущий дымом, лошадиным навозом и миазмами сточных канав. Сэмюэля окружили звуки проезжающих экипажей, крики уличных торговцев и стук копыт по брусчатке мостовой, а вдали раздавались звуки шарманки и немузыкальный свист посыльного.

Инспектор успел вскочить в омнибус, хотя ему и пришлось пробежать за ним несколько шагов и запрыгнуть на подножку уже на ходу, к неудовольствию толстой дамы, одетой в платье из серого бомбазина.

– Так вы себя убьете, молодой человек, – осуждающе сказала женщина.

– Надеюсь, что нет, но все равно спасибо за предупреждение, – ответил полицейский так вежливо, что сам удивился этому.

Он купил билет и безуспешно попытался найти место, где можно было бы присесть. Не найдя его, остался стоять в проходе, держась за поручень в середине.

Телман вышел на Хай-Холборн и прошел пару кварталов в сторону Ред-Лайон-сквер. Найти галантерейный магазин оказалось довольно легко, и инспектор вошел в него, держа счет в руке.

– Доброе утро, сэр, – с готовностью произнес молодой человек за кассой. – Могу ли я вам чем-нибудь помочь? Нам только что завезли прекрасные мужские рубашки по очень привлекательной цене.

– Носки, – ответил ему Телман, размышляя, может ли он позволить себе новую рубашку. Ему очень понравились те, что лежали на витрине.

– Конечно, сэр. Какого цвета, сэр? У нас есть любой.

Полицейский вспомнил носки, которые были надеты на мертвеце.

– Серые, – ответил он.

– Разумеется, сэр. А какой размер?

– Девятый. – «Если убитый мог позволить себе купить носки в этом магазине, то и я смогу», – подумал Сэмюэль.

Молодой человек нагнулся к шкафу, стоящему позади него, и выложил на прилавок три разные пары серых носков девятого размера.

Телман выбрал понравившуюся ему пару, быстро взглянул на ценник и протянул деньги. У него осталось как раз на билет до Боу-стрит. Правда, на еду денег, к сожалению, уже не было.

– Благодарю вас, сэр. Это все? – спросил продавец.

– Нет. – Покупатель протянул ему счет. – Я полицейский. Вы можете рассказать мне, кто купил у вас эти носки пять дней назад?

– Боже! Мы продаем множество носков, сэр. А серый цвет очень популярен в это время года. Понимаете, он светлее, чем черный, и выглядит лучше, чем коричневый, – сказал молодой человек, рассматривая счет. – Коричневый выглядит слегка деревенским, понимаете, что я имею в виду?

– Да, но постарайтесь все-таки вспомнить. Это очень важно.

– Этот парень что-то натворил? Но за носки он заплатил, в этом я готов поклясться.

– Это я вижу. Не знаю, что он натворил, но он мертв.

Продавец побледнел. Может быть, этого ему говорить и не стоило…

– Серые носки, – настойчиво повторил Телман.

– Да, сэр. А как он выглядел, сэр? Вы его видели?

– Ростом с меня, – ответил Сэмюэль и с неудовольствием понял, что мертвец был здорово похож на него. – Худой, жилистый. Светлые волосы. Уже начал лысеть…

Хорошо, что хоть этим покойник отличался от Телмана! Волосы инспектора были темными, прямыми и все еще густыми.

– На вид где-то около пятидесяти с небольшим лет, – продолжил он описывать жертву. – Жил или работал на свежем воздухе, но не руками.

– Похож на двух-трех, которые приходят к нам достаточно регулярно, – задумчиво произнес сотрудник магазина. – Это может быть или Джордж Мейсон, или Уилли Стронг, или кто-то, кто случайно заглянул всего один раз. Я ведь не знаю имен всех посетителей. А больше вы ничего о нем не расскажете?

Телман напряженно думал. Этот продавец мог быть их единственным шансом.

– У него на груди длинный шрам от ножа или штыка, – инспектор показал на себе, где именно находится шрам, и только потом понял бесполезность этих сведений для его собеседника. – Может быть, раньше он служил в армии, – добавил он просто для того, чтобы как-то объяснить свои слова.

Лицо продавца расцвело.

– У нас был похожий посетитель, и, как мне кажется, он действительно покупал носки. Мы с ним разговорились, и он упомянул, что служил в армии и поэтому знает, как важно, чтобы ноги всегда были сухими. Помню, он еще сказал: солдат с мокрыми ногами – это не вояка. Именно поэтому сам он торговал шнурками – теперь, когда для него начались тяжелые времена. Но я не знаю, как его зовут или где он живет. Да и раньше я его никогда здесь не видел. День тогда был очень хороший, а тот человек был весь закутан – сказал, что простужен. Но он действительно был худощав и приблизительно вашего роста. А вот насчет волос ничего сказать не могу – просто не помню.

– А где он торговал шнурками? – быстро спросил Телман. – Он не говорил?

– Да-да, он сказал. На углу Линкольнз-Инн и Грейт-Куин-стрит.

Потратив остатки дня на поиски, инспектор сумел разыскать Джорджа Мейсона и Уилли Стронга, которых назвал продавец, – и оба они оказались абсолютно живыми.

Затем Сэмюэль навел справки об уличных продавцах на Линкольнз-Инн-филдз и выяснил, что среди них был старый солдат по имени Альберт Коул. Обычно он торговал на северо-западном углу рядом с Грейт-Куин-стрит. Однако никто не видел его последние пять или шесть дней. Некоторые адвокаты из Иннз-оф-Корт, расположенной неподалеку, регулярно покупали у него шнурки и смогли достаточно точно описать его, а один из них даже согласился на следующий день приехать в морг и опознать тело.

– Точно, – сказал юрист, увидев труп, со вздохом сожаления. – Боюсь, что он очень похож на Коула.

– А вы можете точно сказать, он ли это? – спросил Телман. – Вы абсолютно уверены?

– Абсолютно я не уверен! – огрызнулся адвокат. – Впрочем, да, почти уверен. Бедняга! – Он достал из кармана четыре гинеи и положил их на край стола. – Это на его похороны. Малый был солдатом. Служил Королеве и Родине. Не хотелось бы, чтобы его похоронили в общей могиле.

– Благодарю вас, – Сэмюэль был удивлен – он не ожидал такой щедрости по отношению к уличному торговцу, совершенно незнакомому, от представителя класса имущих, по отношению к которым инспектор испытывал врожденное презрение.

Юрист направился к выходу, бросив на полицейского ледяной взгляд.

– А что-нибудь еще вы о нем знаете, сэр? – спросил тот, выходя вслед за ним на улицу. – Это очень важно.

Адвокат непроизвольно замедлил шаг: уважение к закону он, видимо, впитал с молоком матери.

– Он был солдатом, – ответил юрист. – По-моему, его комиссовали по инвалидности. Названия полка я не знаю, никогда не интересовался.

– Ну, это я, наверное, смогу выяснить, – продолжал Сэмюэль, держась рядом с ним. – А может быть, он рассказывал что-то еще, сэр? Может быть, вы знаете, где он жил? Или где еще торговал, помимо Линкольнз-Инн-филдз?

– Не думаю. Обычно он торчал на этом углу в любую погоду.

– А он никогда не говорил, где брал свои шнурки?

– Инспектор, я просто купил у него несколько пар, – адвокат с удивлением посмотрел на собеседника. – Я никогда подолгу с ним не разговаривал. Мне очень жаль, что этот малый умер, но я не могу вам больше ничем помочь. – Он достал золотые карманные часы и открыл их. – Простите, но у меня нет больше времени. Я и так тут задержался. Придется искать кеб. Желаю вам успеха в скорейшем раскрытии этого преступления. Всего наилучшего.

Телман проводил его глазами. В конце концов, теперь он знал имя убитого, и знал его от надежного свидетеля, который наверняка не откажется выступить в суде.

Однако что делал бывший солдат, а ныне продавец шнурков Альберт Коул на Бедфорд-сквер среди ночи? До нее было больше мили, а уличные торговцы редко меняют свои точки. Ведь если они это делают, то вторгаются на чью-то чужую территорию, а это всегда смертельная обида, которая обычно смывается только кровью. Однако уличные торговцы – не преступники, и подобное вторжение могло стать причиной серьезной драки, но никак не убийства, разве что случайного.

Хотя, с другой стороны, шнурками среди ночи не торгуют…

Скорее всего, совсем другая причина привела беднягу к парадному подъезду генерала Балантайна. Вряд ли убитый ухаживал за одной из горничных. В этом случае он наверняка подошел бы к заднему входу, а не к парадным дверям, которые хорошо просматривались с улицы и у которых его мог увидеть патрульный констебль или кто-то из прохожих. И, уж конечно, никакая горничная не будет впускать своего ухажера через переднюю дверь.

Кстати, а зачем грабитель, идущий на дело, будет стоять перед парадным входом дольше, чем это необходимо? Наверняка он воспользуется какой-то неприметной аллеей, а если это невозможно, то пролезет сквозь кусты, через задний двор и воспользуется дверью для загрузки угля или вывоза мусора.

Так почему же все-таки он оказался перед парадной дверью дома Балантайна, да еще и с хозяйской табакеркой в кармане?

Телман шел по тротуару, опустив голову и глубоко задумавшись. Он никак не мог сформулировать удовлетворительное объяснение, но был уверен, что дом генерала каким-то образом замешан в этом деле. Скорее всего, для этого была какая-то причина.

Ему придется побольше узнать и о генерале Балантайне, и о леди Огасте.

Инспектор ни в чем не подозревал хозяйку дома и слабо представлял, как он сможет раздобыть сведения о ней. Телман не был трусом и не дрожал перед людьми только потому, что они занимали более высокую ступеньку на социальной лестнице или были богаче его. Однако сама мысль о том, что ему придется столкнуться с генеральшей, заставила его вздрогнуть.

С Брэндоном Балантайном все было по-другому. Сэмюэль гораздо лучше разбирался в мужчинах и предвидел, что у него не возникнет проблем со сбором информации о военной карьере генерала. Многое можно будет узнать в армейском архиве. Кстати, там же он сможет узнать и где служил Альберт Коул.

– Альберт Коул? – повторил служащий в архиве клерк. – А как его второе имя, инспектор?

– Не имею понятия.

– Место рождения?

– Тоже не знаю.

– Не много же вам известно! – Клерк был средних лет, и его работа успела ему смертельно надоесть, однако он старался выполнять ее как можно лучше, особенно когда, как в данном случае, сведений было очень мало и поиски оказывались очень сложными.

– Только то, что этого человека убили, – ответил полицейский.

– Я постараюсь что-нибудь для вас сделать, – лицо служащего сделалось серьезным, и он отправился на поиски, оставив Телмана на деревянной скамье в приемной.

Прошло не меньше часа, прежде чем клерк вернулся, однако отсутствовал он не зря.

– Альберт Милтон Коул, – важно провозгласил архивист. – Думаю, что именно он вам и нужен. Родился двадцать шестого мая тридцать восьмого года в Баттерси. Служил в тридцать третьем пехотном полку – так здесь написано. – Он взглянул на посетителя. – Это полк герцога Веллингтона. В семьдесят пятом году был ранен в ногу. В левую, в бедро. Была раздроблена кость. Вернулся домой и отправлен на пенсию. После этого никаких записей. Значит, он не был замечен ни в чем предосудительном. Согласно личному делу, никогда не был женат. Вам это поможет?

– Пока не знаю. А что вы можете сказать о генерале Балантайне? – спросил инспектор.

– А теперь вам нужен еще и генерал? Ну, это уже совсем другой коленкор! – Брови клерка удивленно поднялись. – А у вас есть соответствующее разрешение?

– Конечно. Я расследую убийство солдата, который был найден с раскроенной головой на ступенях дома генерала Балантайна!

Служащий заколебался, однако потом почувствовал, что ему уже и самому становится интересно. Он не особенно любил генералов, так что если эти сведения придется предоставить – а клерк был уверен, что другого выхода у него нет, – то лучше сделать это добровольно. Он опять покинул своего посетителя и вернулся через пятнадцать минут с несколькими листками бумаги, которые и передал Сэмюэлю.

Тот погрузился в чтение.

Брэндон Певерелл Балантайн родился 21 марта 1830 года в Бишоп-Окленд, графство Дарем. Старший сын Брэндона Эллвуда Балантайна. Образование получил в Эддискомбе, которую окончил в шестнадцать лет. Когда ему исполнилось восемнадцать, отец купил для него офицерский патент, и молодой человек отплыл в Индию в чине лейтенанта Бенгальского инженерного корпуса. По прибытии в Индию незамедлительно принял участие во Второй сикхской войне, в том числе в осаде Мултана, за что был награжден. Во время битвы за Гуджрат был ранен. В 1852 году возглавлял колонну во время Первой экспедиции против племен Черной горы на северо-западной границе. Через год участвовал в карательной экспедиции против племен Африди в Пешаваре.

Во время восстания сикхов служил под командованием Аутрама и Хэвлока при первом освобождении Локхнау, а затем и при его окончательном захвате. Показал себя блестящим офицером, охотясь за бандами восставших в Ауде и Гвалиоре в 1858 и 1859 годах. Затем командовал дивизионом во время Китайской войны 1860 года, за что получил награду за отвагу.

Служил в Бомбейской армии под командованием генерала Роберта Нейпира, когда фельдмаршалу было приказано возглавить военную экспедицию в Абиссинию. Отправился в Африку вместе с ним. После этого получил под свое командование военные части и оставался в Африке, принимая участие в замирении Ашантиленда в 1873 и 1874 годах, и в Зулусских войнах в 1878-м и 1879-м. Уйдя в отставку, вернулся в Англию.

Это была блестящая, ничем не замаранная военная карьера, которая началась с незаслуженной привилегии, за которую заплатил его отец.

Подобная несправедливость, присущая ненавидимой Телманом системе, глубоко задевала полицейского. Но сейчас гораздо важнее было то, что пути Балантайна и Альберта Коула никогда не пересекались.

Инспектор поблагодарил клерка за помощь и вышел из архива.

На следующее утро Телман всерьез занялся изучением генерала. Он расположился под деревьями напротив его дома, прогуливаясь по тротуару и время от времени поглядывая на парадные двери. Надежды на то, что удастся разговорить кого-нибудь из слуг, было мало. Полицейский знал, что в подобных домах слуги обычно очень лояльны по отношению к хозяевам и предпочитают о них не сплетничать. Никому не хотелось быть уволенным без всяких рекомендательных писем: это означало конец всему.

Прямая фигура генерала Балантайна появилась из дверей парадного подъезда чуть позже половины одиннадцатого, и он направился по тротуару вдоль Бейли-стрит, а затем свернул налево на Тоттенхэм-Корт-роуд и двинулся вниз к Оксфорд-стрит. Там генерал повернул направо и зашагал в западном направлении. Он был одет в темные брюки и великолепно сшитое пальто. Телман фыркнул про себя: у него было свое, устоявшееся мнение о тех, кто одевался с помощью прислуги.

На своем пути Балантайн ни с кем не заговаривал и не смотрел по сторонам. Наверное, точнее всего его передвижения можно было описать словом «марш». Он выглядел напряженным, как будто шел на битву. «Холодный и упрямый человек, – подумал Сэмюэль, двигаясь вслед за ним. – Да еще, наверное, и горд, как Люцифер!»

Интересно, что генерал думал о людях, мимо которых проходил? Что они были гражданским аналогом пехотинцев, людей, которым не только не надо уступать дорогу, но и думать о которых тоже не стоит? Балантайн действительно почти не обращал на прохожих внимания, ни с кем из них не перебросился даже словом и ни перед кем не снимал шляпу. Он прошел мимо нескольких солдат в форме, но проигнорировал их так же, как и они его.

На Агрилл-стрит старый военный резко повернул направо, и Телман почти потерял его из виду. Потом полицейский увидел, как Балантайн поднялся по ступенькам и вошел в одно ухоженное здание.

Инспектор приблизился к двери, в которую вошел Балантайн, и увидел на ней бронзовую табличку с выгравированной надписью: «ДЖЕССОП. КЛУБ ДЛЯ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ». Полицейский заколебался. В вестибюле наверняка окажется дворецкий или кто-то в этом роде, и он наверняка знает всех членов клуба в лицо. С точки зрения носителя информации, трудно было себе представить лучший источник, однако не стоило забывать о том, что благополучие дворецкого полностью зависело от его умения держать язык за зубами.

Сэмюэль понимал, что надо что-то срочно придумать. Глупо было просто стоять перед дверью. Его могут принять за уличного торговца! Разгладив лацканы своего пиджака, он расправил плечи и дернул за звонок.

Дверь открыл пожилой дворецкий в хорошо сшитой, но слегка поношенной ливрее.

– Слушаю вас, сэр. – Он равнодушно смотрел на полицейского, с первого взгляда определив его социальный статус.

Инспектор почувствовал, как лицо его вспыхнуло. Хотел бы он высказать этому человеку свое мнение о джентльменах, которые проводят свои дни задрав ноги на стол, поигрывая играя в карты или на бильярде с себе подобными! Большинство из них – просто паразиты, живущие за счет приличных людей. А еще он мог бы так же высказаться и по поводу тех, кто зарабатывает себе на жизнь, прислуживая этим пиявкам…

– Доброе утро, – напряженно произнес он вместо этого. – Я инспектор Телман из полицейского участка на Боу-стрит.

Произнеся эти слова, он протянул свою визитную карточку. Дворецкий посмотрел на нее, не прикасаясь, как будто ему показывали кусок грязи.

– Ах, вот как… – произнес он без всякого выражения.

– Мы ищем мужчину, выдающего себя за отставного военного, имеющего много знаков отличия, для того чтобы вытягивать из людей солидные денежные суммы, – произнес полицейский, сцепив зубы.

Слуга с осуждением покачал головой. Наконец-то Телману удалось его заинтересовать!

– Надеюсь, что вам удастся поймать негодяя, – произнес дворецкий негодующим голосом.

– Делаем все возможное, – с нажимом ответил инспектор. – Это высокий, широкоплечий мужчина, держится очень прямо, с явно военной выправкой. Хорошо одевается.

– Это описание подойдет многим людям, которых я здесь вижу, – улыбнулся его собеседник. – А что-нибудь еще вы можете о нем сказать? Я, конечно, хорошо знаю всех наших членов, но иногда к ним приходят гости…

– Насколько нам известно, он гладко выбрит, – продолжил Телман. – Хотя это, конечно, легко изменить. Светловатые волосы, с сединой на висках. Залысины. Резкие черты лица. Голубые глаза…

– Боюсь, что я его никогда не видел.

– Да он же зашел в эту дверь минуту назад!

Лицо слуги просветлело.

– Ну что вы! Это был генерал Балантайн. Я знаю его уже много лет. – На лице его было выражение, похожее на восхищение.

– Вы в этом уверены? – продолжал нажимать Сэмюэль. – Этот негодяй не стесняется пользоваться именами других людей и делает это очень ловко. Этот генерал… Балантайн? Да, так вот, этот генерал Балантайн выглядел как обычно?

– Ну, точно я не скажу, – заколебался дворецкий.

– Понимаете, сэр. – В голову полицейского пришла новая гениальная идея, и он заговорил доверительным тоном: – Я боюсь, что этот подонок может пользоваться именем генерала. Ну, знаете, подписывать счета… И даже занимать деньги…

Слуга побледнел:

– Тогда я должен срочно предупредить генерала!

– Нет. Ни в коем случае, сэр! Это преждевременно. Пока… – Телман с трудом сглотнул. – Генерал очень рассердится. И он может случайно насторожить преступника, а нам необходимо поймать его до того момента, как тот проделает нечто похожее с кем-то еще. Если б вы поподробнее рассказали мне о настоящем генерале, я бы мог проследить за тем, чтобы этот негодяй не появился в тех местах, где бывает мистер Балантайн.

– Ах, вот оно что! – дворецкий кивнул в знак того, что понял полицейского. – Ясно. Насколько я знаю, он является членом одного или двух армейских клубов. Кроме того, он член клуба «Уайтс», но там бывает гораздо реже, чем здесь. – Последнее было произнесено с гордостью и сопровождалось легким разворотом плеч.

– Кажется, генерал не очень любит компании, – предположил Телман.

– Ну… он всегда ведет себя очень светски, но… но не проявляет излишнего дружелюбия, если вы меня понимаете, сэр.

Сэмюэль вспомнил прямую спину Балантайна и его марш по Оксфорд-стрит, во время которого он ни с кем не заговорил.

– Вы не знаете, он играет в азартные игры? – спросил инспектор.

– По-моему, нет, сэр. Да и пьет не так чтобы много.

– А в театры или мюзик-холл ходит?

– Не думаю, – покачал головой дворецкий. – Никогда не слышал, чтобы он об этом говорил. Хотя мне кажется, что в оперу и консерваторию он ходит достаточно часто.

– Ну и, конечно, в музеи, – добавил Телман с сарказмом.

– Да, сэр. Думаю, что так.

– Занятия для одиночки… А друзья у него есть?

– Он всегда очень мил в обращении. Никогда не слышал, чтобы кто-то плохо о нем отзывался. Но он не сидит в компании с другими гостями и не… сплетничает, если вы понимаете, что я имею в виду. Карты, как я уже сказал, его тоже не интересуют.

– Ну а какой-нибудь спорт?

– Никогда об этом не слышал. – Казалось, дворецкий и сам удивлен, что подобная мысль никогда не приходила ему в голову.

– Он очень аккуратно относится к деньгам? – поинтересовался полицейский.

– Ну, он ими не разбрасывается, – поправил его собеседник. – Однако его нельзя назвать скрягой. Очень много читает. А однажды я слышал, как генерал говорил, что любит рисовать. И, как мне говорили, он очень много путешествовал – Индия, Африка и даже Китай.

– Да, но все его путешествия были связаны с войнами.

– Такова солдатская жизнь, – слегка напыщенно, но с большим уважением произнес дворецкий, и Телман подумал, будет ли он с таким же уважением говорить о простых пехотинцах, которые несли на своих плечах все тяготы войны.

Он поговорил со слугой еще несколько минут, но мало что смог добавить к портрету, на котором был изображен упрямый, холодный человек, карьера которого была куплена ему за деньги семьи и который за всю жизнь не завел друзей, так ничего и не узнал о боевом братстве и о том, как получать удовольствие от жизни. Этот человек был приятен во всех отношениях и любил оперу… в которой, как слышал инспектор, исполняли одну иностранщину.

Но все это никак не было связано с Альбертом Коулом. И все-таки связь между этими двумя людьми существовала. Она обязательно должна была быть. Иначе откуда у Коула оказалась генеральская табакерка? И почему в доме пропала только она?

Генерал Брэндон Балантайн был жестким и непреклонным человеком, которому нравилось одиночество. Всю жизнь он принадлежал к привилегированному сословию и сам не заработал ничего из того, чем владел, – ни деньги, ни звание, ни положение в обществе, ни красивый дом на Бедфорд-сквер, ни свою надменную жену. Однако в то же время что-то его очень беспокоило. Телман достаточно хорошо разбирался в людях, чтобы это понять. И он намеревался узнать, что это была за проблема, тем более что она стоила жизни обычному, бедному, полуголодному солдату Альберту Коулу. Честные люди заявляют о преступниках в полицию, а не убивают их. Что же бедняга Коул мог увидеть в доме Балантайна, за что его могли убить?