Книга: История одного преступления. Потомок Остапа
Назад: Глава 1
Дальше: Глава 3

Глава 2

Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 11 часов 23 минуты
– Полковник Семенов сдержал свое обещание. Поверил мне на слово. Наверное, тогда я понял, что люди слишком доверчивы. И это никак не зависело от их уровня образованности, интеллекта и социального положения. Доверчивы все: и крестьянин, работающий в поле, и домохозяйка, колдующая у плиты, и профессор престижного вуза, и даже высокое должностное лицо какой-нибудь спецслужбы. Доверчивость есть мудрость дураков, а с этой бедой в вашей, вернее, уже нашей стране как раз все в порядке. Пока она существует, я имею в виду «беда», можно особо не печься о дне грядущем.
Я немного расстроился, когда позже, уже в Москве узнал, что это не только мое открытие. Сами понимаете, начало девяностых – шальное время. Время МММ, «Хопер-инвеста» и еще десятка финансовых пирамид, вытягивающих из населения халявные деньги. Помните, как люди стояли в очередях, чтобы отдать свои «кровные» самым настоящим мошенникам? Почему это происходило? Я долго думал над этим. И знаете, к какому выводу я пришел? Я скажу, к очень интересному и простому выводу. Все дело в том, что неожиданно поменялись жизненные ориентиры, и российская душа наконец-то вырвалась из оков советского тела.
Вылетела, одновременно освобождая дремавшие в обществе порочные инстинкты, присущие человечеству. Люди подумали, что наступил их черед богатеть. Заморские слова: акции, ваучеры, аккредитивы, боны, векселя, облигации, сертификаты и чеки стали плотно входить в наш обиход. Вкладываешь рубль, получаешь сто, а при этом и пальцем не пошевелишь. Такая была чудная арифметика. Это сейчас нас по-настоящему не проймешь даже фокусами Дэвида Копперфильда, но тогда любого человека можно было запросто удивить финансовыми выкрутасами. Ведь люди охотно верят тому, чему желают верить. А кто же не желал разбогатеть?…
– Ну а ты разбогател? – спросил Левина подполковник Калинин.
– Как и все предприимчивые люди, вначале разбогател. Правда, потом… – арестованный тяжело вздохнул.
Пригород Душанбе, база российского миротворческого контингента, 19 сентября 1993 года, 22 часа 15 минут
Середина сентября в Таджикистане неотличима от любого месяца лета: голубое небо без признаков дождя, раскаливающее землю солнце и местные жители, словно зомби, медленно передвигающиеся по пыльным дорогам. И только там, высоко в горах, где с момента сотворения мира лежит снег, можно ощутить настоящую европейскую прохладу. Но там опасно. В горах много моджахедов, которые так и норовят пустить в тебя порцию смертоносного металла.
Российская военная база жила по иным законом. Здесь все как в муравейнике. В этой сложной системе дорог и различных сооружений кипела неповторимая и интересная жизнь. Казармы, штабы, склады, автопарки и лазареты – все это было объединено каким-то тайным замыслом, доступным для понимания лишь просвещенным. Ни испепеляющая жара, ни близость к прифронтовым раскатам гражданской войны, раздирающей республику на части, не влияли на обитателей базы. Распорядок дня, утвержденный командованием, беспрекословно исполнялся.
Три недели, проведенные в медсанбате под присмотром квалифицированных врачей, сделали свое благотворное дело. Рана быстро зажила, оставив на бедре едва заметный рубец. Осталась небольшая хромота, компенсированная самодельным батиком, изготовленным из каштана. Батик и новенькая военная форма, подаренная накануне полковником, делала Левина настоящим боевым ветераном. Этот образ ему нравился. Он подолгу любовался собой, глядя в огромное зеркало, висящее в фойе госпиталя. Форма ему нравилась. В ней он чувствовал себя человеком, мужественным, стойким и красивым. Бог внешностью его не обделил: темные густые волосы, карие, чуть раскосые умные глаза, прямой нос, рост выше среднего и худощавое телосложение – типичный облик спецназовца, не лишенный благородства.
После того как через пару дней после госпитализации в медсанбате Левина посетил секретарь российского посольства, а по совместительству полковник ГРУ, и передал гостинцы, персонал и больные стали относиться к нему более чем уважительно. У нас уважают героев! Их боготворят. А он усилил эти чувства сначала у пациентов своей палаты, затем у медсестер и врачей, по вечерам рассказывая им о своих «подвигах» в тылу врага. Левин был один, а вот врагов и подвигов много. Свист пуль, разрывы снарядов и вопли умирающих товарищей, которых он выносил из-под шквального огня афганских душманов – это было шоу, устраиваемое им ежедневно после отбоя. В такое время в его палате собирались все, кто мог самостоятельно передвигаться. Открыв рты, они подолгу слушали его рассказы.
Не удивительно, что к моменту его выписки госпиталь «гудел». Стол накрыли в ординаторской, где собралось человек двадцать народу. Между людей было не протиснуться. Левин сиял от счастья. Он так мечтал об этой минуте. Минуте признания. Когда все на тебя так смотрят, так боготворят, так любят… К слову, и медсестры постарались. Откуда-то появились всевозможные деликатесы, которых в Таджикистане днем с огнем не сыщешь. Крепенькие маринованные огурцы, хрустящие во рту, ломтики поджаренных баклажанов, которые просто таяли на языке, различная нарезка, ароматный козий сыр, вареное курдючное мясо, дымящаяся вареная картошка, заправленная зеленью и сливочным маслом, кусочки красной рыбы и еще Бог знает что. Несмотря на сухой закон, распространенный на базе, на столе выросли батареи сухого вина и водки. Много водки.
Блюда передавались с одного конца стола на другой. Каждый брал с удовольствием, и ему не приходилось выбирать, мог отведать все. В этот момент аппетит разыгрывается, и всем кажется, что они могут есть целую ночь, словно впереди их ждал голод, словно они едят последний раз в жизни. Раз пища на столе, значит, ее надо есть. Это своего рода инстинкт.
Разговоры текли под постукивание тарелок, вилок и стаканов. Говорили в основном о Левине, о том, как грустно расставаться с настоящим боевым офицером (в госпитале он присвоил себе воинское звание «лейтенант»). Пили за Родину, за Россию, за семьи, оставшиеся на «большой» земле. Пили за победу, за тех, кто на боевом посту, за тех, кто не пришел с задания. Пили за настоящих мужиков, потом за симпатичных женщин.
Через четыре часа все закончилось. Все были утомлены, как после боя. Утомлены и счастливы, что остались живы. Кто-то опустил голову на грудь и посапывал. Кто-то неуверенно передвигался в поисках кровати. Кто-то требовал продолжения банкета. Левин поглаживал колени сидящей рядом медсестры, которая томно хихикала и что-то шептала ему на ухо.
Однако к исходу следующего дня, когда Левин будет за тысячи километров от этого места, их жизнь поблекнет, а земля треснет под их ногами. Несчастье вторгнется в их относительно спокойную жизнь. Большинство из находящихся в ординаторской людей не досчитается зарплаты, полученной в финслужбе накануне, документов и золотых украшений. Но пока об этом никто не думал. Кто мог, наполнял свой очередной стакан водкой или вином, что-то мычал и опрокидывал его вовнутрь. Под великодушным взором «героя» они все чувствовали себя необыкновенно счастливыми…
* * *
Утром к госпиталю подъехал новенький армейский уазик, за рулем которого сидел белобрысый прапорщик в голубом десантном берете. Всю дорогу к аэродрому он беспрерывно болтал, рассказывая анекдоты и последние новости с «большой» земли, откуда он недавно прибыл. А вот Левин непривычно молчал и, прижав к груди драгоценную спортивную сумку, вымученно улыбался. Покусывая нижнюю губу, он вспоминал проведенную ночь в одной постели с дежурной медсестрой. Он все еще ощущал запах ее дешевых духов и сладковатый привкус губной помады. В нагрудном кармане позвякивали ее золотые сережки с маленькими блестящими прозрачными камешками и обручальное колечко, которое та носила на левой руке. Там же грели тело несколько серебряных крестиков, золотых цепочек, модных по тем временам мужских печаток и женских перстней, а также деньги – итог его ночного бдения.
На аэродроме, обдуваемом всеми ветрами, он проводил взглядом полковника Семенова, который махнул ему на прощание рукой и, улыбнувшись, зашел вовнутрь самолета. Сейчас ему хотелось петь и танцевать. Опасность, что его могли разоблачить, ушла в прошлое. Отныне он свободный человек. Человек без прошлого, но деньгами…
Самолет военно-транспортной авиации, прозванный среди вояк «бортом», простужено задрожал, круто сорвался с места и ринулся ввысь, оставляя позади стремительно уменьшающуюся землю, постепенно входя в другой, неизведанный мир, в котором нет границ.
До этого момента Левин не летал самолетами, еще не было расстояний для этого вида транспорта. Поэтому, впервые ощущая величие неба, ему в голову лезли дурные мысли, которые он, как мог, гнал прочь, одновременно вслушиваясь в вибрацию корпуса и скрипы обшивки, пытаясь уловить признаки начала катастрофы. Ему казалось, что этот маленький самолет обязательно начнет разваливаться на куски и красиво падать на это квадратное черное поле. Шансы на выживание нулевые. Иллюминатор притягивал как магнит, объединяя страх и красоту земли, которую он никогда не видел с высоты птичьего полета.
Сквозь бесконечное голубое море воздуха земля выглядела миниатюрной, словно нарисованной акварелью на обычном листе ватмана. Величественные горы, игрушечные города и аулы, отличающиеся по цвету прямоугольники, пересеченные реками и дорогами. Земля казалась незащищенной, как и он в этой летящей железной банке, похожей на обычный автобус. Он отвернулся от иллюминатора и к удивлению обнаружил, что в заполненном салоне никто не проявлял тревоги и беспокойства. Для этих людей, привыкших смотреть смерти с глаза, авиалайнер не новинка. Кто-то из них читал потрепанную книгу, кто-то дремал, прислонив коротко стриженую голову к холодному стеклу иллюминатора, некоторые разговаривали друг другом и смеялись, прапорщики, расположившиеся в самом хвосте летающей машины, пили из фляги теплый спирт и морщились после каждого глотка.
Неожиданно самолет уверенно вошел в облака, и за стеклом на расстоянии протянутой руки совершенно четко стал виден густой пар, обволакивающий корпус самолета. Левин испытал странное чувство утраты реальности – не было видно ни земли, ни голубого неба, и только белый светлый туман гладил маленький, хрупкий и беззащитный самолет. Ему даже казалось, что он слышит шорох, с каким туман касается обшивки. Внезапно он понял причину подступившего к горлу страха. На земле от него что-то будет зависеть – можно спрятаться, убежать, отстреляться, и, черт возьми, если смерть все-таки настигнет, то там, внизу, на земле она будет иметь хоть какой-то смысл. А здесь, в воздухе, можешь погибнуть по ошибке похмельного пилота или недоглядевших технарей, и ничего с этим поделать не сможешь. Глупая и страшная смерть, хоть волком вой.
Вскоре самолет сбросил обороты и начал снижаться. Наступила неприятная поскрипывающая тишина. Землю не было видно, а летающий автобус, попадая в воздушные ямы, скрипел и качался. «Все, это конец», – прошептал Левин и стал молиться, прося помощи у всех богов, которых он знал наперечет.
Ближе к земле плотные серые облака расступились, и сквозь них он увидел огромную Москву. С каждой минутой она становилась все отчетливей, со своими монументальными зданиями, Кремлем, золотыми куполами, широкими закольцованными дорогами, сотнями тысяч машин и миллионами людей, спешившими неизвестно куда. Позади старая жизнь, впереди – пугающая неопределенность, а в настоящем – спортивная сумка с крупной суммой денег, сменой нижнего белья, туалетными принадлежностями и помятой бумажкой с телефонами коллег полковника Семенова.
Военный аэродром Чкаловский, спрятанный за столицей в сосновом бору, встретил пассажиров проливным дождем, обычным в это время года.
Напряженно вглядываясь в пассажиров, сошедших с самолета на мокрую взлетную полосу Чкаловского, Левин безошибочно выделил коротко стриженного, немного тучного молодого лейтенанта с выражением зубной боли и растерянности. Он глядел по сторонам и казался рыхлым. На его круглом лице под прямыми, торчащими волосами проступали капельки пота, которые тут же смывались дождем. Рядом с ним лежали три бесформенные спортивные сумки и мокли.
– Ну что «летеха», помочь? – Левин подошел к нему и сразу же взял одну сумку в руку.
– А тебе удобно? – лейтенант с сочувствием посмотрел на его каштановую трость.
– А, ты об этом. Духи зацепили в горах. Кстати, меня Андреем зовут. Тоже лейтенант. Спецназ ГРУ, – он протянул руку и искренне улыбнулся.
– Анатолий. Командир артиллерийского взвода.
Ладонь у толстяка оказалась на удивление твердой, словно камень.
– Ну что, Толик, бог войны, потопали отсюда?
– Пойдем, Андрюха, – артиллерист поднял с земли тяжелые сумки и направился в сторону аэропорта.
Левин поковылял за ним, по ходу рассказывая анекдот:
– Ползут две проститутки по горам. Глядят, табличка с надписью. Одна другой говорит: «Сколько живу, а первый раз вижу, чтобы слово «минет» писалось с двумя буквами «Н» и через пробел». Прикольно?
– А ты, Андрей, сколько времени в командировке находился? – пыхтя, спросил Анатолий.
– Скоро год как исполнится.
– Фью, – присвистнул лейтенант. – Ничего себе, год! Это ж сбрендить можно. Мне, например, и трех месяцев хватило. Тамошняя жара изрядно надоела. В Москве хоть дожди идут. Хорошо. Хоть остужусь, а то постоянно под сплошным пеклом находился.
– А в горах, Толик, не так жарко было. Особенно высоко в горах. Там, даже летом снег лежит. Надо тебе было в горы ходить. Знаешь, как у Высоцкого: «Лучше гор могут быть только горы».
– Ну их к черту, эти горы со своими духами. Вот они где у меня, – лейтенант остановился, переводя дыхание, поставил сумки и раздраженно схватил себя за кадык.
– Фу ты, какой нервный, – засмеялся Левин и тоже положил сумки на асфальтовую дорожку. – А мне каково там было? Постоянно в горах с автоматом. Представляешь, забрасывают тебя на «вертушках» высоко-высоко в горы. Дают сухпаек, и бегаешь по ним словно горный козел, отстреливаешь этих самых духов. А они в тебя стреляют. Неделю там пробыл, «вертушки» забрали, побрился, помылся, поспал в мягкой постели и через пару дней снова в горы, духов мочить.
– За год сколько ты моджахедов завалил? – слегка приоткрыв рот, спросил лейтенант.
– Если честно, то на третий месяц службы в Таджикистане перестал считать. Приклад автомата от зарубок белым стал. Места для них не осталось. Да и душманы были не лыком шиты, потрепали нашего брата. Из моей группы только я и Пашка из Перми остались живыми, но сам видишь, какими, – Левин кивнул на батик. – Остальные полегли. Кстати, сам-то ты откуда родом?
– Из Сум.
– Где это?
– Украина. Ты что Cумское артиллерийское училище не знаешь? Артиллеристов-самоходчиков готовят.
– А Сумск… Просто не расслышал, дождь идет и самолеты ревут. Как же, как же Сумск…
– Не Сумск, а Сумы.
– Я и говорю – Сумы. Сумское училище. Ты, братан, к словам-то особо не придирайся. Ты лучше скажи, а в Москве, знакомые у тебя есть? Или так, проездом?
– Да я служу здесь недалеко, в Кантемировской дивизии. В офицерской общаге живу. А ты что, проездом или как?
– Видишь, подлечиться надо, Москву посмотреть и как следует отдохнуть от войны, чтобы потом с новыми силами духов мочить. Мне ж потом надо обратно, – вздохнул Левин.
– Так что тебе, остановиться негде?
– Ну-у-у, в гостинице остановлюсь. Да ты не переживай, Толя. Выжили там, и здесь не пропадем.
– Ты что, какая к черту гостиница! Ты знаешь, какие в Москве цены? Заоблачные! С нашей тобой зарплатой не разбежишься, на пару дней проживания не хватит. Давай так, едем ко мне. Комнатка у меня не ахти какая, но разместимся. Мы же с тобой боевые офицеры. А у нас как: «Сам погибай, а товарища выручай!»
– Точно, как мудро сказано. Сам сочинил?
– Ну, Андрюха, ты и приколист. Александр Васильевич Суворов это сказал.
– А, это тот, кто постоянно бабе какой-то твердил: «До первой звезды нельзя»?
– Ну ты и приколист, – рассмеялся лейтенант. – С тобой, наверное, скучно не бывает. В каком училище так хохмить учат?
– В ПТУ, – не понял смеха лейтенанта Левин, ведь сам он действительно закончил лишь профтехучилище, получив образование мастера по ремонту теле-радио-аппаратуры, но на всякий случай тоже засмеялся.
– Нет, ну серьезно, какое ты военное училище окончил?
– Ты что, не знаешь гэрэушные училища?
– Не знаю. Может, Рязанское ВДВ?
– Точно. Рязанское ВДВ.
– Давно окончил?
– Да уж как четыре года.
– И что, все еще в лейтенантах ходишь? – ужаснулся Анатолий. – Тебе уже впору капитана получать, а ты все лейтенант. За какие такие грехи тебя не жалуют? Залетел где-то? А?
– Знаешь, Толя, давай не будем трогать эту тему. Неприятная она. Ну ладно, черт с тобой расскажу, – Левин махнул рукой и задумался, на ходу сочиняя очередную историю. – Короче, был я старшим лейтенантом, два месяца назад как был. И действительно ждал капитана. Однако, как назло, приехал в нашу часть генерал с проверкой. Ходил он значит, по расположению и всех отчитывал. То это ему не так, то другое не этак. Я только с гор вернулся, голодный, холодный и злой, а он мне заявляет, чего, говорит, ты такой не бритый. Ну я сгоряча его и послал куда подальше. Вот меня и разжаловали до лейтенанта.
– Да, Андрюха, не повезло тебе. Теперь уж генералом не станешь.
– Да на какой хрен, мне генеральские звезды? Я без них обойдусь. Мне бы подлечиться, а потом повоевать вдоволь.
Аэропорт стремительно пустел. От него суетливо разъезжались военные машины, микроавтобусы и пазики, загруженные под завязку. Уже здесь чувствовалось дыхание Москвы, которая слезам не верит. Работники военного аэропорта на прибывающих молодых, крепких, коротко стриженых людей смотрели с холодным равнодушием.
У самого входа, под зонтом стояла женщина в форме прапорщика.
– Девушка, родненькая, не подскажите, как нам добраться до Москвы? Мы с другом из Таджикистана прилетели, – Левин пытался быть вежливым, но на даму это не произвело никакого впечатления.
Она косо бросила на него короткий равнодушный взгляд и нехотя ответила:
– Придется подождать, скоро должен наш автобус подъехать. Довезет до КПП, а там либо городской транспорт дождетесь, а если богатые, то поймаете такси.
Не столько ее слова, сколько выражение лица с тонкими бровями и тон голоса убили всякую охоту флиртовать. Он немного помок рядом с ней, не зная, что предпринять и, обреченно вздохнув, подошел к Анатолию.
– Злые у вас какие-то здесь бабы, – произнес он и, втянув голову в плечи, поднял воротник «хэбэ», защищаясь от теперь уже моросящего дождя.
– Давай, чтобы нам окончательно не промокнуть и не простыть, в зал ожидания зайдем. Там автобус и подождем, – предложил Анатолий и, не дождавшись согласия Левина, взял свой багаж и направился к стеклянной входной двери.
В не приспособленном для ожидания зале, окрашенном по-военному мутной голубой краской, шла выдача оружия пассажирам, прибывшим из «горячего» среднеазиатского региона. Бойкий капитан с петлицами военно-воздушных сил, словно перед революционным восстанием, доставал из металлических ящиков различное оружие, глядел на выгравированный номер и передавал его законным владельцем, угадывающим заветные колонки цифр.
Через некоторое время забавная «лотерея» закончилась, ящики опустели, и капитан с удовлетворением покинул зал. Угрюмые обладатели оружия заметно повеселели и продолжили знакомиться друг с другом короткими вопросами «откуда?» и «куда?». Помещение словно по мановению волшебной палочки преобразилось. Стало как-то светлее. Причина была не только в выглянувшем из-за туч солнце, но и в каком-то всеобщем приподнятом настроении и ликовании. Радость – вот что объединяло всех собравшихся в зале. Именно радость. Они вернулись с войны, а все остальное трын-трава!
Назад: Глава 1
Дальше: Глава 3