Глава 2
В подвальном вытянутом помещении было сыро и душно. Там властвовала тишина. Остро пахло канализацией, застарелыми нечистотами. Единственное оконце в дальнем торце подвала находилось высоко под потолком. Сквозь него просачивался мглистый лунный свет. Он скудно озарял стальные решетки, выщербленный каменный пол, навесные замки на решетчатых дверях.
Помещение было разбито на секции, крохотные клетушки, оборудованные нарами и отхожими местами. С трех сторон их ограничивали глухие стены, с четвертой – решетка, сваренная из толстых стальных прутьев.
К зданию подъехала машина. Захлопали двери, забубнили голоса. Через минуту заскрежетал замок в двери. Загорелся матовый плафон, мощности которого едва хватало, чтобы осветить небольшой участок прохода.
В подвал ввалились двое мужчин. Они волокли за шиворот арестанта. Ноги несчастного тащились по земле. Забренчали ключи, со скрежетом распахнулась третья по счету дверь справа.
– Отдыхай, ватная скотина, – хрипло проворчал один из надзирателей и толкнул узника в спину.
Его ноги заплелись. Он рухнул на пол рядом с отхожим местом и ударился головой о ножку шконки.
– Ты промазал, Грицько. Он вообще живой? – пробормотал второй надзиратель.
Мужчины прислушались.
Узник застонал, свернулся в клубок и обхватил голову руками.
– Живой. – Грицько облегченно вздохнул. – Да, я чуть промахнулся, с кем не бывает. Очухается эта зараза. Пойдем, Леха, у нас партия не доиграна.
– Какая партия? Офицер еще не уехал. С Рысько болтает во дворе. Подождем, пока уйдет.
Напарники закурили.
Узник не проявлял активности. Возможно, он догадывался, что если поднимется, то скучающим надзирателям придет идея позабавиться. Один из них перешел на другую сторону коридора, осветил фонарем груду рваных одеял на нарах, стоптанные, но качественные ботинки под лежанкой. Он поколебался и ударил кулаком по решетке. Задребезжала ржавая конструкция. Сонно застонал человек под одеялами.
Надзиратель хрипло засмеялся.
– Прикидывается спящим, падла. Хорошо, дрыхни, сволота. С тобой еще разберутся.
Надзиратели затоптали окурки и потащились к выходу. Заскрипела дверь, погасла тусклая лампочка, и помещение снова заполнил мрак.
Человек, лежащий на нарах, медленно поднялся. Он тяжелой поступью доволокся до решетки, обхватил ее руками, принялся всматриваться.
На другой стороне прохода в такой же камере зашевелился второй несчастливец, привстал, опираясь на нары. Он взгромоздился на шконку и начал яростно растирать виски ладонями, чтобы побыстрее избавиться от наваждения. Но оно не отпускало. Перед глазами человека плавал туман, в голову забирался пронзительный запах нечистот.
– Доброй ночи, уважаемый, – хрипло произнес арестант на другой стороне прохода. – Примите мое сочувствие.
Первый резко вскинул голову, покрутил ею и задумался, не почудилось ли.
– Вам крепко дали по затылку – посочувствовал собеседник. – Поэтому вы не можете соотнести себя с новой реальностью. Это не сон, не бред. Вы находитесь за решеткой. Не привыкли, уважаемый, к подобному обращению? Придется привыкать, лучше не будет. Наши оппоненты готовы скатиться в полную азиатчину, лишь бы их пустили в Европу.
– Кто вы? Где вы? – Новоприбывший арестант тщетно всматривался в темноту, его глаза отказывались видеть.
Он поднялся, на ощупь добрался до решетки, потряс ее.
– Что это? Я вас не вижу. Выпустите меня отсюда!..
– Не выпущу, любезный. Я нахожусь в такой же камере, точно так же хочу отсюда выйти, но не имею такой возможности. Разве что в компании надзирателей. А это, уверяю вас, редкие гаденыши.
Несколько минут мужчины помалкивали. Во мраке бледно очерчивались их фигуры, прилипшие к решеткам.
– Здесь еще кто-нибудь есть?
– Нет, только мы. До вашего появления я тосковал в одиночестве. Теперь мы будем делать это вместе. Не знаю, как сильно вас ударили по голове, но вы должны догадываться, что это не вытрезвитель.
– Черт, кровь на виске, – пробормотал арестант, ощупывая голову. – Крепко приложили, мерзавцы. Ноги не держат, извините. – Он отступил, плюхнулся на нары, откинул голову к скользкой стене. – Догадываюсь, что это не вытрезвитель. Я достаточно долго не брал в рот спиртного. И все же где мы находимся? Меня выкрали из Донецка, ударили по голове, когда я открывал дверь квартиры, видимо, протащили через подвал, сунули в заднем дворе в какой-то микроавтобус. На них была форма ополченцев, но…
– Диверсионная группа ВСУ, проникшая в Донецк. Уверяю вас, не первая и не последняя. Меня захватила такая же, когда я работал под Новоазовском, собирал материал о разгуле карательных батальонов в приморских селах. Мы находимся примерно в ста километрах от Донецка, северо-западнее райцентра Байдак. Территория контролируется украинскими военными. Забытое людьми село Родичи, ракетная часть бывшего СССР, заброшенная еще в девяностые годы, – это то, что находится вокруг нас. А мы с вами пребываем на территории бывшей лечебницы для людей с психическими отклонениями. Специализированное лечебное учреждение номер четыре. Может, слышали о таком? Оно когда-то находилось в подчинении Донецкого облздрава, курировалось местными партийными властями. Сюда помещали людей, не согласных с политикой партии и правительства, подавляли волю, залечивали до полного «согласия». Не поверите, здесь проходили курс принудительной терапии даже люди, приверженные идеям Степана Бандеры. Злая ирония, знаете ли. Вы же помните, в светлом прошлом это была обычная практика. Лично я здесь не бывал, поскольку годами не вышел, но весьма наслышан. С приходом незалежности финансирование прекратилось. Да и кого тут лечить, если потенциальные пациенты подобных богаделен встали у кормила власти? Учреждение забросили, вывезли персонал, разогнали больных, забрали ликвидное оборудование. Почти четверть века тут все зарастало быльем, пока однажды к объекту не проявила интерес СБУ. Насколько я понял из разговоров, они собираются сделать здесь тюрьму особого назначения. Кое-что перестроить, переоборудовать. Близость линии фронта очень тому способствует. Выкрадывать таких людей, как мы с вами, получать от них необходимые сведения. При этом вовсе не обязательно о каждом заключенном докладывать в Киев. Внутриведомственная конкуренция, понимаете?
– Вы хотите сказать, что мы находимся в психушке? Но это не похоже…
– Это подвалы, где держали буйных. Что-то вроде карцера. Разумеется, четверть века назад здесь было опрятнее. Основное здание над нами. Оно не лучше, тоже находится в ужасном состоянии, но его стены могут припомнить много интересного. Не удивлюсь, если в них до сих пор витают призраки загубленных людей, а таковых хватало даже в светлые советские времена.
Узники невольно замолчали. С невинно загубленными душами в этом подвале, похоже, все было нормально. Они смутными тенями ползали по стенам и потолку, принимали зловещие очертания. В головы людей забирался тихий вибрирующий звон, перемежаемый разноголосым шепотом.
– Вы давно здесь? – Новоприбывший арестант, похоже, потихоньку свыкался с новой ролью, уже не дрожал, не мотал головой.
– Два дня.
– Вас пытали?
– Надзиратели издевались. Они это любят. Официального допроса пока не было. Для его проведения нужно наличие официального лица, а такого я пока не наблюдал.
– Черт, вот так попали! – Арестант начал нервно вышагивать по крохотной камере. – Здесь хоть кормят?
– Насыпают иногда корм. – Старожил неопределенно пожал плечами. – Перловка, пшенка, тухлая картошка. Зачем нас кормить? Сколько террориста ни корми, знаете ли… В первый день я пошутил: хочу, мол, пожаловаться в Европейский суд по правам человека. Получил в челюсть. Решил, что хуже не будет, и стал хамить. Оказывается, хуже может быть всегда, просто у меня проблемы с воображением.
– Нас расстреляют? – со страхом спросил «новенький».
– Почему бы нет. – Его собеседник пожал плечами. – Нынешняя демократическая власть делает ставку исключительно на насилие. Людей убивают пачками. Изгнанному тирану и в голову не приходило делать подобные вещи. Согласитесь, самое простое решение сложной проблемы – расстрелять к едрене фене ее носителя, и все довольны. Хотя не думаю, что это случится завтра. Не для этого нас похищали и везли сюда. Мы должны отработать свой ресурс. Жизнь теперь выглядит иначе, правда, уважаемый? – Узник невесело рассмеялся. – То, что с нами произошло, придает нашему существованию особый вкус. Начинаешь ценить то, что раньше даже не замечал.
– А вы словоохотливы, милейший. Может, представимся?
– Поговорить люблю, работа такая. Згурский Алексей Денисович. Заместитель председателя правления журналистской ассоциации «Свободная пресса», директор информационного портала «Без маски». Месяц назад был вынужден бежать из Киева. Причина в том, что сделал ставку на обещанную, но не данную властями свободу слова.
– Кто же вас не знает? Люди удивлялись, почему прихлопнули Бузину, а вас не тронули, хотя ваша деятельность была куда опаснее для новой власти.
– У меня были хорошие адвокаты, – пошутил Згурский. – До определенного периода. Потом я, видимо, перегнул, опубликовал со всеми подробностями коррупционную схему государственных закупок угля, в которой наш братец Кролик, называющий себя премьер-министром, был замаран по самые гланды. Зря я это сделал. Довыеживался. – Згурский рассмеялся. – Меня обвинили в поддержке сепаратистов, в унижении достоинства чиновников высшего ранга, пекущихся о благе простого украинского народа. СБУ нагрянула на квартиру, на дачу в Кудринцах. Меня предупредили, я был уже далеко, но потом все равно попался. Ваша очередь, уважаемый. Ваш голос мне знаком, но могу и ошибаться.
– Да знаком, чего там. Просто раньше он был тверд как просроченный пряник, а сейчас стал вялый как… сами понимаете, что именно. Горчак Анатолий Петрович.
– Бывший депутат Верховной Рады от Партии регионов, заместитель председателя главы комитета по бюджету, – подхватил Згурский. – Проворовавшийся предатель украинского народа, объявленный в розыск за измену родине, спевшийся с пророссийски настроенными силами. Вы же входили в так называемый Комитет по спасению Украины. Кто-то даже предложил назначить вас президентом страны, освобожденной от хунты, но потом решили, что…
– Фигура мелковата? – Горчак усмехнулся. – Ладно, не обижаюсь, и впрямь маловата. Да и харизма прихрамывает. А воровал я не больше прочих. Вы, скандальный журналист, об этом прекрасно знаете. Назовите хоть одно коррупционное дело, в котором я фигурировал. Умрете, не припомните. Не мое, знаете ли. Да, бежал после Майдана на восток Украины, участвовал в ее расколе, был активным сторонником создания Новороссии, хотя еще недавно ратовал за единую и неделимую Украину. Все мы когда-нибудь меняем свои убеждения. Разочарован я в этой стране, Алексей Денисович, причем очень сильно. Здесь никому ничего не нужно. Моя хата с краю. Люди зарывают головы в песок как страусы. В это время натуральная фашистская нечисть забирает власть.
– И все хотят, чтобы их проблемы решал кто-нибудь другой, – поддержал его Згурский. – Я люблю эту страну, Анатолий Петрович, но мне чертовски стыдно за нее. Почему такая большая страна всегда надеется на кого-то, никогда не может сделать что-то сама? Почему она всю дорогу перед кем-то пресмыкается, под кого-то ложится – под Швецию, Польшу, Германию, Россию? Сейчас ее правители решили полежать под США. Что за гомосексуализм в национальном масштабе? Бери меня и делай со мной что хочешь! Может, эта пресловутая незалежность не так уж и нужна Украине? Чего же тогда ее правители горланят о ней на каждом углу?
– Сами наломали дров, а Россию представили исчадием ада, вероломно поправшим международное право, – проговорил бывший депутат. – Замурыжили мозги своей пропагандой. А ведь смешно, Алексей Денисович!.. Люди во всем мире категорически верят телевизору, какую бы чушь тот ни предлагал. В Украине, в Европе. Головы у людей набиты западной пропагандой. Подавляющее большинство европейцев искренне убеждено в том, что Россия – квинтэссенция мирового зла. А ведь все объясняется на пальцах. Майдан – пощечина России, у которой на Украине традиционно имеются свои интересы. Так уж сложилось исторически. У каждого сильного государства имеется своя зона интересов. Россию унизили, оскорбили. А за козла, как водится, надо отвечать. Вот вам и Крым. А как иначе? Пойди все своим чередом, и был бы аннулирован договор о флоте в Севастополе. Россия оттуда вынуждена была бы уйти, и освободившуюся базу занял американский флот. Вы можете представить военную базу США в Севастополе, городе русской воинской славы? Абсурд! Такое даже не представляется. Чтобы в Крыму хозяйничало НАТО, контролировало Черное море? Я не понимаю, чем они возмущаются. Неужто думают, что Россия снесет и эту пощечину? Какая странная беседа у нас, Алексей Денисович. Мы свое, похоже, отгуляли, повязали нас крепко, а сидим и рассуждаем, словно в гостиной за чашкой чая. Мы во всем правы, но не там и не в должное время. Отсюда мы не выйдем, это ясно как день.
– Остается только болтать, – сделал вывод Згурский. – Пока не начался день и нас не подвергли какому-нибудь прессингу. Для справки, Анатолий Петрович. Здание больницы по периметру окружено двумя рядами колючей проволоки. Между заграждениями полтора метра. Там зарыты противопехотные мины. Охрана внутрь ни ногой. Караул серьезный. Для охраны психушки выделен взвод из комендантской роты гарнизона Байдака. Все эти ребята – приверженцы праворадикальных идей. Начальник тюряги – майор СБУ Войт Леонид Васильевич. Он же просто Леня. Редкая мразь, удивляюсь, почему таких держат в службе безопасности. Любитель прогнуться перед начальством. Лучше не задирать этого парня, Анатолий Петрович. Его заместитель, начальник охраны, – капитан Рысько. Спокойнее первого, но того же поля ягодка. Надзиратели – звери, похоже, бывшие контролеры из исправительных учреждений, отобранные по принципу «чем злее, тем лучше».
– Увы, Алексей Денисович, озвученная вами информация для меня так же интересна, как, скажем, легализация однополых браков в Европе, – заявил народный избранник. – Мне плевать. Меня отсюда не выпустят, это ежу понятно, и обменивать ни на кого не будут. Пока я им нужен, буду жить. Как стану бесполезен… – Последовал очередной трагический вздох. – Вы моложе, изворотливее, можете рассчитывать на побег или какое-нибудь удачное стечение обстоятельств. Вы не настолько им нагадили, в отличие от меня. Мне уже шестьдесят два, Алексей Денисович. Кстати, откуда вы все это узнали? Почему вокруг бывшей психушки такая серьезная охрана?
– Ага, не угасла еще искра интереса, Анатолий Петрович, – с усмешкой проговорил журналист. – Правильно, голова человека всегда должна работать, иначе его тело угаснет. Меня выводили на прогулку, я слышал разговоры солдат. Войт лично отрекомендовался мне, отвесив затрещину. Я слышал, как он говорил по телефону с непосредственным начальством. А по поводу серьезной охраны я уже высказывал предположение. СБУ намерена устроить здесь тайную тюрьму, чтобы не тащить народ в Киев и не делиться добычей с конкурентами по ведомству и «смежниками». Пока нас здесь только двое. Думаю, это ненадолго.
Роль оракула-чревовещателя журналисту удалась. Какая-то ночная жизнь в этой тюрьме сохранялась. К зданию подъехала машина. Собеседники прервали разговор, притворились спящими. Их жалкие персоны в этот час никого не интересовали.
Прошло минуты две, и надзиратели втащили в подвал очередное безвольное тело. Загорелся плафон.
Это тоже был мужчина, причем весьма качественно избитый. Он тихо стонал, когда его волокли по проходу.
Несчастный был одет в рваную штатскую одежду, которой будто бы долго бороздили кустарник. Одна его нога была босая, на другой сохранился грязный ботинок.
Надзиратель пинал заключенного по ребрам, злобно шипел. Похоже, бедняга ранее сопротивлялся или, как говорится, оскорбил действием кого-то из охранников, за что и пребывал в таком плачевном состоянии. Его вволокли в камеру, следующую за депутатом, бросили на пол. Заключительный удар пришелся по бедру, и надзиратели потопали обратно. Заскрипела решетка, запираемая на замок.
Охранники прошли по коридору, один не удержался и треснул дубиной по решетке, за которой прикидывался спящим журналист Згурский. Надзиратель гнусно захохотал, но не стал продолжать свои ночные игрища, потопал дальше. Контролеры скрылись за дверью, погасла лампа.
– Спите, Анатолий Петрович? – прошептал журналист.
– Уснешь тут с вами, – проворчал Горчак и сел. – Вы оказались правы, Алексей Денисович, нас стало трое.
Згурский прилип к решетке. Заключенный в камере напротив не шевелился. Он лежал на полу, фактически под нарами, и не подавал признаков жизни. Згурский окликнул его, но никакой реакции на это не последовало.
Прошло еще несколько минут. Згурский всматривался в темноту. У него складывалось такое ощущение, что мужчина даже не дышал. Депутат поднялся, подошел к решетке.
– Он без сознания, Алексей Денисович? Вы видите его?
– Вижу. – Згурский сглотнул. – Не самая лучшая новость, Анатолий Петрович. Судя по всему, я был не прав. Нас по-прежнему двое.
Бывший депутат вздрогнул, попятился от решетки. Ноги его сделались ватными. Он доволокся до нар, плюхнулся на них, сжал виски трясущимися руками.
Полковник СБУ Вишневский плавал в полудреме на заднем сиденье внушительного бронированного джипа. Ему по статусу полагался именно такой, не подверженный воздействию мин, фугасов, крупнокалиберных пуль и прочих удовольствий поражающего характера.
Практика, по счастью, на опыте других показывала, что это чушь. Поражается все, за исключением того, что не участвует в войне и находится глубоко в тылу. Все же под защитой брони важная персона чувствовала себя спокойнее.
Полковник Вишневский был молод для своего звания и должности. Четыре дня назад ему исполнилось сорок. Но внешность он имел вполне соответственную. Не жирный, но крепкий и широкий в кости, не великан, но и не карлик, прямой как фонарный столб, невозмутимый, с чугунной тяжестью в поблескивающих зеленых глазах, всегда холеный, с аккуратной стрижкой и чистыми волосами.
Он не любил костюмы и форму, предпочитал брюки с кофтами, но подбирал их с особой тщательностью, вследствие чего всегда имел представительный и убедительный вид. Еще вчера Вишневский гулял по Крещатику, спал с женой, а накануне – с другой женщиной, жил мирной жизнью. Уже сегодня он бороздил просторы прифронтовой полосы, невольно вспоминая крылатую фразу, придуманную не самыми сознательными элементами: «Везде хорошо, где АТО нет».
Он покосился влево. Капитан Шура Бунич, верный, исполнительный служака, прибывший с ним из Киева в качестве помощника, не дремал. Он настороженно всматривался в пейзажи, мелькающие за окном. Пока в них не было ничего ужасного, типичная украинская буколика с минимумом антропогенных элементов.
Затвор автомата можно было не передергивать. До линии разграничения отсюда километров сорок.
Да и охрана, приданная в Байдаке, внушала спокойствие. Крепкий парень за рулем, такой же рядом. Позади микроавтобус, набитый воинственной, но послушной публикой.
Бунич покосился на начальника и быстро отвел глаза. Этот худощавый невысокий парень отличался феноменальной памятью, интуицией, порой на грани паранойи. Он был предан полковнику со всеми потрохами, за что Вишневский платил ему той же монетой. Исключительная редкость в наше время – иметь под боком преданного человека.
Полковник отвинтил крышку от бутылки с минералкой, всосал в себя половину емкости. Состояние его было мерзким.
– После вчерашнего, пан полковник, нам не до сегодняшнего, – метко выразился Бунич два часа назад.
Но деваться некуда, работа сама себя не сделает. Он прибыл в эту длительную командировку в прифронтовую полосу вовсе не для того, чтобы пьянствовать и отлынивать от работы.
В Байдак они въехали вчера днем на невзрачной иномарке, чтобы не привлекать внимание. До вражеских позиций отсюда было 35 верст. Городок сильно напоминал прифронтовой. Повсюду посты, на каждом углу БТРы, автоматчики, действовал комендантский час.
Дороги в этих местах были ужасные.
– Не приживается у нас асфальт, отвергает его земля, – пошучивал Бунич.
Полковник с поджатыми губами косил по сторонам. Информацией о положении дел на фронте он владел в полном объеме, но одно дело читать ее, другое – видеть собственными глазами.
В Байдак, где раньше располагался крупный металлургический комбинат, вела железнодорожная ветка. Раньше сюда ходили поезда и электрички из Днепропетровска и Днепродзержинска. Теперь пассажирское сообщение было прервано, по рельсам переправлялись только военные грузы.
Практически одновременно с сотрудниками СБУ в город прибыло одно из танковых подразделений полковника Гармаша. Громоздкие Т-64 перекрыли всю центральную улицу. Местные жители смотрели на них со страхом и невольным пиететом.
Полковнику вспомнился известный исторический казус. В Первую мировую войну эти стальные громадины еще только появлялись. Пионером в строительстве была Англия. Их переправляли на фронт судами, эшелонами. Работал режим секретности, технику маскировали чехлами. А чтобы сбить с толку вражеских шпионов, писали на грузе: «Tank». В переводе с английского – «бак», «контейнер», «резервуар». Вроде как нефть перевозили, горючее, химические соединения.
Так и прижилось. Боевые машины стали называть танками. Единственный случай в истории, когда маскировочный термин дал имя новому виду вооружений.
В райотделе СБУ их встречал местный начальник – капитан Тесляк. Грузный, ушастый, угодливый, готовый выполнить любую прихоть приезжих. Еще бы, приказ из Киева был совершенно недвусмысленным. Оказывать содействие под страхом оргвыводов!
Он дрожал, улыбался, суетился, дескать, горе-то какое привалило! С перепуга решил, что прибыли инквизиторы для проверки работы его отдела. Тесляк клялся в верности, уверял, что отдел, не щадя живота своего, двадцать пять часов в сутки стоит на страже территориальной целостности Украины. Мол, его назначил на этот пост сам начальник Донецкого управления генерал-майор Морощук, как самого исполнительного и лояльного работника.
Конечно, трудности есть. Время такое! Ведь сейчас тяжелее, чем в годы Великой… прошу прощения, пан полковник, Второй мировой войны! Если нужно, капитан Тесляк даже на украинский язык может перейти!
Выслушивать этот бред было противно. Повсеместная практика: назначаем верных, а спрашивать хотим как с умных.
Ну а украинский язык в своей работе Борис Евгеньевич Вишневский почти не применял. Он плохо знал его, считал непригодным для работы и, если честно, не любил.
Семь потов с Тесляка сошло, когда он узнал, что инспекторы из Киева прибыли не по его душу. Другой у них интерес в этой местности.
А какой же? У Тесляка забегали глаза, но полковник тут же укоротил его излишнее любопытство.
– Любим хранить секреты, капитан? – спросил он. – Примите дельный совет: лучше всего не знать их. Тогда они и не разлетятся по всему свету. Где обещанные апартаменты? Утром подать бронированный джип, охрану и не лезть не в свое дело, пока я не попрошу вас о содействии!
Оживший капитан стелился ковриком. Мол, все сделаем в лучшем виде, панове! Загородный особнячок с бассейном, полная уединенность, банька, яства, изысканная выпивка, а после заката появятся лучшие в мире девочки и сделают господам офицерам незабываемую ночь!
– Лишь бы по букету не сделали, – проворчал Бунич.
И ведь уломал, змей-искуситель! Особняк был действительно уединенный, весь покрытый зеленью, вода в бассейне чистая, банька – умеренно жаркая. Ели-пили, не щадя живота своего. Сначала скромно, настороженно, все-таки работать приехали, а не ром жрать. Потом расслабились, разомлели, задумались: не мало ли мы себе позволяем? Люди мы или рабочие комбайны?
Тесляк был начеку. Официант, горячее и горючее! О политике и многотрудной работе, конечно, не вспоминали.
Девочек капитан подвез, конечно, как и обещал. Их услугами Борис Евгеньевич не брезговал, к тому же в Киеве такие путаны, что пальчики оближешь. В Донбассе уже не то. Но эта плутовка так заразительно хохотала, такие коленца выкидывала в постели, что претензий у него не возникло. Чувства такта, правда, у нее не хватало. Могла бы дать поспать, зараза.
Капитан Бунич на завтраке тоже был квелый, не отходил от кулера, а потом заявил, что после того, что у него было с этой двухметровой кобылой, он просто обязан с ней познакомиться.
В одиннадцать утра кортеж из двух машин выехал из Байдака и взял курс на северо-запад. До села с названием Родичи было порядка пятнадцати верст. По убитой дороге автомобили плелись как черепахи.
Вишневский чувствовал злость на весь мир. Расслабился перед работой, сам виноват, поделом тебе.
Позавчера он разругался с женой. Та прекрасно знала о существовании любовницы, но старалась не лезть не в свои дела, пока эта идиотка сознательно не перешла ей дорогу.
Что хотела дражайшая половина, непонятно. Мгновенного развода? Но скандал был отменный. По ходу выяснилось, что супруга тоже не ангел, имеет тайного любовника.
Полковник Вишневский был в шоке. Он, опытный сыскарь, прожженный физиономист и психолог, проглядел у себя под носом такую бомбу! Законная супруга смеялась ему в лицо, обещала, что в случае развода отсудит у него пятикомнатную квартиру на Институтской, все средства на банковских картах и пустит голым по миру. Так не лучше ли им жить в любви и согласии, делая вид, что ничего особенного не произошло?
Полковник ушел, злой как барракуда, хлопнув дверью. Он решил, что обязательно отыщет этого рискового малого и упечет за решетку на всю оставшуюся жизнь. Это намного предпочтительнее, чем просто убить. Но не сейчас, а после командировки. Он должен сосредоточиться на задании.
Еще это жуткое похмелье, мать его! Давал же себе зарок не пить напитки на основе рома!
Он со злостью выбросил в окно пустую бутылку от минералки, развернул компактную карту крупного масштаба, складывающуюся в блокнот. В этой местности полковник еще не бывал.
Кортеж удалялся от Байдака, погружался в безлюдную лесистую местность. Знали же советские люди, где лучше всего строить ракетные части и возводить закрытые психлечебницы! Вишневский хмуро покосился на старые осинники и глинистые обрывы, бегущие мимо окон, и снова уткнулся в карту.
Большинство населенных пунктов осталось на юге. В сорока километрах на востоке протекала небольшая река Олдынь. Она и являлась линией разграничения враждующих сторон. За реку украинские войска не переходили. Части террористов тоже не совались на другой берег. С обеих сторон действовали небольшие группы диверсантов, но далеко от речки не удалялись.
Подразделения ополчения были разбросаны вдоль правого берега Олдыни. Они не представляли чего-то монолитного, вросшего в землю, постоянно кочевали, чем неизменно вызывали раздражение украинских наблюдателей. Формально соблюдалось перемирие, активные боевые действия не велись. Случались мелкие стычки, локальные обстрелы. Ополченцы и украинские силовики частенько переругивались с разных берегов реки.
На восток от Олдыни располагался единственный значимый населенный пункт под названием Букаево. Градообразующим предприятием там был вагоноремонтный завод. Даже в это нелегкое время он продолжал работать, не давая населению впасть в депрессию.
Интересы полковника в данном районе не ограничивались одной лишь заброшенной лечебницей. Здесь работала разведывательно-диверсионная группа лейтенанта Жереха, подчиняющаяся непосредственно полковнику Вишневскому. Это было, образно говоря, его личное подразделение, а лейтенант Жерех являлся дальним родственником Бориса Евгеньевича.
У полковника имелся кое-какой план. С целью его исполнения группа два дня назад перебралась на вражескую территорию и незаметно продвигалась в глубь местности, сливаясь с окружающей средой. Жерех ждал конкретного приказа.
В Букаево стояла 2-я мотострелковая бригада ДНР, одно из самых боеспособных соединений в районе, сформированное из мотострелковых батальонов, артдивизиона, двух взводов спецназа и танковой роты. У комбрига Кургина два дня назад случился сердечный приступ, еле откачали. От командования он, конечно, был отстранен. Ожидалось назначение нового комбрига.
Полковник с какой-то брезгливостью шнырял глазами по карте. От Букаево на восток шла еще одна река с грозным названием Бука. Расстояние между ними – около пяти километров. А в тринадцати верстах от реки в том же направлении располагался небольшой город Захаровск, где и базировался штаб армейской группировки ДНР.
Командующий – полковник Суслов Виктор Владимирович, серьезный военспец, прошел Афганистан, воевал на Северном Кавказе. Последняя официальная должность – начальник штаба танковой дивизии, дислоцированной в Центральном военном округе. В России числится на пенсии. Один из самых одиозных и опасных командиров сводных террористических банд, действующих на востоке Украины. Имеет собственный прикормленный спецназ.
Борис Евгеньевич усмехнулся. Эка невидаль, у него тоже есть собственный спецназ, и неизвестно еще, чей лучше прикормлен.
Кстати, насчет спецназа. Полковник повернулся к зевающему Буничу.
– Напомни, Шура, что случилось под Покровским пару дней назад? Знаю лишь, что полетели головы.
– Некая Омельченко, чиновница из МИДа, заместитель министра, продалась москалям, – быстро сориентировался всезнающий капитан. – Все материалы по оперативно-служебной деятельности засекречены, не наш отдел. Ее пасли, она почуяла и пустилась в бега. Выскользнула с мужем из самого пищевода! Ехали на машине, потом бросили ее, пересели на автобус, несколько раз ловили попутки, сбивали сыскарей со следа. Мы привлекли войска, а ей удалось послать весточку на ту сторону. Суслов поднял спецназ, бросил небольшую группу на перехват этой бабы…
– И чего ты замолк, Шура?
– Огребли наши парни по самое не могу. Два подбитых «Саксона», четырнадцать трупов, столько же раненых. После чего спецназ Суслова, не понеся потерь, посадил бабенку с мужем в машину и спокойно покатил в свое расположение. Где ее теперь искать, никому не известно. Полный провал, Борис Евгеньевич. Головы не просто полетели, как вы заметили. Их буквально сшибали в дипведомстве, в нашей конторе, в армии, в милиции.
Вишневский поморщился. Хорошо, что это не его провал.
– Что за спецназ? Кто командир?
– Некий капитан Соколовский. Известно, что из России, воюет чуть больше года. Фигура туманная.
– Ладно, доберемся еще до этой фигуры.
Лес терял густоту. За окнами машины побежали поляны с клевером и медуницей.
По приказу Вишневского водитель сменил маршрут и проехал мимо заброшенной воинской части. Между деревьями притулились осыпающиеся бараки-призраки с зияющими глазницами. Плац и спортплощадка заросли травой. Поднимались скелеты стендов наглядной агитации.
За деревьями возвышалась вереница холмов, возможно, рукотворных. Как правило, под ними располагались ангары, ремонтные цеха, пусковые шахты.
Все пространство в районе холмов хаотично заросло лесом. Мелькали какие-то строения с провалившимися крышами, утонувшие в дебрях бурьяна. Бывший военный объект был необитаем и благополучно порастал быльем. Здесь не селились даже бродяги и люди, бегущие от войны.
«Надо бы с дозиметром тут походить», – озабоченно подумал полковник.
Местечко было уединенное и, в принципе, подходящее. Снова сгустился лес. Посреди него неожиданно вырос тот самый объект, к которому начальство Вишневского решило проявить повышенный интерес.
Впрочем, лес стоял лишь с одной стороны. На другой растительность отступала. Там вздымались покатые холмы. В седловинах между ними и прятался объект.
Лечебницу окружал высокий дощатый забор, построенный, видимо, одновременно с ней. Полковнику не ясно было, какую функцию он выполнял. Дыр в ограде хватало с избытком.
«Надо снести, – сделал мысленную зарубку Вишневский. – Или усилить, оставить как часть периметра».
К территории примыкало небольшое озеро, основательно замусоренное, без всяких там лилий и прочих лебедей. Подойти к воде было проблематично. Отлогих участков берега почти не имелось, над водой возвышались травянистые обрывы.
За воротами появился шлагбаум. Солдат с автоматом проверил документы и вытянулся в струнку.
Территория лечебницы была весьма обширной – два холма, мрачные деревья и заросли кустарников под забором. Ее внутренняя часть была обнесена двумя рядами колючей проволоки.
«Осторожно, мины», – извещала надпись на фанерном щите.
«Лучше бы собак подвезли, – подумал, поморщившись, Вишневский. – Больше было бы пользы, чем от этой постоянной угрозы взрыва. Впрочем, где сейчас найдешь собак? Ладно, не горит».
Он вышел из машины и исподлобья осмотрелся. Здание больницы выглядело, мягко говоря, мрачновато. Двухэтажное, какое-то придавленное, с отвалившейся штукатуркой. Кирпичные стены еще держались, но оконные проемы кое-где покосились, вываливались. Проржавели решетки, которыми они были забраны.
В некоторые окна поверх решеток вставили стекла. Там находились караульное помещение, комнаты для допросов, подсобки, каморки надзирателей.
Объект еще не был благоустроен, невзирая на то, что здесь протекала жизнь, скрытая от посторонних глаз. При взгляде на него в голову полковника забиралось какое-то нелепое беспокойство, ему делалось неприятно, и пристально разглядывать это чудо архитектуры как-то не хотелось. Закрадывалась крамольная мысль: а то ли здание выбрали для тюрьмы особого назначения?
Но генерал-майор Майсак, прямой руководитель Вишневского, настаивал на размещении объекта именно здесь. Уединенное место, не надо никакого шумного строительства, на которое и денег-то нет. Да и светиться не стоит. Можно использовать то, что есть. Допустима лишь небольшая реконструкция, доведение объекта до ума.
– Мрачновато здесь, Борис Евгеньевич, – задумчиво пробормотал Бунич.
– Нормально, Шура. – Полковник исподлобья смотрел, как из здания, придерживая кобуру, семенил какой-то нескладный, рослый, подхалимски улыбающийся офицер. – Нам тут, знаешь ли, карнавалы не устраивать. Объект «Хоспис», мать его так!.. Место, куда приходят умирать. Майсак предложил такое название. Немного не в тему, но ладно, пусть будет «Хоспис».
– Майор Войт, Леонид Васильевич, начальник объекта. Рад приветствовать вас в своих, так сказать, пенатах, пан полковник. – Нескладный офицер коряво отдал честь.
Глаза его плутовато моргали, лицо подергивалось.
«Снова выбираем верных, а не умных», – с досадой подумал полковник, протягивая руку.
Ладонь у майора была потной, сам он – каким-то скользким. Но, судя по поступающей информации, с обязанностями справлялся.
– Показывайте свои пенаты, майор, – пробормотал полковник, косясь на вытянувшихся караульных. – Сколько вы здесь уже торчите? Две недели? Привидения не донимают?
Майор сглотнул, чуть задержался с ответом:
– Никак нет, пан полковник. – Зрачки офицера совершили вращение по орбите и ненадолго застыли. – Все в порядке, какие привидения?
Вишневский медленно бродил по просторному холлу, заглядывал за массивные колонны. Его шаги отдавались гулким эхом.
В помещении было прохладно. Мусор отсюда, похоже, сгребли совсем недавно. Пол не успел покрыться слоем пыли.
Здесь действительно было как-то не по себе.
«Надо меньше пить, господин полковник!» – подумал представитель СБУ.
Мелькала галерея лиц, среди которых практически не было симпатичных. Майор Войт визжал фальцетом, созывая подчиненных. Он уже утомил высокого гостя, вызывал какую-то брезгливость, но словно не видел этого – угодливо щерился, суетился.
Начальник охраны капитан Рысько имел оттопыренные уши и невозмутимую физиономию, словно ни разу в жизни не получал по морде. Но докладывал грамотно. Где расположены посты, с какой периодичностью бойцы заступают на дежурство, сколько нужно времени, чтобы поднять караул в ружье.
В караулке было относительно прибрано, лишь колода карт, спрятанная под покрывало, наводила на размышления. Все ли тут в порядке с соблюдением устава?
Козырнул начальник караула лейтенант Бобрик. Хорошо, что хоть поднялся со своего продавленного топчана.
Надзирателей было трое, все прапорщики. Они имели богатый опыт общения с заключенными, всю сознательную жизнь работали в местах лишения свободы. Псаренко, Лемех, Гайдученко. Эти типы тоже не вызывали приятных эмоций. Всем за сорок, набыченные, узколобые, без крохи интеллекта. Чувствовалось, что природа на этих парнях не просто отдыхала, а блаженствовала от безделья. Понятно, что с такими кадрами арестантам будет ой как несладко.
У Вишневского возникло острое желание поскорее отсюда уехать, уволиться из СБУ, распаковать кубышку и купить островок в Тихом океане. Он по каменной лестнице спустился в подвал. Войт дышал в ухо и услужливо светил фонарем, чтобы гость не споткнулся.
Подземелье выглядело гнетуще. Где-то за стенкой урчал дизель-генератор. Здесь было душно, сырость царила как на болоте, не хватало света.
Полковник медленно шел по коридору, убрав руки за спину. Он старался двигаться по центру, держаться подальше от камер, остановился у одной, посмотрел на узника.
Тот медленно поднялся. Пожилой подавленный мужчина, пустые глаза. На серой коже цвели царапины, под глазами красовались черные круги, как у панды. Кожа опухла, глаза провалились в углубления черепной коробки.
«Почки у него нездоровые», – на глазок определил Вишневский.
– Не отдохнула наша спящая красавица, – заявил Войт и заискивающе хихикнул.
Вишневский раздраженно стрельнул на него глазами. Куда лезет? Воспитание, оно как эрекция: сразу видно, если есть.
– Доброе утро, Анатолий Петрович, – вежливо поздоровался Вишневский, с любопытством разглядывая бывшего депутата Верховной Рады.
Он ведь был когда-то заносчивый, вальяжный, корчил из себя самого компетентного и всю дорогу копал под СБУ, словно заранее знал, что именно эта контора забьет последний гвоздь в крышку его гроба.
– Как вы себя чувствуете?
– Есть ощущение, будто я в гостях. Не вижу в этом утре ничего доброго, милейший, – пробормотал Горчак. – Вы из СБУ?
– Верная догадка, – сказал Борис Евгеньевич. – Не буду скрывать, Анатолий Петрович, я полковник СБУ Вишневский Борис Евгеньевич. Мы с вами пару раз встречались по поводу реорганизации нашего ведомства. Вы были не очень приветливы. У вас тогда был личный кабинет, в котором висел портрет президента-тирана, свергнутого восставшим народом, и слишком много амбиций для одного человека.
– Я и сейчас не очень приветлив, – огрызнулся мужчина. – Что я здесь делаю, господин полковник?
– Как что? – удивился Вишневский. – Вы здесь сидите, господин депутат, – не удержался сотрудник СБУ от издевки. – Арестованы. Как имущество Российской Федерации. Намерены жаловаться? Кстати, если помните, вас еще год назад лишили депутатского иммунитета.
– Можно подумать, его наличие остановило бы вас, – пробормотал Горчак. – И что вы собираетесь со мной делать? Засунуть в мусорный бак? Я там уже был. Предать суду? Не смешно. Кто мне даст дожить до него? Вы же первый и не позволите. Вы, кстати, обязаны знать, что как бы я ни относился к вашей хунте, но всегда ратовал за соблюдение минских договоренностей.
– Неужели? – пробормотал как бы сам себе капитан Бунич. – Вообще-то за соблюдение минских договоренностей ратует только президент Белоруссии.
– Не будем забегать вперед, Анатолий Петрович, – вкрадчиво проговорил полковник.
Шутка помощника ему понравилась. Пресловутые минские договоренности, которые изначально никто не собирался выполнять, – поистине неисчерпаемое поле для приколов.
Вчера его рассмешил анекдот, тихонько рассказанный в бане Буничем.
Встречаются президент Украины и премьер Великобритании.
– Дэвид, как вам удается удержать Шотландию?
– Очень просто, Петр. Мы ее не бомбим!
Расскажи полковнику эту хохму кто-нибудь другой – схватил бы за шиворот и потащил в кутузку. А Буничу все прощалось. Впрочем, дураками они оба не были, прекрасно понимали, что в действительности происходит на востоке Украины.
– Что ж, удачи вам, полковник. – Депутат презрительно улыбнулся. – Надеюсь, вас пристрелят раньше, чем вы успеете наполнить эту тюрьму людьми, которые искренне верят в нормальное будущее своей страны.
– Вот сука! – заявил Войт и сплюнул. – Убивать надо этих вредителей полей и огородов. Пан полковник, вам не кажется, что этот подонок слишком дерзок?
– Помолчите, майор! – Вишневский нахмурился. – Вам никто не давал слова. Постарайтесь избегать инициатив. Вы поняли? – Он резко повернулся к начальнику тюрьмы. – В этих стенах все должно происходить только с моего ведома и одобрения. Это понятно?
– Так точно, пан полковник. – Войт немного побледнел и со злобой покосился на депутата.
А Вишневский задумчиво разглядывал узника. Тот факт, что СБУ прибрала к рукам этого ренегата, да еще на территории, оккупированной противником, безусловно, удача. Член так называемого Комитета спасения Украины, активный противник действующей власти, еще до изгнания из Киева всячески ее поносил и вставлял палки в колеса. Арестовать не успели – сбежал, гаденыш. Но теперь все вернется на круги своя.
Жаль только, что в глазах депутата не было раскаяния и особого страха. Обреченность, печаль, подавленность, разочарование – полный набор, но только не страх. Ничего, он еще появится.
– Приватно будем с ним беседовать, Борис Евгеньевич? – шепнул Бунич.
– Будем, – подтвердил Вишневский. – Но не сегодня. До обеда в Байдак должны вернуться. Забыл про Жереха?
Он резко повернулся и уставился на «постояльца» камеры напротив.
Спину полковника давно уже напрягал его насмешливый взгляд. Еще один идейный недоброжелатель молодой развивающейся демократии. Противник непримиримый, настроен пророссийски, заслуживает только пули. Скандальный журналист Згурский. Сволочь с активной жизненной позицией.
– Мое почтение, Алексей Денисович, – сказал Вишневский. – Все ли в порядке, жалобы есть? Мясо дают?
– Да, Борис Евгеньевич, кушаем, поправляемся, – без выражения отозвался заключенный.
Он тоже выглядел неважно. Волосы спутались, кожа проваливалась во впадины челюстных костей.
– Спать только неудобно, словно горошину под перину подложили. – Журналист язвительно усмехнулся.
– Слушай, ты, маленькая принцесса!.. – злобно начал Войт, но осекся, со страхом бросил взгляд на полковника.
– Рад, что вы сохранили чувство юмора, Алексей Денисович, – похвалил Вишневский. – Теперь вы не будете столь категоричны в своем мнении о том, что СБУ не умеет работать?
– Вы как ребенок, Борис Евгеньевич, – сказал журналист и вяло улыбнулся. – Так и ждете, что вас похвалят. Но если уж на то пошло, меня схватило не СБУ. Это были военные, прорвавшиеся между зазевавшимися постами ополчения. А у меня, знаете ли, кроме видеокамеры, нет другого оружия, сопротивляться нечем. Кстати, от этих парней несло сивухой как от протухшего винного погреба. На шару шли. Повезло. Можно вопрос, господин полковник? Нас долго собираются здесь держать? Нет, я не к тому, что скоро выпустят, извинятся, все такое. Просто это помещение абсолютно не приспособлено для содержания людей. Здесь постоянно холодно и сыро. Одеяла протухшие и зараженные какой-то гадостью. Через день-другой у нас начнет гноиться кожа. Потом эта беда перейдет на господ контролеров. – При этих словах помянутые персоны набычились и стали переглядываться. – С них – на караул, с него – на всех приезжих. Возможно, я не прав, но эта дыра, в которой вы собираетесь нас держать…
– Я понял. Помолчите, Алексей Денисович. – Полковник повернулся к Войту, у которого самопроизвольно отвисла челюсть и отказывалась вернуться обратно. – Кстати, он прав, майор. Именно об этом я и хотел с вами поговорить. Помещение надо просушить, создать заключенным сносные условия. Привезите промышленные калориферы. О дополнительных поставках бензина для генератора я распоряжусь. Заменить одеяла, матрасы. Все продезинфицировать. Чтобы не было ни вшей, ни блох, ни клопов. Заключенные не должны ни мерзнуть, ни страдать от духоты. Не забываем, что скоро осень, а за ней зима…
– Звучит не очень ободряюще, – вставил Згурский.
– Такое ощущение, Алексей Денисович, что вы принимаете участие в нашей беседе, – хмуро проговорил полковник.
– Конечно, – подтвердил журналист. – Я же заинтересованная сторона. Все должно соответствовать европейским гуманитарным нормам. Вы обязаны придерживаться фундаментальных общечеловеческих ценностей. Кстати, согласно тем правилам обращения с заключенными, которые Организация Объединенных Наций считает приемлемыми…
Терпение полковника кончилось. Он выразительно глянул на ближайшего контролера. Кажется, фамилия его была Псаренко.
Цепному псу иного и не требовалось! Загорелись глаза, сверкнула дубинка, которую он выхватил как шашку. Это был поистине виртуоз своего дела! Интервал между двумя ударами составил меньше секунды.
Пронзительная боль ошпарила пальцы, которыми журналист сжимал решетку. Он отшатнулся, но дубинка просунулась между прутьями и достала его. Удар пришелся в ребро. Арестант вскрикнул от боли, в глазах у него потемнело. Он попятился, рухнул на нары, сжал кулаки и зубы. Так легче было терпеть боль.
Контролер Псаренко злорадно оскалился.
Полковник удовлетворенно кивнул и заявил:
– Запомните, господа надзиратели, без необходимости физическую силу не применять! Никаких издевательств над заключенными. Наказывать только в воспитательных целях и при этом дозировать силу. Они нужны мне живыми и здоровыми. Все провинившиеся будут уволены и отданы под суд за превышение полномочий.
Вишневский развернулся и зашагал дальше, заглядывая в камеры. Он добрался до конца прохода и удостоверился в том, что остальные боксы пусты. Это немного обескуражило его. Полковник нахмурился, уставился пылающим взглядом на кучку людей, застывшую посреди прохода.
Бунич все понял и поспешил дистанцироваться от них.
– Объясните мне, пожалуйста, почему в этой психушке только двое заключенных? Сегодня ночью сюда привезли третьего, где он? – процедил Борис Евгеньевич.
Начальник охраны Рысько потупился, Войт побледнел и замялся. Смутились и стали нервничать надзиратели.
– Так это самое, пан полковник… – спотыкаясь, замямлил Войт. – Тут такое дело произошло… – Он вдруг закашлялся, выпучил глаза, схватился за горло.
Вишневский смотрел на него с презрением. Его бы воля, он бы и близко не подпускал эту публику к делам государственной важности!
Пропавшего заключенного звали Иван Шевченко. Эта тварь позорила такую фамилию!
Три дня назад под Губатовкой шел бой локального значения. Ополченцы отошли, им этот населенный пункт был как корове седло.
В подвале под сельсоветом солдаты обнаружили мужчину с женщиной. Их завалило землей, когда рядом взорвался снаряд. Они не смогли выбраться. Женщина задохнулась, а мужик, ее супруг, оказался целехоньким. Бывший глава местной администрации, с потрохами продавшийся сепаратистам.
Он рыдал над телом жены, потом в драку на солдат кидался. Ему, понятное дело, хорошенько отбили бока.
Информатор СБУ при части тут же доложил Вишневскому, какую фигуру замели. Пусть не кладезь информации, но знает многое – о структуре власти боевиков, о тех, кто служил им.
Полковник приказал больше не бить его и доставить в «Хоспис». Ему пришлось уламывать напыщенных гусаков из армейской разведки, чтобы уступили фигуранта. Военные согласились, но по дороге, видимо, снова увлеклись. А здешние надзиратели добавили.
– Виноваты, господин полковник. У него сердце не выдержало, – пробормотал Псаренко, опуская глаза. – Мужика избитого привезли, мы его в камеру аккуратно загрузили. Честное слово, не били, жив он был, шевелился, стонал. Потом, под утро уже, смотрим – не двигается, помер, стало быть. Мы, ей-богу, ни при чем, пан полковник. Можете посмотреть. Он в соседнем боксе лежит, холодильник там у нас.
Майор Войт готов был провалиться сквозь землю. Кто же виноват, если не он, с усмешкой смотрящий на самоуправство подчиненных! Хотя, конечно, могли и солдаты по дороге избить. Ладно, не такая уж важная птица.
– Все, что я говорил, остается в силе, – процедил Вишневский, пригвождая Войта взглядом к полу. – В тюрьме навести порядок, провести дезинфекцию и смену постельных принадлежностей. Все необходимое будет доставлено. Заключенных не бить. Кормить нормально. Обо всех ЧП докладывать незамедлительно. Я прикажу насчет бензина, поднять норму питания и организовать регулярные визиты медиков. Чтобы чисто тут было! Дома будете свинячить! Службу нести круглосуточно! Мертвеца – в пруд, и чтобы не всплыл!
– Вопрос позволите, пан полковник? – подал голос начальник охраны Рысько.
– Да!
– Видимо, поставки заключенных будут продолжаться…
– Вы удивительно догадливы, капитан. Контингент пациентов этого дурдома скоро увеличится. Будут прибывать новые. Скоро наступление, как вы догадываетесь. Линия фронта отодвинется, и наш объект будет находиться в глубоком тылу.
– Понятно, пан полковник. Но пока мы находимся недалеко от линии фронта, к тому же с расширением объекта возрастет количество постов. Караул должен быть увеличен как минимум вдвое. Это не прихоть, пан полковник.
– Я понял вас, капитан. Возможно, вы правы. Будет выделено еще одно отделение солдат и пара надзирателей. Майор, подумайте о ремонте и оборудовании соседних помещений. Через три дня подготовить план и смету. И чтобы ни копейки в карман! Надеюсь, вы понимаете, что за всеми вами будут пристально следить?
– Так точно, пан полковник.
– Мне нужно отдельное помещение для бесед с заключенными и еще одно для допросов с пристрастием. Я даю вам неделю. Чтобы за это время на данной территории все изменилось!
Он глянул на часы. Дела разрывали.
Вчерашним донесением информатора из Захаровска Вишневский пренебречь не мог. Назревала интересная комбинация с участием крупных военачальников ополчения. Информатор работал в их штабе. Должность была небольшая, но кое-какую информацию по крохам он добывал.
Сегодня вечером командующий группировкой собирает своих командиров. Одно из кадровых решений уже предсказуемо. К участникам совещания не подобраться. Там такие меры безопасности, что позавидует американский президент. Да это и не нужно. Важно, что будет после. Надо срочно связаться с Жерехом.
Майор Войт решился заговорить уже на выходе из подвала. Этому подхалиму очень хотелось завоевать расположение руководства.
– Пан полковник, всего на несколько минут. – Он смущался, обильно краснел. – Только по рюмочке замечательного скотча, который я приберег к вашему приезду. За знакомство, так сказать, за дальнейшую плодотворную работу. У меня тут комната по коридору, там прибрано, есть хорошая закуска. Все уже нарезано, накрыто. А потом поедете. Я же не слепой, пан полковник, вижу, что вам сегодня крайне надо. Заодно и пообедаем. Где вас еще накормят? В Байдаке ни одного нормального ресторана не осталось.
Еще один демон-искуситель! Откуда они берутся? Страна голодает, людям нечего жрать и не на что выпить, а у этих буржуинов столы ломятся!
Бунич, имеющий тонкий слух, многозначительно крякнул. Мол, бодун крепчает, господин полковник. Второго шанса не будет. Война войной, а…
Полковник насупился, сдвинул брови, демонстративно посмотрел на часы. Бодун действительно крепчал, особенно после посещения ароматного подвала.
– Хорошо, майор, веди, – неохотно вымолвил Вишневский. – Но учти, меньше я с тебя после этого спрашивать не буду.
