Украина, Днепропетровск
30 ноября 2001 года
Волна от событий, произошедших в приграничье, дошла и до Днепропетровска.
Муфлон, он же майор милиции Горегляд, сумел пройти границу незамеченным – что для сотрудника милиции, знающего контрабандные лазы на границе, было не так то сложно – и долетел до Днепра на пятой передаче. Там он связался со своими подельниками и сообщил о том, что лагерь разгромлен, потому что на него напали русские. И ему одному удалось уйти – для большей достоверности перед самым Днепром он остановился, отошел от машины и пустил две пули, разбил зеркало и продырявил багажник. Как доказательство того, что ему стреляли вслед, а он героически сопротивлялся.
Маемо шо маемо… было бы сложно ожидать от милиции другого. Перерождение ее началось после того, как Хрущев выдвинул тезис о том, что в советском обществе должна быть полностью изжита преступность. Сначала это привело к аж полному упразднению МВД – его на три года заменили МООП союзных республик, а через три года МВД СССР пришлось восстанавливать, уже на базе МООП РСФСР. Понятно, что без последствий такая реорганизация не прошла… а при развитом социализме Брежнева вниз была спущена дикая директива о том, что у советской милиции раскрываемость преступлений должна была составлять не менее девяноста процентов. С мест посыпались встречные социалистические обязательства, в одном месте додумались до того, что взяли на себя обязательство довести раскрываемость до 102 %. Как? А с учетом раскрытий прошлых лет! Это при том, что после безумных сталинских лет и ГУЛАГа с преступным миром, до этого бывшим обособленным от общества, познакомилась огромная часть населения, прошедшая через ГУЛАГ и и сталинские стройки. И это при том, что даже в технически оснащенных полициях ведущих западных стран, в которых никто не расформировывал, к примеру, Скотленд-Ярд в угоду текущему политическому моменту, по некоторым категориям преступлений не удавалось добиться раскрываемости выше тридцати-сорока процентов. Советская же практика привела к тому, что милиционеры стали укрывать преступления от регистрации – отказывать заявителям под любым предлогом. Регистрировались только преступления, которые, очевидно, будут раскрыты – к ним можно было добавить сомнительное в пропорции один к девяти. И если ранее не регистрировали заявления о кражах, то потом начали скрывать уже трупы с явными признаками насильственной смерти… выписывались ложные медицинские заключения… все было глухо, как в танке. Тех, кто не мирился с такой практикой, увольняли. За укрытие преступлений от регистрации сажали… но чаще всего под каток собственной безопасности и прокуратуры попадали наиболее совестливые, те, кто принимал заявления как бы из-под полы, не уничтожал их – и потом пытался помочь потерпевшим. Помимо прочего, десятилетия такой практики давали совершенно искаженное представление о состоянии дел с преступностью в стране – в перестройку это аукнется.
При Брежневе гниение МВД продолжилось: преступный мир понял, что милиция заинтересована в укрытии преступлений подчас не меньше, чем сами преступники, и взял это на заметку. Преступность росла, не попадая ни в какие статистические отчеты, ни открытые, ни закрытые, росла реальная нагрузка на оперсостав, а количество оперативников не увеличивалось: зачем, если по статистике все хорошо? Зато Андропов, глава КГБ, наверстал себе больше ста тысяч новых штатных единиц… если Берия справлялся примерно при пятнадцати-двадцати тысячах сотрудников, то при Андропове численность личного состава КГБ возросла на порядок. Это были как раз те люди, которые годами просиживали штаны, изобретали диссидентов, антисоветчиков, вели агентурную работу в бездельничающих советских НИИ, в то время как взмыленные, затурканные милицейские опера брались только за то, что можно быстро раскрыть, а остальное укрывали. Гниение шло по всем направлениям, одни маялись от безделья, другие липовали от запредельных нагрузок.
Потом Андропов пришел к власти. Между ним и министром МВД Щелоковым, входившим в ближний круг генсека Брежнева, шла острая, непримиримая борьба, и победивший в ней Андропов не просто уничтожил своего оппонента Щелокова, в том числе физически, – он задумал уничтожить все МВД. В МВД в связи с его «предельной коррумпированностью» (министр Щелоков незаконно вывез из министерства старые половики и постелил на даче) был направлен десант из КГБ. Сорок тысяч оперов и следаков было уволено, изгнано, оклеветано, посажено, уничтожено. Поводы использовались самые разные. Есть старая машина или дача – оброс имуществом. Работает в системе кто-то из родственников – кумовщина. Да и… чего было искать – с требованием девяноста процентов раскрываемости виновен был каждый сотрудник розыска, оставалось только доказать его вину…
Днепропетровск же был всегда на особенку тем, что, с одной стороны, в нем было немало лихого рабочего люда, чего говорить – громадный металлургический завод, не менее огромный прокатный, с другой стороны – в городе всегда была сильна мафия. ОБХСС можно было расстреливать всем отделом – это был рассадник мафии. А одним из выходцев из днепропетровского ОБХСС и был Горегляд. Он как раз зацепил излет советской империи, когда, с одной стороны, открывались кооперативы, а с другой – в Уголовном кодексе оставалась статья, по которой любая частнопредпринимательская деятельность являлась уголовным преступлением. На этом он заработал немало, а потом и вовсе перешел на полное содержание кооператоров, ставших бизнесменами и рейдерами. И тот факт, что ОБХСС превратился в ГУПБОП, УССР в Украину, красный флаг сменил жовто-блакытный, ничего не изменило по сути своей…
Но и кооператоры, а потом и заговорщики, привлекая Горегляда в свои ряды, делали ошибку. Кем он оставался? Да никем. Человеком, предавшим интересы службы, присягу, которую он давал, и народ Украины. Службистом с гибким позвоночником, готовым организовывать и заносить… организовывать свадьбу для дочери начальника, а заносить долю от своих доходов. Он не был ни солдатом, ни ментом, он никогда ничего не создавал, и для него ничего не было свято. Готовить переворот с такими людьми было подобно тому, как строить каменный дом на песке без фундамента…
И умер он, сам не понимая за что. Просто он спускался к своей машине по лестнице в подъезде, в котором была новая его квартира, и получил удар ножом. Нашли его через несколько минут спешащие на работу соседи, но он уже не дышал. Дело почему-то возбудили по статье «Тяжкие телесные, повлекшие смерть» – возможно, чтобы не вешать себе на шею нераскрытое убийство – и начали отрабатывать версию ограбления, хотя ничто не указывало на это. Профессионала насторожило бы то, что майор Горегляд убит с одного удара – далеко не каждый так владеет ножом, чтобы убивать с одного удара…
Но профессионалов в милиции больше не было.
В отличие от МВД СБУ в этом деле особо не светилось. Хотя и вело партию…
Низенький, плотный, как гриб-боровик, человек, увидев тормознувшую у тротуара «Вольво», в два скачка пересек газон и ввалился в открытую дверь. Машина моментально набрала ход, встраиваясь в поток.
– Ну? – спросил сидящий впереди человек, не оборачиваясь. – Обделались?
– Никак нет, – недовольно сказал низенький.
– Обделались. Ты в курсе, что в Киев уже запрос пришел по вашим… художествам?
– Товарищ полковник, группа наблюдения мне не подчинялась, так? И в город они полезли по собственной инициативе. Не зная броду…
– Еще и огрызаешься. Ладно. Можно сказать – вину за Шахты ты искупил. Да и исполнитель… уцелел каким-то чудом. Кстати, кто он?
– Профи.
– Да я уж вижу.
– Не похож он на уголовника.
Человек на переднем сиденье замолчал. Машина шла через мост, перекинутый через могучий Днепр. Мощь реки и мощь перекинутого через нее моста, по которому могли ходить железнодорожные составы, поражала.
– Мы закончили его пробивать по братве в Ростове. Нет никаких признаков того, что он подставной. Знают многие, и по милиции, и по братве, и в Союзе афганцев. Вроде как отошел в последнее время, но с девяносто второго он однозначно был в движении. И он не подставной, все фотографии соответствуют.
– Может, долгосрочное внедрение?
– Может – не может! – психанул начальник. – Все умные, как утки, когда не надо! Свое бы дело делали, как надо!
Молчание.
– Как он выжил? Интересно, как он выжил?
– Он профессионал. Воевал в Афганистане.
– Афганцы тоже разные бывают. Ты ничего там не заметил?
Низенький задумался.
– Было что-то… чувство неприятное, как будто бы следят.
– Чувство – это хорошо.
– Я серьезно, Виктор Павлович.
– Пишешь?
– Нет, конечно. Как вы…
Человек на переднем сиденье сухо сказал:
– Шучу. Главное – исполнитель по-прежнему у нас. А вот доказы – доказов мы лишились. Съемок у нас больше нет – с концами. Да и… шустрика нашего не мешает все же… проверить окончательно. Заодно и базу восстановить, а?
– Как?
– Проверить – есть только один способ.
– Какой?
– Как блатные проверяют. Повязать кровью.
Низенький эсбэушник потер подбородок.
– Можно, конечно. Но если он и в самом деле подставной – какая им разница от одного убитого хохла.
– А от МВД?
– Виктор Палыч… вы чего? Война же будет.
Один из организаторов, из высшего уровня заговорщиков, отставной кагэбэшный подполковник, отправленный из органов в связи с декоммунизацией, заговорил собранно и зло, с дребезжащим от ненависти голосом:
– Нет, это вы у себя в Большом доме охренели, Дима, от безнаказанности. Жора ни хрена не сделал, организовал все фигово, нас подставил под молотки, запорол все, засветился и нас чуть не засветил, а ты его живым оставлять хочешь?
– Он из центрального аппарата. Если его убьют здесь, в моей зоне ответственности…
– Так замочи его не здесь! На дороге замочи! Или там – в Киеве. Но он – уже мясо. Гнилое мясо. А знаешь, что с мясом делают?
…
– Запаивают в банки и сверху пишут: говядина.
Полковник опустил окно машины и плюнул на дорогу.
– Короче, решай вопрос. Это приказ.
…
– Останови здесь. Заодно и… шустрого подвяжешь. Терминатора нашего. Москали прислали киллера, он сначала подполковника МВД завалил, потом и Папу. Киевский терминатор. Звучит как, а…
Машина замигала поворотником.
