В последнее десятилетие на головы бывших советских граждан вылилось столько горькой правды из рассекреченных документов, что, казалось бы, дальнейшие разоблачения невозможны. Но в Беларуси хватает тайн. Одна из них — преступления бойцов партизанских отрядов против местного населения. Уголовные дела, заведенные на партизан, считались секретными и хранились в архиве КГБ, а затем документы с грифом «совершенно секретно, при опасности — сжечь» переданы в Национальный архив Беларуси. Теперь они доступны историкам. Но, в отличие от подвигов, партизанские преступления описывать не спешат. Неблагодарное это дело: рассказывать о преступлениях тех, кого считали героями…

Законы военного времени рассматривали эти поступки /пьянство и мародерство — М.П./ как преступления, карающиеся самым строгим образом — вплоть до расстрела. Но смерть на войне всегда рядом, а удовольствия редки. И потому среди отчетов о боевых действиях, посылаемых первому секретарю ЦК КП(б)Б Пантелеймону Пономаренко, были и такие:

«Довожу до вашего сведения об исключительном безобразии отряда Боготырева. Начиная с июня, отряды не вели никаких боевых действий. Занимаются мародерством и пьянством. Основали 5 винокуренных аппаратов. Устраивают именины и дни рождения, сопровождаемые недельными попойками. Сам Боготырев женился и в официальных приказах разрешает женитьбы. Завел себе до десятка ординарцев и требует для себя приготовления изящных блюд. (…) Боготырев вызывает смех и презрение населения. Партизаны Боготырева похожи на клоунов — лисьи горжетки на воротниках».

Несложно представить, как жили партизаны: об этом рассказывает едва ли не каждый второй фильм, снятый на киностудии «Беларусьфильм», получившей в советские времена весьма точное название — «Партизанфильм». Землянки, вырытые в лесной чаще, котлы на костре. К сожалению, никто из режиссеров не рассказал, откуда берутся продукты, из которых партизаны варили «нехитрую» еду в этих самых котлах. (…).

Партизаны кормили себя за счет захвата муки, зерна, скота и др. в немецких имениях, за счет захвата со складов противника, угона скота полицейских и захвата их продуктов питания. Среди военных документов действительно есть отчеты о боевых операциях на «складах противника». Однако были и другие бумаги — жалобы крестьян на партизан. Вот лишь несколько подобных заявлений, написанных командирам отрядов и в местные органы НКВД:

«22 июня 1943 г. партизанами отряда „За Советскую Белоруссию“ взята коровка рябой масти, которая у меня одна. С хозяйства больше ничего не имею. Семья моя состоит из двух человек и трех детей беспризорных, батьки которых погорели в деревне Кузовичи».

«С 11 на 12 января 1943 г. к нам зашли партизаны из отряда Захарова, трое человек и потребовали от нас одежду и сапоги. Голого Владимира (хозяина дома. — Е.А.) выводили стрелять. После этого мы были вынуждены отдать брюки двое суконных, сапог две пары хромовых и одну пару простых. Кроме этого сделали обыск и взяли шерсть овечью, три наволочки белья, овса мешок. Вышеуказанные вещи были взяты последние, и мы совершенно без одежды».

По словам жителей деревень, «грабительские заготовки» отличались от карательных экспедиций немцев лишь тем, что одни говорили по-русски, а другие — по-немецки.

Как следовало из докладной записки секретаря Логойского райкома партии Ивана Тимчука вышестоящему руководству, «на заготовках настолько обобрали крестьян Ильянского, Курилецкого, Кривичского районов, что получились антисоветские настроения. В прошлом году это были прекрасные люди, готовые на все за советскую власть, сейчас совершенно противоположное». Доходило до курьеза: однажды запуганное и обобранное население деревни Родевичи «при виде партизан стало скрываться».

(…) Нередкими были и жестокие побои. Партизаны отряда им. Котовского избили 60-летнего сторожа. Тимчук писал: «Старик показывал нам избитые места, это что-то ужасное: тело порублено и синее».

Порой «заготовки» напоминали самый обычный грабеж. Летом 1943 г. партизанский отряд № 7 проводил боевую операцию в Лoгойском районе. Как это нередко происходило, безоружное население попряталось в лесу. Бой закончился, и командование, пользуясь отсутствием крестьян, «дало указание обыскать ямы по деревням, где крестьяне кое-что спрятали от немцев». По сообщению Тимчука, «очень тяжелое, враждебное настроение вызвало у крестьян это действие. Крестьянин возвращается из лесу и узнает, что его имущество забрали партизаны».

(…) Голодали ли партизаны? Вот как описывают свою жизнь бойцы отряда им. Калинина:

«Нормирования в питании не было. Хлеб раздавался столько, сколько мог съесть человек. С мясными продуктами ограничения тоже не было. Имели свою прекрасную скотобойню. Больные всегда были обеспечены маслом и другими молочными продуктами».

Разумеется, в изобилии жил не каждый отряд. Бойцы одного из отрядов вспоминали, что изысканным лакомством была соль: ее выдавали больным в виде раствора, по чайной ложечке. Но случались и такие истории, поверить в которые патриотически воспитанным белорусам почти невозможно.

Партизанский отряд им. Котовского появился в Логойском районе в декабре 1942 г. и почти сразу же стал известен. Прославили его отнюдь не боевые операции. По информации уполномоченных особого отдела отряда (сотрудников НКВД) и многочисленным заявлениям крестьян, командир отряда Митрофан Красненков «организовал под видом разведки Минска группу своих „партизан“ и занялся торговлей народным добром».

Партизаны отряда мародерствовали, забирая в деревнях то, что удалось сберечь от немцев, и возили на минские базары. «Было продано 10 крестьянских лошадей, 10 КРС /крупного рогатого скота/, пару десятков овец, хлеб и пр. За вырученные деньги доставались в неограниченном количестве водка („Русская горькая“), папиросы, духи, пудра, табак, женские чулки, туфли, кожи хром на три пальто для командира отряда и кое-кому из начальства штаба бригады». Для реализации товара «в отряд в апреле было принято два цыгана, которые все время находились в городе „на разведке“. В июле о действиях Красненкова стало известно в райкоме. Началось следствие. Назначенные комиссары „не только подтвердили первоначальный материал, но и добавили много нового“. Однако показательного процесса не получилось».

«Чтобы не позволить добиться точных данных о количестве проданного народного добра, партизан Наседкин убивает двух цыган за „разоблачение явочных квартир“. Партизана Ковалева зато, что он пытался рассказать кое-что об этой преступной деятельности, арестовывают и изгоняют в гражданский лагерь. Дело смазывается».

Это не единственный «компромат», собранный на партизан отряда им. Котовского. Командир роты Цыганков, уже приговоренный ранее условно к расстрелу за мародерство, проиграл однажды бой с полицаями, после чего «рассвирепел и отдал приказ поджечь деревню Стайки. Село подожгли через дом. Сгорело 64 крестьянских двора».

Начальник штаба Владимир Кобылкин жестоко избил крестьянина — за то, что тот «сшил ему шапку не такую, как он хотел». В своей жалобе крестьянин, даже не надеясь на то, что его обидчик будет наказан, написал: «Ну что ж, пока придется потерпеть такие невзгоды, потому что на сегодняшний день никого нет старше его, а поэтому он что захочет, то и сделает с любым гражданином».

Многие донесения об отряде им. Котовского написаны Иваном Тимчуком. Секретарь Логойского райкома партии, представленный к званию Героя Советского Союза, он в разное время был комиссаром трех отрядов и многих партизан знал лично. Его рассказы о бойцах отряда им. Котовского и бригаде «Народные мстители», в которую входил этот отряд, изобилуют личными наблюдениями.

В годы войны в Логойском районе были известны 9 партизанских бригад. Одна из самых крупных, объединившая 5 отрядов, называлась «Народные мстители». Первым командиром бригады, который ее и основал, стал Василий Воронянский.

По рассказам Тимчука, Воронянский, Красненков и Цыганков женились на трех сестрах. «Общие встречи у тещи, общие разговоры перенеслись на служебные дела». А вот что пишет о комбриге капитан Серегин, начальник штаба бригады.

«Воронянский с момента появления женщин в отряде, несмотря на то, что по возрасту ему более 40 лет, женится на Бабитской Лизе, которая дважды выходила замуж, имея от роду 22 года. (…). Имевший уже жену и детей, оказался в таком положении из расчета, что его все равно застрелят, и решил жениться на этой женщине. (…). Тимчук протестовал против женитьбы комбрига и других морально разложившихся людей, которые также, следуя примеру, решили пожениться, несмотря на то, что есть жены и дети».

По сведениям Серегина, партизанская жена комбрига была представлена к ордену Красной Звезды за то, что она «с ним спит вместе и готовит ему кушать». Воронянский «в силу своей близорукости создал группу подхалимов, которые всеми силами начали заниматься сплетнями». И все же случай с наградой едва не расколол бригаду. Более трех десятков партизан перешли в другие отряды, остальные потребовали созыва собрания. Но собрание было «смазано». Настроения приближенных к руководству и должность комбрига сыграли свою роль: майор Воронянский отделался легким испугом. Вскоре он был повышен до полковничьей должности и добился перевода Тимчука в другой отряд. Однако жизнь вынесла ему свой приговор.

Спустя год самолет, на котором Воронянский летел в штаб партизанского центра, был сбит. Полковник погиб, что, возможно, спасло его в дальнейшем от судебного приговора. Не вернулись домой и многие «подхалимы». Основанная Воронянским бригада получила его имя. А вскоре закончилась война. Вспоминать плохое было непатриотично.

Рассказ о неизвестных страницах войны был бы неполон без воспоминаний о женщинах-партизанках. Их было немного в партизанских отрядах — менее 10 % от всего количества бойцов. Несложно представить, какие драмы порой разыгрывались в глуши белорусских лесов. Командир отряда «За Отечество» Владимир Захаров, «подозревая своего партизана в интимной связи со своей т. н. „женой“, расстрелял его в деревне Новоселки». (…).

Пытаясь попасть в партизанский отряд, многие женщины вовсе не стремились «бить врага». «Наши славные девушки-партизанки», как их называли в отчетах, выполняли функции обслуживающего персонала. Они стирали и чинили одежду, ухаживали за скотом и лечили людей. Этой доли можно было избежать, удачно «выйдя замуж». Командир или комиссар обладали неограниченной властью. По их приказу любой крестьянин обязан был снять с себя единственные сапоги, а партизан — пойти на опасное задание, чтобы раздобыть женщине командира шелковые чулки.

«Неправильно используется в партизанском отряде женщина, — писал Тимчук. — Как правило, они являются или кухарками, или „женами“ командиров. Эти „жены“ отрицательно действуют на бойцов. Для них стараются достать лучшие продукты и приличную одежду, а все это надо достать от крестьян. Когда у крестьянина возьмешь сапоги, рубаху или штаны — это полбеды. Но когда берут платья или женскую одежду, это большое неудовольствие. Все крестьяне знают положение женщин в отряде».

«Выходя замуж», юные партизанки решали не только свои личные проблемы — они получали возможность подкормить и приодеть своих родственников. «Хозоперации» иногда проводились именно для того, чтобы набрать «родственникам» продуктов и одеть «жену». Начальник штаба Яков Чумаков (один из тех, кого называли «подхалимами Воронянского») «с целью удовлетворить личные потребности своей жены, не имея на это никакого права, послал двух партизан за костюмами, в результате чего партизан Егоров был убит немцами».

(…) Насилие на войне было обычным делом: обладание женским телом считалось законным правом победителя. И часто было совсем неважно, к какой из воюющих сторон он принадлежит.

О зверствах фашистов написано немало. Интересно, писал ли кто-то, кроме осведомителей, о насилии со стороны партизан? А ведь белоруски военного времени могли рассказать немало печальных историй. О том, например, как «в деревне Гаяны группа партизан в количестве четырех человек под предлогом осмотра сараев со скотом вызвала хозяек (всего пять женщин) и изнасиловали их». Или о партизане Петрове, который якобы для допроса позвал в комнату некую Анну, местную жительницу. Партизан, не задавая лишних вопросов, заперся с ней в комнате, и колхозники слышали «выстрелы, плач Анны и как Петров сказал ей снимать панталоны».

Изнасилованные и оставшиеся в живых могли считать, что им еще повезло. Бывало, что девушку, оказавшую сопротивление, расстреливали на месте отказа. Военный приговор — листок, вырванный из школьной тетради, с несколькими предложениями, наспех написанными простым карандашом, в таких случаях не составляли. Начальник разведки отряда имени Лазо Борис Келлер, бывший секретарь Минского обкома партии, под угрозой расстрела изнасиловал 15-летнюю дочь старосты деревни. Крики девушки разбудили всю деревню, и Келлер приказал убить её. Исполнительный подчиненный застрелил девушку, когда она была «под партизаном Тарасевичем». Случай этот, произошедший в деревне Мачулище, стал предметом разбирательства. Но это уже совсем другая история…

(…) Грабежи, изнасилования, избиения, а порой и убийства ни в чем не повинных местных жителей — все это позволяло очевидцам сравнивать партизанские отряды с карательными. И сравнение часто было не в пользу первых.

Преступление в военное время — столь же обычное явление, как и подвиг. Мародерство, издевательства над людьми — все это сопровождало сражения независимо от того, в какую эпоху и в какой стране они происходили. Но у каждого народа были и свои особенности. Например, некоторые граждане Страны Советов и на поле боя остались верны своим национальным привычкам — припискам и пьянству.

«Пьянство является основным злом партизанского движения», — писал руководству партизанских отрядов секретарь Логойского райкома партии Иван Тимчук. Но этот документ, содержавший «отдельные характерные факты пьянства и дебоша партизан», вряд ли стал откровением для командования. Водка для советских людей и в мирное время входила в число предметов первой необходимости, как буханка хлеба и красный флаг. На войне, правда, чаще пили медицинский спирт и самогон. Доставали их в деревнях вместе с продовольствием. Случалось, гнали самогон и в партизанских отрядах. Однако результат всегда был одинаковым. Вот, к примеру, несколько эпизодов из жизни командира партизанского отряда «За Отечество» Владимира Захарова.

«Захаров систематически пьянствует и в пьяном виде под силой оружия заставлял подчиненных ему партизан танцевать. (…) В деревне Канатоги было нагружено несколько подвод крестьянским добром. Командир не возвратил это добро до тех пор, пока крестьяне не дали отступного — самогона».

Захаров «организовал свадьбу своему адъютанту, два дня справляли пьяную попойку, сопровождая ее ненужными выстрелами».

Не отставал от руководства и рядовой состав.

«Яновский Винок — партизан из отряда Захарова, в деревне Лoбуныцина в пьяном виде ранил ребенка».

«Группа партизан Генштаба, которой руководит майор Федоров, (…) дискредитировала партийные организации. Партизаны напились пьяные, в т. ч. старшина Спорик, открыли стрельбу из автоматов в деревне Бобры Калачевского сельсовета. На предложение прекратить стрельбу старшина снимает автомат и заявляет: мы е… ваши постановления, мы Генштаб и никому не подчиняемся, будешь приставать — пристрелю».

(…) Начальник штаба партизанского отряда имени Калинина Василий Алай «25 апреля 1943 г. в пьяном виде приехал в деревню Горожанку, открыл стрельбу, ворвался в квартиру гражданки Ганух Антонины, которую поставил к стенке, вынул маузер и пытался расстрелять, не имея на это никаких оснований».

История не уточняет дальнейшую судьбу гражданки Ганух, упоминая лишь, что начштаба приезжал в её дом несколько раз. А вот сам Алай, несмотря на постановление партийного центра «расследовать возмутительные действия», остался безнаказанным.

Случалось, на войне и наказывали. 21 марта 1943 г. боец артбатареи Иван Спирягин, которого послали на боевое задание, «напился пьяный», после чего «учинил расправу над гражданином деревни Заборье Столяровым И.». Спирягин расстрелял его только за то, что «гражданин Столяров не мог вовремя доставить Спирягина к месту попойки». На следующий день военный трибунал партизанской бригады «Железняк» приговорил Спирягина к расстрелу «как случайного элемента, подобранного в ряды партизан с целью личных интересов».

Пьянство среди партизан приняло такие масштабы, что понадобилась серия вышестоящих указаний для наведения хотя бы минимального порядка. Весной 1943 г. секретарь Логойского райкома партии разослал командованию отрядов документ, предписывающий «всех лиц, занимающихся пьянкой, задерживать и обезоруживать». (…) Однако больше рисковали те, кто выполнял указания командования.

Командир отряда имени Буденного Игорь Рахманько конфисковал у крестьянина деревни Стайки около 10 пудов ржи, которую партизан Романов привез «для самогонокурения». Спустя несколько дней Романов с двумя бойцами (все трое — в пьяном виде) напал на Рахманько в лесу, «избивал, отнял автомат и наган и делал попытку расстрелять тут же из пулемета». Лишь случай спас Рахманько жизнь — нападение произошло рядом с партизанским отрядом. А вскоре в нарушении порядка был уличен уже сам Рахманько. Командир отряда «производил выстрелы при гражданке Ядвиге, добиваясь любви».

Быт партизанских отрядов, каким бы он ни был — это ещё далеко не вся война. В борьбе с самогонокурением «лесные братья» не забывали и о своей главной задаче — уничтожении врага на оккупированной территории. О подвигах партизан рассказано немало, поэтому остановимся на фактах, не упоминающихся в военной литературе.

(…) Часто во главе отрядов становились случайные люди, действия которых стоили жизни сотням рядовых партизан и крестьян. Вот каковы последствия боевой операции, проведенной в Логойском районе в мае 1943 г.

«Полная растерянность среди командного состава. Наибольшая — в бригадах „Дяди Васи“ и „Дяди Димы“. Два этих героических дяди ушли от немцев заранее. (…). Дядя Вася даже оставил в своем лагере два цинка патронов, тол, второй потерял радистку. (…) Моральное положение крестьян повернулось против нас. Группа крестьян заявила: если вы бегаете от немцев, то дайте нам винтовки, мы сами будем защищать свои семьи».

Злость населения можно понять: партизаны часто провоцировали фашистов на карательные операции, не нанося при этом врагу никакого вреда.

«Группа из отряда имени Суворова кружилась около Логойска 20 дней и за это время достала одну винтовку и две гранаты без запала. Поскольку эта группа все время на ночь возвращалась в деревню Идалино, немцы об этом узнали, приехали в деревню, сожгли 5 домов и расстреляли 40 человек».

На этом фоне «подвиг», совершенный бойцом этого же отряда в деревне Якубовичи, выглядит невинным развлечением: «Партизан на 1 Мая выстрелил несколько раз зажигательными патронами и поджег два сарая».

Аналогичным было положение и в отряде имени Котовского:

«Пьянство, дебош, веселые пьяные вечеринки, инсценировка расстрелов, избиение крестьян в поисках оружия и мало боевых действий. (…) Население района возмущается тем фактом, что когда нет близко полиции, тогда партизаны разгуливают по деревням, а когда появляется вблизи полиция, население бросают беззащитно».

Но награды находили героев даже в такой непростой ситуации. Командир роты бригады «Народные мстители» Сергей Прочко получил приказ «спустить эшелон» и с группой в 10 человек отправился на задание. «Вместо выполнения приказа прошатался целый месяц по населенным пунктам, мучил группу людей для того, чтобы жене достать сапоги». После возвращения в лагерь командование представило Прочко к ордену Красной Звезды.

(…) Неудачи в боях старались скрыть, пользуясь приписками. Если сложить длину железнодорожных путей, выведенных из строя всеми партизанскими отрядами за годы войны, окажется, что ими можно несколько раз опоясать нашу планету. А вот и реальная история, подтверждающая правоту этого предположения.

В начале лета 1943 г. на перегоне Уша — Радошковичи группой партизан под командованием некоего Драпека была совершена диверсия: взорван эшелон противника. По возвращении в отряд Драпек составил рапорт о том, что «уничтожен 1 паровоз и 14 вагонов».

Продолжает историю Тимчук. «Через час почему-то переделали этот рапорт на 19 вагонов, а после беседы с командиром отряда Красненковым почему-то рапорт был составлен, что уничтожено 39 вагонов с техникой и живой силой врага. За это действие вся группа представляется к правительственной награде, а Драпек — на звание Героя Советского Союза».

Позже стало известно, что «на эшелон нашлось много претендентов». В отчете отряда «Дяди Димы» говорилось, что переезд был заминирован их бойцами, что привело к подрыву 64 вагонов. Группа Кузьмича сообщала то же самое, с той лишь разницей, что вагонов было 57.

И это далеко не единственная история о партизанских приписках. «1 — я рота партизанского отряда „Мститель“ донесла, что она напала на полицейский гарнизон в имении Сервач и убила трех полицейских, а 10 сожгла в доме. На самом деле ни одного полицейского не убито, не сожжено, а сожгли квартиры рабочих и их имущество, и избили ночных сторожей».

Обычно в «досье» партизана собиралось 1–2 компрометирующих его документа. В деле «о проведении следствия по Келлеру Борису, партизану 3-й минской бригады» — 61 лист. В них — подробное описание жизни и приключений 23-летнего партизана на войне, которая осталась для советских граждан неизвестной.

Келлер воевал на фронте полтора месяца, после чего был захвачен в плен. Таких, как он, были тысячи, но немногим удалась головокружительная карьера. Бежав из плена, Келлер, воспользовавшись родственными связями, попал в партизанский отряд, был назначен на командные должности, а вскоре занял пост секретаря Минского сельского РК ПКСМБ. Какими достоинствами обладал этот молодой человек? Гораздо больше нам известно о недостатках. Вот донесение секретарю Минского обкома КП(б), датированное июнем 1943 г.:

«На территории Сенницкой волости действует группа партизан под руководством секретаря Минского сельского райкома Келлера Бориса. Повседневно занимается мародерством, жульничеством и даже явным хулиганством, чем компрометирует партизанское движение. За один только апрель 1943 г. в деревне Капцевичи ими изъято у населения 6 костюмов, 4 ручных часов, 3 плаща и много других вещей. Приезжая в Сенницкую волость — Бобовозовский лес — Борис вызывает людей и поручает продать изъятое у крестьян. (…) Деньги прогуливает с женщинами, а после устраивает дебош со стрельбой. Так, в деревне Мачулищи в июне 1943 г. Борис с группой бойцов арестовал старосту поселка Хараевского, велел запрячь лошадь и отвезти его в следующую деревню. Подняли с кровати дочь Хараевского, 1928 г. рождения, изнасиловали и застрелили. Подтвердить данный факт могут все жители деревни».

Случай с изнасилованием стоил Келлеру карьеры. Его уже ждал суд, но партизан ушел от наказания. Под предлогом заготовок соли он исчез из поля зрения НКВД на месяц, после чего неожиданно получил назначение уполномоченного райкома по работе с подпольными организациями. В донесении говорится, что Келлер использовал связи в обкоме. Назначенный на должность нового секретаря некий Альхимович долгое время игнорировал жалобы крестьян на «пьянство, мародерство, ограбления»: деньги, вырученные от реализации награбленного, использовались на нужды райкома.

На допросах Келлер подтверждал, что «получал задания от Альхимовича продать 6 коров и купить для обкома 3 кожаных пальто, 4 костюма, 4 заготовки на сапоги, 6 комплектов белья, бумаги и других продуктов, на что получил удостоверение». Кроме костюмов и сапог обкому было передано «6 пар рейтуз, 6 пар дамских чулок, махорки, папирос и сахарину». Если бы всё ограничилось чулками и махоркой, дело Келлера вряд ли получило бы известность. Но случилось Ч П.

На правах уполномоченного Келлер организовал в деревне Кузьменка штаб для работы со связными. По инструкции, уполномоченный должен был требовать от подпольщиков «работы по нанесению ущерба и срыва мероприятий немцев». Однако гораздо чаще его приказания носили личный характер: «достать водки и закуски, папирос, табаку» — необходимые составляющие для «организации балов, пьянок в честь своего дня рождения и других праздников по его усмотрению».

Очевидцы рассказывали, что «отряд по своему размеру и шуму напоминал среднюю ярмарку дореволюционного времени». Стоит ли удивляться, что о «штабе Бориса» крестьяне донесли немцам без всякого принуждения со стороны последних. Карательный отряд сжег деревню, угнал жителей в Германию, уничтожил больше 40 связных и разгромил подпольную сеть.

Похождения Келлера на этом не закончились. В декабре 1943 г. он был «в перестрелке между партизанами отряда имени 25 лет ВЛКСМ ранен, обезоружен и доставлен в райком», где получил от Альхимовича назначение в отряд имени Лазо на должность командира разведки. Теперь задания подчиненным выглядели следующим образом: «пойти по шоссе Минск — Слуцк и забрать оттуда коров и свиней». Без сомнения, командир разведки пополнил опыт партизан, научив их «взламывать замки и забирать незаметно» кур из сараев.

Допрашивал Келлера начальник НКВД Минского района, который заключил, что «виновность установлена полностью по всем фактам: мародерство, грабеж, насилие, избиение мирных жителей, беспробудная пьянка». Припомнили партизану и провал подполья, и сожженную деревню, и 15-летнюю девочку. Однако приговора ни в деле Келлера, ни в военных архивах нет. След этого человека обрывается в июле 1944 г., когда Келлер получил направление в ЦК КПБ. И это еще одна загадка неизвестной войны…

(Белгазета, 2002, 25 ноября и 2 декабря).

Газета «Народная воля» с 26 февраля по 29 марта 2010 года из номера в номер печатала книгу Ильи Копыла «Небышына: Вайна» (на беларуском языке). Эта публикация вызвала настоящую бурю. Никогда еще в редакцию не поступало столько писем-откликов. Вот некоторые из них.

«Мы с женой (…) всю войну пережили в деревнях Верхомень Смолевичского района и Прыступовщина Дзержинского района. Все хорошо помним. И могли бы описать даже более жуткие сцены, чем это сделал автор „Небышина. Война“.

Впрочем, и нашим семьям немцы сделали меньше вреда, чем бандиты из соотечественников. Приобретя каким-то образом в Смолевичах 3 спички, мать не успела разжечь печь, как назло в хату ворвались бандиты: „Отдавай, сука, спички!“ Соседка Анна выдала. Использовав момент, мать бросила спички мне на печь. Я их быстренько спрятал между ногами под живот и залез в уголок. И вот, сильный луч электрического фонаря ударил мне в глаза, а острый конец штыка уперся в мой пуп: „Давай сюда, гадёныш, спички, заколю!“ И волосатой лапой выдрал эти три спички. Наша хата и впредь осталась остывать и без тепла и без света.

Партизаны забрали покрывало, ватник, простыни, подушки и прочее. Ночью выдрали пчел, несмотря на то, что была зима. Летом украли корову, отвели в Дуброву, там зарезали и неделю пили. Мать, плача, просила отдать корову. Мы плакали навзрыд. Через несколько месяцев от холода и голода умер мой младший брат. Ограбленные партизанами, мы были буквально в лохмотьях, не было чего есть, не могли разжечь огонь».

«А вот воспоминания моей матери, которой в начале войны исполнилось 14 лет: „От партизан страдали гораздо больше, чем от немцев. По ночам спать боялись. Партизаны приходили постоянно, забирали всё подчистую: одежду, обувь, продукты. Даже нательные крестики детей умыкнули. Вместе с кожухом, валенками, салом партизаны унесли и мамино платье“».

«Хорошо запомнил, как люди плохо отзывались о партизанах. Мне думалось, что это в нашем регионе они бездействовали, а в других регионах республики убивали фашистов на каждом шагу. Оказалось, нет. Партизаны отряда „За Родину“ по ночам делали рейды по сбору продовольствия, избивали за сотрудничество и сочувствие немцам».

«Во время войны, в 1941 году мне было 7 лет, и все, что происходило в те и в следующие годы, я помню отчетливо. Прочитанная повесть оживила в моей памяти рисунки прошлого, они будто ожили и зашевелились. Жили мы тогда в деревне Курицичы на Петриковщине. Моего отца на войну не взяли, ему в военкомате выдали „белый билет“. Он сильно кашлял и плевал кровью.

Слово туберкулез в нашей хате не звучало, говорили чахотка или сухоты. Началась война. Появились немцы и партизаны.

1942 год, зима, морозы стояли сильные. Как-то ночью в окно нашей хаты постучали. „Кто там?“ — спросил отец, подойдя к двери. „Свои, открывай“. Двери открылись, в дом ввалились 8 мужчин. „Хозяин, зажигай лампу“, — приказал один. Я спал на печи, выглянул из-за дымохода.

С другой половины дома в дверях появилась фигура матери. „Хозяйка, ставь на стол все, что есть. Хозяин, пока баба будет готовить закуску, доставай самогон“.

Моя детская душа интуитивно ощущала, что от этих злых дядек ничего хорошего мы не дождемся. „Садитесь, пожалуйста, к столу“, — сказала мать.

Прицепились к отцу с вопросом: отчего он не на войне. Отец объяснил, что у него белый билет. Главный партизан поднялся из-за стола, поставил среди дома длинную лавку и приказал, достав из винтовки шомпол: „Ложись спиной вверх. Я тебе покажу белый билет! Я что… твою мать, должен за тебя родину защищать?“ — и стал бить отца шомполом. „Дяденьки, за что вы бьете моего папку?“ — заскулил я. „Брысь отсюда, сучонок, а то и тебе попадет“, — и он пнул меня ногой в бок, и опять принялся за отца.

„Миленькие, за что вы бьете моего мужа?“ — не выдержала мать. „Отойди, баба“, — и приказал: „Степан, выведи женщину на двор“. Главный еще раза три стеганул отца: „А теперь вставай, будешь знать, как от фронта дезертировать“.

Открылись двери, в дом вошел тот, что вывел мать, и предложил: „Сидоренко, сходи и ты, баба вкусная, не пожалеешь“. Через некоторое время он вернулся с заплаканной матерью.

Партизаны продолжали пить и веселиться, делая вид, что ничего такого не случилось. Ушли они от нас ночью. Забрали все сало, лук, грибы. Так партизаны поступали не только с нами.

Все в нашей деревне партизан стали бояться. Они воевали больше с населением, чем с немцами. Пришла пора вещи назвать своими именами».

«В войну мне было 13–15 лет и я тоже был свидетелем, как выживала деревня в годы войны. Особенно ярко и правдиво описал И. Копыл действия партизан. И в нашей деревне не так боялись немцев, как партизан. Не немцы, а партизаны забирали домашний скот, продукты питания и вообще всё, что понравилось. Избили 70-летнего старика за то, что он не отдавал гармошку.

Но самое страшное — партизаны убивали ни в чём не повинных людей. Так в конце 1942 года и весной 1943 года в нашей деревне партизаны схватили и убили 5 совсем молодых людей, из них три учителя: Архипенко Яков Иванович, Рымарев Гавриил Асонович, Руденко Павел, Шиленков Захар Алексеевич, Рымарев Павел Асонович. В соседней деревне Кирово схватили директора школы Корицкого, набросили на шею верёвку и тащили через деревню, пока не умер».

«В первый год войны я видел немцев раза 3–4. Они приходили в нашу деревню Панишевщина и обращались к жителям: „Матка, яйка“. Но в 1942 году события коренным образом изменились. Однажды ночью пришли к нам трое „партизан“ и потребовали отдать корову. Родители отказались. Тогда они избили моих родителей, взломали сарай, забрали корову. Как-то зашёл к нам „партизан“ с юным „партизаном“, лет 10–12. Взрослый стоял с оружием, а юный партизан делал обыск под печью, в шкафу, в койках и забирали то, что считали нужным».

«Наша семья тогда жила в деревне Шани. Немцы заезжали в деревню нередко, но деревня жила тихо и мирно. Немцы население не грабили, никого не убивали, наоборот, привозили в лавку соль, спички, керосин, мыло и другой товар, необходимый крестьянину. Они были заинтересованы, чтобы люди работали на своих полях и платили соответствующие налоги.

Первое горе в нашу семью, по рассказу моих родителей, пришло в ночь на 3 день Рождества Христова 1943 года, это значит в ночь с 9-го января 1943 года. Мне на тот момент было уже немного больше 4 лет, моему братику только около 2 лет. В ту ночь наша семья проснулась от звона разбитого оконного стекла, потом грохот в двери, ругань незнакомых людей на русском языке. В дом ворвались только двое „партизан“, а остальные остались во дворе. Наставив винтовки, отца и мать в нижнем белье поставили к стене. Мать успела взять на руки братика, а я, как старший, стал рядом с матерью, схватившись от страха за ее ночную сорочку. Каждый знает, что всегда хороший крестьянин перед Новым годом закалывает кабана. Поэтому сразу эти бандиты из леса стали требовать от отца показать, где спрятаны ушат с салом, окороки, колбасы и т. д. Отец все им отдал. Потом „партизаны“ вынесли из клети мешки с мукой, гречихой, просом.

В тот же самый момент другие „партизаны“ уже хозяйничали в хлеве, связали двух овец — и все это награбленное добро положили на сани. Они приехали обозом аж из трех саней. Отец потом говорил, что видел всего пятерых бандитов. Но дело на том не кончилось. Бандиты забрали родительский кожух и валенки. Бандиты почему-то знали, что у отца есть хромовые сапоги, хромовая тужурка и хорошие подштанники. Все это было надежно спрятано. Отец до последнего не собирался все это отдавать партизанам. Но бандиты, настойчиво угрожая, требовали отдать им все. Один из них сказал, что если отец не отдаст добровольно им названные вещи, то первым застрелит этого щенка, тыкая в мою детскую грудь стволом винтовки. Потом поднимает ствол винтовки выше моей головы и стреляет в стену. Что было дальше, я уже не помню. Потом мать сказала, что я сразу упал и потерял сознание. Но самое страшное для нашей семьи было то, что я от этого страха онемел. Вообще перестал говорить. (Вылечил немец, доктор. Речь постепенно вернулась. Отец этому немцу-волшебнику решил заплатить двумя, своим и маминым, золотыми кольцами. Но тот немец категорически отказался брать плату).

После той зимы 1943 года еще много натерпелись страха, так как каждое появление партизан в деревне могло закончиться трагедией для селян. Советские партизаны-коммунисты не жалели даже детей, а фашисты их лечили».

«Моя родная деревня Студёнка из 24 дворов находилась в Белыничском районе на границе с Березинским. Первой жертвой войны в Студёнке, как и в Небышино, стала молодая девушка, и тоже от партизанской пули. Это 18-летняя Ядя.

Первые партизаны, что появились осенью — зимой 1941 года, занимались в основном тем, что забирали у населения все, что попадало им на глаза. За зиму 1941–1942 года партизаны съели всех свиней и овец. С осени 1942-го стали уводить из хлева коров. К 1943 году в деревнях, кроме кур и котов, домашней скотины не осталось».

Леонид Короткий. «Вот что люди говорят, я им давал газету почитать — днём грабила полиция, ночью „брали“ партизаны, заявляя: „Ты дома сидишь, а мы тебя защищаем“.

Моя сестра Вера и сейчас помнит (она ровесница И. Копыла) и мать рассказывала, как зимой 1943 года ночью пришли партизаны. Зорким оком узрели, что в детской кроватке подо мной слишком много подстелено, вытащили меня и нашли пальтишко старшего брата Коли, забрали».

Активисты БРСМ, в знак своего возмущения публикацией в газете «Народная Воля» «клеветнической», по их мнению, книги Ильи Копыла принесли в редакцию газеты несколько экземпляров книги «Память». На обложку каждой из них они наклеили записку — «Освежите свою память». Но получился казус.

Проблемы с памятью оказались не у редакции «Народной Воли», а у молодчиков из БРСМ. Они порекомендовали журналистам изучать историю из «правдивых источников». Надо думать, что таким правдивым источником является подаренная редакции книга «Память» (Минск, БЕЛТА, 2005 г.). Но, судя по всему, сами нынешние «комсомольцы» эту историко-документальную хронику не читали. Между тем, там есть много интересного. Например:

Верховодько Вера Федоровна, ушла в 1943 в партизанскую бригаду «Штурмовая», где незаконно расстреляна по приказу командования (стр. 321);

Вишневский Сергей Казимирович, р. в 1903, ушел в декабре 1942 в партизанскую бригаду «Штурмовая», где незаконно расстрелян в январе 1943 по приказу командования (стр. 321);

Загорская Мария Терентьевна, р. в 1912, ушла в декабре 1942 в партизанскую бригаду «Штурмовая», незаконно расстреляна в январе 1943 по приказу командования бригады (стр. 323);

Загорский Александр Демьянович, р. в 1915, ушел в декабре 1942 в партизанскую бригаду «Штурмовая», незаконно расстрелян в марте 1943 по приказу командования (стр. 323);

Кухта Ольга Ивановна, р. в 1919, незаконно расстреляна в январе 1943 по приказу командования партизанской бригады «Штурмовая» (стр. 325);

Лисецкая Мария Николаевна, р. в 1923, незаконно расстреляна в январе 1943 по приказу командования партизанской бригады «Штурмовая» (стр. 326).

Эта бригада под командованием Ф.Г. Маркова терроризировала население Поставского и Мядельского районов. Вот свидетельство жительницы Поставского района Адели К.

«…ночью к нам в дом ворвались партизаны и в грубой форме, используя нецензурные выражения, потребовали отдать велосипед. Когда я сказала, что велосипеда у нас нет, то командир стукнул меня рукояткой пистолета по голове. Кровью залило мне все лицо. Второй партизан вынул из винтовки шомпол и начал бить меня по спине. После побоев сделали обыск. Забрали продукты, ценности, женское нижнее белье, одежду, отрезы ткани» (блоггер Gienek).

Вот свидетельство жителя деревни Руда Поставского района Франтишека Драгуна:

«Большевистские партизаны очень народ угнетали. Приходили пьяные, всех выгоняли на двор, ставили к стене, а сами что хотели, то и забирали — даже последнюю свинью или курицу, не говоря уже про корову или коня. Угрожали нам, били и издевались. Потом, когда они уходили, забирали отца и нас и приказывали перейти железную дорогу на другую сторону. После нас они переходили сами. Партизаны боялись взорваться на мине или наткнуться на немецкую засаду».

Пока население ломало голову, как выжить, партизаны пьянствовали, вели разгульную жизнь. Мало того, что они при налетах на деревни насиловали женщин, так они еще проводили «мобилизацию» девушек в свои ряды или просто их насильно уводили в лес.

Так, в отряде Ф.Г. Маркова было 116 молодых женщин, причем только 9 из них имели какие-то должности. Остальные служили утехой для партизанской верхушки. На современном языке это означает, что девушки, молодые женщины должны были оказывать сексуальные услуги. Кое-что перепадало и рядовым партизанам. Сам Федор Марков совместно проживал с несовершеннолетней девушкой. Ей еще повезло, потому что Ф. Марков был молод и обладал нормальной внешностью. А что ощущали женщины, которых принуждал к сожительству комиссар 1-го отряда бригады «Железняк» Спиридон Барздыко — истинный урод?!

Даже «главный партизанский начальник» Пантелеймон Пономаренко в своем очередном отчете Сталину сообщил о «мародерстве, необоснованных расстрелах и репрессиях в отношении к населению, непристойном отношении к женщинам в деревнях, длительном отсиживании, стремлении избежать встреч с противником».

Несмотря на все это, партизанские командиры за два-три года вырастали от лейтенантов до майоров и полковников, исправно получали награды — ордена и медали.

«Итоги (результаты деятельности уполномоченного ЦШПД в Барановичской области — М.П.) шокировали. И не только потому что многие группы не желали подчиняться посланцу Москвы. Отчет также свидетельствует, что многие партизанские группы к тому времени (начало 1943 года — М.П.) превратились в банды мародеров, терроризировавшие и грабившие население. Например, в рапорте, направленном в июне 1943 г. начальнику Белорусского штаба партизанского движения (БШПД) Петру Калинину, отмечалось:

„В бригаду был послан майор Василевич, который выяснил, что бригада по состоянию на 01.02.1943 г. насчитывала 650 вооруженных членов. Бригада большей частью была сформирована из местного населения Дзержинского района в ходе мобилизации /то есть путем принудительного призыва — М.П./. Большинство составляют молодые люди, которые не служили в Красной Армии. Командование бригады не ставило перед подразделением боевых задач, не проводило боевых операций. (…) В бригаде и подразделениях нет никакой дисциплины, распространено пьянство, мародерство и неправомерные расстрелы. Население отзывается о бригаде имени Фрунзе как о мародерах и бандитах“» (Бракель А. Наиболее опасен гнев сельских жителей, с. 388–389).

Тем же летом (июль 1943 г.) еще один представитель ЦШПД посылает в Москву следующее сообщение:

«Сельские жители не делают разницы между партизанами и бандитами. Скрываясь в рядах партизан, бандиты грабят население. В этом участвуют многие партизанские отряды.

Игра в карты, пьянство, грабежи, отсутствие дисциплины, невыполнение приказов наблюдаются во всех отрядах. Это ведет к дискредитации партизанского движения и является разрушительным для самого дела…

Продовольствие и одежду у местного населения можно добыть только с большими сложностями и под угрозой применения оружия» (там же, с. 390–391).

В апреле 1943-го года, командир отряда имени Жданова так характеризовал положение в Несвижском районе Беларуси:

«С экономической точки зрения Несвижский район подразделяется на три зоны:

а) Зона вдоль железной дороги, которая находится под постоянным контролем немецких гарнизонов, которые окружают железную дорогу и действуют мобильными группами (ягдкомандами — М.П.). Каждое хозяйство имеет корову и овцу.

б) Не покрытая лесом зона между гарнизонами полиции, богатая с экономической точки зрения. В настоящий момент каждое хозяйство там имеет 1–2 коровы, есть овцы и свиньи. Хлеб в достаточном количестве…

в) Зона вдоль старой государственной границы, которая относится к партизанской зоне…бедная с экономической точки зрения.

У жителей этих деревень проходящие бригады и партизанские отряды… забрали практически весь крупный рогатый скот. Свиньи и овцы конфискованы полностью. В настоящий момент местные партизанские отряды рассматривают западные районы Белоруссии как базы, из которых можно брать все до последнего, не только в зонах влияния немецких гарнизонов, но также в партизанских зонах» (Там же, с. 397).

То есть, это партизаны грабили местное население подчистую, обрекая на голодную смерть, деревни же, пребывавшие под контролем немецких гарнизонов и полиции, жили вполне нормально.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что в партизанской среде такие понятия как «дисциплина» и «законность» не существовали. Высшее командование не управляло ситуацией. Выживать в таких условиях местному гражданскому населению было очень трудно. Нынешние «ветераны» вооруженных сил и репрессивных органов, не имеющие никакого отношения к войне, пытаются доказать, что преступления партизан против своего населения — это единичные случаи. На самом же деле партизанский «беспредел» был массовым и повсеместным явлением.