Когда возле берега вельбот заскрежетал днищем о гальку, и гребцы спрыгнули в воду, Назаров, было, намерился им помочь, но Нерчу удержал его. С протяжным криком, напоминавшим русское «эй, ухнем», гребцы подхватили вельбот за борта и бегом вытащили его на берег. Назаров выпрыгнул, прошелся, хрустя сапогами по гальке. Скалы окружали пологий спуск к морю, оставляя проход к стоящему чуть выше стойбищу. Здесь ветра почти не чувствовалось, но Назаров видел, как на вершинах скал взвихряется летящий снег и дым над чумами мгновенно исчезает, стоит ему чуть приподняться над скрещенными жердями. Гребцы, с любопытством разглядывали его. Александр достал пачку папирос, протянул, приглашая закуривать. Ненцы вмиг опустошили пачку. Назаров закурил, предложил огонь ближайшему, но тот, улыбаясь, отступил.

– Не будут курить сейчас, – сказал подошедший Нерчу, – в чуме покурят. Скажут: добрый начальник – дал папиросы. У тебя еще есть?

– Есть.

– Не давай. Скажут – глупый человек, не знает ценности табака. Мы с тобой потом курить будем. Пойдем ко мне.

Стойбище было небольшое – Назаров насчитал двенадцать чумов, крытых моржовыми шкурами. Между ним бродили собаки, играли дети, похожие на медвежат в своих меховых одеждах. Нерчу провел его в середину стойбища, показал рукой, явно гордясь размерами своего жилища.

– Мой чум. Самый большой. Потому, что я здесь начальник, да.

Возле чума, на шесте, висел какой-то кокон. Заинтересовавшись, Назаров подошел поближе, тронул рукой. Кокон пошевелился. Александр откинул мех и усмехнулся – из кокона на него посмотрели черные глазенки малыша примерно полугодового возраста.

– Ребенок там, – сказал Нерчу, – спит или думает. Хорошо ему там. Если будет плохо – станет кричать, тогда Саване заберет его в чум. Пойдем, сейчас есть будем, – он откинул полог, приглашая входить.

Глаза не сразу привыкли к полутьме жилища. В середине чума, на выложенном камнями очаге, висел котел. Жена Нерчу, в клетчатой рубахе, меховых штанах и пимахх, приветливо улыбнулась Назарову. У нее было широкое круглое лицо, узкие глаза. Черные, туго заплетенные косы свисали на грудь. Двумя щепками она подхватила из очага раскаленный камень и бросила его в котел. Вода зашипела, вверх ударил пар.

– Моя жена. Саване зовут ее. Мясо готовит, – пояснил Нерчу, – ты раздевайся. Эта одежда плохая. Я дам тебе малицу, штаны, пимы, а ты мне потом дашь спирт, может, патроны.

Назаров скинул шинель, присел на шкуры, разуваясь. Ненец покопался в ворохе мехов, сваленных в углу, подал ему одежду – широкие штаны, меховую куртку-малицу с капюшоном, мягкие оленьи сапоги мехом наружу. Сапоги были немного великоваты. Назаров достал из чемодана шерстяные носки, пододел их. Вот, теперь в самый раз. В чуме было жарко и малицу он снял, оставшись в гимнастерке. «Надо бы что-нибудь подарить им, – подумал Назаров, копаясь в чемодане, – вот, пожалуй, сгодится». Достал шелковый шарф, купленный в Париже, подал хозяйке. Узкие глаза женщины раскрылись от восхищения. Она осторожно взяла невесомую ткань, поднесла к свету, рассматривая узоры, покачала головой. Нерчу одобрительно кивнул.

– Женщина любит подарки. Красивая материя, в праздник оденет – все завидовать станут. Любит подарки, – повторил он, опуская глаза.

Намек был слишком ясным, Назаров незаметно вздохнул, вынул из чемодана нож – наваху, выменянный в Барселоне на трофейный «Парабеллум», раскрыл его и протянул Нерчу. Длинное узкое лезвие заиграло в свете очага. Ненец причмокнул от восторга, осторожно взял нож, попробовал пальцем клинок и одобрительно поцокал языком.

– Твой подарок очень хорош, но мужчина не должен обходиться без ножа, – Нерчу перекатился к небольшому сундучку, открыл и достал нож с костяной рукояткой, – сегодня день подарков. Возьми этот нож, Саша. Мне его подарил ученый человек – начальник Самойлович привозил его к нам. Человек ходил с нами на вельботе, смотрел, как мы бьем моржа. Очень хвалил, подарил этот нож. Очень умный человек, только говорил непонятно, начальник Самойлович говорил с нами за него.

Назаров вытянул клинок из кожаных ножен, поднес к очагу, рассмотрел клеймо и удивленно покачал головой. Понятно, почему начальник Самойлович говорил за ученого человека – на лезвии стоял фирменный знак «Solingen».

Саване спрятала подаренный шарф и бросила в котел еще один камень. Вода уже кипела, запах стоял такой, что Назаров то и дело сглатывал слюну. Женщина достала миски. Нерчу сунул руку за пазуху, извлек бутылку со спиртом и, подняв ее, что-то сказал жене. В голосе его явно слышались просительные нотки. Саване отбросила щепки и разразилась длинной речью, то и дело наклоняясь к мужу и водя у него перед лицом указательным пальцем. Нерчу несколько раз пытался вставить слово, но только опускал голову, смиряясь перед напором женщины. Наконец Саване закончила речь, взяла у мужа из рук бутылку и спрятала ее в шкурах. Нерчу горестно вздохнул и закрыл глаза, смирившись с неизбежным.

– Иногда в женщину входят демоны. Тогда лучше подождать, пока они оставят ее, – тихо сказал он.

Саване обернулась, подозрительно посмотрела на него и горячо обратилась к Назарову. Тот на всякий случай кивал головой, а потом спросил у ненца, о чем речь?

– Она хочет знать, что я тебе сейчас сказал, – печально сказал Нерчу.

Женщина требовательно смотрела на Александра и он, протянув руки ладонями вперед, сделал успокаивающий жест: все в порядке, ничего крамольного твой муж не говорил.

Все еще косясь на мужчин, Саване стала вытаскивать из котла куски мяса и раскладывать по мискам. Назаров посмотрел, как Нерчу, ловко управляясь новым ножом, отрезает маленькие кусочки мяса и отправляет его в рот. Когда-то Назарова обучали правилам обращения со столовыми приборами, соответственно европейскому этикету. Пришла пора изучить нечто прямо противоположное.

Заплакал ребенок и Саване, что-то сказав мужу, вышла из чума. Нерчу, подождал, пока Назаров управится с мясом и налил обоим бульона из котла. Пить его пришлось через край. Вернулась Саване, распеленала кокон и, достав оттуда малыша, расстегнула рубаху и начала кормить его грудью.

– Вот, поели, – констатировал Нерчу, – сейчас будем спать. Поедем, как проснемся.

Он расстелил две моржовые шкуры, положил поверх оленью и пригласил Назарова укладываться. Чмокал ребенок, потрескивали остывающие камни в очаге. Назаров лениво наблюдал, как дымок поднимается к отверстию в вершине чума и уходит, растворяется, становясь частью ветра, снега, серого неба. Сто лет назад так было, и двести, и триста. Может и через сто лет все будет также, но вряд ли. Слишком много принесли этому народу чуждого, без которого ненцы прекрасно обходились веками. Вымирает самобытный древний народ, рушится привычный уклад жизни. Кстати, что там говорил Евсеич насчет пришлого шамана? Приняли местные ненцы его за своего, обращаются с просьбами, и кажется, он им помогает. Моржей загоняет, рыбу ловит… или наоборот? Вот он бьет в бубен, кружится, развеваются пестрые одежды. Гремя железными подвесками, он то поднимает бубен вверх, то простирает руки в стороны, кружится все быстрее. Возле него кто-то сидит – ждет окончания камлания. Ждет терпеливо, не смея нарушить священнодействие. Фигура ожидающего расплывчата, можно разобрать, что он стар – волосы его седые, круглые глаза странно блестят. Шаман падает на пол, бьется, начинает что-то говорить. Старик с седыми волосами склоняется к нему, разбирая невнятные слова, слушает внимательно, затем оборачивается и вдруг толкает Назарова длинной, неимоверно вытянувшейся рукой. Тормошит, толкает снова…

– Вставай, Саша. Ехать надо.

Назаров рывком сел на шкурах, огляделся. Нерчу выжидающе смотрел на него. В чуме было жарко, пахло горелым жиром. Очаг погас и только чадил фитиль, плавающий в плошке.

– Нарты готовы, надо ехать, – повторил Нерчу.

– Ага, сейчас, – Назаров потер ладонями лицо, встал на колени.

Саване спала, накрывшись оленьей шкурой. Возле ее лица выглядывала из-под шкуры голова малыша.

Назаров подпоясал гимнастерку ремнем, прицепил кобуру с пистолетом, поверх надел малицу. Посмотрев вокруг, не забыл ли чего, кивнул ненцу – я готов.

В стойбище, похоже, все спали. Они прошли между чумами, поднялись из котловины возле моря, где стояло стойбище. В грудь ударил ветер, словно дробь, хлестнула в лицо снежная крупа. Назаров увидел длинные нарты, собак в постромках. Лайки лежали в снегу, похожие на заснеженные холмики. Нерчу приторочил к нартам чемодан, указал Назарову его место и объяснил, когда надо садиться, даже не садиться, а падать на нарты – как только собаки наберут ход. Назаров кивнул, с тоской оглядывая заснеженное пространство впереди, зажатое между невысоких сопок. Ненец прошел вперед, поднимая собак из сугробов, склонился, поговорил с вожаком и взмахнул хореем.

– Хо!

Лайки подались вперед, упираясь в снег лапами, нарты стронулись, набирая ход. Назаров пошел рядом, потом побежал – собаки тянули все быстрее. Нерчу обернулся к нему.

– Прыгай!

Александр упал на нарты, ухватился за края. Собаки чуть сбавили ход, но опять наддали – нарты спускались в долину. Назаров приподнялся. Нерчу бежал рядом, помахивая хореем.

– А ты? – крикнул Назаров.

– Собаки хитрые, – на бегу, ничуть не задыхаясь, ответил ненец, – сейчас поворачивать к дому станут. Не хотят бежать.

Словно услышав его, лайки стали постепенно забирать вправо, поворачивая назад по большой дуге. Нерчу бросился вперед, огрел хореем одну, другую.

– Хо, хо!

Смирившись, свора припустила вперед и через несколько минут ненец вскочил в нарты впереди Назарова.

– Все, теперь поехали, – повернул он к Александру довольное лицо, – отдыхай, Саша.

Скрип полозьев, гортанные окрики Нерчу, рваные облака. Позади было уже несколько часов пути. Один раз делали остановку – запутались постромки и Нерчу, вновь расставив собак, задал виновной трепку.

Назаров приподнял голову, поправил сбившийся на лицо капюшон кухлянки. Нарты пошли на длинный подъем, Нерчу спрыгнул и побежал рядом с собаками, изредка доставая спину то одной, то другой длинным хореем. Собаки не окусывались, казалось, они даже не обращали внимания на ненца, однако вожак оглядывался и каждая лайка знала, что если не доработает в упряжке, то на стоянке вожак вспомнит ей все. Подъем становился круче, Назаров присел. Собаки оглядывались и, как ему казалось, укоризненно на него смотрели. Спрыгнув с нарт, он побежал рядом, разминая затекшие ноги. Поначалу бежать было легко – пимы почти не проваливались, а легкая малица не мешала, но постепенно дышать становилось все труднее, ремень под кухлянкой давил, билась о бедро кобура. Они достигли вершины подъема, Нерчу сделал ему знак – забирайся в нарты, и сам ловко вспрыгнул на них. Назаров без сил повалился на спину. Грудь ходила ходуном, пот заливал лицо. Отдышавшись, он с уважением посмотрел на ненца: тот, как ни в чем не бывало, помахивал хореем, покрикивал на собак. Оглянувшись, улыбнулся – молодец, мол, начальник.

Примерно через час сделали остановку. Ненец проверил поклажу – не сбилась ли, осмотрел собакам лапы. Назаров закурил, предложил папиросу ему. Нерчу взял, однако курить не стал, спрятал за пазуху. Оглядываясь, он казалось, что-то искал, нюхал воздух, откинув капюшон, вслушивался в свист ветра. Лицо его становилось все мрачнее.

– Большой ветер будет, – сказал он наконец, – снег поднимается, буран идет.

Собаки, сбиваясь в плотную стаю, поглядывали на них, будто спрашивали: что будем делать? Назаров заметил, что ветер внизу, возле самого снежного наста, будто бы летит быстрее. Он огляделся. Летящий снег поднимался все выше, словно утренний туман над озером.

– Быстро, Саша, надо вот туда, – Нерчу показал рукой группу скал примерно в полукилометре от них, – иначе беда будет.

Он бросился к собакам. Назаров ухватился за ремень на нартах. Лайки сразу пошли вскачь, напоминая стартующих на ипподроме лошадей. Уже через несколько минут вокруг ничего нельзя было различить из-за кипящего, словно пшено в котле, снега. Он был со всех сторон, рвал капюшон с головы, толкал в грудь с такой силой, что Назаров едва мог переставлять ноги.

– …нарты, держись за нарты, – услышал он крик Нерчу.

Наклонив голову, Назаров упорно шел вперед, стараясь повернуться боком к ветру. Глаза удавалось открыть только на мгновение – снег мгновенно забивал их, нещадно сек лицо. Он переставлял ноги, как автомат, ни о чем не думая, шел, наклонившись вперед упираясь в ветер, словно в стену, которая нехотя уступала под его напором. Неожиданно стало тише, нарты остановились. Прикрывая рукой лицо, он посмотрел вокруг.

– Сюда иди, – Нерчу взял его за плечо, потянул за собой, – вот скала. Здесь ждать будем.

Нащупав впереди камень, Назаров без сил привалился к нему, сполз и сел прямо в снег. Нерчу присел на корточки рядом.

– Нехороший ветер, – крикнул он, – не должно быть ветра, я знаю. Или Нерчу рассердил духов, или они не хотят пускать тебя.

Снег, ударяясь в скалу, обходил препятствие, закручивался злобными вихрями. Он был сухой и сыпучий, будто песок. Нарты уже почти совсем замело. Назаров пошевелился, отряхиваясь. Ветер выл, свистел на разные голоса, словно был в ярости оттого, что добыча на время ускользнула. Он казался живым существом, пытающимся достать их из убежища, и замести, засыпать так, чтобы и следов не осталось.

Напряжение последних часов давало себя знать – Назаров внезапно почувствовал, что хочет спать так, как не хотел никогда в жизни. Он скорчился, подтянул колени к подбородку и закрыл глаза.

Ему показалось, что он задремал всего на несколько мгновений. Кто-то толкнул его в плечо, он повалился на бок, упав на что-то мягкое.

– Саша, вставай. Смотри!

Отведя край капюшона, Назаров выглянул из него, как из дупла. Метель продолжала бушевать, но что странно, в нескольких метрах от скалы, под которой они укрылись. Не веря глазам, Назаров поднялся на ноги. Нерчу, отбежав в сторону, звал его к себе. Проваливаясь по колено, Назаров подошел к нему и остановился, как вкопанный: чистая и безветренная дорога пролегла от скал, за которыми они прятались, через долину, исчезая вдали за сопками. Ясное небо над головой подмигивало искорками звезд. Но что самое удивительное – по сторонам этой дороги продолжала бушевать метель. Впечатление было такое, будто протянувшийся перед ними путь защищен от стихии стеклянной стеной, за которой продолжал бесноваться ветер. Назаров подошел к краю дороги, снял рукавицу и протянул вперед руку. Кисть обожгло холодом и он отдернул ее, спеша спрятать закоченевшую ладонь в варежку.

– Что это? – спросил он, обернувшись к Нерчу.

– Шаман! Я думаю, это – шаман, который живет в лагере. Это он помогает нам, ведет нас и теперь нам ничего не страшно. Садись в нарты, Саша, поедем.

Нерчу вытащил из-под снега собак, взмахнул хореем, гортанно крикнул, и нарты рванулись вперед. Коридор, по которому неслись нарты, на глазах расширялся. На выезде из долины Назаров посмотрел назад. За скалами, где они прятались, по-прежнему кипела снежная круговерть, вихри снега поднимались, казалось, к самому небу. Нерчу оглянулся, взмахнул хореем.

– Хо, хо! – нарты покатились под уклон, набирая скорость.

Еще почти сутки они были в пути. Два раза делали остановки, чтобы перекусить и отдохнуть. Погода была тихая, снег скрипел под полозьями, покрикивал на собак Нерчу. Иногда Назаров спрыгивал с нарт и бежал, держась за ремень. Нерчу смеялся, подбадривая его.

– Хорошо, совсем хорошо. Скоро настоящим каюром станешь.

Нарты выскочили на очередной гребень, Нерчу воткнул хорей в снег, останавливая собак. Назаров подошел к нему. Внизу, в небольшой долине, стоял лагерь: обнесенные колючей проволокой пять бараков, отдельно стоящий бревенчатый дом и решетчатая металлическая вышка. Ворота были распахнуты, часового на вышке не было.