Книга: Эммануэль. Римские каникулы
Назад: I
Дальше: III

II

Эммануэль немедленно узнает ее: она божественна, да и как могло быть иначе? Из глубины своего страдания она чувствует возникновение какого-то странного и успокаивающего сияния. Она видит ее неподалеку от выхода для прибывающих, чуть впереди небольшой группы встречающих, рядом с человеком в униформе. Без сомнения, это таможенник, и он выглядит так, будто сопровождает королеву.
Находясь в двух шагах от встречающей ее дамы, Эммануэль думает, что она выше ее, но, как только она приблизилась, оказалось, что они одного роста. У женщины горделивый вид, и неизвестная обязана этим своей необыкновенной шевелюре, мягкой и свободной, пепельными волнами ниспадающей ей на плечи, где солнце зажигает в них отсветы медного оттенка. Под четко прочерченными дугами бровей, тонко поднятыми к вискам, видны глаза глубокого синего цвета – это цвет моря. Они не очень большие, но слегка вытянутые, как у персонажей с этрусских фресок. Лоб плавно переходит в нос греческого типа, с идеально округлыми ноздрями, слегка изменившими свою форму от улыбки. Это создание просто обязано иметь в числе далеких предков самого Тарквиния Великолепного!
Эммануэль не осмеливается взглянуть на ее рот. Но стоило незнакомке заговорить, как она заметила складку у губ и легкую ямочку на щеке. К Эммануэль не без боли приходит воспоминание о Марианне, но она уже готова изменить ей.
Низкий голос произносит ее имя. Не дожидаясь ответа, Сильвана пожимает ей руку. Эммануэль не может определить через перчатку вид этой руки, но она чувствует длинные пальцы, обхватывающие ее руку до самого запястья, и все это с энергетикой, которая, помимо сердечности, говорит еще и о защите, а также о властности.
– Пойдемте, пожалуйста.
Эммануэль отходит от небольшой группы пассажиров, стоящих с паспортами в руках.
– Вы говорите по-итальянски?
– Немного, но я все понимаю.
– Вы не обязаны все понимать. Говорите по-французски. Или на другом языке: на английском, испанском.
– На испанском – нет. Но английский – практически мой родной язык.
– Хорошо. Дайте мне ваш билет и талоны на багаж.
Эммануэль протягивает ей кожаное портмоне, выданное ей Жаном перед отлетом. Сильвана достает из него паспорт и протягивает его ей.
– У вас нет солнцезащитных очков?
– Я никогда их не ношу.
– Тогда наденьте эти, прошу вас.
Сильвана приподнимает свою легкую одежду. Эммануэль видит ее тело, затянутое в черную кожу и перехваченное на талии поясом с двойным рядом бронзовых чешуек. К этому поясу цепочкой прикреплена небольшая черная овальная сумочка, как у венецианских купцов, путешественников или художников эпохи Возрождения. Эммануэль вспоминает, что видела эти детали одежды на репродукциях итальянских картин. «Странно, – думает она, – никогда еще во всей моей карьере я не останавливалась в стране, где история и нравы так тесно переплелись на протяжении веков».
– Там все возможно, – сказал ей однажды Марко, – но может также и ничего не случиться.
– Постарайтесь остаться последней в очереди, – распоряжается Сильвана. – В любом случае, подождите меня там.
«Куда она хочет, чтобы я пошла!» – раздраженно думает Эммануэль.
Никакого тепла в этом приеме, никакой вежливости, даже самой банальной: неважно, что Эммануэль проделала длительный перелет, что ей хочется пить, что сказывается разница во времени… О, действительно, эта Сильвана отвратительна! Эммануэль наблюдает, как она большими шагами пересекает холл. У нее длинные ноги, также обтянутые в черное, кожаные ботинки того же цвета. Волосы средней длины, до плеч, она похожа на пажа, и Эммануэль понимает, что хочет ее. Если только Сильвана не рассматривает ее как какой-то чемодан! И зачем эти черные очки? Но Эммануэль вынуждена признать, что они изящны, вполне в голливудском стиле 50-х годов, с удлиненной формой стекол, похожей на крыло, и они почти невесомы.
Через темные стекла люди выглядели мрачными, но зато Эммануэль может смотреть через огромные окна на солнце, стоящее в зените и заливающее все вокруг – мрамор, металл и керамический пол. Она чувствует себя в центре яркого теплого круга, и вся ее ночная тоска исчезает под солнечными лучами.
Краем глаза она смотрит в глубину зала и видит там итальянку, которая разговаривает с двумя мужчинами в военной форме. Рядом с ней стоит предполагаемый таможенник. Все трое выше ее ростом, но Эммануэль понимает, что Сильвана раздает им четкие приказы и они вскоре будут выполнены. Чувство безопасности, спонтанно доказанное рукопожатием Сильваны, возрождается в ней.
А пока наступает ее очередь проходить таможенный контроль. Она протягивает свой паспорт человеку, который при виде ее имени с любопытством смотрит на нее. Это инквизиторство расстраивает Эммануэль; к счастью, темные очки ставят между ними преграду. Человек, смотрящий на нее, немолод, у него обычное лицо и усталые глаза.
– Добро пожаловать, мадам, – бормочет он по-французски.
А потом добавляет с весьма живописным южным акцентом:
– Приятного отдыха в Италии.
Изобразив улыбку, Эммануэль удаляется, освобождая место для крупного человека, возглавляющего новую группу пассажиров из очередного самолета.
Громкоговоритель объявляет об отправлении рейсов на Нью-Йорк на итальянском, английском, французском и немецком языках. Сильвана возвращается к Эммануэль. Ее улыбка спокойна и холодна.
– Все хорошо, – говорит она. – А теперь, будьте бдительны! Сами ни с кем не разговаривайте. Обращайтесь ко мне. Постарайтесь выглядеть глупой, если это возможно. Глупой, усталой и безразличной.
– Безразличной к чему?
– К испытанию, которое нас ожидает, – вздыхает Сильвана. – Пойдемте. Боже, как же вы красивы!
* * *
За последней стеклянной дверью ждут журналисты. Дюжина, может быть чуть больше. Несколько фотографов стоят вдоль гранитной лестницы. Один из них сидит наверху, как большой орел, готовый наброситься на свою жертву.
– Они там из-за вас, – говорит Сильвана, и дверь перед ними открывается.
Эммануэль тотчас же окружают папарацци, и фотовспышки молниями сверкают со всех сторон. Она даже замечает мобильную группу телевидения, чей оператор наводит на нее свою камеру.
Невыносимый гомон, звонки, вопросы – все пересекается, смешивается, микрофоны напряжены, идет схватка между мужчинами и женщинами, стоящими плечом к плечу, вооруженными диктофонами. Их лица покрыты потом, высокие голоса задают непонятные вопросы. Время от времени Эммануэль различает в страшном шуме свое имя. Настоящая свора гончих собак!
– Минуточку, пожалуйста!
Сильвана начинает говорить громким голосом, таким сильным, что вмиг восстанавливается тишина.
– Мадам не возражает против того, чтобы вам ответить. Но сделает она это с моей помощью, потому что она не знает итальянского. Кроме того, она очень устала и не примет, конечно же, ни одного вопроса о своей личной жизни.
– Вы смеетесь, – раздается чей-то голос. – Нам плевать на ее мнение о Горбачеве или о парниковом эффекте. Мы хотим знать, почему она ушла от мужа!
– Доверие за доверие, – отвечает Сильвана, – а ваша сексуальная жизнь соответствует позиции Ватикана?
Взрыв смеха заглушает ответную реакцию журналиста. Но тут же вперед выходит другой. Маленький, коренастый, темнокожий. За толстыми стеклами очков его глаза сияют очень даже опасно.
– Мадам, вы привезли священных танцовщиц принцессы Рам-Шар?
Он произнес имя как Рам-Шал, но Эммануэль все равно поняла.
Сильвана поворачивается к ней и повторяет вопрос на английском языке, быстро добавив:
– Отвечайте неопределенно.
Эммануэль кивает головой.
– Какова их стоимость? – настаивает журналист.
Другой добавляет:
– Сколько вы за них заплатили?
Потом вперед выдвигается женщина, маленькая, стройная, с длинными рыжими волосами и красивым лицом, усеянным веснушками:
– Когда мы сможем их увидеть?
Другие голоса продолжают:
– Что вы намерены делать?
– Как долго вы останетесь в Италии?
– Вы собираетесь поселиться в Риме?
– В каком отеле вы остановитесь?
– Вы в первый раз находитесь в нашей стране?
– Вы собираетесь требовать развод?
– Правда ли, что вы хотите возобновить свою карьеру?
Крики становятся все более агрессивными. Сильвана властно поднимает руку. Обращаясь к Эммануэль, она повторяет вопросы на английском языке.
– Пусть они убираются к черту! – шепчет Эммануэль сквозь зубы.
Сильвана остается бесстрастной.
– Вы знаете, что отвечать, – начинает Эммануэль. – Переведите это…
Она ищет в памяти отзвук длинной сиамской песенки из своего детства, в которой воспевалось счастье царского сына:

 

Головки цветов лотоса, разноцветные лепестки, купающиеся в лунном свете, бросьте ваши серебряные языки, разгоните тьму и злых духов, что порабощают людей и удаляют их от твоей милости, молодой человек, возлюбленный богами…

 

Этот образный ответ кажется ей слишком коротким по сравнению с числом заданных вопросов, и она повторяет его, чуть изменив слова, в то время как Сильвана качает красивой головой без всякой иронии. Когда Эммануэль умолкает, она поворачивается к папарацци, которые слушали в изумлении эти неизвестные им слова, затем медленно, как будто переводя ответ, она заявляет, что прибывшая собирается обосноваться в Риме, если только другой город не понравится ей больше. Что, не зная текущего курса итальянской лиры, она не может ответить на вопрос о стоимости своей коллекции. Что, кроме того, она не знает, как оценить стоимость коллекции и в любой другой валюте, поскольку не сама занималась этой покупкой. Что она, может быть, продаст свою коллекцию в подходящий момент, но она пока не может говорить об этом, ничего не зная об имеющихся предложениях. Что она не поселится в отеле, а будет жить у знакомой, чье имя не имеет разрешения раскрывать, равно как и адрес. Что возможный развод относится к ее частной жизни, и она отказывается об этом говорить. И что она сожалеет о том, что остается такой закрытой на фоне столь теплого приема.
Через черные очки Эммануэль сканирует лица журналистов, улыбки которых исчезают, пока они что-то царапают в своих блокнотах. Она восхищается спокойствием, с которым Сильвана придумывает эти мнимые ответы на каверзные вопросы.
Продолжая говорить, Сильвана начинает спускаться по лестнице, ведущей к асфальтовой площадке, где, отдельно от других автомобилей, стоит черный «Даймлер», возле которого их ожидают двое мужчин, один – водитель в ливрее, другой – очень крупный и мускулистый, в поло и джинсах, похож на Арнольда Шварценеггера.
– Но вы же ничего не сказали! – протестует рыжая репортерша, пытаясь остановить Эммануэль, быстро направляющуюся к «Даймлеру».
От группы отделяется молодой человек. Европейская одежда – сама непринужденная элегантность от дизайнера Армани – не может смягчить его восточную внешность. Черные волосы аккуратно зачесаны назад, высокие скулы, удлиненные глаза, бледно-лимонный цвет лица. Он кланяется Эммануэль.
– Мадам достаточно сказала, – обращается он к маленькой журналистке.
Затем, глядя на Эммануэль, которая, несмотря на свои очки, чувствует себя потерянной, он продолжает вторую строфу из ее песенки, произнося слова с весьма колоритной дикцией:
– Светлые, быстрые и длинные волны, которые проливаются плодородным нектаром с Небес по всей Земле, несите нашу молитву к Верховной Матери. Пусть она дарует ему сына, а он – еще сына, а тот – еще сына, и пусть каждый из них, достигнув моря при поддержке Неба, будет еще счастливее, чем тот, что ему предшествовал…
Ошеломленная Эммануэль ищет взглядом свою подругу, но не замечает никаких эмоций на ее этрусском лице. Сиамец продолжает говорить на своем языке:
– Я рад передать вам привет от господина посла, который попросил меня, чтобы я представлял его. Поверьте, мы сделаем все, что в нашей власти, чтобы ваш отдых был приятным.
– Садитесь, – говорит Сильвана, открывая для Эммануэль заднюю дверь автомобиля.
Молодая женщина повинуется, но не слишком быстро, так как юбка на ее бедрах приподнялась. И она слышит щелчок цифровой фотокамеры.
– Вы дали заработать отцу семейства, – отмечает Сильвана, – теперь ваши ноги будут на первой полосе всех газет и вечерних новостей.
– Я не понимаю, – спрашивает Эммануэль, садясь и поправляя юбку. – Вы теперь можете мне кое-что объяснить?
– Да, конечно, я постараюсь.
Голос Сильваны вновь стал теплым и доброжелательным. Эммануэль встречает ее взгляд и удерживает его какое-то время, прежде чем заговорить. Сильвана тянет к ней руку, сжимает ей запястье – обнадеживающе и сообщнически.
Их места отделяет подлокотник, как в театре. Сильвана закуривает сигарету и держит ее в левой руке. Автомобиль тихо катит по шоссе, и за стеклами проплывают ряды сосен, холмы, уже тронутые красками осени, и руины Вечного города.
– Вы можете наслаждаться оттобрата, – вновь говорит Сильвана.
– Что это такое? – удивляется Эммануэль.
– Буквально: октябрь. Точнее, та часть октября, когда римский климат становится изысканным и мягким.
Через тонированные стекла, отделяющие пассажиров, видны плечи водителя и его коллеги, образующие массивный барьер, который мешает молодым женщинам смотреть вперед, но в то же самое время защищает их от посторонних глаз. Если бы поднять неудобный подлокотник, думает Эммануэль, было бы легко заниматься любовью. Даже втроем. Надо будет попросить Жана, чтобы он купил автомобиль такого типа. Было бы здорово, если бы они с Марианной сопровождали его к центру Юронга, занимаясь любовью до самого последнего момента… Она бросает недоверчивый взгляд на свою спутницу. Та продолжает курить, повернувшись лицом к окну. Забившись в свой угол, она, кажется, ежится от холода, хотя система кондиционирования воздуха в «Даймлере» поддерживает нормальную температуру.
Смешанный с дымом английской сигареты тонкий аромат духов ее хозяйки достигает Эммануэль. Это запах свежий и сухой, но очень пронзительный, и он что-то ей напоминает. Это было так давно… «Это он!» – торжествующе признает она.
Это аромат Моники, ее первой подруги, той, кто поцеловал ее в первый раз в одиннадцать лет, касаясь ее рта и облизывая губы, чтобы их приоткрыть, вынуждая язык прикоснуться к зубам, в то время как руки скользили под школьной блузкой. Это была блузка с белым воротничком, принятая, как и темно-синяя униформа, строгими правилами интерната Нотр-Дам-де-Грас. Моника позднее призналась, что украла эти духи у своей матери, чтобы соблазнить Эммануэль.
– И все же, – спрашивает Эммануэль у Сильваны, – что вы можете мне сказать?
– Все, что я сама знаю. У меня нет от вас секретов.
– Что это за нападение журналистов? Откуда они узнали день и час моего прибытия? И самое главное, кто сообщил им о существовании танцовщиц?
– Эта информация была во всех утренних газетах. Я сама передавала сообщение в агентства ЮПИ и АФП.
– Когда?
– Этой ночью, незадолго до двух часов. Чтобы статьи успели выйти в национальных изданиях. Посмотрите.
Она достает из портфеля сложенную газету и листает ее. В рубрике «Последние новости», между статьями о кризисе в Сальвадоре и вето, наложенном на презервативы Ватиканом, Эммануэль с ужасом узнает себя. Это она бежит к самолету, ее рука поднята к шее, чтобы удержать шарф от «Гермес», а другая комично размахивает сумкой, как будто угрожая фотографу. Ее юбка приподнята, открывая ногу до самого таза, на лице – крик, взъерошенные волосы разлетаются во всех направлениях. Настоящий монстр.
– Это невозможно, – стонет она.
Сильвана качает головой и складывает газету.
– Напротив. Это телефото было передано непосредственно через спутник. Вы не видели фотографа?
Она иронически улыбается.
– Кроме того, вас же ожидали.
Эммануэль в потрясении молчит. Открытие этого заговора, организованного вокруг нее Жаном, вплоть до мельчайших деталей, потрясло ее. Жан и кто еще? Или от имени кого? Она с презрением отказывается признать, что ее муж находится на службе у кого-то, о причинах и думать не хочется. Жан – инженер, озабоченный только своей работой и обязанностями, возложенными на него, а не крот, в укромном уголке решающий какие-то сомнительные задачи… Вот это да! Чтобы обрести уверенность, она подтрунивает над собой.
– И что они говорят в этой газете? – спрашивает она Сильвану.
Сильвана протягивает ее ей. Шрифт черный и густой. «Бангкок» – удается прочитать ей, но дальше ничего не получается. Наклонившись, Сильвана помогает ей прочитать статью. Это непросто, в основном из-за акцентов. Когда ее друг Марио, фотограф, говорил с ней иногда на итальянском или напевал песню, она не испытывала никаких затруднений в понимании. Теперь же она столкнулась с трудностями, возникшими из-за синтаксиса, соединительных слов и условных наклонений, всевозможных наречий и окончаний фраз, из-за прилагательных или имен, имеющих неожиданно много нюансов в зависимости от одного-единственного суффикса.
Волосы Сильваны касаются ноги Эммануэль, когда она переводит статью на английский язык. Эммануэль при этом чувствует что-то похожее на желание, и она непроизвольно перемещает свои ноги, немного раздвинув колени, так что шелковый каскад течет по ее бедру, приближаясь к колену, но, увы, не к лобку, но этого оказывается достаточно, чтобы ее зажечь. Да что значит эта газета! Даже эта статья, конечно, являющаяся частью плана, от которого невозможно уклониться. Эммануэль может прочитать лишь свое собственное имя, она слишком встревожена, а Сильвана продолжает.

 

Вы не узнаете ее? Но да, это знаменитая и красивая стилистка, которая в 1985 году отказалась от своей карьеры, чтобы выйти замуж за французского инженера Жана Деланжа. Обосновавшись в Бангкоке, где он руководит большим химическим заводом, она вчера вдруг неожиданно покинула страну.
По какой причине? «Оборонный секрет!» Единственная информация на нынешний момент: красавица-беглянка, которую мы видим торопливо направляющейся к «Боингу-747», который доставит ее в Европу, сделала скромную покупку незадолго до вылета. Она приобрела на аукционе, предназначенном исключительно для немногих коллекционеров, из которых пятеро – японцы, знаменитую коллекцию танцовщиц с Бали, которые были собственностью покойного князя Рам-Шара. Его вдова, которая испытывала финансовые проблемы, стараясь свести концы с концами, – потребовала за нее сумму, которую эксперты сочли необоснованной: Эммануэль должна была заплатить более миллиона долларов! Она известна своим богатством с рождения, она – один из самых высокооплачиваемых дизайнеров в мире, несмотря на то что ее карьера еще только начинается, но все же… Что это – царский подарок при расставании или каприз красивой женщины?

 

– Достаточно этой ерунды! – протестует Эммануэль. – Вы хотите заняться любовью?
– Но я уже занимаюсь этим, – отвечает Сильвана, поднимая голову.
Ее волосы спадают ей на лицо, как белое крыло, а потом плавно переходят на плечи. Эммануэль смотрит… Рука ее компаньонки в перчатке из белой кожи исчезла под юбкой, и по положению ее коленей Эммануэль делает вывод, что она уже достигла нужного места.
– Я занимаюсь этим с тех пор, как мы тронулись, – шепчет Сильвана. – Я буду наслаждаться… Посмотрите мне в глаза, пожалуйста.
Эммануэль поднимает глаза и встречается взглядом с меняющейся голубизной ее глаз, где зрачок уже расширился. Она чувствует, как в ней поднимается горячая волна, которая зажигает все ее члены, и не пытается бороться с почти магнетической страстью, захватывающей ее. Она может даже не приближать свое лицо к ее лицу, она и так чувствует ароматное дыхание.
– Посмотрите на меня, я наслаждаюсь… я люблю… посмотрите на меня, – слышит она ее слова и чувствует, как кровь бросается к низу ее живота, вторгаясь в вульву. Словно острый стилет вонзается в нее, и он происходит их каких-то таинственных мест, в которых живет удовольствие. Эммануэль получает удовольствие, хотя она и не ласкала себя, а потом она, обессиленная, откидывается на спинку сиденья.
– Я кончила вместе с вами, – стонет она, окутанная облаком благодарности и дремоты.
* * *
Теперь «Даймлер» величественно катит в потоке машин, казалось раздраженный их медлительностью. Эммануэль без особого любопытства смотрит в окно, забившись в свой угол. Она видит какие-то белые здания, которые выделяются на фоне неба. Автомобиль минует короткий мост, разделяющий на две части искусственное озеро, рядом с которым стоит небольшая копия дворца заседаний ООН, стеклянные стены которого отражают яркое солнце.
Небольшой синий «Гольф» ревет сзади «Даймлера» и использует поворот для обгона. За рулем сидит журналист в очках, его челюсти крепко сжаты. Рядом с ним фотограф с аппаратом в руках: он уже готов снять пассажиров «Даймлера». Наконец, на заднем сиденье – озорная рыжеволосая девушка.
«…Я чувствую, что пресса нас не оставила в покое», – думает Эммануэль.
В самом деле, когда шоссе становится прямым, синий «Гольф» замедляет движение, позволяет «Даймлеру» обогнать себя, а потом плотно прижимается к нему. Сильвана лежит на своем сиденье, закрыв глаза, ее бледное лицо утопает в шелке волос.
– Они нас преследуют.
– Это предусмотрено, – говорит она, не открывая глаз. – Успокойтесь, мы будем отчаянно защищаться, у нас хватит на это энергии.
Эммануэль не знает, смеяться ей или тревожиться. Что за странная девушка! Ей не должно быть больше двадцати пяти лет. Ее французский идеален, хотя, может быть, слишком мягок в дентальных звуках. Несмотря на классный образ, придающий ей непринужденность модели, она должна играть в этой истории второстепенную роль. Тем не менее она не демонстрирует по отношению к Эммануэль подобострастия, хотя и говорит с ней вполне учтивым тоном.
«Может быть, она молчалива по природе», – думает Эммануэль.
Сильвана мастурбировала перед ней с такой сдержанностью, что никто этого бы и не заметил, если бы она сама ее не спровоцировала. А теперь ее визави потеряла к ней интерес, как будто ничего и не случилось. Эммануэль наблюдает за ней. Взглядом она ласкает ее тело, затянутое в кожу. Ее бедра широки, а грудь выглядит маленькой и высокой. Кроме лица, Эммануэль не видит и сантиметра обнаженной кожи. В Бангкоке, в Париже, пожалуй, она раздела бы ее без всяких предисловий. Но тут, она знает, это невозможно.
Автомобили тормозят, слева, справа, светофоры стоят на каждом перекрестке. Эммануэль вспоминает фильм Феллини, где съемочная группа приезжает в Рим по такому же вот забитому шоссе, утопая под дождем… И снова синий «Гольф» преследует «Даймлер».
– Пожалуйста, снимите перчатки.
Сильвана повинуется, по одному освобождая от перчаток свои пальцы. Ее кисти длинные, тонкие, а ногти аккуратно подстрижены и покрыты бесцветным лаком.
– Вы думаете, что я прокаженная? – с улыбкой интересуется она.
– Я хотела прикоснуться к вашей коже.
Эммануэль протягивает вперед руку: гибкие пальцы сжимают запястье Сильваны. Она поднимает глаза. Что могут сказать друг другу две женщины взглядом и руками? Какие обещания, какие изощренные угрозы они могут передать? «Итальянки ревнивы, – однажды сказал ей Марио. – Они часто показывают себя монстрами-собственницами». И в самом деле, Марианна не выносила, чтобы кто-нибудь, кроме Жана, приближался к Эммануэль в ее присутствии. Иногда, когда Эммануэль приходила от «друзей» Мервеи (в последнее время это происходило не чаще одного раза в неделю), Марианна отказывалась поцеловать ее до тех пор, пока она не примет душ. Иногда она сама намыливала ее, бесконечно, стоя на коленях около ванны, с какой-то жесткой энергией, словно кошка, готовая выпустить когти и разодрать ей кожу до крови. Дикий, едва сдерживавшийся порыв, – Эммануэль чувствовала все это через ее нежные движения. Марианна соглашалась проглатывать только сперму Жана с губ или из вульвы Эммануэль, сразу после того, как его пенис извергал свой сок, и Эммануэль не могла понять, кого из них Марианна любила больше…
А тем временем «Даймлер» выезжает на грунтовую дорогу, следующую вдоль реки. Той самой роковой и священной реки, рядом с которой почти три тысячи лет произрастала западная цивилизация. Эммануэль тщетно пытается увидеть воду, парапеты слишком высоки, но ее удивляет ее узость. Вдоль дороги растут огромные платаны. Почти все мосты украшены статуями ангелов, воинами, орлами и снисходительными львами. Внезапно автомобиль покидает берег реки и выезжает на извилистую дорогу, по бокам которой стоят высокие и черные палаццо.
Эммануэль, повернувшись, видит, что синий «Гольф» заблокирован между двумя грузовиками. Водитель тщетно пытается следовать за «Даймлером». «Значит, это тут», – говорит себе Эммануэль. Автомобиль выезжает на широкую аллею, покрытую гравием, которая ведет к саду, увитому плющом, затем минует небольшой крытый сарай и торжественную мраморную лестницу, почерневшую от мха.
«Посмотрим, предложат ли мне пройти через заднюю дверь», – думает Эммануэль. Но «Даймлер» катится в глубину сада и останавливается перед решеткой, блокирующей ворота в высокой стене. Итальянский «Шварценеггер» проворно выскакивает из автомобиля, поворачивает большой ключ в замке ворот, открывает их и вновь занимает свое место.
«Даймлер» снова трогается. И они вновь едут вдоль реки, выезжают на мост. Быстро проехав по нему, автомобиль поднимается на холм, окруженный крепостными стенами, из-за которых виднеются вершины сосен, дубов и кипарисов.
– Вот так, – говорит Сильвана. – Пусть папарацци отрабатывают свои гонорары! Завтра их будет по меньшей мере десяток перед палаццо Гуалтьери, они будут ждать вашего выхода.
«Даймлер» еще немного едет по аллее, огибает мраморную арку и минует решетку. Еще одна аллея. Другие ворота. Наконец автомобиль останавливается.
– Мы прибыли.
Испытывая легкую тошноту, – все это действительно походит на оперетту, – Эммануэль выходит из автомобиля. И она остолбенело застывает на месте: перед воротами, куря одну из своих небольших золотистых сигар, которые она так любит, одетая в провокационный черный шерстяной костюм от Гандини, в плетеных сандалиях на высоком каблуке, ее поджидает улыбающаяся Мервея.
Назад: I
Дальше: III