Глава 10. Патрон
Год Третьего цикла
(1472 по летоисчислению Долин)
Твердыня Фелбарр
Рубящий удар сверху прилетел как по писаному, до боли предсказуемо для опытного бойца.
Бренор понял, что испытывает просто-таки отвращение, настолько скучным оказался его противник. Это был лучший ученик из его тренировочной группы.
И все же обманное движение Бренора было очевидным, и мысль о том, что подросток с такой готовностью проглотит наживку...
Бренор легко увернулся от удара сверху, одна его рука скользнула на середину боевой палки — сегодня это были просто прямые колья — и резким движением ткнула конец оружия в ребра пошатывающемуся подростку. Продолжая поворот, Бренор очутился прямо перед хватающим ртом воздух юнцом, но вспомнил, что перед ним, в конце концов, еще ребенок, и эта мысль почти остановила его очередной безжалостный удар.
Почти.
Держа палку обеими руками, он с треском обрушил ее на голову юнца. От удара тот отлетел в сторону и рухнул на пол, отбросил свое оружие и схватился за голову обеими руками, заливаясь слезами и подвывая от боли.
Все вокруг открыли рты от изумления, а учитель Бакенбарды Котлетой дал знак еще двум юным дворфам.
Бренор вздохнул и развернулся навстречу на этот раз не одному, а двум нападающим.
Кулак и Фурия, так их звали, сестры из клана Опустившегося Молота, считались одними из лучших в тренировочном классе следующего после группы Бренора уровня. И Бренор должен был признать, судя по тому, как они приближались к нему, что их движения выглядят слаженными и точными.
Он спокойно встал в стойку, широко расставив ноги, и легко отбил двойной удар взмахом боевой палки вниз и влево, одновременно отпрыгнув влево же, чтобы еще больше усложнить задачу. Ближайшая из близняшек, однако, отреагировала почти мгновенно и, сделав два быстрых скользящих шага, кинулась на Бренора, замахнувшись одной рукой и нанеся удар другой.
На этот раз он низко пригнулся, плечом толкнув девицу повыше колена, и она перекувырнулась через него и грохнулась навзничь на грязный пол. От столкновения Бренор немного покачнулся, но не потерял равновесия и уже двигался дальше, проведя сокрушительный апперкот, заставивший вторую сестру застыть на месте и едва не оторвавший ей кончик носа.
Зарычав, она отпрянула назад и вправо, уходя от удара.
Бренор знал, что своим яростным ударом не достигнет цели; задачей атаки было выиграть чуть-чуть времени, чтобы переменить ногу и погасить инерцию. Взмахнув палкой, он изменил направление движения и, выполнив сальто назад, над палкой сделавшей выпад девушки и над ее руками тоже, приземлился всего на шаг правее, но прямо перед ней.
Она еще ребенок, напомнил он себе, к тому же девочка. Но все же, рыча, впечатал свой лоб ей в лицо, а когда она отшатнулась, он выпрыгнул вверх и нанес сокрушительный удар обеими ногами в корпус.
Приземляясь, он повалился набок и тут же вскочил, отбивая атаку первой из сестер.
* * *
— Перекат Банго, — сказал сидящий у стены Эмерус Боевой Венец Бакенбардам Котлетой, правильно назвав прием, примененный Бренором против второй из атакующих девиц. — С каких это пор ты стал учить детвору этаким танцам?
— Я не учил, — покачал головой Каменный Молот.
Эмерус Боевой Венец снова обратился к поединку, как раз вовремя, чтобы увидеть, как одна из сестер кубарем покатилась вправо, а вторая съежилась от боли, поскольку Малыш Арр Арр, высоко подпрыгнув, отвлек ее внимание, вынудив поднять руки с оружием над головой, и со всего маху приземлился ей на ногу.
Девушка отшатнулась и начала складываться пополам; хук слева швырнул ее на землю.
— Его отец сидит рядом с Морадином и смеется над нами, — сказал король. Пока он говорил, вторая из сестер сделала сальто в сторону, но снова за этим последовали красивая сбалансированная защита, короткий удар слева и бросок.
— Думается мне, у Арр Арра челюсть отвисла в точности как у вас, — заметил Бакенбарды Котлетой. — И у Морадина тоже.
* * *
Они еще долго сыпались на него: длинная череда нападающих, временами по двое, а под конец — сразу вчетвером.
Но сражались они не с Малышом Арр Арром, но с Бренором Боевым Топором, королем Мифрил Халла, великим воином, который задержал орды Обальда в Долине Хранителя, у западных врат Мифрил Халла.
И это Бренор Боевой Топор сел на трон Гаунтлгрима, это он услышал слова Морадина, шепот Думатойна и боевой клич Клангеддина. И хотя сейчас он находился в детском теле, уступая в силе старшим нападающим, его понимание баланса и движения заставляло этих самых нападающих непрерывно кружить и перемещаться, зачастую натыкаясь друг на друга, и всегда неуклюже.
И всякий раз боевая палица Бренора неизменно и больно обрушивалась на головы противников.
В самом начале последнего боя, когда на него яростно набросились четверо, Бренор остановил их атаку и запутал, меняя направление, делая обманные движения влево, потом вправо и снова влево так ловко, что крайние из четверки натолкнулись на тех, кто был в середине.
Он подсек ноги подростку слева от себя, развернулся на пол-оборота и ударом слева достал второго в линии, крутанулся в обратную сторону и отбил выпады двух оставшихся. Потом снова метнулся вправо, и это позволило ему несколько мгновений сражаться с крайним в линии один на один. Он нанес колющий удар, замер на миг и взмахнул палкой справа налево, выбив оружие из рук противницы и заставив ее потерять равновесие, потом внезапно развернулся в другую сторону и оглушил ее ударом по подбородку. В поединке один на один этим бы все и закончилось, но у его противницы все-таки было три союзника, и Бренор взлетел в воздух с разворотом, вскинул оружие над головой и нанес мощнейший рубящий удар, от которого девушка лишилась чувств, а его боевая палка разлетелась на куски.
Он бросился на пол, подхватив оружие противницы — так или иначе, ей она больше не понадобится, — и ухитрился откатиться в сторону и упереть оружие концом в бедро, когда на него бросился следующий в линии.
Будь это настоящее копье, а не тупая палка, этот второй дворф точно напоролся бы на него. Палка согнулась в дугу, но не сломалась. Опрометчивый дворф тоже согнулся пополам и повис на конце учебного оружия, широко раскрыв глаза и тяжело дыша. Он висел так, казалось, целую вечность, не касаясь пола, пока оружие Бренора не опустилось, снова поставив нападавшего на ноги.
Однако на ногах он простоял недолго, схватившись руками за живот, поскуливая от боли и потрясения, и завалился набок.
— Ну что, развлекаешься?! — взревел Бренор, испытывая отвращение ко всей этой нелепой затее. — Да, проклятый Морадин?
От такого богохульства многие в зале охнули, но Бренор едва ли слышал их. Снова вскочив, он накинулся на двух оставшихся, его палица мелькала в воздухе, казалось, хаотично, хотя на самом деле все выпады и удары были точно рассчитаны во времени и пространстве. Всякий раз, нанося удар, Бренор кричал, голос его заполнял все пространство, и два его противника вскоре тоже закричали от боли и ужаса. Они повернулись и пустились наутек... или попытались сделать это.
Пинком по ногам Бренор свалил ближайшего, того самого беднягу, которого он смел с пути подсечкой в самом начале боя. Пробежав прямо по спине упавшего, он заставил того распластаться по земле. Однако последнего противника, девушку, Бренору догнать не удавалось, поскольку она была старше и проворнее, поэтому он замахнулся своей боевой палицей, будто копьем, и метнул ее.
Палица угодила бедняжке прямо в шею, и девушка растянулась на полу в облаке пыли.
— Ну что, довольны? — прокричал разъяренный Бренор Бакенбардам Котлетой и королю Эмерусу.
— Перевести его в городскую стражу, и немедленно, — буркнул король Эмерус Мургатройду Каменному Молоту.
— Но он же еще совсем мальчишка.
— Он будет тренироваться со взрослыми, — жестко бросил король. — Ведите его к новым вершинам мастерства. — Он помолчал и взглянул Бакенбардам Котлетой в глаза. — И приструни его хорошенько. Клянусь тремя богами, я не желаю больше слышать, как сын Реджинальда Круглого Щита оскорбляет Морадина.
— Да, мой король. — Бакенбарды Котлетой низко поклонился.
Так начался новый этап в жизни Бренора, следующие три года ему предстоит провести на тренировочных площадках вместе с лучшими воинами твердыни Фелбарр, где, по правде говоря, и пройдет бо´льшая часть его самых ожесточенных поединков.
Но свирепого юного дворфа этот этап не усмирил.
Лишь распалил еще больше.
* * *
Год Решающего Сопротивления
(1475 по летоисчислению Долин)
Твердыня Фелбарр
Юный дворф Реджинальд Круглый Щит сделался заметной фигурой в твердыне Фелбарр. Во всех городских кланах судачили о «крутом сынке Арр Арра», не называя его больше «Малыш Арр Арр». Ибо, хотя он не бывал еще в деле за пределами тренировочных площадок городской стражи, его сила и мастерство в бою не переставали изумлять, учитывая его нежный возраст и еще детское, неразвитое тело.
Что до самого Реджинальда Круглого Щита, именовавшегося в прошлой жизни Бренором Боевым Топором, шепот, сопровождавший его ежедневно ранним утром по пути на тренировочную площадку и поздним вечером при возвращении домой, никоим образом не льстил его самолюбию, а лишь напоминал о нелепости всего происходящего.
День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, а теперь год за годом он участвовал в пьесе, исполняя свою роль: вундеркинд, так его называли.
— Достойная награда для Арр Арра, — шептались вокруг во время его одиноких прогулок.
И даже:
— Возродившийся Клангеддин!
Довольно долго вся эта болтовня докучала Бренору, особенно самая возмутительная, словно боги дворфов были каким-то образом причастны к абсурду, отправившему его обратно на Фаэрун, вместо того чтобы даровать право сидеть рядом с ними на вполне заслуженном им почетном месте. Теперь, однако, он даже не слышал ни шепота, ни похвал, а если слышал, не позволял словам проникать сколько-нибудь глубоко в свое сознание. Он шел на тренировочные площадки и сражался — зло, без устали и страха, — и возвращался каждый день домой измученный, избитый и в синяках.
Да, прежде всего измученный, потому что изнеможение служило ему защитой от тревожного забытья, в которое он проваливался слишком часто. Даже сны его были отрывочными и нелепыми, и события из прошлой жизни смешивались в них с его теперешним существованием. И, что было хуже всего, в этих снах, как и в его мыслях, слишком часто являлся ему сердитый лик Морадина.
Однажды ночью он сидел у себя в спальне, перебинтовывая свежие раны на предплечье и удивляясь, как это он не сумел поставить такую простую защиту.
— Нет, я сумел, — упрямо сказал он себе, потому что блок был хорош, но его все-таки еще недоразвитым мускулам не хватило силы правильно отбить удар воинаветерана подальше от уязвимой руки, державшей щит. Но он действительно совершил ошибку, не сумев предвидеть это, напомнил он себе. В тренировочном бою он решил обернуть ситуацию в свою пользу, испробовав сложную защиту с помощью деревянного топора вместо более безопасной, со щитом. Будь он старше и сильнее, он должным образом отбил бы этот деревянный меч достаточно далеко, а сам сохранил бы равновесие, дабы влепить дурню «убийственный» удар слева.
Но он не был ни старше, ни сильнее и проиграл бой.
— Не забывай об этом, — посоветовал сам себе Бренор. Пусть и мало что интересовало его в те мрачные дни этой второй юности, больше всего на свете ему хотелось победить их всех, уложить на землю городских стражников одного за другим и встать на вершине этой окровавленной груды.
Зачем?
Во время размышлений он часто упирался в этот вопрос, ярость гнала его мысли все дальше и дальше, пока они не доходили до этой фантазии: полная и решительная победа, кажущаяся бессмысленной.
Что он от этого выиграет?
— О, вид у тебя прескверный, — заметила Увин, его мать, входя в комнату. — Я слышала, однако, что ты хорошо сражался с Приамом Тикбелтом, а он отличный боец, я-то знаю. Сама с ним дралась...
Увин замолчала, и Бренор знал: это потому, что он не удостоил ее даже взгляда из вежливости, когда она болтала. Поняв это, он поморщился, ведь Увин не заслужила такой грубости.
Но все-таки и его матерью она тоже не была. Так он считал теперь и не мог позволить ей продолжать нести подобный бред. Это воспринималось им как настоящее оскорбление и напоминало о том, насколько беспомощным он стал после своего ошибочного выбора в Ируладуне.
Сильная рука схватила его за ухо и рывком повернула голову, так что он оказался лицом к лицу с рассерженной Увин Круглый Щит.
— Смотри на меня, когда я с тобой... — Тут ее голос прервался, перейдя в невнятный возглас изумления и боли, поскольку Бренор, действуя исключительно рефлекторно, как Бренор Боевой Топор, а не Реджинальд Круглый Щит, ударил ее по руке и, схватив за запястье, заставил разжать пальцы, потом дернул за руку вниз и начал ее выкручивать, вынуждая женщину согнуться.
— О! — вскрикнула она, отдышавшись, когда Бренор отпустил ее.
Он отвернулся, смущенный, но все еще злой, и не слишком удивился, когда Увин дала ему подзатыльник.
— Не смей грубить матери! — выговорила она и снова отвесила ему затрещину. — И смотри на меня!
С застывшим от злости лицом он повиновался.
— Я пришла похвалить тебя, а ты пренебрегаешь мною? — недоверчиво спросила Увин.
— Я не хочу от тебя похвал — ничего вообще!
— Клянусь богами!.. — воскликнула выведенная из себя женщина.
— Плевать мне на богов! — взорвался Бренор. Не успев даже понять, что делает, он уже был на ногах, замахиваясь деревянным стулом. Зарычав, он запустил им в противоположную стену. Стул разлетелся в щепки.
— Одумайся, мальчишка! — рассвирепела Увин. — Не смей проклинать Морадина в моем доме!
— Это же все просто дурацкая шутка, ты что, не видишь?
— Что — все?
— Да все! — стоял на своем Бренор. — Вся эта чертова игра им на потеху. Все жалкие попытки достичь жалких успехов, про которые никто не вспомнит и которые никого не интересуют. «Кости и камни» — так обычно говорил один мой друг. Кости и камни, и ничего более. И все наши победные вопли, и все восхваления ушедших сородичей... ну чем не игра? — Он пнул обломок дерева, отлетевший ему под ноги, а промахнувшись, схватил деревяшку с пола и сломал надвое, затем швырнул обломки через всю комнату.
— Прекрати! — потребовала Увин.
Бренор застыл, зло глядя ей в глаза, потом спокойно подошел к другому стулу. С видом величайшего презрения к этой женщине, как бы его матери, он высоко поднял стул и с размаху бросил об пол, разбив в шепки.
Увин разрыдалась и выскочила из комнаты.
Бренор проводил ее ровно настолько, чтобы захлопнуть за нею дверь в спальню.
Он вернулся на прежнее место, хотя стула там уже не было, и поднял бинт, чтобы продолжить свое занятие. Но тут же ощерился, зарычал, сплюнул и запустил бинтом через всю комнату вслед за деревяшкой.
Бренор оглянулся на дверь и лишь тогда до конца понял, что натворил и перед кем, — перед ни в чем не повинной вдовой, которая всегда поддерживала его.
Стыд захлестнул его и заставил упасть на колени, он спрятал лицо в ладони и разрыдался. Бренор Боевой Топор лежал на камнях, усеянных мелкими щепками, и плечи его содрогались от всхлипываний.
Там он и уснул, с лицом, мокрым от слез, и тревожные сны слетелись к нему и принялись кружить над ним на своих черных крыльях. Сны о том, что Кэтти-бри умерла, об орках Обальда, пьющих мед из пивных кружек с изображением пенящейся пивной кружки — символа Мифрил Халла, — и действительно, они пили в стенах Мифрил Халла, и пол в зале был усеян телами дворфов!
Дверь в комнату с грохотом распахнулась, он вздрогнул и проснулся, но долго не мог сообразить, реальность это или очередной эпизод его сна.
Наконец до него дошло, когда король Эмерус Боевой Венец грубо вздернул его на ноги и отвесил пощечину.
Позади короля торжественно стоял Парсон Глейв, молитвенно сложив перед собой руки.
— Что это ты вытворяешь?! — гневно спросил король. — Ч-что? — промямлил Бренор, не зная, с чего начать. — Как ты смеешь позорить своего отца?! — выкрикнул Эмерус прямо ему в лицо. — Как ты смеешь так обращаться с матерью?
Бренор помотал головой, но ответить ничего не мог. Во всяком случае, вслух. Позорить? Это слово звенело у него в мозгу. Могли ли эти двое хотя бы отдаленно понять, что оно означает? Он погиб славной смертью, достойной дворфа, и заслужил место рядом с Морадином, и это место у него отняли, воспользовавшись его чувством вины и глупым выбором.
Позорить? Вот где позор, а не какой-то бессмысленный спор в бессмысленном доме посреди бессмысленной крепости!
Его прошлая жизнь, его прославленное правление в бытность королем Мифрил Халла утратили какое-либо значение! И не из-за его собственного необдуманного, по-дурацки эмоционального решения, а в первую очередь потому, что он вообще был поставлен перед этим выбором. Какой смысл в этом — да и во всем! — если прихоть божества может все изменить?
— Итак, Малыш Арр... Реджинальд?! — прорычал ему в лицо Эмерус Боевой Венец. — Что ты можешь нам сказать?
— Какие же мы все игрушки! — тихо и спокойно ответил Бренор.
Король странно посмотрел на него, потом оглянулся на Парсона Глейва, который открыл глаза, услышав удивительные слова юного дворфа.
— Мы так гордимся собой, — продолжал Бренор. Он беспомощно рассмеялся. — И все наши великие дела — лишь крохи на алтарях смеющихся богов.
— Его отец, — объяснил Парсон Глейв королю. Тот кивнул и снова повернулся к Бренору.
— Вы не знаете моего отца, — огрызнулся на него Бренор. — И отца отца тоже.
Он снова сидел на полу, отправленный туда ударом кулака, и комната неуверенно кружилась вокруг него.
— Твое время на тренировочных площадках истекло, Реджинальд, — объявил Эмерус Боевой Венец. — Ступай сражаться рядом с теми, кто защищает Фелбарр от проклятых орков, а потом вернешься и расскажешь мне об игрушках. Я имею в виду, если будешь жив, чтобы вернуться!
Они резко развернулись, король Эмерус впереди, и Бренор мельком заметил, как он утешающе приобнял Увин, прежде чем Парсон Глейв с глубоким и нарочито громким вздохом закрыл дверь в спальню.
* * *
Пожалуй, не было в твердыне Фелбарр места более почитаемого и реже посещаемого, чем это, где пирамиды из камней ряд за рядом уходили в бесконечную темноту огромной пещеры. На кладбище клана Боевого Венца много мест было занято, и постоянно сооружались новые.
Войдя в главный зал кладбища, Бренор услышал, как кирка одинокого могильщика врубается в камень, — размеренное, словно биение сердца, позвякивание раздавалось где-то далеко слева. Он пошел направо, через громадный главный зал, древнейшее из помещений, и через низкий туннель в следующую секцию. Он пересек и ее тоже, и следующую, после очередного туннеля, и еще одну.
Теперь он уже не слышал одинокого постукивания работника, высекавшего очередную секцию, которой не воспользуются еще десятки лет. Если бо´льшая часть этого торжественного места представляла собой завещание из прошлого, то этот неустанный копатель стал обещанием будущего. Твердыня Фелбарр продолжит жить и будет хоронить своих мертвых с почестями и согласно традициям.
Когда Бренор зашел в последнюю секцию по правой стороне старинного кладбища, в голове у него сидела навязчивая мысль.
— Завещание? — с явным отвращением услышал он собственный голос.
Он пришел к могильной пирамиде Реджинальда Круглого Щита, своего отца.
Он не понимал, какие чувства должен испытывать к этому дворфу. Он совершенно не знал его, хотя столь многие прекрасно отзывались о нем. И конечно же, нрав Увин должным образом характеризовал дворфа, решившего взять ее в жены.
Он уставился на табличку с именем своего отца. Своим именем.
— Нет! — решительно возразил он. Это не его имя! Он — Бренор Боевой Топор из клана Боевого Топора, восьмой король Мифрил Халла и десятый король Мифрил Халла.
Ну и что?
— Эх, Реджинальд, — сказал он, потому что чувствовал, что должен что-то сказать. В конце концов, он же пришел сюда, к пирамиде уважаемого воина. — Тебя любовно называли Арр Арр. Может, ты был для Эмеруса вроде Пуэнта, а?
При воспоминании о собственном доверенном телохранителе мысли Бренора обратились к Гаунтлгриму и той последней роковой битве. Казалось, все уже потеряно, но потом подошли дворфы из Долины Ледяного Ветра, и возглавлял отряд Стокли Серебряная Стрела, а замыкал, что даже важнее, старина Тибблдорф Пуэнт — нет, не замыкал, он никогда не бывал в хвосте — шел на острие атаки!
Как всегда, Пуэнт был там, сражаясь бок о бок с Бренором, поддерживая Бренора, помогая Бренору. Без устали, не думая о капитуляции, никогда не теряя надежды и храня в душе заветы Морадина, и преданность, и величие клана Боевого Топора, Пуэнт дотащил Бренора до рычага, положил руку короля поверх него и помог нажать, покончив с угрозой, исходящей от древнейшего из вулканов.
Теперь Бренор плакал, но оплакивал он не Реджинальда, а Пуэнта.
Нет, не одного лишь Пуэнта, понял он, но всех. Традиции, показавшиеся ему вдруг такими странными — даже глупыми. Поклонение богам, не заслужившим этого. Эта последняя мысль глубоко потрясла его.
Он хотел проклясть Морадина, но при этом с неизбежностью проклинал себя.
— Ох, какой же я дурак! — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Он потряс головой и разразился потоком ругани. — Идиотский выбор, — закончил он. — Я сам от всего отказался.
Сказав так, он кивнул, словно пытаясь убедить самого себя. Ибо на всякую возникающую у него в воображении картину, как Морадин вознаграждает его, тут же находилась другая: Кэтти-бри, или Дзирт, или Реджис. Кэтти-бри, его приемная дочь... как мог он покинуть ее в тяжелый миг, когда она особенно нуждалась в нем?
Он надеялся, что через несколько коротких лет снова увидит ее.
— Нет, — услышал он собственный голос, потому что эти годы будут не «короткими», а бесконечными.
Он сосредоточился на Дзирте. Был ли у него когданибудь друг лучше? Преданнее, включая готовность говорить ему, что он не прав? О, Бренор был любим многими, и среди его клана у него были сотни верных слуг и десятки любящих друзей вроде Тибблдорфа Пуэнта. Но Бренор знал, что Дзирт понимает его лучше всех, и Дзирт никогда не обращался с ним с особой почтительностью, как с королем, но скорее с прямотой, которая зачастую требуется от друга.
— О них были мои мысли, когда я выбирал путь из леса, — сказал Бренор холодным камням. — Я был нужен своим друзьям.
Он беспомощно рассмеялся при мысли о том, к кому обращены его слова. Если он и адресовал их Реджинальду, то этим Реджинальдом был он сам. Он не испытывал родственных чувств к мертвому дворфу, у чьей могилы он стоял, да и откуда им было взяться?
Итак, он пришел сюда, чтобы поговорить с самим собой, поговорить с уже ушедшими и с богами, что ожидали их. Он испытывал потребность объяснить свое решение, но еще, говоря о причинах, побудивших его выйти из Ируладуна, вместо того чтобы войти в пруд, сулящий ему Дом Дворфа, Бренор понимал, насколько неубедительно должны звучать его слова для Морадина, а в особенности для Клангеддина, требующего умирать славной смертью, что король Бренор Боевой Топор, безусловно, исполнил.
А потом глупейшим образом сам все испортил! Он отринул традиции, отрекся от всего, что было дорого дворфам, и все это ради друзей, в чьих жилах не текла кровь Делзун. Он чувствовал, что энергетика того момента в Ируладуне подвигла его на импульсивный выбор, поскольку теперь, когда прошло больше половины времени до назначенной встречи, у Бренора не было ощущения, что с каждым годом он приближается к своей заветной цели, — скорее, годы уводили его все дальше и дальше от нее.
Ибо всякий очередной день, когда эта мерзость, по имени Реджинальд Круглый Щит, продолжала жить на свете, оскорблял Морадина, оставленного ради богини, имеющей больше отношения к эльфам.
Голова его поникла под тяжестью вины. Из глаз струились слезы.
Расстроенный дворф побрел прочь, обратно в туннели, но горькие мысли не оставляли его, они были материальными, словно призраки тысяч умерших дворфов поднялись и тыкали в него своими холодными костлявыми пальцами.
Бренору казалось, что мир утратил равновесие. Он мог винить Миликки, но это казалось ему недостаточным. Мог обвинять себя, но при этом чувствовать укоры совести в собственном вероломстве по отношению к тем, кто любил его в прежней жизни.
А еще он мог винить богов дворфов, как сделал это, когда король Эмерус бросил ему в лицо: «Как ты смеешь позорить своего отца!»
— Какие же мы все игрушки! — пробормотал он снова, и разлившаяся в сердце пустота сковала его.
Он остановился, обернулся к могиле Реджинальда и замотал головой.
— Нет,— решил он, — я не мог взять и выбросить все это прочь, потому что нечего было выбрасывать. Нечего!
И снова Бренор понял, что движется по замкнутому кругу, виня то других, то себя, вплоть до того места, что вызывало в нем полнейшее отчаяние: это не его выбор лишил его всего, чем он дорожил, а в первую очередь сам факт, что подобный выбор вообще был ему предложен!
— Будь проклята ты, Миликки, и твой Ируладун! — бросил Бренор. Он зарычал и топнул ногой по каменному полу. — Будь проклят и ты, Морадин! Ты не пришел и не забрал меня. Я заслужил себе место, а ты не пришел и не забрал меня!
Причина случившегося представлялась очевидной:
потому что Морадину было все равно.
