Глава 2
Смена концепции
Настя лежала рядом с посапывающим Андреем, смотрела на синие пятна света на потолке и слушала, как снаружи затихает Банглампу. Где-то со скрежетом задвинули железными шторами вход в магазин. Тихо прозвенел колокольчик на уезжающей макашнице. Пьяный вопль, затухающий хохот – загулявшая компания возвращалась в свой отель.
По собственной инициативе или по указанию начальства – но Андрей постарался обставить поездку на вкус Насти. Настолько, насколько себе его представлял. Даже – с зубовным скрежетом, но все же – забронировал отель неподалеку от Каосан-роуд, чтобы Настя могла провести вечер на любимой улице. Правда, спросить, сохранилась ли любовь после знакомства с Дэнгом и Дозорами, не догадался. Настя же говорить ничего не стала: ее делом сейчас было благодарить и кланяться. И она искренне благодарила.
Поначалу знакомые закоулки пугали воспоминаниями, но постепенно Настя расслабилась. На Каосан по-прежнему царил веселый безалаберный хаос. Сумасшедшая бездомная фланировала между Рамбутри и полицейским участком как ни в чем не бывало. Лица торговцев лапшой и нарезанными фруктами казались знакомыми, на месте был букинистический развал и лоток старьевщика с гордой надписью «Мы покупаем все». На клеенке, как и раньше, пылились жалкие бэкпекерские пожитки. Даже две теплые куртки, главные экспонаты этой выставки освобождения от материальных оков, остались на своем месте. А может, их заменили на другие, просто очень похожие…
Но никто больше не охотился на слабых Иных. Все-таки учеба не прошла даром: Настя видела, что за туристическим гетто внимательно присматривает Дневной Дозор, который к вечеру сменился Ночным. Она даже вежливо поболтала с хрупкой улыбчивой Роти, которая когда-то привела ее в такой ужас во время неудавшегося ареста. Андрей, заметив дозорную, бросился к ней как к старому другу, и Насте оставалось только последовать за ним. Но в общем-то, несмотря на внутреннее напряжение, вечер вышел очень даже приятным.
Влажный тропический воздух без следа растворил депрессию, и Настя впервые за долгие месяцы мыслила трезво. Она постепенно начинала осознавать, что ее поведение – несусветная глупость. Вообразила, что кругом – равнодушные злодеи. А это бессердечные гады, между прочим, изо всех сил стараются о ней, дуре, заботиться. В отпуск отправили по первой просьбе и ровно туда, куда просила. Бесплатно, между прочим, хотя за рисование аур Насте неплохо платили. Забыла, как покупала здесь, на Каосан, порцию липкого сладковатого риса на ужин, потому что не могла себе позволить ничего другого? И чем она ответила? Шаг первый: скрыть письмо от убийцы, который вел на нее охоту, теоретика и вдохновителя группы опасных фанатиков, которые пытались сделать из нее свое орудие. Шаг второй: хитростью и обманом попасть в указанную убийцей точку. Семена пыталась Тройным Ключом достать, полный же неадекват… О том, что она сделала, вернувшись в квартиру, вообще лучше не думать.
Завтра же расскажу все Андрею, решила Настя. Если понадобится – позвоним Семену. Выволочки не избежать, но лучше самый жесткий разнос, чем то, что она творит сейчас. Сонное сопение под боком подняло в Насте волну благодарной нежности; ей захотелось обнять Андрея, прижаться к плечу, но она не пошевелилась, зная, что тут же разбудит его, – а засыпал он долго и трудно.
Переулок окончательно затих, и Настя прикрыла глаза. Все хорошо. Завтра она признается во всем, а потом они сядут в самолет на Пхукет. Белые пляжи, прозрачное Андаманское море… Настя покачивалась на теплых волнах, укутанная в уютный кокон дремоты. Тело стало тяжелым и мягким. Обрывки мыслей невесомо скользили по поверхности сознания, свободные, уже не поддающиеся контролю. Мирный, счастливый отпуск вдвоем. Возращение в Москву. Спокойная работа, верные товарищи, ничего лишнего. В следующий раз она не струсит. Короткий полет… полет – это хорошо… все хорошо… она будет стараться…
Перед внутренним взором крупным планом встала сумасшедшая улыбка бездомной, и сон мгновенно пропал, словно Настю окатили ледяной водой. Зря ругался Семен: самообладание она прокачать успела. Настя не подскочила, не издала ни звука. Она даже не пошевелилась – лишь на один удар сердца задержала в легких воздух, а потом снова задышала ровно и глубоко, как спящая. В той же позе – только каждая мышца теперь была напряжена, а внутри мелко дрожала от азарта какая-то жилка.
Андрей тихо всхрапнул и повернулся на бок. С минуту Настя прислушивалась к его дыханию, а потом беззвучно выскользнула из кровати. Два видения толкали ее: безумная улыбка и далекий, черный асфальт, иссеченный белыми полосами снежной крупы.
Настя изо всех сил старалась быть Светлой, но Тави, бессовестная Тави, очень хотела жить.
* * *
Рамбутри был темен и пуст. О многочисленных торговцах напоминали только запертые на замки контейнеры на колесиках, выстроившиеся вдоль ограды монастыря. Слабый ветер, измочаленный мегаполисом, апатично возил по бордовой брусчатке рваной бумагой. Время туристов прошло; время уборщиков еще не настало. В Банглампу пришло короткое затишье.
Тави двинулась по переулку наугад, недовольно вслушиваясь в слишком громкий звук своих шагов. Сумасшедшая наверняка ночует на улице; она должна быть где-то рядом. Когда Дэнг советовал поговорить с бангкокскими обездоленными, вряд ли он имел в виду первого попавшегося бомжа или нищего. Монах намекал на кого-то конкретного. И Тави была почти уверена, что женщина, на которую она постоянно натыкалась во время прошлогодних событий, и есть тот человек, который ей нужен.
Впереди слабо бренчала гитара, ей вторил негромкий мужской голос. Тави не помнила, чья эта песня и как она называется, но мелодия и слова были знакомы и любимы. Она бессознательно ускорила шаг, подпевая: «Oh no I’ve said too much… I set it up…» Да, она пока не сказала лишнего. Она только начала… Пора признаться: она стремительно теряла веру в непогрешимость Ночного Дозора.
Компания с гитарой расположилась на развернутых в плоские картонки коробках, брошенных прямо на брусчатку под стеной. Певец выглядел невзрачно: худой, коротко стриженный парень в простых джинсах и майке без рисунков и надписей. Слушатели оказались куда живописнее: в дредах, с пирсингом, в татуировках… Перед ними стояло пиво, но выглядела компания довольно трезво. Девушка с ярко-розовыми, как жвачка, волосами лениво подняла унизанную фенечками руку, приветствуя Тави; благодарно улыбнувшись, та присела с краю. Кто-то тут же протянул ей открытую бутылку «Чанга», и Тави отхлебнула из горлышка.
Бездомная рядом с этой компанией смотрелась вполне гармонично. Тяжелый пышный узел сбившихся волос, две майки, надетые одна на другую. Яркие белки больших миндалевидных глаз, обращенных к небу. Черты, по которым не определить ни возраст, ни происхождение. Если бы не разводы грязи на лице, женщина выглядела бы относительно нормальной. Тави придвинулась чуть ближе, заранее стараясь не морщиться от запаха давно не мытого тела, и с удивлением поняла, что почти ничего не чует. Да и зубы бездомной, открытые в привычной блаженной улыбке, оказались вполне белыми. Видимо, она все-таки находила где помыться и, может, даже выспаться. И Тави догадывалась, где именно.
Она снова отхлебнула пива, не решаясь завести разговор. К счастью, первый вопрос в таких компаниях был стандартным.
– Откуда ты? – тихо, чтобы не мешать певцу, спросила Тави.
Сумасшедшая медленно перевела на нее взгляд. По лицу скользнула растерянность – как будто ей пришлось порыться в памяти, прежде чем ответить.
– Я американка, – наконец произнесла она. – С Аляски. Знаешь Аляску?
Тави ошарашенно кивнула. Ближний свет! Однако что-то она слышала об Аляске, и не так давно. Проскакивало какое-то упоминание… в каком-то важном контексте… нет, не вспомнить.
– Но это не важно, – тут же сказала женщина. – У меня нет дома. Я не такая, как все, я другая, да, другая…
Только теперь Тави догадалась посмотреть на ее ауру – и едва не вскрикнула. Иная. Сильная Иная. Неинициированная, так и не выбравшая сторону… Спутанный, рваный контур. Пылающие оттенки. Пугающе знакомый узор…
Аура Тави была почти такой же.
А ее предшественницу перехватил сам Сивапу, и всезнающий Семен не представляет, что с ней стало дальше…
– Ты – художница? – глупо спросила Тави.
– Художница? – Женщина рассмеялась, обнажая крупные белые зубы. – Нет-нет. Я – Паола. Я – Паола, математик. Но теперь это не важно, не важно… – Она ласково улыбнулась Тави и уставилась в небо.
– С тобой что-то случилось, Паола? Что-то плохое? Ты… встретила кого-то?
– Встретила? – Она покачала головой. – Нет-нет, я не встречала, он всегда был. Я одна, сама… Не помню. Я все забыла. Все, все…
Паола обхватила себя за локти, согнулась словно от боли, и Тави стало страшно. Захотелось оставить несчастную в покое, не бередить ее память. Но она не могла. Там, куда она могла убежать от этой женщины, поджидал только ледяной асфальт.
– Не рассказывай. Покажи мне, – тихо попросила Тави и раскрыла свой разум. Паола не инициирована… но у Тави не было ничего, кроме веры в то, что она – сможет.
Глаза женщины были черны, как нефть, и безумны, как вопль белой чайки. Они встретились со светлыми глазами Тави – и та, кувыркаясь, полетела в черно-белый провал.
* * *
…две улыбчивые остроухие собаки с хвостами-бубликами тащат санки, выбрасывая сверкающие снежные буруны. В санках сидит маленькая Паола, закутанная в тысячу меховых одежек, онемевшая от счастья, почти парализованная восторгом. На руках у нее меховые варежки, расшитые толстой синей ниткой, самые красивые варежки на свете…
…лыжи – продолжение ног, руки сливаются с палками, сердце ломится из груди. Паола рвется к финишу, за которым вопит толпа зрителей. Среди них – ее родители. У отца узкие смешливые глаза и круглое темное лицо. Бледная мама зябко прячет руки в муфту, из-под круглой меховой шапки выбилась светлая прядь; она так и не привыкла к холоду, и здесь ее держит только любовь к мужу и дочери. Еще она любит эскимосский фольклор и Джека Лондона. А папа любит Паолу и маму, ходить на лосося, дрессировку ездовых собак. Паола уже достаточно взрослая, чтобы понимать: у них не совсем обычная семья. И сама она – немного необычная. Чуть-чуть иная…
…университетская библиотека, лужица желтого света на тяжелом столе темного дерева. В ней плавает тетрадь, заполненная формулами и графиками. Паола сжимает виски, захваченная, потрясенная непостижимой красотой только что выведенной функции…
…горячая рука на плече. На Паоле венок и длинные ряды бус, щеки измазаны грязью, по обнаженной груди стекают капли дождя. Паола стоит в многотысячной толпе, где все притерты вплотную друг к другу, и смотрит на высокую сцену. Там – черный парень в белой куртке с длинной бахромой. Курчавую голову обхватывает ярко-розовая бандана. Белая гитара в руках стонет человеческим голосом…
…компания веселых хиппи идет по улочке, выделяясь ростом на фоне деловитых маленьких азиатов. По свежему асфальту снуют машины, короткие и округлые, словно облизанные леденцы. Длинное, как поезд, деревянное здание по правую руку кажется странно знакомым. Тави не сразу понимает, в чем дело, но потом догадывается мысленно пририсовать к зданию все атрибуты туристического гетто – и наконец узнает Каосан. Хиппи идут к храму, и среди них шагает радостная, предвкушающая мудрость Паола. До первой публикации «Дао физики» осталось пять лет, но идеи витают в воздухе. В том числе в воздухе вокруг бедовой, но светлой головы Паолы…
…мелькает лицо Дэнга – и пропадает, скрытое трескучей мешаниной черных и белых помех, будто выдернули антенну из старого телевизора. Шипение и хруст нарастают, становятся невыносимыми – а потом кто-то выдергивает шнур.
Тави смотрит в низкое небо Бангкока. Уши закладывает ватная тишина.
Значит, вот как все было, подумала она, очнувшись. Жила-была счастливая и умненькая девочка Паола. Училась, занималась спортом, невинно развлекалась. Мать дала ей любовь к знаниям и тягу к серьезному образованию, отец научил жить настоящим, видеть мир и радоваться мелочам. Паола выросла, полюбила рок-музыку и математику, немного хипповала, немного путешествовала. Не знала, что она Иная; тем более не знала, что – иная среди Иных. А потом встретила Дэнга – и ее счастливая жизнь закончилась. Ясный разум погас, захлестнутый волной безумия. Паола так и осталась на Каосан – неотъемлемой частью улицы, городской сумасшедшей, без которой такое место обойтись не могло… Наверное, монахи присматривают за ней, следят, чтобы не голодала и хоть изредка мылась. Вряд ли для нее можно сделать что-то большее.
– Ты тоже – другая? – нарушила молчание Паола.
– Да, – кивнула Тави. – Я – Иная, как и ты. Светлая…
Паола рассмеялась, искренне и снисходительно. От этого смеха Тави продрал ледяной озноб.
– Света не существует, – сказала Паола тоном, каким обращаются к малышам. – И Тьмы тоже. Я избавилась от них.
* * *
Ветер качнул длиннохвостые лодки, протащил над вмиг поблекшим морем серую тряпку дождя и разом смахнул людей с набережной. Рядом завизжали в три девичьих голоса; Тави оглянулась и увидела убегающих девушек, прячущихся под одним пластиковым плащом, желтым, как одуванчик. Обступившие Ао Нанг скалы растворились в пасмурной хмари. Улица стремительно пустела, с пляжа неслись прочь, прижимая к животам охапки одежды, незадачливые отдыхающие. Андрей дернул Тави за руку.
– Ну что ты застыла! – с досадой воскликнул он, перекрикивая шум ливня. – Простынем же!
Пригибаясь, они перебежали дорогу и нырнули под ближайший козырек. Тави зябко потерла мокрые плечи и с ненавистью уставилась на водяную завесу. По всему выходило, что план спасения разрушит банальная непогода.
Еще вчера дождь был ее другом. Дождь был ее поводом ныть и упрашивать Андрея уехать уже с промозглого пляжа на Пхукете туда, где есть чем заняться и в плохую погоду. Тави целыми днями сидела за ноутбуком, отыскивая все новые достопримечательности в соседней провинции и демонстрируя Андрею фотографии одну соблазнительнее другой. Сталактитовые пещеры. Удивительное озеро, прозрачно-бирюзовое, лежащее в окружении почерневших деревьев, как драгоценный камень. Прозрачные до невидимости ручьи, бегущие между извилистыми корнями. Разветвленная сеть ущелий, в прилив превращающаяся в лабиринт протоков; желтое каноэ плавно рассекает воду. Еще одна пещера… Тави тщательно опускала веки, чтобы не выдать себя блеском глаз: пещера была простенькая, и в нее не ломились толпы туристов; но ее место на карте практически совпадало с координатами, указанными Дэнгом. Задержавшись на фотографии ровно столько же, сколько на любой другой, тщательно отмерив время, Тави листала дальше. Смотри, смотри! Пещерный храм, набитый изваяниями фаллосов. Хоть посмеемся! Каскад водопадов, таких горячих, что от них поднимается пар, неужели и это не интересно? За окном идет дождь, и по мокрому унылому песку трусит мокрая унылая собака…
В конце концов Андрей сдался, и на другой день они сели на лодку до Ао Нанга. Но дождь, так помогавший Тави, увязался следом – и превратился из союзника во врага. И, похоже, теперь не собирался отступать.
– Давай завтра плюнем на погоду и в любом случае поедем, – предложила Тави. – Время идет, скоро домой. Не можем же мы весь отпуск проваляться в номере.
– Я в такую погоду за руль не сяду, – отрезал Андрей.
– Хорошо, я сяду, – покладисто кивнула Тави.
Даже до инициации она водила достаточно хорошо, чтобы увезти их обоих, а теперь, с усиленной интуицией и реакцией Иной, и вовсе не будет никаких проблем. У Андрея, кстати, тоже бы не было, просто не хочет лишний раз напрягаться. Но так даже лучше. В запасе у Тави будет возможность ну совершенно случайно свернуть не в ту сторону, а дальше уж…
Что будет дальше, Тави пока не знала. Ей нужно было добраться до подсказанной Дэнгом точки. Она еще не понимала зачем, но чувствовала, что это необходимо. Разговор с Паолой запутал ее, но странным образом укрепил эту уверенность. Тави тоже хотела избавиться от пут, наложенных Светом и Тьмой, но при этом сохранить рассудок. Интересно, есть ли у Иных собственные сумасшедшие дома? Наверное, нет, иначе Паоле не пришлось бы блуждать по Каосан. Тави чуяла, что у нее только один шанс увернуться от безумия, и мотивы Дэнга не играли роли. Даже если она лезет в ловушку…
Тави отбросила лишние мысли и прикоснулась к плечу Андрея:
– Так как тебе идея?
– Не выдумывай, – буркнул тот.
Тави замолчала. Дождь не прекращался. Дождь увлеченно поливал Ао Нанг, и в его шуме слышалось злорадное хихиканье. Дождь был мальчишкой, который бросает собаке кусок мяса, крепко привязанный к веревочке. По лужам плыли пузыри. Мимо с ревом пронесся мокрый мотоциклист, блестящий и черный, как облитая лаком игрушка.
– Ненормальный, – прокомментировал Андрей.
– Что такое норма? – риторически спросила Тави, подталкиваемая скукой и чувством противоречия. – Может, правда торопится…
– Ага, на тот свет, – кивнул Андрей. – Не надо демагогии. Норма, конечно, относительна, но границы все-таки есть. Вполне очевидные границы.
– Например?
– Например, забота о безопасности. Хотя бы окружающих, если на себя наплевать.
– Это норма для Светлого. Люди… разные. И большинство из них психически здоровы.
– Голоса в голове, – слегка оживившись, предложил Андрей. – Скажешь, нет? Или глюки.
– Та еще скажи – вера в магию, – насмешливо отозвалась Тави. Покусала губу. – В некоторых племенах индейцев считается, что если человек давно не слышал и не видел духов предков, то с ним что-то неладно. Для них ненормален человек без голосов в голове.
– Мы-то не индейцы.
– Нет. Но эта норма с галлюцинациями… вернее, их отсутствием… даже она – не про всех людей.
– Демагогия, – пожал плечами Андрей, теряя интерес.
Тави снова затихла, глядя на стекающие с козырька струйки. Что-то в этом разговоре о норме было. Норма у каждого своя. Например, для нее нормально – договариваться, убеждать, взывать к логике. Искать варианты, устраивающие обоих. Для Андрея – решать за двоих, припечатывать возражения, называя их капризами и глупостью. Представления о норме мешают ей действовать так же. Видимо, пора их расширить. Или вовсе выбросить на помойку. На самом деле сойти с ума, вместо того чтобы сидеть на заднице и страдать по съезжающей крыше. Прямо сейчас.
Тави смерила нахохлившегося парня взглядом. Отбросить норму – и он сможет помешать ей только силой. Но не станет же он с ней драться, в самом деле!
– Пойдем, – сказала Тави и, не дожидаясь ответа, выскочила из-под навеса.
Короткое расстояние до прокатной конторы она одолела бегом. Окинула быстрым взглядом ряд мокрых мопедов, корзину со шлемами. Эту точку она приметила еще по дороге на пляж; может, в Ао Нанге нашлись бы конторы получше, но искать их она не собиралась. Безумие отвергает сухой расчет. Если Тави пришлось выкинуть свои представления о норме – пусть и нудное здравомыслие летит туда же…
Не рассуждая больше и не оглядываясь, Тави бодро шлепнула на прилавок паспорт. Мимолетно порадовалась, что, несмотря на ворчание Андрея, все-таки сняла с карточки пару тысяч бат: без своих денег в кармане она чувствовала себя неуютно. Вот и пригодились…
– На трое суток, – сказала она. Должно хватить. Интуиция подсказывала, что все решится быстро.
Девушка за прилавком заполняла квитанцию мучительно аккуратно, тщательно выводя буквы. Тави, не выдержав, подошла к корзине и выдернула первый попавшийся шлем. Андрей навис над плечом, мрачно дыша в ухо, и ей захотелось рассмеяться.
– Ты бы хоть посмотрела, что берешь, – впервые подал он голос.
– Да плевать.
Андрей, пробурчав что-то неразборчивое, принялся рыться в корзине. Тави, посмеиваясь, вернулась к прилавку, сунула заполненную наконец квитанцию в карман. Суровый подросток с испачканным машинным маслом носом подкатил к ней красный мопед, выдал ключ. Тави напялила шлем и лихо перекинула ногу через сиденье. С легким злорадством почувствовала, как машина просела под весом Андрея.
– И куда мы едем? – недовольно спросил он.
– Я ужасно хочу посмотреть одну пещеру, – проникновенно ответила Тави. – Тут недалеко, километров тридцать.
Карта лежала в кармане. Отметок на ней не было: Тави и без того прекрасно помнила, где находится нужная ей точка. Дождь перестал – надолго ли, неизвестно; но Тави решила считать это хорошим знаком.
– Обалдела? – взмахнул руками Андрей. – Вечер скоро!
– Ничего, успеем, – отмахнулась она и аккуратно вклинила мопед в поток, идущий по главной улице. В голове вертелась, звенела, отбивала ритм песня, услышанная ночью на Рамбутри.
– «That's me in the corner, – заорала Тави, гоня по лужам, – that's me in the spotlight. Losing my religion… Trying to keep up with you and I don't know if I can do it…»
– Давно ты не пела! – заметил из-за спины Андрей, перекрикивая шум мотора и ветра. – С чего вдруг?
– А ты что, не рад? – проорала в ответ Тави и захохотала, услышав вместо ответа неопределенный звук: будто кто-то подавился противной мокрой лягушкой.