Глава 38

Я не выдержала.

– Не хотите прокомментировать услышанное? Я отлично вас понимаю, что тут сказать? Вы обманули Татьяну, поняли, как ей нужно, чтобы Марина получила корону, и сделали предложение, от которого она не могла отказаться. Вы ловко манипулировали полубезумной мамашей, обманули ее, соврали, что жидкость, которую надо подлить во фляжку, обычное слабительное. И вам удалось обмануть меня. Услышав рассказ Тани про лекарство, усиливающее перистальтику кишечника, я вычеркнула ее из списка подозреваемых в убийстве. Я решила, что мать Марины просто совершила некрасивый поступок, а потом в раздевалку вошел кто-то еще и налил во фляжку яд. Мне и в голову не пришло, что Татьяну обманули, вручили ей средство от крыс, сказав, что это простое слабительное. Одного не пойму, зачем вы на самом деле смешали «Гранат» с кишечными каплями?

– А я вот никак не возьму в толк, зачем нужно было убивать Галину во время конкурса? – подхватил Степан.

Алла Константиновна сидела, глядя перед собой.

– Вы узнали старуху, – предположила я, – поняли, что перед вами бывшая жена покойного брата. Что она вам сделала? На момент развода Михаила с Галей вы еще в школу не ходили. Чем вам Петрова досадила?

– Что она мне сделала? – повторила Алла. – Что? Лишила отца, брата, любимой тети, уютного дома. Мы с Лаурой очутились в интернате, а там у сестры даже имя отняли. Когда пришло время получать паспорт, директриса детдома заявила: «Советская девочка не может называться Лавременсией. Давай запишем тебя Леной». Целую неделю не отставала, в конце концов сестру зарегистрировали Лаурой. Директриса была страшно недовольна, ей прямо мечталось, чтобы в паспорте у Кузнецовой стояло имя Елена. Клопин не очень большой город, плюнь, попадешь в знакомого. Глава детдома дружила с начальником милиции, когда сестра пришла заполнять всякие анкеты на получение паспорта, мент ей сказал:

– Деточка, Роза Павловна настаивает, чтобы ты стала Еленой. Оборвала мне телефон с этой просьбой. Но решать тебе, если скажешь «нет», значит, нет. Редкое имя тебе мама придумала?

– Да, – ответила Лаура, – оно означает «самая счастливая и богатая». Мамочка еще в школе прочитала книгу про имена и решила: когда у нее родится девочка, она будет Лавременсией. Она говорила, что в этом имени заключена магия. Дочь будет жить лучше всех.

Мент начал сестру уговаривать:

– Какой будет жизнь, зависит от характера человека, а не от того, что у него в паспорте значится. Ну, подумай, неужели у всех Татьян или Иванов одинаковая судьба? Роза Павловна тебе добра хочет, кое в чем она права. Лавременсия звучит сильно на иностранный лад, соберешься на работу оформляться, кадровики заподозрят, что у тебя есть родственники из-за бугра, и на всякий случай откажут в приеме на приличную службу. Ты повзрослеешь, люди будут к тебе обращаться по отчеству, ну-ка попробуй, выговори с первого раза: Лавременсия Станиславовна. Язык сломаешь. Поверь, тебе будет очень неудобно. Небось в школе тебя дразнят?

– Лаврушка зовут, – призналась девочка.

– Похоже на приправу для супа, – улыбнулся начальник милиции. – Предлагаю компромиссный вариант. Ни Елена, как хочет директриса, ни Лавременсия, как в метрике записано, давай нарисуем: Лаура. Получится оригинально, как хотела твоя мама, но не вызывающе. И волки сыты, и овцы целы. Все довольны.

Алла подняла голову:

– Сестре пришлось согласиться, но она себя Лаурой не ощущает, я ее Лавриком зову. И все эти унижения из-за Галины, потому что она город сожгла и медали украла. Столько людей погибло, мои папа и тетя в их числе. Лаура замуж не вышла, она до сих пор шрамов на теле стесняется. Когда сестра в одежде, она выглядит прекрасно, а когда раздевается… жуть! Я в юном возрасте за старика выскочила, чтобы нам с Лавриком с голоду в Москве не подохнуть! И во всем виновата Галина! Статью написала! Мишу оболгала. Моего брата до сих пор люди проклинают. Мы с сестрой каждый год ездим на могилу к родным. Тьма лет после той трагедии прошла. Почти пятьдесят. Но всякий раз, когда на кладбище приходим и в конторе лейку-грабли берем, сторож говорит: «Снова прикатили? Когда сюда таскаться перестанете? Из-за Мишки-пьяницы моя доченька маленькая погибла». Каково нам это слышать? Нам, кто правду знает? Миша ни при чем. Город Петрова погубила! И мы с сестрой погибнуть могли, спаслись только благодаря волшебнице Чжу.

– Волшебница Чжу? – повторила я. – Это кто такая?

Алла Константиновна вдруг улыбнулась:

– Папа очень гордился своим китайским происхождением. Он хотел меня назвать Ксингджуан, в переводе это означает изящество. Его приятель отговорил, спасибо ему. Отец знал множество китайских сказок, в музее он создал экспозицию, посвященную Поднебесной, там хранилась главная ценность семьи: перламутровые медали. А на стене висела картина, изображающая пожилую китаянку. Константин Михайлович часто с ней разговаривал, мне он объяснял: «Доченька, это твоя прапрабабушка, волшебница Чжу. Тело ее умерло, а дух заключен в полотне. Если очень-очень о чем-то ее попросить, Чжу поможет. Только желание должно быть хорошим». В сентябре мы с Лаурой пошли в школу. Это сейчас первоклашкам отметки не ставят, хвалят их, а во времена нашего детства иначе было. Сестричке в первую неделю кучу двоек наставили. Лаврик левша, поэтому не могла писать правой рукой, но директрису это не волновало. «Советские дети не обезьяны, они работают в тетради как положено». Эту фразу я навсегда запомнила. Наша учительница Лариса Николаевна Дубонос была не злой, наоборот, она женщина добрая. Когда мы в интернате очутились, она очень нам помогла. А вот директриса оказалась монстром, велела левую руку сестры к талии привязать, пусть девочка учится правильно писать. Такие времена тогда были, не полагалось из общей массы выделяться.

Я внимательно слушала Аллу.

Красиво выводить буквы правой рукой у бедной Лауры никак не получалось, она плакала, но от слез лучше не становилось. У девочек были спальни в двух домах, и когда мама Лауры уходила в ночную смену, они укладывались у Чашкиных. В ночь пожара они лежали в мансарде над музеем. Лаура рыдала, она не хотела утром идти в школу, где ей опять привяжут руку. И тут Аллу осенило.

– Пошли в китайскую комнату, попросим волшебницу Чжу о помощи.

– Дядя Костя не разрешает ночью по залам ходить, – напомнила послушная двоюродная сестра, – если он нас поймает, в субботу не отпустит гулять!

Но Алла уже вскочила.

– Папа не узнает. Мы на цыпочках. Давай! Ха! Боишься ночью в китайский зал идти? Трусиха!

– Я храбрая, – возмутилась Лаура.

Девочки тайком прокрались на первый этаж, подошли к портрету и стали убеждать волшебницу помочь Лауре научиться красиво писать правой рукой. Минут через десять обе малышки устали.

– Как ты думаешь, она нас услышала? – спросила Лаура.

– Папа говорит: Чжу подает знак, когда мольба до нее долетает, – ответила Алла.

– Какой? – полюбопытствовала сестра.

И тут раздался скрип деревянных половиц.

– Она нам отвечает, – обрадовалась Лаура.

Алла схватила сестру за руку.

– Нет, это шаги, папа идет, лезем под стол, а то в выходные он нас из дома не выпустит.

Первоклашки нырнули под большую консоль, прикрытую до пола бархатной скатертью, легли на пол и затаились. Шаги приблизились, потом что-то заскрипело. Алла подняла край скатерти, и сестры увидели фигуру с черными крыльями.

– Ворона, – прошептала Аллочка, – ворона, дочь медведя.

Мне показалось, что я неправильно расслышала последнюю фразу.

– Ворона, дочь медведя? – повторила я.

Алла сгорбилась.

– Это китайская легенда, которую нам часто читал на ночь папа. В ней рассказывается про доброго мишку, который нашел яйцо и положил его в теплое место. Спустя день вылупился птенец вороны, который вырос и заклевал приемного отца. На самом деле это была не птица, а злая волшебница Кванг, главный враг Чжу. Мне показалось, что это она в комнате.

Не забывайте, девочкам едва исполнилось по семь лет, они росли под опекой Константина Михайловича, который постоянно рассказывал китайские сказки, легенды, основными действующими лицами которых являлись животные, птицы, драконы и волшебники всех мастей.

Алла же продолжала рассказ.

– Тише, – шикнула Лаура, – Кванг нас превратит в червей.

Перепуганные девчонки замерли, но край скатерти не опустили и увидели, как злая ворона открыла витрину, где лежали перламутровые медали, вынула коробку с ними…

– Галина! – раздался голос Михаила. – Ты как сюда попала? Что делаешь в музее ночью?

Кванг повернулась. Алла увидела ее лицо и выдохнула. Это же Галина Сергеевна, бывшая жена Миши. Девочка ее прекрасно знала.

– Эй, зачем ты взяла медали? – продолжал брат. – Воровка!

– Они мои, – сдавленным голосом ответила Галина.

– С какой стати? – вскипел Михаил. – Немедленно положи сокровище семьи Чашкиных на место и проваливай.

– Ты пропил деньги, которые мне от родителей достались, – возразила Петрова, – я их на дом копила. И где они? Ты на водку их пустил.

– Верну деньги, – насупился брат.

– Когда?

– Ну… скоро.

– Принесешь мои сбережения и получишь назад медали.

– Нет!

– Да!

Михаил кинулся на бывшую жену, ударил ее, а та что есть силы пнула его ногой в живот. Брат Аллы не удержался на ногах, упал, приложился головой о постамент статуи, изображавшей богатого китайца, и затих. Галина наклонилась над Мишей.

– Ау! Поднимайся. Эй! Не пугай меня!

Но тот не шевелился. Петрова отшатнулась и метнулась в коридор. Девочки, лежавшие под столом, окаменели от страха, их парализовало, и голос пропал. Сколько времени они так провели, Алла не знала, но потом в комнате вдруг снова появилась Галина с канистрой. Она облила тело бывшего мужа сильно пахнущей жидкостью, наплескала ее на стены, на мебель, на витрины с экспонатами, на укрытие малышек, схватила коробку с медалями и кинулась к двери.

Алла не видела, как Петрова выбежала в коридор, перед девочкой вспыхнула стена огня. Она сбросила оцепенение, выскочила из-под консоли, Лаура последовала за ней, но ей не повезло. Часть горящей скатерти упала на ее спину, Лаура закричала…

Дальнейшее Алла помнит плохо. Вроде она как-то добралась до выхода, там ее подхватил монах… Где находилась Лаура, кузина не помнила, стыдно признаться, но она совсем не думала о сестричке, потому что очень боялась сгореть.

Алла Константиновна замолчала.

– Вот почему вы закричали в Третьяковке: «Ворона, ворона», – пробормотала я.

Миронова исподлобья посмотрела на меня.

– Откуда вы знаете? Был такой случай. После смерти папы я больше ни разу не ходила в музеи, в Клопине их просто нет. Поездка в Москву была подарком лучшим ученикам. В картинную галерею нас привели сразу после приезда. Я брела по залам, как в тумане, не слыша экскурсовода, вспомнила папу, Мишу, пожар. В конце концов мы вошли в просторный зал, я увидела у стены стол, тот был накрыт красной бархатной скатертью, выглядел прямо как тот, под которым мы с сестрой прятались. А чуть поодаль перед мольбертом стояла фигура во всем черном… Я подумала, что это Кванг, закричала: «Ворона, дочь медведя». Дальше ничего не помню, очнулась в машине «Скорой помощи».

– Вы были свидетельницей поджога. Почему ничего не рассказали милиции? – удивился Степан.

По лицу Аллы Константиновны скользнула кривая улыбка.

– А никто не спрашивал. Или вы полагаете, что перепуганная насмерть семилетняя девочка, которая потеряла отца, тетю, брата, могла сама броситься в милицию? В конце шестидесятых годов прошлого века дети вели себя иначе, чем сейчас. И я несколько месяцев лечилась, были большие проблемы с дыханием. Лаврик находилась в ожоговом отделении, мне не разрешали к ней зайти, я плакала постоянно. По-вашему, крошке в таком состоянии надо было грозно заявить: «Хочу дать показания! Приведите сюда министра внутренних дел!»

– Конечно нет, – остановила я Миронову, – но время шло, вы взрослели, наверное, слышали, что Михаила обвинили в поджоге, читали статью «Убийцы в рясах»…

Алла провела рукой по волосам.

– Я жила в интернате, одна по улицам не ходила, нас строем везде водили. В приюте никто ни словом о трагедии в Нарганске не упоминал. В городской школе педагоги были строгие, ребят держали в ежовых рукавицах, один раз старшеклассник толкнул меня, я расплакалась и сказала:

– Сейчас пожалуюсь Ларисе Николаевне.

А он мне затрещину отвесил и закричал:

– Я тоже ей скажу, пусть отсюда убирают сестру убийцы, который мою бабушку сжег.

Я не поняла, что он имел в виду, но его услышала Дубонос, она мигом отвела подростка к директору. И больше ни он, ни кто другой при мне про пожар не упоминал. Трудно поверить, но это так. Я уехала в Москву поступать в вуз, не задумываясь о том, что случилось в Нарганске. Нет, я знала, что мы с Лавриком сироты, папа и тетя погибли. Но кого обвинили в возникновении пожара, понятия не имела. Интернета тогда не было, «желтых» газет тоже. Истина открылась в университете: я писала диплом по истории жанра советского газетного очерка, рылась в Ленинке в каталоге и вдруг наткнулась на статью «Убийцы в рясах. Пожар в Нарганске». Я заинтересовалась, изучила пасквиль и побежала в милицию.

Алла Константиновна покачала головой:

– Оцените мою наивность! Наивная ромашка вошла в первое попавшееся отделение и заявила дежурному: «Знаю, кто на самом деле сжег моего папу и тетю». Меня отправили в какой-то кабинет, там сидел, как мне показалось, пожилой мужчина. Он выслушал меня и объяснил: дело возбуждали не в столице, москвичи никогда не станут заниматься чужим происшествием, надо ехать в Клопин, но все случилось очень давно, быльем поросло, доказательств у меня нет, одни детские воспоминания. Короче, забудь, девочка, живи счастливо. И я последовала его совету, попыталась жить счастливо, но у нас с Лавриком это не получалось. Мы последствия той истории долго кушали: мой брак по расчету, отсутствие личной жизни у сестры.

– От нелюбимого мужа, с которым не один год прожили, вы много хорошего получили, – сказала я, – благодаря его деньгам основали холдинг «Красавица», Лаура клинику, полагаю, с вашей помощью открыла.

– Вы жили одна, без родителей? – вспыхнула Алла. – Мыли полы за копейки, плакали по ночам, понимая, что помощи ждать неоткуда и любой, кто захочет, элементарно обидит вас! Хорошо вам, богатой писательнице из определенно интеллигентной семьи, рассуждать на темы морали. У вас нет моего опыта за плечами, вы не имеете права меня осуждать.