Глава 26
– Нестыковочка, – остановила я Степана, – если Михаил залез ночью в хранилище и пожар начался от уроненной им свечи, то как его сестра могла в это время сидеть на занятиях, а отец в кабинете? Они должны были спать дома.
– В репортаже много ляпов, – согласился Степан. – Как журналистка могла узнать о поездке Михаила в Москву? Он что, воскрес, дал ей интервью о планах насчет встречи с коллекционером и опять умер. Репортерше дали задание, объяснили, как нужно написать материал, чтобы свалить вину на сына директора, кто-то хотел сделать виновным в трагедии послушника монастыря. Ложь живуча, мы узнали о медалях и о беде в Нарганске все из той же статьи, подписанной «Г. Сергеева». Мой сотрудник отыскал газету в архиве. Более никаких упоминаний о перламутровых китайских медалях нет. Нарганские уникумы сгинули в огне. А теперь они вроде бы появились у Галины Петровой, которая решила отдать часть ценностей Лауре Кузнецовой в качестве платы за эстетические услуги для Алисы.
– Иначе она не поедет на бал и случится беда, как с Егором Барским, – добавила я. – Кто он такой, этот Барский? Почему Алиса упомянула его? Галина Сергеевна объяснила Анюте, что мальчик двоечник. которого не пустят на праздник из-за плохих отметок. Но нам понятно, что таинственный бал состоится не в школе. Хотя, может, Егор и впрямь одноклассник Горюновой. Некоторые родители любят твердить детям: «Учись хорошо, а то станешь, как Петя Иванов, хулиганом». Можно проверить, учится ли с Алисой Егор Барский? Если нет, то кто он такой? Отчества паренька мы не знаем, года рождения, местожительства тоже, но фамилия редкая. И вы уже просили своего помощника нарыть что-нибудь о мальчике.
– Мой человек над этим вопросом работает, – кивнул Степан. – О! Вот и еда.
Я повернула голову и увидела Густава, который шествовал к столу с большим подносом.
– Суп-лапша куриная, – с придыханием объявил он, снимая тарелки, – и ваши тосты.
Я посмотрела на блюдечко, поставленное у моей правой руки, на нем лежал небольшой сухарик, на котором снова были выложены буквы Е.Н.Г., но на сей раз не майонезом, а, похоже, мягким сливочным маслом.
– Где суп? – растерянно спросил Дмитриев, завершивший телефонную беседу. – Тарелка пустая.
– Посмотрите внимательно, – прожурчал Густав, – там, прямо посередине, бульончик.
Я прищурилась: в небольшом, размером с чайную ложку, углублении желтела жидкость. Густав положил на скатерть коктейльные трубочки.
– Куриный бульон лучше вкушать не ложкой. Наслаждайтесь.
Степан быстро втянул в себя суп.
– А где лапша?
Я поковыряла трубочкой в бульоне.
– Вот! У меня есть одна штука, вам не повезло, однако…
Продолжить я не смогла, меня начал душить смех.
– Прикольная харчевня, – тоже развеселился Дмитриев. – Густав!
– К вашим услугам, – тут же воскликнул официант, выныривая из недр заведения.
– Мы хотим рассчитаться, – заявил Степан.
– Уже съели супчик? – поразился Густав.
Я взглянула на официанта. Он что, издевается?
– Обычно гости сидят долго, – продолжал лакей, – но у вас еще котлеты, чай, медовик, и вино я пока не подавал, оно ко второму идет.
– Мы торопимся, – остановил его Степан.
– Понял, – кивнул Густав, – сейчас составлю счет, но платить придется за все, я не могу вычесть несъеденное.
У Степана снова замигал телефон, мой спутник начал беседовать, а я молча смотрела по сторонам.
– Вот, пожалуйста, – заявил Густав, укладывая на стол кожаную папочку.
Я взяла ее и обомлела.
– Двадцать пять тысяч? Вероятно, вы ошиблись, хотели написать две пятьсот?
Официант прочистил горло.
– Разрешите объяснить.
Степан положил мобильный на скатерть.
– Подбили итог? Прекрасно. Сколько? Ого! Интересно! Наверное, это описка?
Густав взял листок.
– Позвольте растолковать. Открытие двери ресторана – тысяча.
Я потрясла головой:
– Но мы сами ее открыли, швейцара не было.
– Верно, – согласился Густав, – его уволили, чтобы не ввергать клиента в лишний расход. При наличии швейцара услуга обходилась в трешку.
– Ага, а за что мы платим? – заинтересовался Степан. – Швейцара нет, я сам створку открыл.
– Амортизация дверной коробки, доводчика, замка и ручки, – пояснил Густав, – далее. Проход до столика тысяча для одной пары.
– Мы шли собственными ногами, – хмыкнул Дмитриев, – нас не несли в балдахине.
– А протоп ковра? – прищурился официант. – На дорогом персидском покрытии от подошв образуются залысины, и его необходимо регулярно чистить.
Я не поверила своим ушам, Степан засмеялся.
– Вопросы по поводу использования скатерти, посуды, столовых приборов, салфеток и цветка в вазе у меня отпали.
Я выхватила у Дмитриева счет.
– Закуска из черного хлеба со шпротами пять тысяч? За две корочки с крошками не пойми чего? За салат семь? И почему у вас так интересно расписано: кусок моркови – пятьсот рублей, картошки – четыреста, майонез – девятьсот. Обычно цена указывается целиком за блюдо!
Густав закатил глаза:
– Боже Всемогущий, пошли мне терпения. Наши клиенты всегда требуют разъяснений, поэтому мы, чтобы избежать конфликтов, подробнейшим образом расписываем позиции.
– Музыкальное сопровождение потянуло на солидную сумму, – захохотал Степан, – оливье – три тыщи, суп… ой, не могу!
– А во время выноса лапши музыка не играла, – возмутилась я.
Густав всплеснул руками:
– Забыл включить!
– Вычеркивайте, – потребовала я. – А что такое износ официанта?
Густав потупился:
– Ковер протаптывается, а человек изнашивается. Я хожу туда-сюда, нагружаю суставы, позвоночник, вот сейчас кучу нервов трачу, объясняя вам расценки. Мой износ стоит всего две тысячи. Разве это дорого?
– Спуск воды в туалете! – огласил Степан.
– Сейчас везде счетчики стоят, – потупился официант, – циферки в них так и скачут, так и скачут.
– Мы в сортир не ходили, – рассердилась я.
– Но вы же еще не ушли, – улыбнулся Густав, – еще посетите кабину отдохновения и грез.
– В принципе верно, – согласился Степан.
Я схватила его за руку.
– Смотри! Утилизация унитаза – триста, рукомойника – двести, бумажное полотенце – сто пятьдесят, туалетная бумага (квадрат пять на пять сантиметров) шестьдесят, слив воды пятьсот, одна доза мыла триста. Ни за что не пойдем в их сортир.
– Однако ты рачительная, – ухмыльнулся Степан. – Очень интересно, как вы выясняете, сколько пипифакса использовал клиент? Вдруг он оторвет больше?
– Невозможно, – залучился улыбкой Густав, – прежде чем устроиться в месте уединенного созерцания, нужно приобрести жетоны, они опускаются в прорези, и вы получаете дозу мыла, один квадрат бумаги прекрасного качества и так далее.
– Весьма разумно, – одобрил Степан.
– Удаляем эту позицию, – решительно заявила я. – И последний казус: чаевые три тысячи!
– Десять процентов, – пожал плечами Густав, – общепринятая практика, за проявленную мной любовь, заботу и понимание.
– Я не сильна в математике, но одна десятая от двадцати пяти составляет две пятьсот, – прошипела я, – и в счете уже один раз есть чаевые!
– Где? – изумился Густав.
Я показала пальцем на строчку:
– Вот.
– Это мой износ, – возразил официант, – сумма падает в карман хозяина. Чаевые оказываются в моих руках, я их откладываю на черный день.
Степан вынул кошелек и протянул Густаву кредитку.
– Нет, – остановила я метнувшегося было к кассе лакея, – сначала скорректируйте сумму, уберите из нее туалет и музыку при подаче супа.
– Вилка, ты на редкость скаредная девица, – развеселился Степан.
– А ты транжира, готовый отдать деньги за протоп коридора и износ коленей дедушки Густава, – разозлилась я, – больше никогда не появлюсь в этом заведении.
– Не все так плохо, – остановил меня Степан. – Хорошо, что мы сюда зарулили.
– Ты живешь по принципу: жаль, тут поели, за углом-то на тыщу дороже, – фыркнула я, – думала, времена малиновых пиджаков и золотых цепей толщиной с баобаб канули в Лету.
Дмитриев улыбнулся:
– Девочка-фейерверк, раз и взлетает. Это я про тебя.
– Мне просто не нравится, когда за салат из пары кусков отварной морковки с картошкой берут несколько тысяч, – кипела я. – Лучше уж поесть на улице сосисок! Что привлекательного ты нашел в харчевне, включающей в счет использование туалетной бумаги?
Степан спрятал кошелек.
– Во-первых, это смешно. Во-вторых, теперь я понимаю, что не надо поддерживать отношения с приятелем, зятем владельца трактира, он решил на мне заработать. В-третьих, хотя нет, третье нужно поставить первым, мы с тобой стихийно перешли на «ты», и мне это очень приятно.
