КЕМ БЫТЬ?
Снова лето, щедрое, гостеприимное, ласковое. Гуля уже сдала последние экзамены, и выпускники в складчину отпраздновали окончание школы.
Теперь для всех вчерашних школьников всерьёз, вплотную встал вопрос: кем быть?
Гуля привыкла во всём советоваться с Миррой. И, не дожидаясь возвращения её с дачи, Гуля сама поехала к ней, чтобы подумать вместе и потолковать.
В сосновом лесу пахло нагретой за день смолистой хвоей. Гуля приехала с шестичасовым поездом. Уже низкое солнце широкими полосами ложилось на устланную иглами землю и красноватые стволы сосен. Мирра увидела Гулю из окна кухни, где шли приготовления к ужину. С радостным криком: «Гулька приехала!» — она высунулась из окна, размахивая кухонным ножом.
— Ты, кажется, хочешь меня зарезать? — сказала Гуля смеясь.
Она вбежала в кухню и сразу приняла участие в стряпне.
— Дай мне передник, Миррка, — сказала она.
И, засучив рукава, надев передник, Гуля взялась за работу — начистила целую миску картошки, а потом принялась крошить на доске свёклу и морковку.
Миррина мать ласково поглядывала на Гулю, любуясь весёлой домовитостью, с которой та хозяйничала у них на кухне.
— Твоя Гуля — прелесть, — сказала она дочери, когда Гуля, схватив ведро, побежала за водой.
— А что я тебе говорила? — с гордостью ответила Мирра.
— Куда ж мы положим нашу гостью? — спросила мать Мирры, когда Гуля вернулась.
— Обо мне не беспокойтесь, — сказала она. — Я уже выбрала себе место: у вас тут есть замечательный чердачок.
— Но там же не на чем спать.
— Мы с Миррой сена притащим. Встанем чуть свет — и купаться. Да, Миррочка? Что человеку ещё нужно?
Мирра согласилась с Гулей, что больше человеку ничего не нужно.
Ночью на чердаке, на охапках свежего сена, от которого пахло полынью и мятой, девушки вели большой и серьёзный разговор.
— Знаешь, что мне пришло в голову? — говорила Гуля. — Я хочу поступить в Гидромелиоративный институт. Кончу его — и куда-нибудь в пустыню: прокладывать каналы, бороться с песками…
— В пустыню?! Вот ещё нашлась пустынница! Да ведь ты без людей жить не можешь. Нет, это тебе совсем не подходит.
— Подходит! — упрямо сказала Гуля. — О пустынях неправильно думают, Мирра. Мне рассказывал хлопец один, который недавно вернулся из экспедиции, что там идёт удивительная работа. Он очень уговаривает меня идти в этот институт.
— Ну и пусть уговаривает! Не слушай его. Пустыня — это такая мертвечина. И потом, ты так любишь воду, плаванье, греблю, а в пустыне только и воды, что в какой-нибудь походной бутылке или манерке!
— В том-то и дело, что пустыне надо дать воду, — перебила её Гуля. — И тогда она вся зазеленеет, превратится в сад. И это может сделаться на твоих глазах, под твоими руками. Нет, я хочу в пустыню!
— А театр, кино? Я всегда думала, что ты поступишь в театральную школу. А тут вдруг — нате, какой-то гидро… мидро… даже выговорить невозможно.
— Я и сама сначала хотела идти в театральную школу. Но знаешь, если бы я была настоящая, прирождённая артистка, я бы и думать не могла ни о чём другом, кроме сцены. А у меня тысяча желаний. И больше всего мне хочется участвовать в каком-то трудном, серьёзном деле, хочется бороться, встречаться с разными людьми, ездить и ходить по нашей стране.
— Ты, Гуля, ужасно любишь жизнь. Вот в чём дело!
— Да, правда, люблю. Мне бы, кажется, три жизни дали — и всё бы мало было: четвёртую подавай. А уж если всего одна в запасе, так неизвестно, с чего и начинать… И того хочу и другого — и всего по полной тарелке!
— Жадина, — сказала Мирра.
— Ага!
Гуля негромко засмеялась в темноте.
— Верно, Миррочка, верно, голубушка, я жадная. Но ты не думай, я и щедрая. Мне много нужно — и ничего не жалко. Мне кажется, ради какого-нибудь большого дела я бы и жизнь отдала. И даже не призадумалась бы. Ты мне веришь? Я не хвастаюсь.
— Верю, — вполголоса сказала Мирра. — Я это в тебе и люблю. Только мне всегда за тебя как-то страшно.
— Ну, что там!
Гуля нашла в темноте руку Мирры с тонкими, хрупкими и в то же время сильными пальцами и погладила её.
— Не бойся, Миррушка. Всё будет чудно. У нас впереди замечательная жизнь. Недаром мы родились в такое время и в такой стране.
В маленькое чердачное окошко заглянула луна и точно снегом покрыла рыхлые и пушистые охапки сена.
Девушки невольно подняли головы.
— Как хорошо! — сказали они разом.
Обе засмеялись этому совпадению мыслей и слов.
— Пойдём побродим, — сказала Гуля.
— А я только что хотела тебе это предложить!
Они ощупью разыскали в сене свои туфли и, надев их на босу ногу, осторожно спустились с чердака в сад.
Тёмное небо было битком набито звёздами, а луна как будто сидела на верхушке чёрного тополя.
Мирра долго смотрела вверх, приставив к глазам очки и закинув назад голову.
— Видишь, — сказала она, — это Кассиопея, такое созвездие… Если бы не музыка, я бы непременно стала астрономом. Но мне выбирать не приходится, у меня одна дорога.
— Это тоже счастье! — сказала Гуля. Мирра кивнула головой.
Невольно притихшие, вслушиваясь в звон каких-то ночных насекомых, они пошли по дорожке, перерезанной лунными полосами и чёрными тенями деревьев.
— Мирра! — вдруг негромко сказала Гуля. — Ты слышишь меня?
Мирра вздрогнула и повернула к ней побледневшее от луны лицо.
— Что, Гуленька?
— Не знаю, как и сказать тебе… — начала Гуля нахмурившись. — Это очень, очень серьёзно.
Оне перевела дыхание и сломала ветку, которую держала в руках.
— Понимаешь, мне кажется, я люблю одного человека… Да нет, не кажется! Я так люблю его, что мне и страшно, и весело, и даже больно как-то… Я знаю, это уж не пройдёт. Это навсегда.
Мирра нежным движением своих лёгких пальцев погладила её руку.
— Кто же он, Гуленька? — спросила она шёпотом. Гуля помолчала минутку.
— Пока не скажу. Ты не сердись на меня. Мне почему-то трудно назвать его сейчас по имени. Понимаешь? Ведь до сих пор об этом знали только я да он. И мне ещё немножко жалко совсем расставаться со своей тайной… Лучше когда-нибудь я приведу его к тебе. Ты, наверно, сразу узнаешь, что это он. Только, пожалуйста, сделай вид, что не узнала. И сейчас не спрашивай меня ни о чём. Хорошо?
— Как хочешь, — сказала Мирра. — Я так рада за тебя, так рада…
Они долго ещё ходили по лунным дорожкам, по сверкающей от росы траве, счастливые и благодарные друг другу.
Мирра чувствовала себя гордой оттого, что именно ей первой доверена такая милая, такая драгоценная тайна.
А Гуля думала, поглядывая сбоку на Мирру, что на всём свете нет человека с более умным и чутким сердцем.
