Было бы ошибкой считать поведение троллей политически бессмысленным, но и стремление приписывать ему четкие политические цели – в случае с дженкемом и в целом – такая же ошибка. Прежде всего, поведение троллей слишком вариативно (даже когда речь идет о троллях из одной нападающей группы), чтобы можно было усмотреть в их действиях какую-то единую и единственную цель. Кроме того, утверждение, что тот или иной акт троллинга является безусловно политическим или даже политически мотивированным, подразумевает, что тролли добиваются политической дискуссии. Учитывая анонимность троллей, это предположение попросту не поддается проверке. Разумеется, это не означает, что конкретные случаи троллинга не могут быть политическими или что отдельные тролли не могут быть политически мотивированы. Это просто значит, что внешние наблюдатели не могут знать наверняка, так ли это.

Независимо от того, сознательно или нет тролли выступают с критикой политических или культурных явлений, такая критика может быть экстраполирована из поведения троллей. Возьмем историю с дженкемом. Хотели участвующие в ней тролли разоблачить невысокие стандарты журналистики или не хотели, невысокие стандарты журналистики были разоблачены. Аргументы были приведены, независимо от того, хотели тролли такого результата или нет. В последующих главах я буду исходить из этой идеи – поведение троллей представляет собой неявную, а порой и открытую критику существующих СМИ и культурных систем. Пока достаточно будет сказать, что троллинг – нечто гораздо большее, чем просто дурацкие выходки, даже если поступки троллей усложняют (или даже прямо опровергают) традиционные понятия политической деятельности.

Способность троллей генерировать значимый дискурс не только ставит под сомнение крайне упрощенные объяснения феномена троллинга, но и дает упреждающий ответ на вопрос «Зачем изучать троллей?». Для начала разнообразнейшие прегрешения троллей – против отдельных лиц, организаций, местных властей, государственной власти и гражданского общества в целом – привлекают внимание к моральным нормам доминирующей культуры – и тут следует вспомнить работы антрополога Мэри Дуглас, изучавшей взаимосвязанные концепции грязи и табу. Согласно Дуглас, грязь следует понимать как отсутствие порядка, нечто не на своем месте, грязь воспринимается как грязь только в контексте существующих понятий о чистоте. «Всем известно, – пишет Дуглас, – что беспорядок не бывает абсолютным: он существует только в голове того, кто его видит». Невозможно говорить о грязи и даже представить ее себе, если вы уже не усвоили, что в вашей системе считается чистотой. Аналогично отклонение от культурной нормы воспринимается таковым только в контексте существующей общественной системы. Таким образом, изучив то, что в конкретных культуре или сообществе считается нарушением, мы можем реконструировать ценности, которые нарушаются сомнительными поступками. Поступки троллей, которые широко осуждаются как плохие, непристойные и далеко отклоняющиеся от нормы, позволяют реконструировать то, что доминирующая культура считает хорошим, пристойным и нормальным.

Разумеется, граница между «хорошим» и «плохим» (не говоря уже о «нормальном» и «ненормальном») на практике никогда не бывает простой и четкой, чему тролли служат ярким примером. Своим в высшей степени предосудительным поведением тролли привлекают внимание к многочисленным областям, где перекрываются негативное и позитивное, преступное и приемлемое и даже жестокое и справедливое. Проще говоря, чем внимательнее изучать троллинг, тем труднее проводить грань между этим демонстративно уродливым, ненормальным занятием и занятиями, которые являются (или по крайней мере кажутся) такими естественными, нужными и абсолютно нормальными, что большинство людей полагают, что иначе и быть не может.

В своем исследовании я буду рассматривать эти моменты «перехода» и проверю на прочность четкое на первый взгляд различие между теми, кто троллит, и теми, кто не троллит. Мой первый тезис состоит в том, что в цифровом медиапространстве Америки XXI в. тролли выявляют тонкую и порой несуществующую границу между троллингом и работой ориентированных на сенсацию медиакорпораций. Основное различие между ними состоит в том, что для троллей социально-психологическое давление – это «прикол». Для принадлежащих корпорациям СМИ – это бизнес-стратегия. Поскольку троллям не нужно оглядываться на цензуру или рекламодателей, их действия часто носят более ярко выраженный оскорбительный и агрессивный характер. Но зачастую разница не так уж велика. И в отличие от СМИ, использующих сенсационный, расистский и агрессивный контент, тролли не получают денег.

Тролли комфортно себя чувствуют в современном гиперсетевом медиапространстве. Они не только используют интернет-технологии творчески и со знанием дела – их поведение часто прямо (как это ни странно) согласуется с маркетингом в социальных сетях и другими корпоративными интересами. Кроме того, они отлично ориентируются в потоках энергии, возникающих при столкновении политики, истории и цифровых медиа, и умеют использовать эти потоки в своих интересах. Короче говоря, вместо того чтобы служить негативным примером, тролли во многих отношениях выступают в качестве кривляющихся «мальчиков с обложки» для мира социальных сетей.

Это не единственная область, где троллинг и мейнстрим пересекаются. Тролли не только, как попугаи, повторяют клише цифровых и эфирных СМИ, но и гротескно копируют образы доминирующей культуры. Акт троллинга воспроизводит гендерно различающиеся понятия доминирования и успеха – наиболее явно выраженные в господствующей в западной философии риторической парадигме состязательного метода – и демонстрирует бездонное чувство уверенности в своих правах, которое подстегивается идеями экспансионизма и колониализма. Кроме того, троллинг воплощает именно те ценности, которые, как принято считать, сделали Америку величайшей и самой могущественной страной в мире, с особым упором на право на «жизнь, свободу и стремление к счастью» и, разумеется, на свободу слова.

Опять-таки я не говорю, что тролли осознанно выдвигают такой аргумент, и не говорю, что они согласились бы с моими выводами. В своих рассуждениях я опираюсь не на «истинные» мотивы троллей или, что было бы еще проблематичнее, на их одобрение моих рассуждений, – я опираюсь на информацию, которую можно извлечь из их поведения. И эта информация позволяет поместить троллей в неожиданную компанию мифологических героев.