Еле дождалась Катя в этот день большой перемены. Уж очень хотелось ей поскорей поговорить с девочками обо всем, что случилось. Интересно, поняли они, почему она извинилась перед Анной Сергеевной, или нет? Неужели кто-нибудь скажет, что она просто испугалась, как бы новая учительница не стала придираться к ней? Нет, не может быть. Ни Настенька Егорова, ни Лена Ипполитова, ни Наташа, ни Аня никогда не подумают о ней так плохо. А то, что она будто «подлизывается», так это Ладыгина сказала, наверно, тоже не подумавши. Уж чем-чем, и подлизой Катя никогда не была. Ира это прекрасно знает. А все-таки на душе как-то неспокойно…

И вот наконец прозвенел долгожданный звонок. Большая перемена! Самое подходящее время, чтобы рассказать девочкам про вчерашний разговор с Людмилой Федоровной и с Петром Николаевичем и объяснить, почему она, Катя, не могла, ну просто не могла не извиниться перед Анной Сергеевной.

Катя вскочила с места и первая выбежала из класса.

— Девочки! — позвала она подруг, стоя в дверях. — Лена, Настенька, идемте скорее сюда, в самый конец коридора. Мне надо сказать вам что-то очень важное.

Но едва она переступила порог, как перед ней оказалась Оля. Они чуть не сшибли друг дружку с ног.

— Куда это ты, Катюша? — сказала Оля, отступая на шаг. — Постой, не убегай. Надежда Ивановна зовет вас к себе в пионерскую комнату.

— Кого зовет?

— Весь совет отряда и звеньевых.

— И меня тоже? — удивилась Катя.

— А как же! Если всех звеньевых, то, конечно, и тебя. Ну, собирайтесь скорей — и пошли.

— Оля, а ты не знаешь, что будет? — наперебой заговорили девочки. — Плохое или хорошее?

— А вот сейчас увидите, — слегка усмехнувшись, ответила Оля и быстро зашагала по коридору, а за ней — весь совет отряда и звеньевые.

Пионерская комната всегда казалась Кате самой красивой комнатой в школе, если не считать, конечно, актового зала. Все ей здесь нравилось своей нарядной, торжественной деловитостью — и большой, покрытый красным сукном стол, на котором были разложены детские журналы, и сшитые вместе номера «Пионерской правды», и дружинное знамя, стоящее у стены, а возле знамени — столик с горном и отрядными флажками. Здесь были всегда свежие цветы — на тумбочке, задрапированной кумачом.

Но сегодня Катя не замечала ничего вокруг — так сильно была она встревожена предстоящим разговором.

«Надежда Ивановна уже знает, конечно, как я вела себя все эти дни, — думала Катя. — А вот что я сегодня извинилась перед Анной Сергеевной, этого она еще не может знать. Ох, что-то будет? Что будет?..»

— Ну вот, Надежда Ивановна, все в сборе. Можно начинать, — сказала Оля значительно, и Катя по ее голосу поняла, что разговор будет серьезный.

Да, конечно, очень серьезный. Вон какое строгое лицо сегодня у Надежды Ивановны, как внимательно и пристально смотрит она на всех.

— Ну, девочки, — сказала Надежда Ивановна, поглядывая на свои ручные часы, — у нас очень мало времени. Так давайте не будем терять ни минуты. Садитесь, и потолкуем.

Девочки нерешительно присели на стулья, поставленные в ряд у стены. А Надежда Ивановна прикрыла поплотнее дверь, прошлась разок но комнате и остановилась прямо против девочек.

— Я бы хотела узнать, — начала она, переводя глаза с одной на другую, — почему у вас так неспокойно в классе? Что вас всех волнует? Говорите прямо.

Девочки переглянулись.

Старшая вожатая опять посмотрела на часы.

— Что же вы молчите? Перемена скоро кончится… Ну, Кузьминская, ты у нас председатель совсем — скажи ты.

— Надежда Ивановна, — начала Стелла, и лицо у нее сразу покрылось румянцем, — право, я не знаю… Я ничего плохого не сделала. На уроках я не шумела. И у меня нет ни одного замечания.

— Очень хорошо, — прервала Стеллу Надежда Ивановна. — Значит, ты не шумела и не получила ни одного замечания. Ну а другие? Тебя хоть немножко интересуют чьи-нибудь дела, кроме твоих собственных?

— Интересуют, — равнодушно ответила Стелла.

— Ну и что же ты заметила? Вес ведут себя так не примерно, как и ты?

— Нет! — сказала Стелла и сразу оживилась. — Другие на уроках шумят. Они почему-то недовольны.

— Чем же они недовольны?

Стелла замялась:

— Н-не знаю. Они, кажется, думают, что Анн Сергеевна слишком строгая и придирчивая.

— А по-твоему?

— По-моему, не слишком…

Надежда Ивановна кивнула головой и, заметив что Валя Ёлкина хочет что-то сказать, повернулась к ней:

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что слишком! — сказала Валя. — Лене Ипполитовой чуть было тройку не поставила. Подумайте только, Надежда Ивановна: нашей Ленке! Придиралась — ужас как!

Лена Ипполитова круто повернулась к Вале и строго посмотрела на нее сквозь свои большие очки:

— Да что ты, Валя! В тот день я и правда почему-то плохо отвечала. Это я сама была виновата, а совсем не Анна Сергеевна. Она справедливая. Правда, девочки?

— Правда, справедливая, — сказала Зоя Алиева.

— И даже очень! — подтвердила Настя. — Вот, например, сегодня она вызвала к доске Нину Зеленову. По арифметике… Придиралась она к тебе, Нина? Скажи прямо.

— Ни чуточки не придиралась, — ответила, густо краснея, Нина (от застенчивости она обычно молчала, а если ее о чем-нибудь спрашивали на людях, краснела до корней волос).

— Ну вот, — сказала Настя, обращаясь к Надежде Ивановне. — Видите?

Надежда Ивановна обернулась к Кате:

— А ты как считаешь, Снегирева?

— Я тоже так считаю, — сразу ответила Катя. — Анна Сергеевна строгая, но справедливая. Вчера, когда мы с Аней были у Людмилы Федоровны…

— Вы были у Людмилы Федоровны? — разом заговорили девочки. — Что ж вы ничего не рассказали?

— Да мы еще не успели.

— Самое важное — не успели!..

— Тише, девочки! — остановила их Надежда Ивановна.

И когда стало тихо, спросила:

— Ну и что же, Катя, как чувствует себя Людмила Федоровна?

— Не очень хорошо…

— Не очень? А спрашивала она вас о том, что делается в вашем классе?

— Спрашивала, — тихонько ответила Катя и почувствовала, что краснеет сильнее, чем Нина Зеленова. — Только Людмила Федоровна не говорит, а пишет. В блокноте.

— Что же вы ей рассказали?

— Все!

Катя подняла голову и, глядя Надежде Ивановне прямо в глаза, сказала, как была огорчена Людмила Федоровна, как бранил их Петр Николаевич и как на площадке лестницы они с Аней дали друг другу честное пионерское, что теперь у них все пойдет по-другому…

— А сегодня я извинилась перед Анной Сергеевной, — решительно добавила она, — потому что… один раз… — но тут ей стало очень трудно говорить. А говорить надо было: Надежда Ивановна и Оля выжидающе смотрели на нее. Катя наморщила лоб, облизала сухие губы и продолжала через силу: — Потому что я один раз… сказала Анне Сергеевне грубое слово. То есть не то что грубое, а то, что не должна была говорить. В общем, обидела ее. Ну вот я и попросила у нее прощенья. Это было мне очень трудно.

— Я понимаю, — серьезно сказала Надежда Ивановна, и Кате показалось, что голос у нее сделался какой-то особенный — мягкий, добрый.

Теперь самое трудное было уже позади. Катя тряхнула головой и перевела дух.

— Анна Сергеевна сказала, что не сердится, — продолжала она, — но в классе у нас еще очень беспокойно, и мы никак не можем сделать, чтобы все сразу стало как следует.

— Сразу ничего не делается, — чуть улыбнувшись, проговорила Надежда Ивановна.

— Уж и не знаю, — Катя горестно и задумчиво покачала головой. — Наверно, не делается. Право, Надежда Ивановна, уж теперь мы все хотим, чтобы в классе у нас был порядок, а на уроках отчего-то делается все шумней и шумней. Вот и сегодня мне попало, потому что я все время говорила «тише», а новой учительнице показалось, что я больше всех верчусь и болтаю. Я хочу, чтобы было лучше, а выходит хуже!

Катя с обидой поглядела вокруг, как будто именно те девочки, которые тут сидели, были виноваты, что все выходит не лучше, а хуже.

— Понятно, — кивнула ей Надежда Ивановна. — На уроке никогда не нужно говорить «тише». От этого только получается больше шуму. Пусть во время занятия каждый следит за собой. А после уроков, на переменах, пожалуйста, — можете и пробрать кого следует.

Надежда Ивановна подумала немножко и продолжала:

— Вы должны понять вот что. Анна Сергеевна никого из вас еще почти не знает. Так же как и вы ее. Но пройдет еще неделя-другая — и она узнает вас ближе и разберется, кто как учится, кто хочет учиться, старается, а кто — нет. Одним словом, она присмотрится к вам, поймет каждую из вас. Ведь подумайте сами: не могла же она за несколько дней узнать вас так, как узнала за несколько лег Людмила Федоровна! И вы еще должны понять, что если уж взрослый человек не может сразу разобраться в людях — даже и в маленьких, — то тем более не можете вы, дети, сразу узнать и оценить взрослого человека. Понятно?

— Понятно! — звонко откликнулись девочки.

Раскатистый, всюду слышный звонок ворвался в комнату, и сразу же все встали.

— Ну вот что, — торопливо сказала Надежда Ивановна. — Надо будет на днях устроить сбор отряда и всех подтянуть. А пока — что сможете, сделайте сами. Поговорите с подругами серьезно. Как члены совета отряда. И поскорее. Не откладывайте в долгий ящик.

— Жалко, что сегодня не удастся, — сказала Оля. — У меня, как назло, шесть уроков.

— Это ничего, пусть девочки пока поговорят с отрядом сами.

Катя так и встрепенулась:

— Ага, Стелла! Вот видишь! А ты не хотела…

Стелла ничего не ответила и только пожала плечами.

Надежда Ивановна искоса посмотрела на обеих девочек, а потом на Олю. Оля чуть заметно кивнула головой.

— Ну, — сказала Надежда Ивановна, — идите в класс, да поторапливайтесь, а не то на урок опоздаете.

Слегка подталкивая друг друга в дверях, девочки вышли из комнаты и пустились бегом по коридору, уже почти совсем опустевшему.