Старшие и младшие
Лето и осень этого года были для Снегиревых совсем не такими, как всегда.
Обычно, с тех пор как Таня перестала ездить в лагерь, Снегиревы летом жили на даче. Они снимали под Москвой две комнатки с террасой, в сосновом лесу. Сергей Михайлович еще весной уезжал в экспедицию, зато Ирина Павловна с детьми и бабушкой проводила на даче все лето. Только отдыхать ей приходилось мало. Она в первый же день ставила на террасе столик с чертежной доской и по целым часам рисовала эскизы для летних тканей — ромашки и маки на фоне неба, лесные ягоды среди зеленых листочков или просто какие-нибудь узоры. Иногда она уезжала в Москву, на фабрику, — сдавать работу, и тогда по вечерам дети ходили на станцию встречать ее.
Бабушка нередко говорила Ирине Павловне:
— Поехала бы ты, Иринушка, куда-нибудь отдохнуть от всех нас. Хоть на две недельки путевку бы попросила. А то и в прошлом году отпуск у тебя зря прошел, и нынче так же пройдет. Дома-то ведь без дела сидеть не будешь.
Ирина Павловна соглашалась, но когда подходило время отпуска, оказывалось, что ребята совершенно обносились и надо им кое-что пошить, что диван, на котором спит Таня, вытерся до неприличия и старую обивку необходимо заменить новой и что если осеннее пальто Ирины Павловны перелицевать, то его еще можно будет носить год, а то и два. Подумавши, Ирина Павловна решительно заявляла, что не намерена звать портниху и обойщика: выйдет дороже и хуже. Она отодвигала в сторону легкий столик с чертежной доской и ставила на террасе другой — потяжелее: со швейной машинкой. Это значило, что отпуск ее начался. За неделю до его окончания она одна на несколько дней уезжала в город, и когда все возвращались с дачи в Москву, диван, к общему восторгу, был перебит, подоконники заново выкрашены белой, как снег, масляной краской, а над столом висел новый пестрый абажур… Бабушка всплескивала руками, покачивала головой и вздыхала:
— Золотые руки у тебя, Иринушка! А только отпуск опять пропал. Я же говорила…
Но в этом году все пошло по-другому. Дачи не сняли, потому что на семейном совете еще весной решили отправить Мишу за город с детским садом, а Катю — в пионерский лагерь («В лагере и веселей, — сказал Сергей Михайлович, — и для здоровья полезней, и с дисциплиной лучше»). После выпускных экзаменов уехала и Таня — на дачу к подруге. Все разъехались в разные стороны, и мама с бабушкой остались одни в городской квартире.
И вдруг, совсем неожиданно, Ирину Павловну премировали на фабрике путевкой в Крым. Сначала она отказалась наотрез. Как уехать перед началом учебного года! А кто соберет детей в школу? Нет, нет, ни за что! И думать нечего.
Но в фабкоме не стали и слушать ее. «Езжайте — и все тут! У вас взрослая дочь, и другие дети не маленькие, бабушка дома, проживут месяц и без вас».
И маме пришлось уехать за несколько дней до возвращения домой Тани, Кати и Миши.
Обычно, когда время подходило к осени, Ирина Павловна начинала готовить девочек в школу: удлинять им форменные платья, шить новые передники, покупать портфели — если старые бывали уже изношены. А в этом году у нее была такая срочная работа перед отъездом, что она не все успела сделать для детей, и позаботиться о Кате и Мише теперь должна была Таня.
Как только они приехали домой, начались сборы в школу. Но что это были за сборы! В самый последний день, накануне первого сентября, Миша хватился, что у него нет пенала, и Таня помчалась покупать пенал перед самым закрытием магазинов. Миша плакал до тех пор, пока Таня не вернулась и не сунула ему в руки долгожданный пенал.
Катя хоть и крепилась, но тоже чуть не плакала: ей не хватало одного учебника — по географии, и к тому же Таня забыла купить ей белую ленту для кос. А в первый день учебного года к белому переднику полагается вплетать в косы белые ленты.
Все в доме шло не так, как всегда. Особенно чувствовала это Катя в последнее время, приходя из школы домой.
Бывало — при маме — прибежишь и начнешь рассказывать о классных делах. Ирина Павловна стоит, нагнувшись над чертежной доской, но чуть разговор коснется чего-нибудь важного, сразу поднимет голову. Даже кисточку отложит в сторону.
«Ну а ты — что? — спросит. — А она — что? А Людмила Федоровна — что?»
Станешь подробно рассказывать, а мама: «Нет, Катенька, ты неправа. Тебе надо было сказать то-то и то-то, и никого бы ты не обидела и сама была бы спокойна. А Людмила Федоровна не могла поставить Ане больше, раз она отвечала с запинками, и нечего было Ане обижаться». И пойдет разговор с мамой — обо всем, обо всем! Мама всех девочек в классе знает по именам, и всех учителей, и нянечек. Недаром мама — член родительского комитета школы. К школьным спектаклям она помогает делать костюмы и декорации, и в школе говорят про маму, что она «свой человек».
Да и в самом деле — свой. Уж до того свой!..
А теперь, без мамы, некому рассказать про школу, не с кем посоветоваться, поделиться. С бабушкой не сговоришься. Станешь ей рассказывать, что Людмила Федоровна рассадила ее с Аней, а бабушка: «Болтали, верно?» И уж обязательно какую-нибудь старую пословицу припомнит: «Слово — серебро, а молчанье — золото»; или: «Сболтнется — не воротится». Начнешь рассказывать еще про какие-нибудь неприятности, а бабушка опять: «Ничего, перемелется — мука будет».
И никогда бабушка не расспросит, что же это за неприятности такие. Ей лишь бы только не двойка и не тройка. А остальное — все ничего. «Перемелется да перемелется». А покажется бабушке, боже упаси, что у Кати или Миши насморк или кашель начался, и уже сразу — градусники, горчичники, как будто насморк или кашель важнее всех школьных дел!
Можно бы, конечно, поговорить с Таней, но ей всегда некогда. Начнет Катя рассказывать ей что-нибудь, а она только усмехнется: «Пустяки, ничего страшного».
А кому же приятно, если все его дела считают пустяками?!
И вот наконец до приезда Ирины Павловны осталось всего два дня.
Бабушка и Таня уже привели все в порядок. Тетя Нюша, соседка со двора, вымыла окна. Кате оставалось только сложить книги на этажерке да убрать в ящиках стола и на подоконнике. Ведь от мамы ничего не скроешь — мама сразу заметит, где какой непорядок.
Возвращаясь из школы, Катя думала: «Сегодня какой день? Пятница. Значит, еще один-единственный денечек, и послезавтра рано утром поедем на вокзал встречать маму».
У Кати даже сердце на секунду замерло при мысли о том, какое это будет счастье — стоять на перроне и ждать того мгновенья, когда вдали покажется паровоз маминого поезда…
И Кате ясно представилось, как они все стоят на перроне. У Тани в руках — букет цветов. Медленно подходит поезд, и вот в окошке вагона — мама! Таня сразу ей — цветы в руки, а сама хватает мамин чемодан. А потом все садятся в машину «Победа», с шашечками на борту, и едут домой. Это уж Таня так решила — взять такси, чтобы со всеми удовольствиями! Заодно уж и Катя с Мишей покатаются…
Катя ускорила шаг. Скорей, скорей домой! Надо прибрать все так, чтобы мама осталась довольна.
Открыла Кате бабушка. В передней было темно (должно быть, перегорела лампочка).
— Бабушка, — сказала Катя, сбрасывая пальтишко, — я сейчас примусь за уборку. А то времени мало осталось.
Бабушка усмехнулась:
— Что ж, лучше поздно, чем никогда.
— Да почему же поздно? Ведь еще только послезавтра мама приедет. До послезавтра столько всего сделать можно!..
— Нет, боюсь, что не поспеть тебе, Катюша, — сказала опять с усмешкой бабушка.
В голосе ее Кате послышалось что-то странное — таинственное, добродушно-насмешливое… Катя встревожилась, заторопилась в комнату и в темноте наткнулась на что-то большое, твердое.
— Ой, что это? Чемодан!..
Еще не веря себе, Катя подбежала к вешалке, и, хотя в передней было почти совсем темно, глаза ее сразу различили — вернее, угадали — знакомый серенький плащ.
— Мама! — вскрикнула Катя не своим голосом и в тот же миг уткнулась в маму. Уткнулась и повисла у нее на шее.
— Мамочка, мусенька, — говорила Катя, целуя ее, — мы так мечтали поехать на вокзал — встречать тебя! Почему ты приехала раньше?
— Так ведь сегодня же день рождения бабушки, — сказала Ирина Павловна. — Вы что, забыли? — Она с ласковым упреком посмотрела сперва на Катю, а потом на Мишу (Катя только теперь его заметила: он стоял, подсунув голову под мамину руку).
— Бабушкино рождение? — Миша так удивился, что даже вытащил голову из-под маминой руки и заглянул ей в лицо. — А я и не знал, что у бабушки тоже бывает рождение.
— А я знала, конечно, — сказала Катя, — только у меня совсем вылетело из головы. Что же теперь делать? Ведь мы ей никакого подарка не приготовили.
— Нехорошо, конечно, — сказала Ирина Павловка. — Ну, да так и быть. Я привезла ей с юга большой шерстяной платок. Скажем, что это от нас всех. А теперь идемте распаковывать мои вещи. Я хочу угостить кое-чем вкусным и бабушку, да и вас заодно.
И, опустившись на колени, Ирина Павловна принялась вынимать из плетеной корзинки узкие, твердые, похожие на стаканчики крымские яблоки, тяжелые нежные груши в желто-коричневой веснушчатой кожице и посыпанные опилками большие прозрачные кисти винограда.
Катя прижалась щекой к маминой загорелой руке:
— Мусенька, да какая же ты хорошая! Ты разве не устала с дороги?
— Нет, я славно выспалась в вагоне, — ответила Ирина Павловна.
И на самом деле, она делала все так быстро, ловко, как будто ни чуточки не утомилась от двухдневного пути. Темные волосы ее были гладко, аккуратно причесаны, и вся она была, как всегда, бодрая и свежая.
Ирина Павловна положила на тарелку несколько яблок, груш и длинную тугую кисть винограда.
— Вот, Мишенька, — сказала она, — отнеси бабушке и помоги ей помыть.
Миша ушел, а мама притянула дочку к себе:
— Выглядишь ты хорошо, моя девочка. Ну расскажи, как было в лагере?
— Нет, раньше ты расскажи. Про море. Какое оно?
— Потом все расскажу… Ну как вы без меня жили? Кто тебя тут причесывал?
— Сама! — сказала Катя и хитро посмотрела на маму. — Я научилась сама заплетать косы.
Ирина Павловна засмеялась:
— Ну, сразу и видно, что сама — вон куда пробор заехал…
У нее так ярко блеснули зубы, что Катя даже удивилась маминому загару.
— Мусенька, а ты привезла ракушки?
— Привезла — и ракушки и камешки. Ну, давай распакуем чемодан и заодно обо всем поговорим.
— Да-да, мамочка, поговорим! — подхватила Катя. — У меня столько всего накопилось!..
Мама вышла из комнаты и вернулась, неся свой чемодан.
Она поставила его на стул. Щелкнул блестящий металлический замочек, и крышка открылась.
— Ну, рассказывай, — напомнила Ирина Павловна, осторожно вынимая из чемодана аккуратно сложенные в нем вещи и развешивая на спинки стульев летние платья. Она протянула Кате коробочку, всю обклеенную, как чешуей, ракушками. В коробочке оказались отполированные морскими волнами камешки. Одни были круглые, похожие на картошку, другие — овальные, как яйцо, третьи — плоские, гладкие, как маленькие плитки шоколада.
Катя не знала, на что смотреть раньше.
— Ой, какие красивые, гладенькие камешки! — говорила она, перебирая их в руках. — А это шляпа? Какая огромная!
Ирина Павловна вынула из чемодана мягкую войлочную шляпу. Катя сразу же надела ее на голову и оказалась под шляпой, словно под крышей.
— Это от солнца, — сказала мама. — Ну выкладывай, что у тебя тут без меня «накопилось».
— Без тебя было плохо, — донесся голос из-под шляпы. — Я так скучала без тебя! Ты понимаешь, мамочка, тебе всегда все интересно, а бабушке начнешь рассказывать, а она ничему не удивляется. Ну решительно ничему!
В комнату вбежал Миша.
— Бабушка не позволяет есть виноград! — сказал он разочарованно. — Говорит, скоро — обед.
— И правильно, — сказала Ирина Павловна. — Я совсем забыла. Вот и тебе, Мишенька, коробочка с ракушками и камешками. Пойди поиграй, а мы тут с Катей поговорим.
Миша заглянул Кате под шляпу:
— Какая смешная шляпа! Как зонтик! А можно и мне ее поносить?
— Можно. По очереди, — сказала Ирина Павловна. — А пока иди.
Миша, взяв подарок, убежал показывать его бабушке, а мама спросила:
— И это все, что у тебя «накопилось»?
— Нет, мамочка, — донеслось опять из-под шляпы. — Я тебе должна сказать еще самое главное. Очень плохое!
Мама присела на стул возле чемодана:
— Ну? Что случилось?
— У нас с Таней… испортились отношения.
— Что? — удивилась Ирина Павловна. — Как же это они могли так сразу испортиться?
— А очень просто. С тех пор как Таня стала студенткой, она так воображает! Только станешь ей что-нибудь рассказывать, а она на часы смотрит. То ей в читальню надо, то на лекцию, то к подруге, то еще куда-нибудь. Скажешь ей: «Мне надо тебе что-то рассказать», а она: «Потом, сейчас не могу». Всегда, всегда ей некогда, и все мои дела для нее — пустяки. Ну вот ты не поверишь — я осталась без учебника географии. Новый предмет, такой трудный, столько названий разных, а я должна занимать книжку у девочек… Уж сколько раз я Тане жаловалась, а она все только обещает да обещает…
Рассказывая, Катя и на самом деле почувствовала, как у нее растет обида на Таню. По-настоящему она с Таней не ссорилась, но сейчас просто очень приятно было рассказывать маме, как трудно жилось без нее, и видеть, что мама, и не говоря ничего, отзывается на каждое слово.
Ирина Павловна слушала серьезно, внимательно, но потом потерла глаза — один, другой, и тут Катя заметила, что мама все-таки устала с дороги, что ей хочется спать, и еще поняла, что огорчила ее.
— Нет, Катенька, — сказала Ирина Павловна, снимая с нее шляпу и приглаживая ей волосы, — ты напрасно обижаешься на Таню. Ты тоже должна понять, что ей сейчас нелегко в новой обстановке. Нужно привыкнуть к профессорам, студентам… Учиться в институте не так-то просто, ты не думай! Это в школе учителя заботятся о каждом ученике, а в институте все надо самому — и конспекты составлять по книгам и лекции записывать… Если уж хочешь говорить серьезно, то раньше Таня о тебе всегда заботилась, а теперь ты сама должна подумать о ней.
В эту минуту из передней донесся звонок.
— Наверно, это она! — обрадовалась мама. — Подожди, Катюша, я сама открою.
Она быстро пошла, почти побежала к дверям, но дверь открылась не сразу. Ключ почему-то сейчас не поворачивался в руках у Ирины Павловны, хоть руки у нее были такие уверенные, ловкие — «золотые».
— Танюша, ты? — спросила она, и за дверью сейчас же раздался такой неистовый, счастливый вопль, что даже бабушка в кухне услышала и, прибежав, помогла маме справиться с непослушным ключом.
Это, конечно, была Таня. Она крепко обняла свою маму — и тут только заметила, что почти доросла до нее.
— Ну что у тебя в институте? — спросила Ирина Павловна, с улыбкой глядя на свою почти уже взрослую дочь.
— Скоро стипендию получу! — с гордостью ответила Таня. — А пока я заняла у бабушки немного денег… — Таня оглянулась и добавила шепотом: — На подарки.
— Кому же подарки? — спросила мама.
— Прежде всего самой же бабушке, — все так же тихо ответила Таня. — Ведь сегодня ее рождение.
Вместе с мамой она пошла в комнату и положила на стол свой портфель. Катя и Миша сразу оказались тут как тут, словно только и ждали этой минуты.
Таня вынула из портфеля узкую длинную коробочку и протянула ее брату.
— Это тебе, — сказала она, — цветные карандаши.
— А бабушке что? — спросил Миша.
— Сумочка, — сказала Таня. — А то на бабушкину смотреть страшно.
Катя и Миша осторожно погладили черную, блестящую сумочку.
— А вот это тебе, Катюша. Учебник географии. Наконец-то удалось достать. Уже четвертый раз в магазин забегаю.
Катя покраснела.
— Ой, спасибо! — тихонько сказала она, боясь встретить мамин взгляд, и взяла в руки новую книжку. На серовато-голубоватом переплете были нарисованы высокие сосны, зеленые елочки, желтые березки и мягко синела гладь реки.
— А это еще один маленький подарок Кате, — сказала Таня, вынув из портфеля что-то завернутое в бумагу.
— Опять — мне?
Катя еще больше смутилась.
Из свертка выпала, разворачиваясь и мягко струясь, белая атласная лента.
— Красивая какая! — прошептала Катя.
Таня посмотрела на Ирину Павловну:
— Понимаешь, мамочка, скоро у нас в школе большой вечер. Медали будут давать. И вот я подумала, что у Кати нет хорошей ленты.
— При чем же тут Катя? — улыбаясь, спросила Ирина Павловна. — Ведь медаль, насколько мне известно, будешь получать ты, а не Катя.
— Да, но нам сказали, что пригласят по нескольку учениц из каждого класса. Хороших, конечно. И прежде всего тех, у кого сестры — медалистки. И бабушку нашу пригласили. И, конечно, тебя, мамочка.
Катя захлопала в ладоши.
А Миша подумал и спросил:
— И меня?
Мама и Таня переглянулись. А Катя сказала:
— Правда, мамочка, возьмем его с собой.
Мама пожала плечами:
— Не знаю, Мишенька. Как-то неудобно… Получится вся семья.
Миша нахмурился.
— Да-а, — протянул он, — когда вы все — так не семья, а когда со мной — так уже семья?
Кате стало жалко Мишу.
— Знаешь, Мишенька, — сказала она, — там будет неинтересно!
— Ну и пускай! — проговорил Миша, и у него задрожал подбородок. — Я очень люблю, когда неинтересно!
Мама притянула его к себе:
— Не горюй, сынок! Помнишь, папа говорил, уезжая, что он на тебя надеется. Ты ведь теперь единственный мужчина в доме и должен вести себя мужественно. Разве ты видел когда-нибудь, чтобы папа плакал по пустякам?
— Он вообще не плачет, — сказал Миша.
— И ты вообще не плачь. Ну, Танечка, расскажи, что слышно у тебя?
— Ох, мамочка, сколько у меня всего накопилось! Без тебя так трудно жилось!
— И у тебя «накопилось»? — улыбнулась мама и, чуть прищурившись, посмотрела на Катю. — И тебе трудно жилось?
Катя отвела глаза, взяла свою книжку, ленту и потихоньку вышла из комнаты.
«Ладно, — подумала она, — пусть уж теперь Таня рассказывает».
В этот день Ирина Павловна и дети никак не могли наговориться друг с другом.
Когда все уселись за стол обедать, она вспомнила, что Миша еще ничего не успел рассказать.
— Ну что, Мишенька, — спросила она, разливая суп по тарелкам, — нравится тебе школа?
— Ничего, нравится, — ответил Миша. — Я уже получил целых три отметки! А другие мальчики — только по две или по одной.
— Какие же у тебя отметки?
— Просто пять, пять с минусом и четыре с плюнусом! — гордо сказал Миша.
Все засмеялись. Но Миша этого даже не заметил.
— Школа у нас — такой большой-большой дом, — говорил он с жаром, размахивая ложкой, — но там никто не живет, а все только учатся.
— А с кем тебя посадили? С хорошим мальчиком?
— Сначала с хорошим, а потом с плохим.
— Почему же с плохим? — удивилась Ирина Павловна.
— Чтобы я учил его хорошему.
— А чем же этот мальчик плохой?
— Он на уроке завтракает.
Все опять засмеялись.
— Он на уроке завтракает, а ты за обедом разговариваешь, — заметила бабушка, — и ложкой размахиваешь. Значит, и ты не очень-то хороший.
На минуту за столом стало тихо. Но Ирина Павловна сама уже не могла удержаться, чтобы не спросить:
— А из детского сада, с дачи, не жалко тебе было уезжать?
— Очень жалко! — сказал Миша. — Только я хотел скорей домой.
— И мне тоже под конец захотелось домой, — сказала Катя. — Я очень обрадовалась, когда увидела Таню из окошка нашего автобуса. Она как раз возле твоей фабрики меня ждала. Там и все родители собрались.
— Знаешь, мамочка, как было все торжественно! — перебила сестру Таня. — Ребят встречали с музыкой. Представь себе — духовой оркестр играет, и вдруг подкатывает новенький автобус. Изо всех окошек пионеры выглядывают — загорелые, черные, как воронята, а в руках целые снопы полевых цветов. И вот смотрю: наша Катюшка выскакивает. Выскочила — и прямо мне на шею. «Распишись, — говорит, — что меня получила». Как будто она телеграмма или груз какой-нибудь.
— Не какой-нибудь, а очень ценный, — сказала Ирина Павловна, похлопывая сидящую с ней рядом дочку по спине. — Потому и с музыкой встречали. Ну, «вся семья», доедайте котлеты, на сладкое у нас — пирог.
— А какой? — спросила Катя. — С чем?
Она знала, что бабушка всякий праздник отмечает каким-нибудь пирогом: день рождения детей — обязательно кренделем, день рождения папы и мамы — слоеным пирогом, ватрушкой или даже настоящим — точно из кондитерской — тортом. А вот какой пирог приготовила она ради своего рождения?
— Знала бы, что мама приедет, — сказала бабушка, — напекла бы что-нибудь получше. А так — просто пирожок с повидлом.
— Самый мой любимый, — сказал Миша.
Бабушка погладила его по голове:
— Ты у меня молодец. Что ни дай ему — все у него самое любимое. Нарежь, Иринушка.
Ирина Павловна придвинула к себе блюдо с пирогом, на минутку задумалась и потом уверенно и решительно провела ножом по румяной корочке.
— Ну что ж, придвигайте тарелки, отпразднуем день рождения бабушки.
Бабушка вздохнула:
— Какой тут праздник без папы! Вот если бы и он дома был! Правильно говорит пословица: «Семья вместе — душа на месте».
— Ничего не поделаешь, — сказала мама. — Уж придется нам этот пирог без него съесть… А когда он приедет, другой испечем.
— Он с капустой любит, — сказал Миша.
Катя замотала головой:
— Нет, с яблоками.
— И с яблоками испеку и с капустой, — успокоила их бабушка. — Только бы приезжал поскорей.