Коронация

Еще будучи в Туле, Отрепьев послал гонца в «казанские города» за Нагими. Мятеж в Угличе, инспирированный Нагими, положил конец их карьере. Ближайшие родственники вдовы царицы Нагой лишились имущества и много лет провели в тюрьме и ссылке. Лишь после коронации Бориса Годунова о них вспомнили и вернули на службу. М.Ф. Нагой стал воеводой в захолустном городке Санчурске, А.А. Нагой — в Арске, М.А. Нагой — на Уфе. Самозванец вызвал Нагих в столицу и «подовал им боярство и вотчины великие и дворы Годуновых и з животы». Нагие лучше всех других знали, что царевич Дмитрий мертв. Но они охотно «вызнали» в Отрепьеве внучатого племянника, открыв себе путь к почестям и богатству.

Монах поневоле, Филарет Романов не оставлял надежд на возвращение в мир. От странников-богомольцев он знал об успехах самозванца и уже в начале февраля 1605 г. грозил посохом своим тюремщикам-монахам, говоря: «…увидят они, каков он вперед будет». Филарет перестал жить «по монастырскому чину», часто смеялся «неведомо чему» и постоянно вспоминал «про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в миру жил».

В свое время Отрепьев служил в свите у окольничего М.Н. Романова, а затем у боярина Б.К. Черкасского. Оба умерли в опале, и бывший кабальный слуга не опасался разоблачения. Уцелевшие Романовы и Черкасские были освобождены из ссылки.

Находясь в Туле, самозванец приказал вернуть в Москву всех Головиных. Казначей Петр Головин окончил дни в тюрьме в правление Бориса. Его сына В.П. Головина держали на воеводстве в Сибири, а затем в Уржуме. Лжедмитрий вызвал В.П. Головина в столицу вместе с его братом П. Головиным и сделал их окольничими. Такой же чин получил опальный дьяк В.Я. Щелкалов.

При царе Борисе наибольшим влиянием в думе пользовались Годуновы и Шуйские. Обе эти группировки были разгромлены и удалены из столицы. Думу пополнили «воровские» бояре, получившие чин в Путивле, а также опальные бояре и дворяне. Обновив состав Боярской думы, Лжедмитрий добился послушания бояр и стал готовиться к коронации.

Самозванец пожелал дождаться возвращения в Москву старицы Марфы Нагой. Его расчет был безошибочным. Признание со стороны мнимой матери должно было покончить с сомнениями тех, кто все еще не уверовал в его царское происхождение.

Сохранилось предание, что из Москвы Лжедмитрий «наперед» послал на Белоозеро в монастырь к Нагой «постельничего своего Семена Шапкина, чтоб его назвала сыном своим царевичем Дмитрием… да и грозить ей велел: не скажет — и быть ей убитой». Никто не знает, о чем говорили между собой опальная вдова Грозного и ее родственник Шапкин. «Тово же убо не ведяше никто же, — писал автор „Нового летописца“, — яко страха ли ради смертнаво, или для своего хотения назва себе ево, Гришку, прямым сыном своим, царевичем Дмитрием».

Однако совершенно очевидно, что Шапкину достаточно было поговорить с опальной монашкой по-родственному. Обещания неслыханных милостей подействовали на вдову сильнее любых угроз. После убийства самозванца Нагая, спасая свое доброе имя, объявила, будто Отрепьев ее «устрашил смертью»: «…коли он с ней говорил, и он ее заклял и под смертью приказал, чтоб она того никому не сказывала».

В середине июля 1605 г. Марфу Нагую привезли в село Тайнинское. Отрепьев отправил навстречу ей племянника опальных Шуйских князя Михаила Скопина, чтобы отвести подозрение насчет сговора. 17 июля Лжедмитрий выехал в Тайнинское под охраной отряда польских наемников. Его сопровождали бояре. Местом встречи стало поле у села Тайнинского. Устроители комедии позаботились о том, чтобы заблаговременно собрать многочисленную толпу. Обливаясь слезами, вдова Грозного и беглый монах обняли друг друга. Простой народ, наблюдавший сцену издали, был тронут зрелищем и выражал свое сочувствие криками и рыданиями. После 15-минутной беседы Нагая села в экипаж и не спеша двинулась в путь. Карету окружала огромная свита. Сам «царь» шел некоторое время подле повозки пешком, с непокрытой головой. Стало смеркаться, и всей компании пришлось остановиться на ночлег в предместьях столицы.

18 июля Марфа Нагая прибыла в Москву. Отрепьев ехал верхом возле кареты. Праздничная толпа заполнила Красную площадь. По всему городу звонили колокола. Отслужив службу в Успенском соборе, мать с «сыном» роздали нищим милостыню и скрылись во дворце. Коронация Отрепьева состоялась через три дня после возвращения в Москву вдовы Грозного.

К услугам Лжедмитрия были царские регалии — «четыре короны, а именно, три императорские и четвертая — та, в которой короновались некогда великие князья», шапка Мономаха. Самозванец избрал новую корону Бориса Годунова, созданную в глубокой тайне венскими мастерами и привезенную Афанасием Власьевым в 1604 г. Венец был изготовлен по образцу императорской короны Габсбургов. Царь Борис планировал построить храм «Святая Святых» — новый Иерусалимский храм, средоточие мирового православия. Не думал ли он принять титул императора?

На золотой монете, изготовленной в Москве, Лжедмитрий I изображен в высокой шапке, похожей на корону Габсбургов. В «высокой короне» Отрепьев сидел на троне во время коронации Марины Мнишек. Завладев императорской короной, Отрепьев надумал присвоить себе титул императора.

Воцарение «вора» сопровождалось пышными праздниками. Кремлевский дворец был разукрашен, а путь через площадь в Успенский собор устлан златотканым бархатом. Оказавшись в соборе подле алтаря, Отрепьев допустил отступление от ритуала. Он повторил затверженную речь о своем чудесном спасении. Патриарх Игнатий надел на голову самозванца венец Бориса Годунова, бояре поднесли скипетр и державу.

Самозванец старался внушить всем мысль, что его венчание означает возрождение законной династии. Поэтому он приказал короновать себя дважды: один раз — императорской короной Бориса Годунова в Успенском соборе, а другой — великокняжеским венцом у гробов «предков» в Архангельском соборе. Облобызав надгробия всех великих князей, самозванец вышел в придел, где находились могилы Ивана IV и Федора. Там его ждал архиепископ Архангельского собора Арсений. Он возложил на голову Лжедмитрия шапку Мономаха. По выходе из собора бояре осыпали нового государя золотыми монетами.

Со временем Отрепьев позаботился о сооружении нового трона, достойного императорского титула. Поляк Немоевский весьма точно определил идею, воплощенную в новых символах власти: «В целом этот трон — подобие Соломонова трона, как его описывают в Библии».

Кресло было сделано из серебра с позолотой. Над балдахином высился золотой орел с распростертыми крыльями. Два серебряных льва с позолотой, служившие опорой для колонн, держали в лапах подсвечники. (На ступеньках трона Соломона стояло 12 пар львов.) Перекрытие балдахина поддерживали грифоны. Внутри балдахина висели Распятие и икона Божьей Матери. К трону вели несколько ступенек, застланных парчой. По оценке ювелиров, трон стоил не менее 50 ООО рублей.