Когда я езжу в Севилью, я всегда останавливаюсь в одной и той же гостинице, хотя после ремонта она и потеряла свое обычное очарование постоялого двора для тореро и теперь, обставленная вульгарными, мучительно-красными креслами, походит скорее на гомосексуальный притон или на андалузский бордель. К счастью, гостиницы, как правило, зависят не от обстановки, а от персонала. А в моей по-прежнему работает самая квалифицированная, самая безукоризненная прислуга в мире – от портье и до коридорного, – чья выучка и безупречные манеры делают честь европейским гостиничным традициям. Уже вышли на пенсию телефонистка Мария Хосе и ее товарки, но все еще на месте консьержи Кандидо, Эскудеро и Пако, прекрасно вышколенные бармены и рассыльные. Поэтому я по-прежнему чувствую себя там как дома. Я в хороших руках.

Другая местная достопримечательность, если не брать в расчет окружающей Севильи, – водитель Хосе Мария Эредия, попадающийся мне всякий раз, когда я усаживаюсь в одно из припаркованных перед гостиницей такси. Возраста он, можно сказать, предпенсионного – ему шестьдесят пять лет, и это один из тех персонажей, что заставляют меня примириться с человеческим родом. А какой великолепный рассказчик – мой друг Эредия! В нем есть та легкость и та шутливая невозмутимость, которую мы так ценим в настоящих андалузцах. Больше всего я люблю его рассказы о военной службе. Он служил капралом на эсминце «Лепанто», трижды побывал в Америке, и я получаю огромное удовольствие, слушая его истории о море и портовых городах: Сан-Диего, Неаполе, Картахене, Кадисе и Марине. Те времена он называет лучшими в своей жизни: Молинете и бульвары, приключения и друзья, «со всей Испании, дон Артуро! галисийцы, каталонцы, баски, андалузцы… Много всего было, и плохого, и хорошего, но, главное, мы все друг с другом перезнакомились. Стали друзьями на всю жизнь, да? Общие воспоминания и все такое…»

Я вижу в зеркале, как загораются глаза бывшего капрала Эредии, когда он рассказывает мне о своем обожаемом флоте. И о «Лепанто» – о нем он всегда говорит с той особенной нежностью, какая слышится в голосе всякого моряка, когда он упоминает свой бывший или нынешний корабль. «Он был одним из «Синко Латинос», дон Артуро. Вы бы видели, как он рассекал волны, когда шел на всех парах…» Говорю ему, что в детстве я частенько видел его эсминец у причала в Картахене и наверняка не раз сталкивался на Калье-Майор с ним самим, одетым в военную форму. «Действительно, потрясающий был корабль», – подтверждаю я и вижу, как он горделиво улыбается. Так сильна привязанность капрала Эредии к его эсминцу, что он сделал себе маленькую радиоуправляемую модель – если удается освободить день, он идет к озеру и ее запускает. «Люблю вспомнить старые добрые времена. Даже боцмана – он вечно пытался меня за что-нибудь прижучить, но ему ни разу не удалось. Я был очень исполнительным. И очень серьезным».

Более того. Любовь Эредии к испанскому военному флоту и флоту вообще заставляет его принарядиться и ехать в Кадис всякий раз, когда там швартуются суда НАТО. В часы, когда на корабль пускают посетителей, он, безупречно одетый, в пиджаке и при галстуке, торжественно ступает на борт. Представительный, видный собою, щеголеватый блондин, он производит на вахтенных матросов большое впечатление. «Вы бы видели этих голландцев, дон Артуро. Караульные развалились себе на палубе, и тут появляюсь я и отдаю честь флагу. Они вскакивают со свистом и вытягиваются во фрунт… Думают, явился переодетый адмирал!»

Еще я очень люблю рассказ о том, как на американской базе в Сан-Диего он двинул кувшином с пивом по морде уорент-офицеру, здоровенному негриле родом с Кубы, и навалял ему по первое число, когда тот назвал моряков с «Лепанто» «испанскими деймоедами». Когда военный патруль отконвоировал Эредию на борт, капитан потребовал его к себе и устроил страшенную выволочку, так что под конец тот уже дрожал как лист. Закончив отчитывать и не смягчая тона, капитан заявил, что Эредия получает увольнительную на берег на пятнадцать суток. «За что, капитан?» «За то, что отлупил негра», – ответил тот очень серьезно.

Капрал Эредия счастлив оттого, что рассказывает мне свои байки. И я улыбаюсь, мне нравится, что я могу доставить ему это удовольствие. Могу разделить с ним его гордость старого моряка, хоть он с годами все больше романтизирует свой флот и свой корабль. Он это понимает и вспоминает историю за историей, словно сучит бесконечную нить. И когда останавливает такси, а я даже не собираюсь вылезать, он подытоживает: «"Лепанто" был настоящий корабль, дон Артуро. Честь и гордость военного флота. Сейчас таких нет». Делает паузу, печально вздыхает и добавляет: «Сейчас вообще ни чести нет, ни совести».