Если подумать о семьях, где царят конфликты и общая неудовлетворенность относится к обычной повседневности, то на вопрос, поставленный в начале главы, является ли развод вообще делом педагогически ответственным, можно с чистой совестью ответить «да!». И это прежде всего потому, что длительность, а может быть, и нарастание конфликтов между родителями, а также самопожертвование одного из них или даже обоих «во имя детей» создают почву лишь для созревания в ребенке внутренних, психических конфликтов, в общем и целом характерных для развода. Конфликты эти не менее опасны, чем последствия самого развода. Если родители хотят помочь детям справиться с их переживаниями развода и предоставить им возможность для благополучного дальнейшего развития, то прекращение неудачных отношений следует рассматривать как необходимое условие – также и с педагогической точки зрения.

Однако нельзя забывать, что если отношения между матерью и отцом все еще достаточно хорошие, то, конечно же, такая семья в любом случае остается оптимальным условием для благополучного психического развития детей. Даже если сравнить ее с теми удачными условиями развода, когда ребенку предоставлено все необходимое (например, тесные отношения с живущим теперь отдельно отцом). Об этом я – с известной теоретической осторожностью – уже писал в первой книге. Там я достаточно подробно описал структурные особенности сепаратных отношений, характерных для разведенных семей и семей с одним родителем.

Сейчас мне хочется вернуться к этой, весьма значительной теме. Конечно, знание о том, что хорошо функционирующая семья предоставляет детям наилучшие условия для их благополучного развития, практически мало что может принести матери или отцу, стоящим перед обломками своей любви. Но такое знание может оказать существенную помощь другим мужчинам и женщинам, находящимся в иных жизненных ситуациях, например, решающих, производить ли им на свет ребенка. Прежде чем это сделать, им следовало бы ответить себе, например, на такой вопрос: имею ли я право взять на себя ответственность за (еще не рожденного) ребенка, если мне, в общем-то, уже сейчас ясно, что я не смогу жить с этим мужчиной (женщиной)?

Если мужчина и женщина любят друг друга и желают иметь детей, даже тогда целесообразно было бы подождать два-три года, чтобы убедиться в том, что они подходят друг другу и смогут долгие годы прожить вместе.

Имеет ли право женщина, находящаяся, что называется, в «критическом возрасте», исполнить свое (скорее всего чувственное) желание иметь ребенка, если у нее нет надежных и перспективных отношений с партнером?

Конечно, «право» как таковое она имеет. Но не придется ли ей потом, на протяжении всей жизни расплачиваться чувством вины, поскольку, дав жизнь ребенку, она одновременно лишила его шансов благополучного развития? Мне в моей практике постоянно приходится сталкиваться с людьми, испытывающими это чувство вины, выражающееся в угрызениях совести или, что еще хуже, в идеологизации собственной жизненной формы.

Само собой разумеется, что историю нельзя переделать. Развод родителей не может не оставить следов в психическом развитии ребенка. Но если развод – что в определенных условиях все же возможно – в состоянии принести известную пользу, то есть если он хотя бы частично компенсирует тот урон, который был нанесен ребенку постоянными семейными ссорами, если я могу сказать себе: «Конечно, наша жизненная ситуация нелегка для ребенка, но теперь у него появятся и новые шансы...», то, может быть, исчезнет и мое чувство вины перед ребенком за мои несложившиеся супружеские отношения. Это же можно сказать и в тех случаях, когда из религиозных, этических или эмоциональных соображений прерывание нежелательной беременности оказалось невозможным, несмотря на то что родители наперед знали, что не смогут дать ребенку защищенности «настоящей» семьи.

Итак, здесь мы имеем дело не с теоретическим, а в высшей степени с практическим, жизненно важным вопросом. И тем удивительнее то, что по этому вопросу нет ни одного эмпирического исследования. Хотя кое-где мы все же находим редкие указания на «позитивные последствия развода», как например, на то, что некоторые дети, не успевавшие в школе из-за постоянных семейных ссор, после развода снова стали хорошо учиться; или что дети разведенных родителей или одиноких матерей в принципе самостоятельнее других детей и т. п. Но все это описания лишь внешних реакций, отражающие систему ценностей, существующую в школе или в семье. Педагогически важный вопрос, что все это означает для будущего жизненного счастья, остается при этом открытым.

Знание, основанное на психоаналитическом опыте, – притом знание далеко не новое, а уже давно являющееся составной частью золотого запаса психоанализа, – вдохновило меня на попытку теоретического исследования вопроса о возможных позитивных последствиях развода. Мы знаем, что невротическое страдание, заставляющее обращаться к психотерапевтическому лечению, происходит в результате защиты против внутрипсихических конфликтов. Но в то же время защита против психических конфликтов находит свое выражение не только в болезненных симптомах – часто из нее рождаются и психические приобретения, которые не только не мешают, а часто даже обогащают личность или жизнь субъекта.

Конрад явился на свет, когда его мать внутренне еще не была готова к материнству. Ему не было и месяца, как его отослали к родственникам в деревню. Так началась его одиссея – через четыре семьи, пока, через два года, родители снова не взяли его к себе. Отсутствие непрерывных отношений и постоянной привязанности сделало из мальчика мечтателя и совершенно не приспособленного к жизни человека, который жил, скорее, в своих мечтах, чем в реальности. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, он заболел тяжелой депрессией. Ему понадобилось двенадцать лет психоанализа, чтобы победить свой внутренний «паралич», свои страхи за жизнь и свое чувство беспомощности. То обстоятельство, что в раннем детстве за ним ухаживало большое количество постоянно сменяющихся семей и людей, для которых он не был средоточием любви, а скорее его рассматривали как обузу, вынудило его развить в себе определенные стратегии выживания. Чтобы добиваться желанного и получать от жизни свои радости, Конрад стал развивать в себе чувствительность к людям, к их слабостям, реакциям, тщеславию, что помогало ему различными способами «соблазнять» людей, предвосхищая их ожидания. Эта способность пригодилась ему и в выборе профессии – впоследствии он стал психоаналитиком. И я не знаю ни одного другого коллеги, который с такой же быстротой умел бы определить центральную проблематику пациента.

Мелании девять лет. По ночам она страдает приступами плача. Горько рыдая, просыпается она среди ночи, но не может вспомнить, что заставило ее плакать. Ни мать, ни отец не в силах ее утешить. Эти приступы длятся от двадцати минут до часа. Во всем остальном Мелания – замечательнейший ребенок, у нее всегда хорошее настроение, она полна оптимизма, великолепно учится, любима товарищами, родители видят в ней свою единственную радость. В ходе терапии выясняется, что эта милая девочка страдает ужасными страхами перед разлукой и потерей любви, она чувствует себя ответственной за благополучие всех окружающих – от родителей до товарищей по школе. Но она полностью вытеснила эти чувства из своих (бодрствующих) будней. Можно сказать, что она шагает по жизни в своих розовых очках, в то время как ее напряжение, питаемое страхами и чувством вины, разряжается в ночных приступах слез, кажущихся совершенно беспричинными. Однако нельзя не увидеть, какие огромные возможности предоставляет девочке эта защита: она помогает ей добиваться в жизни большого социального успеха, способствует самоутверждению и приносит удовлетворенность.

Итак, и Конрад, и Мелания сумели извлечь нечто хорошее из своих жизненных трудностей. Непостоянство отношений принудило Конрада суметь выжить (психически), развить в себе особенные способности Я. Здесь речь идет о приобретениях, которые стоят непосредственно на службе преодоления страха. Почти все свойства творческого потенциала человека тоже хорошо пригодны для преодоления страха, и развиваются они, собственно, большей частью именно на службе у этих целей: то, что у Конрада превратилось в способность проникновения, у других детей могло привести к особенному развитию фантазии, художественного или артистического таланта, способностей к ручному труду, риторике, логически-математическому мышлению, спортивным наклонностям и т. д. Какое именно выражение найдут эти способности Я в каждом конкретном случае, зависит от природных данных, от стечения обстоятельств, а также от вида и времени появления определенных психических требований, предъявляемых к ребенку окружающей средой. Обычная способность к идентификации и усвоению социальных норм (сверх-Я) также служит задаче преодоления страхов, а именно тех страхов, которые приносит с собой конфликтная ситуация эдиповой фазы развития. Однако, к сожалению, во многих случаях обычной провокации развития особенных способностей Я бывает недостаточно, и тогда Я вынуждено прибегать к (патогенным) защитным механизмам. Бывает и так, что развитие таланта происходит слишком односторонне, а это значит, что в настоящий момент Я только так может справиться со страхами, однако в дальнейших жизненных ситуациях этой защиты может оказаться недостаточно.

Часть талантов и склонностей Мелании также стояла (а может быть, и стоит) на службе этой защиты. Но у нее это происходит несколько иначе: ее вытеснения опосредованы и ее социальные успехи в этой форме нельзя причислить к бессознательным мотивам защиты, скорее, они представляют собой случайные эффекты. Однако этот вторичный эффект защиты может превратиться в значительный и достаточно позитивный фактор развития. От вторичных эффектов защиты не в последнюю очередь может зависеть, смогут ли эти способности Я на длительное время гарантировать девочке психическое равновесие.

Сложности обращения с агрессивностью, как уже говорилось выше (раздел 1.4. Неспецифические последствия развода), заключаются в первую очередь в том, что «дети разводов» не только обладают, как правило, повышенным агрессивным потенциалом, но им присущи также большие страхи перед (собственной и чужой) агрессивностью. Какие способности Я могут оказаться в состоянии смягчить обострившиеся внутренние конфликты? С одной стороны, это любая деятельность, которая в состоянии сублимировать агрессивные наклонности, например, в форме спортивной или интеллектуальной конкуренции, с другой, – это деятельность, способная ослабить социальные конфликтные ситуации, например, готовность к беседам и примирению путем доставления радости другим, умение вникнуть в чужие проблемы и т. д. Это означает, что особенно развитые способности к сублимации агрессивности или умение ослабления конфликтных ситуаций могут развиться на почве именно той компетентности, которая рождается, не в последнюю очередь, при помощи опыта развода.

Каждое из этих свойств может не только стоять на службе защиты против страха, в дальнейшем эти свойства могут принести и социальное признание.

Обостренные трудности с оценкой собственной полноценности у большинства «детей разводов» заключаются прежде всего в том, что их самооценка в гораздо большей степени зависит от внешнего подтверждения (раздел 1.4. Проблемы с чувством собственной полноценности). Каждое действие, приносящее признание и восхищение, уменьшает страх перед собственной неполноценностью. Таким образом, честолюбие становится тем свойством, которое в определенных обстоятельствах образуется именно из опыта развода. В честолюбивом преследовании собственных целей потребность в признании предвосхищается и, как минимум, берется под контроль.

Таким образом, мы видим, что честолюбие в качестве укрепленной черты характера со временем может выйти далеко за пределы своей изначальной задачи преодоления внутренней конфликтной ситуации и принести успех, благодаря упорству, прилежанию, стремлению к получению образования или готовности к риску.

Для развития половой ориентации большую роль играет любовный опыт с разнополым родителем и идентификация с однополым. Потеря (пусть даже частичная) родителя мужского пола и будничный контакт только с женской половиной со всей вытекающей отсюда амбивалентностью отношений к обоим родителям вносит большой разлад в психическую жизнь: у мальчиков в этом случае появляется склонность к идентификации с (сильной) матерью, с идеализируемым отцом или же с агрессивностью отца, направленной против матери. А девочки склонны к идентификации с проблематичными аспектами матери (например, с ее подчиненностью) или к идентификации с отцом (см. раздел 1.4. Проблемы в обращении с агрессивностью). Негативный опыт «разведенного» ребенка с матерью и отцом может, однако, привести к образованию дифференцированных, специфических по полам идеалов Я, где находят место как «женские», так и «мужские» аспекты. Подобная «селективная идентификация» обеспечивает детям, с одной стороны, достаточную близость к обоим родителям, а с другой, – защищает необходимую внутреннюю дистанцию. Таким образом, облегчается амбивалентность объектных отношений, поскольку у ребенка появляется возможность не принимать некоторые (агрессивные, обидные) аспекты родителей, но в то же время это не подвергает опасности его отношения с родителями в целом.

С течением времени такие селективные идентификации с измененными внутренними образами ведут к представлениям о том, что присуще (или должно быть присуще) женщине и что – мужчине. Эти изменения образов могут быть более радикальными, чем это присуще в целом разнице поколений, но в отношении эмансипации их можно оценить и достаточно положительно.

В будущем все это отражается на формировании партнерских и супружеских отношений, на развитии способностей Я и непосредственных защитных аффектах. Мне хотелось бы выделить здесь один особенно важный аспект: страх перед повторением травмы разлуки, активизируемый (путем процессов переноса) в партнерских отношениях тех многих мужчин и женщин, чьи родители в свое время развелись, он-то нередко и вынуждает к (порой слишком поспешному) прекращению отношений. Возможные преимущества этих страхов повторения заключаются не в образовании дополнительных способностей Я, а в том, что в защиту индивида уже включена значительная способность Я к расставанию. Конечно, активная склонность к разлуке может привести к тому, что окажутся неиспользованными все еще имеющиеся шансы существующих отношений, но, с другой стороны, она может быть также, в своем роде, благословенной способностью. Разлука содержит в себе также возможность нового начала, в котором могут раскрыться новые жизненные возможности.

Если поближе рассмотреть специфические долгосрочные последствия развода, то с уверенностью можно сказать, что «разведенные» дети в определенном смысле идут навстречу своему будущему. Конечно, в первый момент переживания отбрасывают их в какой-то степени назад и грозят срывом защиты, но, с другой стороны, даже на этом неприглядном, каменистом поле существуют свои дороги. Надо только соблюсти все необходимые условия и направить способности детей в нужное русло.

Например, если в одних случаях боязнь собственной и чужой агрессивности заставляет страдать и терпеть неудачу в социальном отношении, то в других условиях готовность к примирению или социальная ориентация могут принести огромную пользу.

В то время как потребность к самоутверждению заставляет одного человека непрерывно гнаться за успехом и испытывать постоянный страх перед провалом, то при условии смягчения страха «подшпоривание» стремления к образованию и совершенствованию может привести к настоящему успеху.

В одном случае противоречия между сознательными желаниями и ожиданием разделения ролей (например, между полами) или бессознательными идентификациями и переносами приводят к полному внутреннему хаосу, в то время как в другом – ребенок оказываться в состоянии составить себе сознательные представления о мужчинах и женщинах, которые достаточно отличаются от его конкретных представлений о собственных родителях.

Если один человек, опасаясь эмоциональных перегрузок, строит новые отношения со страхом, то другой, отваживаясь на любовные приключения, сохраняет все же достаточную гибкость и способен бесстрашно покинуть привычные рельсы и суметь использовать новые жизненные шансы.

Нетрудно представить себе и другие, достаточно полярные линии развития.

Прежде чем взглянуть на душевную психодинамику, следует посмотреть на условия, определяющие жизнь бывших «детей разводов» и их психическое развитие, в котором не исключено развитие и позитивных защитных аффектов. Тот факт, что «дети разводов» – в существующих общественных условиях – неизбежно подвержены большим психическим нагрузкам, следует принять за данность. Но следует также подумать о том, что размер их трудностей может быть очень различным. Чем острее внутренние конфликты ребенка, чем меньше поддержки будет ему оказано, тем больше вероятность, что потенциал непатогенных стратегий преодоления окажется недостаточным. И если до определенного момента Я ребенка все еще будет стимулировано, то в дальнейшем требования к Я могут оказаться чересчур завышенными.

Важные условия для преодоления ребенком его тяжелых переживаний и, может быть, даже продвижения в развитии личности, в общем, довольно трудно достижимы. Здесь огромную роль играет следующее:

– отсутствие массивных многолетних конфликтов между родителями перед разводом;

– ослабление послеразводного кризиса во избежание процессов деструктуризации и посттравматической защиты (прорыва и радикализации внутрипсихических конфликтов);

– продолжение интенсивных отношений с отцом, чтобы ребенок мог почувствовать, как много он все еще значит для отца и что он, по сути, не потерял свой любовный объект. Особенно важны эти отношения для мальчиков, поскольку отец для них доложен оставаться подручным объектом идентификации;

– частые (как минимум телефонные или письменные) контакты с отцом или другим близким человеком – предпочтительно мужского пола, – который играл бы роль триангулярного объекта и был в состоянии разряжать будничные конфликты с матерью;

– уменьшение конфликтов лояльности, чтобы ребенок мог сохранить свою внутреннюю свободу и право на дальнейшее продолжение любви к обоим родителям;

– новое удачное супружество, (особенно) матери, которым ребенок был бы доволен, предоставило бы в его повседневное распоряжение мужской любовный объект, а также внушило бы веру в возможность счастливых гетеросексуальных отношений.

Какие задачи в этом отношении стоят перед родителями, их партнерами и профессиональными консультантами, будет рассказано дальше. Однако мы уже приобрели некоторое знание, способное придать мужества разводящимся родителям и, прежде всего, профессиональным помощникам: дети, с которыми мы работаем – лично или через родителей, – больше не являются для нас в первую очередь жертвами (своих родителей или ударов судьбы) и помощь им не ограничивается лишь уменьшением урона. Радостный взгляд на множество позитивных возможностей развития, которые все еще существуют для этих детей (несмотря на то что их мир временно «сошел с рельсов»), может вдохновить нас на использование шансов, имеющихся не только несмотря на развод, но, может быть, даже благодаря таковому. В то же время это и большая ответственность. Как мы уже говорили, всё дело в том, что многие проблемы и трудности, заставляющие детей так сильно страдать в будущем, являются результатом не просто развода как такового, а неудачного развода. К сожалению, «неудачный развод» в наших общественных условиях является правилом. А не попытаться ли нам это правило изменить?