Голос, предложивший Лене пиццу, принадлежал мужчине, который стоял, прислонившись задом к багажнику машины, когда ей вкатили седатив. Типичный англичанин. Коротко остриженные каштановые волосы, аккуратно причесанные. Высокий лоб. Тонкий нос. Слабый подбородок. Он как раз подносил ко рту треугольный кусок пиццы. За воротник рубашки была заткнута бумажная салфетка. Три грязные коробки со всяким мусором стояли на полу у его ног.

Мужчина сидел в деревянном шезлонге с натянутым на нем брезентовым сиденьем в полосочку цвета жженого сахара. У стены стоял еще один такой же шезлонг, сложенный. Единственным предметом в комнате, кроме шезлонгов, был портативный радиоприемник. Он был настроен на станцию, передававшую классическую музыку.

– Вон лимонад, – сказал мужчина. – Ты, наверное, пить хочешь.

Лена ничего не ответила.

– Садись. Расслабься. Мы тут некоторое время побудем. Так что вполне можно сделать пребывание здесь приятным. – Охранник откусил хороший кусок пиццы. Пальцами подобрал тоненькую полоску растопленного сыра, протянувшуюся от треугольного куска к его губам. – Правило одно: не кричать и не вопить, – добавил он, жуя. – Вздумаешь что-то хитрое предпринять, сразу окажешься обратно в той комнате и под замком.

Лена по-прежнему ничего не отвечала.

– Отличная пицца, – заметил мужчина. – Поешь, пока теплая.

Лена ощутила пустоту и бурчание в желудке. Рот наполнился слюной. Пицца и впрямь пахла очень аппетитно.

– Мне в ванную нужно, – сказала она.

Мужчина улыбнулся. Как будто они каким-то образом поняли друг друга и о чем-то договорились. Он указал пленнице на простую дверь в противоположной стене комнаты.

– Ступай туда, – сказал он. – Запора там нет. Но не волнуйся. Пока хорошо себя ведешь, я не стану к тебе приставать.

Ванная была ужасная, хуже не придумаешь. Лена закрыла дверь и быстро осмотрелась. Унитаз без сиденья. Приделанная к стене раковина с одним краном. Маленькая белая ванна, тоже с одним краном. Из крана сочилась вода. Давно уже сочилась. Поэтому ванна была вся в желтых потеках. Вода уходила в дренажный сток, но затычка отсутствовала. Душа над ванной не было, так что не было ни занавески, ни растяжки для нее. В стене виднелись четыре просверленных отверстия, там, где раньше висела полка или зеркало. На полу лежал рулон белой туалетной бумаги, но держалки для него не было. На раковине обнаружился единственный кусок мыла, но ни полотенца, чтобы вытереть руки, ни вешалки для полотенца здесь не было.

Тот, кто таким образом приготовил ванную, отлично сделал свою работу, профессионально. Все, что могло быть использовано в качестве импровизированного оружия или чем можно было воспользоваться для бегства, отсюда убрано. Окошко ванной комнаты являло собой узкую горизонтальную щель, закрытую стеклом; оно располагалось высоко над головой. Внешняя сторона стекла тоже была заклеена матовой пленкой, точно так, как окно в комнате с мощной звукоизоляцией. Лена поставила ногу на кромку унитаза. Качаясь, поднялась, вытянувшись вверх, и потыкала в стекло. Не поддается. Прочно заделано.

Она соскочила обратно и спустила штаны и трусы. Присела над унитазом, пытаясь при этом анализировать создавшееся положение. Мысли путались, мозг все еще находился под остаточным воздействием седатива. Одно пленница понимала четко: выбор у нее крайне ограниченный. Даже если предположить, что ее охраняет всего один человек, пусть и не имеющий никакого оружия, у нее мало шансов с ним сладить. Голова кружилась. Хотелось пить и есть. Лена здорово ослабела, а кисть руки сильно повреждена, связки растянулись.

Но у нее все же оставалось в арсенале одно оружие.

Лена выпрямилась и спустила воду в унитазе. Сейчас бы зеркало заполучить. Ей бы совсем не помешало поглядеть, на что она похожа, причесаться и вообще привести себя в порядок.

Ладно, не важно. Если жизнь чему-то научила Лену Зеегер, так это пониманию, что она неотразима и желанна.

Девушка вылезла из штанов и отшвырнула прочь трусики и носки. Расстегнула здоровой рукой блузку и долго возилась с застежкой лифчика, пока не расстегнула и ее. Помотала головой, растрепала волосы. Отвела назад плечи и задрала вверх подбородок.

И открыла дверь. Оперлась рукой о косяк и чуть согнула одну ногу в колене. Прокашлялась. И заморгала, строя глазки.

Мужчина чуть не подавился пиццей. На щеке повис прилипший кусок помидора. Изо рта свисали нити растопленного сыра. Он пробежал глазами по ее телу. Потом хрипло засмеялся и вытер замасленные губы тыльной стороной ладони.

– У вас, у европейцев, странная манера одеваться к обеду. – Мужчина прожевал остатки пиццы. – Но даже при этом, знаешь ли, меня тут поставили тебя охранять, потому что я подобными штучками не промышляю. Меня этим не проймешь. Так что тебе, наверное, лучше бы подумать о том, чтобы как-то одеться.

Мензер нажал на выключатель прикроватной лампы. Было чуть больше полуночи. Он нынче совсем не спал. Да и не ожидал, что заснет. Для него это невозможно – отключиться и спать, когда задание выполнено только наполовину. Так с ним бывало всегда. А если прибавить к этому еще и ощущение, что контроль над операцией ускользает из рук, то получится великолепный рецепт, как заполучить приступ бессонницы.

Да, Мензер понимал, что время уходит. Он стал слишком стар для такой работы.

Нет, дело вовсе не в этом. Он стал слишком стар, чтобы хотеть заниматься такой работой. Иногда он задумывался над тем, что же такое произошло с амбициозным и предприимчивым двадцатидвухлетним парнем, который так страстно хотел служить нужному делу. Он тогда упивался собственным желанием включиться в какое-нибудь стоящее дело, в любое дело, и погрузиться в него с головой, не задумываясь и не заботясь о том, каковы реальные достоинства или недостатки избранной стези.

Теперь Мензер уже знал ответ. Тяжкий груз таких заданий сокрушил и раздавил его. Груз тех заданий, которые он выполнил. Тех результатов, которых добился. Груз воспоминаний о тех моментах, когда он отошел в сторону вместо того, чтобы вмешаться. О потерянных своих людях, о загубленных чужих жизнях. Но только в последние несколько месяцев этот тяжкий груз стал просто невыносимым. Мензер чувствовал, как разваливается под его тяжестью. И знал, что больше ему не выдержать. А потом еще и этот гнусный поворот судьбы – настоящий удар под дых! – когда Мензер понял, что цена ухода из дела ляжет на него еще более тяжким грузом.

Но разве он ожидал чего-то иного? Надеялся просто выйти в отставку?

Мензер вспомнил выражение лица своего босса. Холодная оценка того, о чем он просил. Короткий, резкий кивок, дружеское похлопывание по плечу и обещание что-то придумать и как-то все устроить. Но не через обычные каналы. Обычные каналы, как убедил его босс, заблокированы бюрократическими ухищрениями и сокращениями бюджета. Ими заведуют всякие тупоголовые чиновники, до смерти боящиеся потратить лишний пенни. Это тот тип людей, на которых вообще нельзя положиться. Это совершенно не тот путь, которым следует идти человеку, заслуживающему выход с хорошим вознаграждением за целую жизнь, отданную службе.

Решение было готово и дожидалось его. Оно было аккуратно упаковано, завернуто в красивую бумагу и подброшено прямо Мензеру на колени. Это будет его последнее задание, последнее дело. И плата за него означает роскошный выход на пенсию с богатыми премиальными и последующим быстрым отъездом.

Но, конечно же, никто не мог знать всех деталей. Никто, кроме самого Мензера и его босса, а также молодого и амбициозного новобранца по имени Кларк. Этот парень тоже очень хотел служить, не задавая никаких вопросов, как когда-то стремился сам Мензер.

Мензер недовольно крякнул. Потер глаз основанием ладони. Паром отплывает из гавани Хейшема в два с четвертью ночи. Они явятся туда пораньше. Они не могут позволить себе еще одну ошибку. Его босс очень ясно и четко выразился на этот счет. И если повезет, то дела и заботы в порту отвлекут Мензера от бесконечных сожалений и горьких мыслей, которые продолжают терзать мозги.

Он опустил руку к полу и нащупал свой телефон. Проверил экран и увидел, что ему пришло сообщение от одного из тех, кого босс набрал для наблюдения за девушкой. Сообщение состояло из двух слов: «Никаких проблем».

Мензер хмыкнул. Лично он в этом совсем не уверен. У него такое чувство, что эта девица что-то от них скрыла, спрятала. Возможно, втайне от них оставила что-то на острове Мэн.

Мензер собрал свои разбросанные вещи. Встряхнул брюки и всунул ноги в штанины. Надо одеться и поднять Кларка. И приготовиться принять на себя новый груз забот. Пойти и выяснить, оправданны его страхи или нет.

Когда Ребекка ушла, я прикончил свое пиво. Потом прикончил и ее бутылку. Вымыл посуду в раковине. Прошло десять минут, как она вышла отсюда. Девять с половиной минут, как я услышал шум ее отъезжающей машины.

Я прислушался к тишине внизу, в холле. В последний раз прошелся по своей квартире. Я не опасался, что тот, кто забрался сюда, вернется снова – они уже заполучили то, что им нужно, – но мне хотелось лишний раз убедиться, что им будет трудно сюда попасть, если все же вздумают сунуться. Я проверил запоры на всех окнах. Закрыл и запер дверцы шкафа в кабинете. Потом спустился вниз и запер внутреннюю дверь, ведущую в мастерскую. Вышел наружу и толчком захлопнул наружную дверь, чтобы язычок замка щелкнул, встав на место.

Шел дождь. Капли падали часто и тяжело, собираясь в лужицы в колеях, оставленных в гравии машиной Ребекки. Стучали по металлической крыше моего фургона. Вертелись и завивались спиралями под резкими порывами ветра.

Я сгорбился, нахохлился и побежал через двор, потом через лужайку к нашему приюту. Проник в неосвещенную кухню и остановился между жесткими панелями из нержавеющей стали, вдыхая запах дезинфектанта, которым мыли пол. Стряхнул с себя капли дождя и вытер волосы. Ботинки были мокрые и грязные. Я сбросил их и в одних носках пошел вверх по лестнице.

Комната дедушки находилась в конце коридора второго этажа. Я услышал, как он храпит, когда приблизился к ней. Громкий храп со всхлипываниями. Звук усилился, когда я осторожно приоткрыл дверь. И очень тихо позвал Рокки. Он спрыгнул с дедушкиной кровати и скользнул ко мне.

Я вывел пса во двор под секущий дождь и провел в свои апартаменты, где рухнул на диван. Пес запрыгнул и улегся рядом, прижавшись ко мне мокрой от дождя шерстью. Вода продолжала стучать по световому люку в потолке над нами и потоками стекала по потемневшему стеклу. Я долго так лежал, а Рокки пристроил мне голову на живот. Я смотрел на противоположную стену. Прислушивался к шуму дождя, к стуку капель по хрупкому стеклу. И думал, думал, думал. Обо всем, что уже произошло, и о том, что еще может произойти. И все это время Рокки сопел рядом. Я положил руку ему на шею и перебирал пальцами мягкую, пушистую шерсть. И всякий раз, когда он вздыхал, я слышал металлическое позвякивание. Едва слышное звяканье металла о металл. Звяканье двух ключей, которые я прицепил к его ошейнику, тихонько стукающихся друг о друга.