Первый круг
Лимб

Верлен протолкнулся сквозь строй жандармов, направляясь к телу. Время близилось к полуночи, окрестности обезлюдели, однако весь периметр Марсова поля – от набережной Бранли до авеню Гюстава Эйфеля – оцепили полицейские машины. Над ними во тьме пульсировали красные и синие огни. В углу сцены располагался прожектор, резким светом выхватывавший изуродованное существо посреди лужи голубой крови. Черты лица жертвы оставались невозмутимыми, но окровавленное тело было изломано, а руки и ноги разбросаны под немыслимыми в жизни углами – словно надломленные ветви дерева. Верлен невольно припомнил выражение «растерзан на части».

Он внимательно изучал умиравшее создание, распущенные над телом крылья. Смотрел, как трепещет оно от боли, прислушивался к резкому, животному ворчанию, превратившемуся в итоге в слабый визг. Раны были чудовищны – глубокий разрез на голове и второй на груди. И все же казалось, что существо не прекращает борьбу, что стремление его выжить не имеет предела, что оно будет продолжать борьбу и в луже крови, похожей на темный густой сироп. Наконец молочная пленка подернула глаза страдальца, сделав его взгляд подобием пустого взгляда ящерицы, и Верлен понял, что ангел умер.

Глянув через плечо, он скрипнул зубами. За кольцом полицейских обнаружилось скопище всякого рода созданий – живая энциклопедия бытия, – которые убили бы его на месте, если б знали, что он способен видеть их такими, какие они есть на самом деле. Верлен помедлил, постаравшись принять холодный и сосредоточенный, подобающий ученому вид. Он припоминал, кто из присутствующих созданий ему известен. Вот ангелы-мара, прекрасные и обреченные проститутки, чей дар являлся таким соблазном для людей; а вон там ангелы-гусиане, способные предсказывать будущее и открывать прошедшее; а это ангелы-раавы, сломленные существа, неприкасаемые мира ангелов. Верлен угадывал отличительные черты ангелов-анакимов – острые ногти, широкий лоб, неправильную структуру скелета. Охотник замечал всех тварей с безжалостной ясностью и продолжал фиксировать их боковым зрением даже после того, как углубился в рассмотрение обстоятельств убийства. Кровь жертвы начинала вытекать за пределы прожекторного луча, просачиваясь в тень. Мужчина попытался сфокусироваться на железной конструкции Эйфелевой башни, чтобы прийти в себя, однако внимание ангелолога было приковано к окружавшим его тварям. Он следил за их крыльями, трепетавшими на фоне чернильного ночного неба.

Верлен обнаружил, что способен видеть этих созданий еще десять лет назад. Такую способность следовало считать даром – очень немногие люди были способны увидеть крылья ангела без долгой тренировки. Вышло так, что плохое зрение – ангелолог носил очки с пятого класса и видел без них всего лишь на фут перед собой – пропускало в глаза свет в той самой пропорции, какая позволяла замечать весь спектр ангельских крыльев. Он был рожден охотником на ангелов.

И теперь мужчина не мог не обращать внимания на облака цветного света, окружавшего ангельских творений, на поля энергии, отделявшие небесных существ от ровных бесцветных пространств, занятых людьми. Он следил за тем, как они передвигаются по Марсову полю, взволнованный притягательностью небесных существ. Иногда Верлен не сомневался в том, что сходит с ума и создания приставлены к нему как персональные демоны. Порой охотнику казалось, что он живет в новом круге ада, населенном бесконечным разнообразием монстров, собравшихся для того, чтобы дразнить и мучить его.

Однако подобные размышления вполне могли привести в сумасшедший дом. Приходилось заставлять себя сохранять душевное равновесие, помнить, что он видит предметы на более высоких частотах, чем обычные люди. Такой дар следует хранить и защищать при всей его ненормальности.

Бруно, друг и наставник, человек, привезший его из Нью-Йорка и научивший охоте на ангелов, давал ему таблетки, чтобы успокоить нервы, и хотя Верлен старался принимать по возможности меньше, он невольно потянулся к лежавшей в кармане эмалевой бонбоньерке и достал две белые пилюли.

Ощутив прикосновение к плечу, Верлен обернулся. За спиной стоял Бруно с мрачным выражением лица.

– Порезы свидетельствуют о нападении имима, – произнес он негромко.

– Что подтверждает и обугленная кожа, – проговорил Верлен. Расстегнув куртку – сомнительных достоинств желтое старомодное полупальто из полиэфирного материала, модного в семидесятых годах, – он шагнул ближе к телу. – Какие-нибудь документы имеются?

Наставник забрал бумажник покойного – замшевая поверхность его была запятнана кровью – и начал просматривать содержимое. Внезапно выражение лица Бруно изменилось. Он поднял пластиковую карту.

Верлен взял ее в руки. С нью-йоркских водительских прав на него смотрело лицо женщины – черноволосой и зеленоглазой. Сердце забилось в груди, когда он осознал, что видит документы Эванджелины Каччаторе.

Верлен глубоко вздохнул, прежде чем вернуть документ.

– Ты уверен, что это действительно она? – проговорил он, внимательно наблюдая за выражением лица босса и понимая, что все в его судьбе – отношения с Бруно, связь с Обществом ангелологии, все дальнейшее течение жизни – будет зависеть от того, как он проявит себя в этом деле в ближайшие десять минут.

– Эванджелина – человек, женщина; а это – женская особь нефилима, – ответил Бруно, кивая в сторону окровавленного трупа. – Однако распоряжайся.

Мужчина пропустил пальцы между пуговиц длинного плаща жертвы; руки его тряслись так, что ему пришлось заставить себя успокоиться, прежде чем приступить к ощупыванию контуров ее плеч. Лицо убитой сделалось совершенно не поддающимся опознанию.

Верлен вспомнил свою первую встречу с монахиней. Она была грустна и прекрасна, огромные зеленые глаза ее смотрели на него так, будто он явился затем, чтобы украсть их священные тексты. Она с подозрительностью отнеслась к незваному гостю и намеревалась выставить его вон – причем самым жестким образом. Однако Верлен сумел рассмешить ее, чем вызвал доверие. Это мгновение запомнилось надолго, и, невзирая на все приложенные усилия, он никогда не смог забыть Эванджелину. Прошло более десяти лет с того момента, как они стояли рядом в библиотеке женского монастыря Святой Розы перед раскрытыми книгами, не подозревая о подлинной природе мира. «В то время были на земле исполины». Эти слова и показавшая ему их женщина изменили жизнь ангелолога.

Он никому не рассказывал правду о ней. В самом деле, никто не знал, что она принадлежала к числу небесных существ. В молчании о тайне монахини Верлен видел не высказанный вслух обет: он знал правду, но никогда не откроет ее кому бы то ни было. Так, и только так, как понимал он теперь, можно было сохранить верность любимой.

Засунув водительские права в карман, мужчина направился прочь.

Париж был полон ангелологов и поэтому представлял собой одно из самых опасных мест во вселенной для такого безрассудного ангела-имима, как Эно. Подобно всей своей родне, она была рослой и гибкой, высокие скулы дополняли полные губы и серая кожа. Она пользовалась густыми черными тенями, красной помадой, одевалась в черную кожу и часто открыто расправляла черные крылья на обозрение охотникам. Подобный жест расценивался как провокация, однако ангелица не имела намерения прятаться. Земной мир скоро будет принадлежать им. Это обещали братья Григори.

И все же Париж кишел ангелологами – учеными, по внешнему виду которых можно было предположить, что они полсотни лет не вылезали из архива Академии ангелологии… Это были излишне ревностные посвященные, фотографировавшие любое небесное создание, биологи от ангелологии, разыскивавшие образцы ангельской крови, и, что было хуже всего с точки зрения Эно, бригады охотников на ангелов – они хотели арестовать всех ангельских существ. Эти идиоты часто путали голобимов с имимами, а имимов – с более чистыми созданиями, такими как Григори. Теперь охотников можно было видеть едва ли не на каждом углу… Они выжидали, готовые арестовать свою жертву. Для тех, кто мог обнаружить охотников, жизнь в Париже была просто неудобной. Для тех, кто не мог, каждое передвижение по городу становилось смертельно опасным предприятием.

Конечно же, Эно следовала строгим обязательствам, первым и важнейшим среди которых было не допускать того, чтобы ее поймали. Убив Эванджелину, она немедленно ретировалась и шла теперь по Елисейским полям, где никто не подумал бы искать ее. Она знала, что иногда лучше прятаться прямо перед носом ищущих.

Ангелица обхватила ладонями пластмассовую чашку, разглядывая привычную суету Елисейских полей. Она вернется к своим господам при первой возможности, тем более теперь, когда работа ее в Париже закончена. Ей было приказано найти и убить молодую женскую особь нефилима. Она неделями выслеживала это создание, следила за ней, изучала привычки. Даже заинтересовалась своей жертвой. Эванджелина не была похожа на всех встречавшихся ей прежде нефилимов. Согласно словам ее господ, жертва была рождена от Григори, однако ей не были присущи отличительные черты ангела своей разновидности. Она была воспитана среди обыкновенных людей, и нефилимы отвергли ее за то, что она – судя по всему, что видела убийца, – испытывала опасную симпатию к путям человечества. Григори желали смерти Эванджелины. Эно никогда не подводила своих господ.

И они – в этом не было сомнений – также не подведут ее. Григори доставят ее домой, в Россию, где она растворится среди толп ангелов-имимов. В Париже Эно возбуждала слишком много подозрений. Теперь, после завершения работы, она мечтала оставить этот опасный и омерзительный город.

Эно лично убедилась в том, что парижские ангелологи представляют серьезную угрозу. Много лет назад, будучи молодой и неопытной в обычаях людей, она едва не погибла от рук одного из них. Это случилось летом 1889 года, во время Всемирной выставки в Париже. В город хлынули люди – они хотели увидеть только что построенную Эйфелеву башню. Ангелица прогулялась по выставке и рискнула затесаться в толпу на соседних полях. В отличие от многих имимов, она любила пройтись среди населявших Париж низших созданий, выпить кофе в их кафе и погулять в их садах. Ей нравился поток людского общества, кипучая энергия бренного человеческого бытия.

Гуляя, Эно заметила симпатичного англичанина, смотревшего на нее с противоположной стороны Марсова поля. Они поговорили несколько минут о выставке, после чего молодой человек взял ее за руку и повел мимо толп пеших солдат, проституток и мусорщиков, мимо коней и повозок. Негромкий голос и благородные манеры позволили ей предположить, что она имеет дело с существом более возвышенным, чем бо́льшая часть людей. Мужчина осторожно держал даму за руку – словно она была слишком хрупкой для прикосновения, – одновременно изучая ее с осторожностью ювелира, разглядывающего алмаз. Плотское человеческое желание завораживало ее своей силой. Ангелицу всегда восхищало то, что любовь управляла жизнями людей. Мужчина возжелал ее. Эно сочла это забавным. Она до сих пор помнила его волосы, темные глаза, внушительную фигуру в костюме и шляпе.

Создание пыталось понять, знает ли он, кем она является на самом деле. Новый друг отвел ее в сторону от толпы, a когда они оказались за зеленой изгородью, заглянул в глаза ангелице. Тут в нем произошла перемена – только что влюбленный и ласковый, он воспылал яростью. Она удивилась такому преображению, изменчивой природе человеческого желания, тому, что он способен одновременно любить и ненавидеть ее. Но мужчина вдруг извлек кинжал и бросился на существо.

– Тварь, – шепнул он, ударяя Эно клинком.

Голос его был полон ненависти. Ангелица немедленно отреагировала и отпрыгнула в сторону, и кинжал прошел мимо цели. Вместо того чтобы попасть в сердце, солдат вспорол ей плечо, прорезав его так, что плоть отошла от кости. Обрушив на него всю свою силу, Эно сдавила между пальцами его горло и держала так до тех пор, пока глаза мужчины не стали похожи на белые камни. Затащив его за деревья, она истребила все следы того, что пару мгновений назад находила в нем привлекательным: очаровательные глаза, кожу, изящный завиток уха, пальцы, которые только что доставляли ей удовольствие. Потом взяла его тужурку и прикрыла ею плечи, чтобы скрыть рану. Но свое унижение скрыть не удалось.

Порез зажил, однако на плече остался шрам в виде полумесяца. Иногда, становясь пред зеркалом, Эно разглядывала тонкую линию, чтобы напомнить себе о том, какими коварными могут оказаться люди. Прочитав опубликованный в газете отчет о происшествии, она поняла, что мужчина был ангелологом, одним из многих в девятнадцатом столетии английских агентов во Франции. Она попала в ловушку. Ее одурачили.

Мужчина давно был мертв, однако она до сих пор помнила звук его голоса, когда он назвал ее тварью, ощущала жар дыхания. Слово это зерном проросло в ее мозгу, освободив от всех ограничений. С того самого мгновения работа в качестве наемного убийцы начала с каждой новой жертвой приносить ей все больше и больше удовольствия. Эно изучала привычки ангелологов, их поведение, способы охоты и убийства небесных созданий, пока не освоила свою работу от и до. Она ощущала охотника, чуяла его желание поймать и убить ее. Порой позволяла им затащить ее в свой вертеп. Иногда даже разрешала исполнить свои плотские фантазии – уложить ее в постель, связать, насытиться ею, причинить боль. Но когда забава кончалась, всегда убивала их. Игра была опасной, однако инициатива принадлежала ей.

Эно надела большие солнечные очки с черными выпуклыми линзами. Она редко выходила на улицу без них. Очки прятали ее большие желтые глаза и неестественно высокие скулы – самые характерные черты имима. Она становилась похожей на обычную женщину. Откинувшись назад в кресле, создание вытянуло длинные ноги и закрыло глаза, вспоминая ужас на лице Эванджелины, сопротивление плоти, когда она запустила ногти под грудную клетку и вспорола ее, дрожь удивления, которое ангелица ощутила, когда первая струя голубой крови хлынула на мостовую. Ей еще не приходилось убивать высшее создание, и ощущение это противоречило всему, что ее учили делать. Она ожидала сопротивления, достойного нефилима. Однако жертва умерла с вызывающей презрение легкостью человеческой женщины.

В кармане завибрировал телефон, и она опустила к нему руку, не отрывая глаз от проходившей мимо толпы, где люди чередовались с ангелами. Номером этим пользовался один-единственный абонент, и Эно следовало убедиться в том, что она сможет поговорить с ним в приватной обстановке. Наследственный долг обязывал имимов служить нефилимам, и год за годом она исполняла свой долг, добросовестно работая на Григори. Принадлежа к воинской касте, она принимала свою судьбу. Ей не хотелось делать ничего другого, кроме как переживать неторопливое угасание жизни, слышать последние вздохи своих жертв…

Держа аппарат дрожащими пальцами, дама ответила на звонок. И услышала пришепетывающий говорок своего господина, голос обольстительный, который она связывала с властью, болью, смертью. Он произнес всего несколько слов, однако Эно сразу поняла – по тому, как он говорил, по тому, как сочились ядом эти слова, – что-то пошло не так.

Прежде чем обнаружить Эванджелину мертвой у подножия Эйфелевой башни, Верлен испытал предчувствие ее смерти. Она явилась ему во сне – неземным, сплетенным из света созданием. Она говорила, голос женщины до сих пор раздавался в коридорах его памяти, и хотя слова сначала были почти неслышными, но по мере того, как напрягался он, пытаясь разобрать их, становились ясней. «Приди ко мне», – сказала она, повиснув над ним… Прекрасное и жуткое создание, чья кожа светилась, а крылья складывались над плечами в прозрачную эфирную шаль. Верлен понимал, что спит, что видение это порождено воображением, вызвано им самим из глубин подсознания, является разновидностью демона, явившегося для того, чтобы искусить его. Тем не менее он пришел в ужас, когда она склонилась ближе и прикоснулась к нему. Прижав к груди холодные пальцы, дама словно бы прощупывала его сердцебиение. Тепло истекало из ее рук в тело спящего, обжигающий ток бил из пальцев в грудную клетку Верлена. И он с ужасающей ясностью понял, что Эванджелина намеревается убить его.

Мужчина проснулся, не имея силы вздохнуть, переполненный страхом, любовью, вожделением, безнадежностью и унижением. Возвращаясь в реальность, он знал, что только что с ним рядом находился ангел тьмы. Если бы не их общее дело с Бруно, Верлен мог бы надолго погрузиться в свои кошмары.

Все еще ощущая головокружение, мужчина направился на улицу. Он никак не мог сопоставить женщину, явившуюся во сне, и похожий на нее труп. Его мотоцикл «Дукати 250» был оставлен на парковке на рю де Монтессуи. Один вид любимого транспортного средства – блестящие хромированные щитки, мягкое кожаное сиденье – позволил ему прийти в себя. Верлен купил мотоцикл в первый же проведенный в Париже месяц и отремонтировал его: счистил ржавчину и заново покрасил. Мотоцикл оставался одной из любимых вещей и наделял охотника на ангелов чувством свободы всякий раз, когда тот садился в седло. Выкатывая его из стояночной решетки, Верлен заметил неровную царапину на краске. Тихо ругнувшись, он потер повреждение, чтобы определить, насколько глубоко оно прошло в краску, хотя, честно говоря, царапина эта была всего лишь одним из многочисленных повреждений, полученных «Дукати» за последние несколько лет. Верлен связывал каждую вмятину и потертость с собственной судьбой за прошедшее десятилетие. Он получил больше ран, чем мог сосчитать, и – в отличие от восстановленного мотоцикла – начинал стареть. Скользнув глазами по своему отражению в витрине магазина, мужчина отметил, что мотоцикл сохранился лучше его самого.

Когда он добрался до набережной, его внимание привлекло кое-что любопытное. Потом, анализируя то мгновение, когда увидел Эванджелину, Верлен решил, что ощутил ее присутствие раньше, чем дама возникла перед ним… Что произошло изменение атмосферного давления, как то бывает, когда холодное дуновение проникает в теплую комнату. Но в тот момент он ничего не подумал. Просто повернулся, и перед ним на берегу Сены предстала она. Охотник на ангелов сразу узнал плечи, блестящие волосы. Узнал высокие скулы и зеленые глаза – те самые, какие только что смотрели на него с водительских прав. И хотелось удостовериться в том, что это действительно она, существо из плоти и крови, а не порождение разгулявшейся фантазии. Верлен на мгновение встретился с нею взглядом – и тотчас ощутил некий поворот в собственном восприятии, как если бы щелкнул какой-то ржавый замок. Он затаил дыхание. По телу его пробежал холодок. Итак, изувеченная женщина, оставшаяся у подножия Эйфелевой башни, все же незнакома ему. Поставив «Дукати» на подножку, Верлен направился к своей Эванджелине.

Когда он приблизился, дама перешла улицу, и без малейшего размышления Верлен последовал за ней, как за любым потенциальным объектом слежки. Промелькнула мысль: ощущает ли она его присутствие, чувствует ли, что он идет следом, смотрит в спину. Конечно, дама знала, что охотник находится рядом, и преднамеренно куда-то вела его, поскольку никогда не опережала намного, но и не позволяла слишком приблизиться к себе. Скоро он оказался достаточно близко для того, чтобы видеть, как ее отражение появляется и исчезает в окнах припаркованного микроавтобуса – серебристое, трепещущее и текучее, словно мираж. Когда удалось разглядеть ее ближе, Верлен заметил, что волосы дамы пострижены под пажа, а лицо прячется под темным макияжем. Она могла показаться обыкновенной женщиной, тысячи таких ходят по парижским тротуарам. Однако маскировка не могла одурачить Верлена. Ему был известен истинный облик Эванджелины.

Когда она прибавила шагу, Верлен постарался не отстать. На улицах было людно, и ангелица могла исчезнуть без всякого труда, буквально в мгновение ока затерявшись в круговороте толпы. Во всех тех охотах, в каких приходилось принимать участие, он выполнял свои задания безупречно. Преследовал, ловил, a потом без сомнений отправлял пойманных тварей в тюрьму. Однако сегодняшняя погоня была совсем другой. Мужчина стремился настичь существо, однако, настигнув, вряд ли стал бы задерживать. Более того, охотник всего лишь намеревался поговорить с нею, дабы понять, что именно произошло в Нью-Йорке. Ему нужно было объяснение. Верлен полагал, что заслуживает его.

Охотник ощущал, что каблуки его любимых ботинок – кожаных, коричневых и остроносых, которые он носил не первый год, – проскальзывают на каждом шагу. При мысли о том, что он может снова потерять ее, ему стало страшно. Верлен понимал, что при желании Эванджелина без труда опередит его. В самом деле, она могла просто раскрыть крылья и улететь. Он уже видел, как она делает это; помнил, как в последний раз возлюбленная расправила крылья и поднялась высоко в небо, сияя в лунном свете… прекрасное чудо среди звезд.

Охотник никому не рассказывал о ее полете – как ангелологам, входившим в состав нью-йоркской миссии, так и мужчинам и женщинам, принимавшим у него экзамены по мере прохождения курсов в академии. Подлинная сущность Эванджелины оставалась его тайной, следовательно, он был соучастником в ее обмане. Молчание представляло собой единственный дар, какой он мог ей дать, и поэтому Верлен чувствовал себя предателем. Он лгал всем. Ранее, на сцене преступления, не мог даже смотреть Бруно в глаза…

Верлен ненавидел это чувство. Слишком много лет он охотился на этих тварей, слишком долго и усердно обдумывал их поимку, чтобы отступиться. Но, вне зависимости от того, что произошло между ними, с тех пор миновали годы. Он стал другим. Догнав ангелицу, он попытается поймать ее. Стоит помнить, что именно она собой представляет и что может сделать с ним. Поймав, Верлен посадит ее за решетку. Если дама нападет, нужно сопротивляться. Он прибавил шагу, чтобы избавиться от подобных мыслей. Он должен убедить себя в том, что имеет дело с обыкновенным ангелом, и в том, что находится на обыкновенной охоте.

Вдали на фоне ночного неба мерцали освещенные контуры Эйфелевой башни, казавшиеся упавшим на землю созвездием. Мужчина побежал, дрожащей рукой нащупывая пистолет. Достал его с пояса, снял предохранитель. Имея две сотни вольт в заряде, оружие было достаточно сильным, но не смертоносным. Если поднять его над вилочковой железой ангела и направить выстрел в солнечное сплетение, создание останется парализованным на несколько часов. Охотник не хотел применять силу, однако не намеревался позволить Эванджелине снова ускользнуть.

Аксикор Григори посмотрел в тонированное окно лимузина. Ясной весенней ночью улицы были полны народа, и сей факт делал сомнительной вероятность того, что он покинет темное нутро машины. Ангел испытывал отвращение к представителям вида homo sapiens, и от перспективы выйти в самое муравьиное кишение этой расы по коже его бежали мурашки. Если случалось предпринять вылазку в людское царство, он предпочитал находиться на расстоянии. Не ходил меж ними, не ел в их ресторанах, а путешествовал лишь в личном самолете. Всякий раз, когда Аксикор прикасался к руке человеческого создания, он испытывал ощущение глубокого, фундаментального насилия над собой. Сама мысль о том, что его предки могли испытывать плотское влечение к столь низменным существам, наполняла его изумлением. «О чем только думали Хранители?» – удивлялся он, взирая на проходивших мимо людей. Как случилось так, что его брат-близнец Армигус ухитрился остаться в России, в то время как сам он оказался на грязном парижском мосту подобно простому гиббориму, было за пределами его разумения.

Его внучатая бабушка Снейя Григори полагала, что одно из этих отвратительных созданий, молодая женщина по имени Эванджелина, была внучкой ее покойного сына Персиваля. Аксикор не поверил и поручил самой надежной из его наемных ангелов следить за дамой. Нефилиму хотелось удостовериться, что бабушка ошибалась. В течение нескольких недель Эно наблюдала и докладывала результаты слежки боссу. Он выяснил, что Эванджелина была невысокой, худощавой, темноволосой женщиной, ничем не отличимой от человека. Жила она просто, крылья свои не разворачивала, связей с другими ангелами не поддерживала и время в основном проводила среди обыкновенных людей. Никакими типичными для нефилимов чертами не обладала, как и особенностями, характерными для чистокровных особей, а тем более характерными приметами рода Григори.

Различия между ними выявляло уже простое сравнение ее с ним, превосходным экземпляром этого рода. Будучи на голову выше большинства людей, он обладал тонкой и бледной кожей, a также светло-голубыми глазами. Одевался с безупречным вкусом, как и Армигус, – оба нередко предпочитали одинаковый стиль и никогда не носили один и тот же костюм дважды. Тем утром заказ доставили с Сэвил-роу от любимого портного их деда Артура: чесаный бархат, черный и гладкий, как шкура ягуара. Элегантно одетые и светловолосые близнецы, пышные шевелюры которых ниспадали на плечи водопадом кудрей, ошеломляли своей классической красотой. Самые прекрасные среди женщин провожали их взглядом, в особенности в тех чрезвычайно редких случаях, когда близнецы являлись в человеческий мир вместе. Этим они напоминали всех представителей рода Григори по мужской линии, в частности покойного Персиваля. Как говорила матушка, сыновья были князьями между мужланами, царственными созданиями, обреченными ходить по земле, низведенными в материальную плоскость, в то время как им скорее подобало бы обретаться между небесных существ в высших сферах. Но, в связи с ослаблением их расы за прошлые тысячелетия, вероятность того, что нефилимы обретут эфирные тела, пренебрежимо мала.

Признаки их рода были более тонкими и сложными, чем цвет глаз и телосложение. Если Эванджелина и впрямь была от плоти и крови Снейи, заключил ангел, ее следовало считать самой уродливой среди когда-либо рождавшихся представителей Григори.

Постучав длинным белым пальцем по оконному стеклу, Аксикор попытался прогнать отвращение и сконцентрироваться на предстоящем деле. Он извлек Эно из заведения на Елисейских полях, и, хотя она сидела возле него в лимузине, молчание ее было настолько полным, настолько призрачным, что он едва замечал присутствие своей посыльной. Аксикор восхищался ею, считал ее одной из самых свирепых среди известных ему имимов, и – хотя никогда не стал бы открыто признавать это – находил ее привлекательней большинства прочих ангельских созданий. В самом деле, дама представляла собой прекрасную машину убийства, однако ее трудно было бы назвать самым умным ангелом в сферах небесных. Вспышки ярости Эно подчас принимали буйный характер. Приходилось проявлять осторожность в обращении с нею. Поэтому Аксикор продолжил объяснение, начатое по телефону, стараясь выбирать деликатные выражения. Она допустила серьезную ошибку: Эванджелина осталась жива.

– Вы уверены? – спросила Эно, желтый огонь ее глаз скользнул за стеклами темных очков. – Я не допускаю ошибок.

Дама была разгневана, и Аксикор хотел воспользоваться ее свирепостью в собственных интересах.

– Абсолютно уверен, – проговорил он. – И не только я – в данный момент женщину преследует ангелолог. Охотник на ангелов.

Эно сняла очки, глаза сверкнули в темноте.

– Вы определили его?

– С абсолютной точностью, – проговорил Аксикор, ощущая известную неловкость при мысли о том, что она сделает с тем человеком, поймав его. Ему случалось видеть жертвы, павшие от рук Эно. Столь отвратительная жестокость была не способна пробудить в нем симпатию.

– Мы немедленно уладим это дело, – проговорила ангелица, вновь прикрывая глаза очками. – A потом отправимся домой. Я хочу поскорее убраться отсюда.

Аксикор откинулся на спинку сиденья, вспоминая прошедшие в России годы своего детства. Оставив городские апартаменты, они месяцами жили в Крыму, где семейное поместье располагалось возле самого моря. Клан Григории собирался к чаю, они с братом раскрывали свои крылья – огромные золотые полотнища, сверкавшие, словно листы кованой фольги, – и поднимались в воздух, исполняя разные трюки перед восхищенными родственниками. Мальчики совершали кружения, повороты и другие фигуры воздушной акробатики, вызывавшие одобрение старшего поколения – четырехсотлетних нефилимов, давно уже отказавшихся от таких атлетических упражнений. Присутствовали и родители, облаченные в белые одежды. Они с гордостью смотрели в небо. Братья были тогда золотыми детьми древнего семейства. Они были молоды и прекрасны, и все творение лежало у их ног. Ничто не могло разрушить их счастья.

Верлен ощутил холодное присутствие, затаившееся в тенях проезда, и понял, что Эванджелина стоит во тьме. Он почувствовал ее ледяное дыхание.

Ангелолог сделал шаг назад, пытаясь отчетливее разглядеть даму, однако та казалась не более чем продолжением тени. Он хотел много сказать ей, задать уйму вопросов, но не мог даже приступить к ним. Противоречивое отношение его к Эванджелине – привязанность и одновременно гнев – оставляло мужчину в ярости и смятении. Полученная подготовка не годилась для такого разговора. Вот бы взять ее за руку и заставить говорить с собой, дабы убедиться в том, что он не вообразил все произошедшее между ними. Наконец Верлен опустил руку в карман, извлек водительские права, протянул ей и произнес:

– Похоже, ты кое-что потеряла.

Встретив его взгляд, она неторопливо взяла карточку в руки.

– Ты решил, что там была я?

– На это указывали все свидетельства, – произнес ангелолог, ощущая, как его желудок сжимается при мысли об окровавленном месиве, оставшемся возле Эйфелевой башни.

– У меня не было другого выхода, – промолвила Эванджелина едва ли не шепотом. – Они хотели убить меня.

– Кто?

– Но они ошиблись, – она посмотрела на него круглыми глазами. – Я направила их не в ту сторону. И позволила им убить другую особу.

Верлена раздирало противоречивое ощущение: хотелось защитить Эванджелину от того, кто пытался убить ее, и самому отправить даму за решетку. Инстинкт охотника требовал немедленно вызвать Бруно и послать ангелицу в тюрьму Ла-Форестье.

– Тебе придется поделиться со мной подробностями.

Дама опустила руку в карман куртки и достала какой-то округлый, похожий на яйцо предмет. Пальцы Верлена ощутили твердую и гладкую поверхность эмали и бугры, выступавшие из нее зернами каменной соли. Сняв очки, он протер их о куртку и снова нацепил на нос. Сложная поверхность предмета мгновенно стала четкой. Верлен покрутил яйцо в пальцах, камни блеснули в неярком свете.

– Зачем им было вредить тебе? – спросил он, встретившись взглядом с Эванджелиной. Сама зелень ее радужки показалась ему опасной и гипнотической. С мыслью этой пришла острая тоска по тому человеку, каким он был раньше, – доверчивому молодому оптимисту, перед которым открывалось широкое будущее. – Ты же одна из них.

Ангелица шагнула ближе и прошептала на ухо:

– Ты должен поверить мне на слово: я никогда не была одной из них. Я скиталась с места на место, пытаясь понять, кем стала. Прошло уже десять лет, но я ничего не понимаю. Кроме одного: я не такая, как Григори.

Верлен отодвинулся, ощутив, что нутро его раздирает на части. Ему хотелось верить ей, и все же он прекрасно знал, на что способны нефилимы. Она могла и солгать.

– Тогда скажи, – спросил Верлен, подбрасывая ювелирной работы яйцо в воздух и ловя его. – Что заставляет тебя вернуться? Неужели Пасхальный кролик?

– Ксения Иванова.

– Дочь Владимира Иванова? – спросил Верлен, становясь серьезным. Смерть этого человека стала одной из многих, сопровождавших проваленную ими миссию в Нью-Йорке; она была первым соприкосновением Верлена с опасным вероломством врагов.

– Владимир являлся одним из немногих моих знакомых за пределами монастыря, – проговорила Эванджелина. – Он был связан с моим отцом. После его смерти кафе перешло к Ксении, и она по доброте своей взяла меня на работу и позволила жить в крохотной комнатке в задней части магазина, вычитая плату из моего заработка. Так проходили годы. Я подружилась с Ксенией, хотя никогда не испытывала уверенности в том, что она действительно понимает, чем именно занимался ее отец, а также мою тесную связь с ним.

– Не сомневаюсь в том, что ты особо и не старалась просветить ее, – проговорил Верлен.

Бросив на него быстрый взгляд, Эванджелина решила проигнорировать реплику ангелолога и продолжила:

– Словом, я была удивлена, когда в прошлом месяце Ксения объявила, что должна кое о чем поговорить со мной. Мы поднялись наверх, в комнату мужчины, все еще полную его вещей, словно он недавно выехал из нее. Она показала то самое яйцо, какое сейчас находится в твоих руках, и сказала, что, к собственному удивлению, нашла его среди вещей Владимира.

– Оно совершенно не в его стиле, – заметил Верлен.

Владимир был аскет. Его кафе в Малой Италии маскировало крайне строгую жизнь.

– Наверно, он приберегал яйцо для кого-то другого, – проговорила Эванджелина. – Это был единственный предмет подобного рода среди вещей Иванова. Ксения обнаружила его завернутым в полотно в одном из чемоданов. Она думала, что он привез его в Нью-Йорк из Парижа в восьмидесятых годах. Ксения не знала, что с ним делать, и потому просто хранила у себя. Однако несколько месяцев назад отнесла его к аукционисту для оценки, и вскоре после этого в доме стали твориться странные вещи. Ее начали преследовать нефилимы. Они обыскали комнаты и кафе. Рассказывая мне о яйце, Ксения трепетала от ужаса. Однажды ночью в квартиру вломились двое гибборимов и попытались украсть яйцо. Одного я убила, другой сбежал. После этого я поняла, что придется рассказать Ксении всю правду. Я поведала обо всем – о наших отцах, нефилимах, даже о моей собственной ситуации, – и оказалось, что она знает о работе Владимира больше, чем я предполагала сначала. Наконец дама согласилась закрыть свое дело и исчезнуть из вида. Вот почему я здесь. Необходимо найти кого-нибудь, кто поможет объяснить, что означает этот предмет.

– A Ксения?

– Если б я не вмешалась, Ксения была бы уже мертва.

– Это не она погибла возле Эйфелевой башни?

– Нет. – Эванджелина с серьезным выражением на лице покачала головой. – Какая-то случайно подвернувшаяся мне нефилимка, чуть похожая на меня. Я снабдила ее собственными документами и заставила имима поверить в то, что это я.

Верлен задумался, понимая теперь, насколько далеко зашла его возлюбленная, пытаясь сохранить собственную жизнь.

– Итак, они считают тебя мертвой, – продолжил он, и ангелица вздохнула с видимым облегчением.

– Надеюсь, – проговорила она. – Как и на то, что получу достаточно времени, чтобы спрятаться.

Охотник взглянул на шею собеседницы, где поблескивала яркая золотая цепочка. На ней была все та же самая подвеска, что и в первый день их знакомства. Согласно легенде, известный ангелолог доктор Рафаэль Валко изготовил три амулета из редкого драгоценного металла – валкина. Одну из подвесок носил он сам, вторую дал своей дочери Анджеле, третья досталась его жене Габриэлле. Эванджелина унаследовала амулет Анджелы после смерти матери; Верлен носил подвеску Габриэллы, которую получил после ее смерти. Запустив руку за ворот, он извлек драгоценность и показал ангелице.

Та помедлила, разглядывая его.

– Значит, я была права, – проговорила она, касаясь зажатого в его ладони яйца. Беглое прикосновение пальца к его ладони произвело такой шок, что Верлен едва не выронил артефакт. – Ты предназначен для владения им. И Габриэлла хотела бы этого. Храни его.

Она сомкнула пальцы вокруг его ладони, как бы охватывая яйцо.

– Нефилимам нужна эта вещь, – заметил Верлен. – Но что она собой представляет?

– Не знаю, – проговорила Эванджелина, глянув ему в глаза. – Поэтому ты и нужен мне.

– Я? – удивился Верлен, не зная, чем может помочь.

– Разве ты не ангелолог, а? – спросила она вызывающим тоном. – Если кто-то и в состоянии помочь мне, так только ты.

– Но почему не обратиться к другим?

Эванджелина отступила от него, и воздух вокруг нее заколыхался, словно от ее одежды исходило тепло. Гладкая поверхность воздуха прогнулась под воздействием электричества. Ее человеческий облик растворился в флуктуации искривленного пространства; плоть трепетала и колыхалась, словно состояла всего лишь из цветного дыма. Вспышка света охватила ангелицу, когда крылья ее развернулись.

Верлен заморгал, надолго запоминая истинную суть Эванджелины: изображающая женщину поверхностная иллюзия и лежащая в ее основе реальность крылатого создания. Образы человека и ангела были подобны двум голограммам, которые с поворотом света сливались воедино. Она расправила крылья, сперва одно, а потом другое, разворачивая их, пока те не коснулись стенок проезда. Крылья показались ему огромными и светящимися, слои пурпурных перьев пронизывали серебряные жилки – и тем не менее они были прозрачными и эфемерными, такими легкими, что он мог видеть за ними кирпичную стену. Мужчина видел, как они трепещут от прилива энергии. Следуя неторопливому ритму дыхания, они касались ее плеч, заставляли колыхаться волосы.

Он прислонился к стене, чтобы не упасть. Столько лет Верлен пытался представить себе крылья Эванджелины, вообразить их… Когда десять лет назад он впервые увидел их, то смотрел издалека, неопытным взглядом человека, не способного различить разновидности ангелов. Ныне же он мог дать определение всем тонким, характерным для нее различиям, столь же мелким, как вкрапления в кварце; мог видеть игру радуг на теле ангелицы, странное цветное сияние, исходившее от ее волос. Он обошел небесное создание, внимательно изучая, словно крылатую скульптуру в Лувре, пытаясь понять: что значит жить вне времени. Эванджелина не будет стареть подобно людям, смерть не грозит ей много сотен лет. Когда Верлен сделается стариком, она останется в точности такой, какой он видел ее сейчас – юной и очаровательной, похожей на вырезанную из мрамора фигурку. Он умрет, и дама будет вспоминать о нем как о существе кратковременном и незначительном. В тот момент охотник понял, что она куда удивительнее, чем казалось. Верлен едва дышал. Дама была чудом, дивом, явившимся ему.

– Теперь понимаешь, почему я не могу прийти к ним? – прошептала она.

– Подойди сюда, – проговорил ангелолог, и, к его удивлению, дама приблизилась.

Мужчина ощутил дуновение, исходящее от крыльев. Приятное благоухание. Он тронул ее запястье, чтобы прощупать пульс; оно было холодным, как лед. Ангелологу вдруг захотелось приложиться губами к коже любимой. Однако вместо этого он приложил палец к вене. Пульс оказался редким и мелким, почти несуществующим.

– Цвет твоей крови?

– Голубой.

– Зрение?

– Лучше идеального.

– Температура тела?

– На десять градусов ниже человеческой.

– Странно, – сказал Верлен, – ты обладаешь свойствами человека и нефилима. Твое сердце бьется чрезвычайно редко – меньше двух раз в минуту, много реже, чем положено простому нефилиму.

Он стиснул ее руку.

– Ты практически замерзаешь, однако румяна. И не менее похожа на человека, чем я сам.

Эванджелина вздохнула, как бы стараясь взять себя в руки.

– И многих ли подобных мне ты убил?

– Я никогда не встречал существа, подобного тебе.

– Судя по тому, как ты говоришь это, – произнесла она, выдержав его взгляд, – ты понимаешь, кем я стала.

– Все, что я делал, вся моя охота служила тому, чтобы понять тебя.

– Тогда скажи мне, – попросила ангелица дрогнувшим голосом. – Кто я?

Верлен посмотрел на нее, ощущая, что обычная осторожность уступает силе одолевавшего его чувства. И наконец проговорил:

– Судя по твоим крыльям – цвету, размеру и силе, – ты из высших ангелов, принадлежишь к роду Григори, потомка великого Семьязы, и являешься внучкой Персиваля, правнучкой Снейи. Но ты одновременно и человек. Вот в чем заключается невероятное чудо.

Отступив в сторону, он еще раз оглядел крылья Эванджелины, прикоснулся к гусиной коже под перьями и проговорил:

– Я всегда мечтал выяснить одну вещь. Что ты чувствуешь, когда летишь?

– Едва ли сумею объяснить, – ответила она. – Испытываю ощущение невесомости, легкости, плавучести; такое чувство, будто могу раствориться в воздушном потоке. Когда я была человеком, то не могла представить, что можно ступить в пустоту, провалиться в нее и вдруг взмыть на ветер. Иногда мне кажется, что я принадлежу не столько земле, сколько небу, что мне следует заново учиться ходить, чтобы не потерять связи с землей. Я любила летать над Атлантическим океаном. Там меня никто не мог заметить, и я могла, не ощущая усталости, покрывать многие и многие мили. Иногда я летала до рассвета. Мне приходилось заставлять себя возвращаться.

– Твоя суть требует полета, – заметил Верлен. – А прочие свойства нефилима? Ты уверена, что обладаешь ими?

Выражение на ее лице переменилось, и охотник сразу понял, что она сомневается в своих способностях.

– Чувства мои сделались другими – они стали сильней и острее; мне не нужно еды или питья в той мере, как прежде. Но у меня нет желаний нефилима. Я изменилась физически, однако душа моя осталась прежней. Возможно, я унаследовала тело демона, – негромко произнесла Эванджелина, – но буду сопротивляться изо всех сил, чтобы не превратиться в него полностью.

Верлен тронул подвеску, прикасавшуюся к ее коже. Она оказалась настолько холодной, что металл окутал слой инея. Палец оставил влажный след.

– Ты замерзаешь.

– Неужели думаешь, что моя кожа подобна твоей? – спросила женщина.

– Мне случалось бывать в обществе нефилимов, говорить с ними с глазу на глаз. По их жилам течет жидкий лед – так они холодны. Они подобны ходящим среди нас мертвецам. Не имея своей души, демоны питаются душами людей. Даже посредственный ангелолог без труда определит нефилима. Но ты другая. Если б я не знал правды, то подумал бы, что ты одна из нас, людей. Ты неотличима от человека.

– Боишься меня?

Верлен покачал головой.

– Я доверяю своему чутью.

– То есть?

– Хотя ты и похожа на них, но не такая… Ты лучше.

Кожа Эванджелины мерцала под неярким светом луны. Ему вдруг захотелось привлечь эту женщину к себе, согреть в объятиях. Быть может, он сумеет помочь. Охотнику показалось, что нет ничего важнее, чем эта встреча с ней. Коснувшись пальцем ее щеки, Верлен обнял ангелицу, ощущая шероховатую поверхность перьев, – и внезапно почувствовал, что весь мир подернулся призрачной дымкой. Ангелологи и нефилимы, охотники и их добыча – все это перестало что-либо значить. Во всей вселенной остались только они вдвоем. Хотелось, чтобы эта иллюзия длилась вечно.

Однако вместо Эванджелины можно было с тем же успехом обнимать тень. Заметив движение за его спиной, она ускользнула прочь. Верлен вздрогнул. В пассаж внезапно влетела машина, свет фар пробил тьму. Дверца открылась, и выскочил ангел-имим. Но прежде чем он успел схватить ее, Эванджелина бросилась наутек. Со скоростью и изяществом высших творений она взмыла в воздух и тут же опустилась на соседнюю крышу. Ангел-имим расправил собственные крылья – черные, широкие и могучие – и отправился следом.

Бруно блуждал по улицам, не зная, где искать Верлена. Наконец он обнаружил его «Дукати» брошенным на берегу Сены и подумал, что странный вечер становится еще более странным. С Верленом творилось нечто непонятное, это было очевидно. Он любил свой мотоцикл и редко оставлял его без присмотра. Оставить его на тротуаре, да еще в ночное время, когда кафе и рестораны закрыты и весь седьмой аррондисман уже спит за закрытыми окнами… Такой поступок полностью не соответствовал его характеру.

Опустив руку в карман, Бруно достал фляжку с «Гленфиддиком» и основательно приложился к ней. Проклятье, окрестности были полны нефилимов! Со времени, проведенного в Нью-Йорке, ему казалось, что он уже видел самых гнусных представителей их рода. Однако район между Бон-Марше и Эйфелевой башней являл собой крупнейшее в мире собрание старосветских семей нефилимов.

Работая в качестве охотника на ангелов – тридцать лет службы, проведенных на улицах Иерусалима, Парижа и Нью-Йорка, – он часто был свидетелем того, как нефилимы становились все более и более беспечными. Раньше создания эти опасались разоблачения, разрабатывали сложные методы сохранения в тайне своей сущности. Многие сотни лет само выживание их зависело от умения раствориться среди людей. Ныне подобные ухищрения оказались забыты. Новые поколения ангелов уже не таились. Отчеты, признания, фотографии и видео присутствовали повсюду. Прежде подобные свидетельства были бы отправлены в желтые журналы – на первую страницу возле статей о встречах с йети и наблюдениями НЛО. Бруно следил за данным процессом с интересом, а в недавние годы – уже и с растущей тревогой. Это была чистейшая самонадеянность с их стороны: твари полагали, что сделались достаточно сильными для открытого появления. И все же, при всей странности такого процесса, Бруно заметил, что чем больше сведений о тайной жизни ангелов просачивалось наружу, тем менее шокировали они людей. Какого-то определенного знания о них просто не существовало, как и страха и подлинного интереса к природе нефилимов. Людям настолько приелось сверхъестественное, что они потеряли всякую чувствительность к нему. Бруно приходилось признать наличие у них верной интуиции: твари выбрали идеальный момент, чтобы выбраться из скрывавших их доселе теней. После проведенных в подполье тысячелетий для них началась новая эра. Жизнь среди людей в открытую.

Бруно считал, что среди всех его агентов Верлен наилучшим образом подготовлен к новому поколению нефилимов. Бруно всякий раз приглядывался к ангелологу на месте преступления – столь же внимательно, как тот изучал очередной труп, – и считал, что молодой человек способен на многое. Конечно, тот по-прежнему надеялся занять достойное место среди охотников на ангелов. Он обладал необычайно большим дарованием в сравнении с другими агентами. У него не было семьи и надлежащего образования, зато имелся немалый талант в области обнаружения и пленения ангелов. Полагаясь исключительно на нутряное чутье, Бруно перевел его из Нью-Йорка, где мужчина занимался научными изысканиями, в Париж, и там дал ему углубленный курс их науки. Такой чести были достойны лишь самые сильные и смышленые рекруты. Бруно обнаружил в нем уникальную черту – редкий баланс между разумом и интуицией. И, конечно же, вскоре после начала тренировок Верлен обнаружил лучшие качества охотника на ангелов – шестое чувство в поиске тварей и огромное рвение к их поимке. Ну а сверх того Верлен обладал удивительной способностью видеть ангелов собственными глазами, без всякой помощи.

Среди всех слоев общества охотники на ангелов представляют собой самую отборную группу – наиболее законспирированную и весьма состоятельную. Будучи директором парижского бюро этой организации, Бруно лично набирал команду и сам тренировал каждого сотрудника. Процесс был трудоемким, столь же деликатным и утонченным, как воспитание настоящего самурая. Верлен перескочил теоретическую стадию изучения – трудный и длинный курс, предполагавший работу в архивах, – и начал обучение со стадии охотника.

Теперь Бруно числил его среди лучших. Молодой американский ученый, некогда страдавший от отсутствия жизненных перспектив, теперь с удивительной точностью обнаруживал ангелов. Он знал, чем строение ангелов отличается от человеческого. Умел находить монстров в толпе, обращая внимание на острые, с молочным отливом ногти, широкий лоб, чуть неправильное телосложение, большие глаза. Охотник знал, что тела тварей имели такой же, как у птиц, скелет из тонких полых костей, а значит, были созданы для полета. Он быстро мог распознать и их искристую кожу, словно присыпанную крошечными кристаллами. Структура самих крыльев – интенсивный взмах, воздушная легкость перьев, укреплявшие мышцы жилы и сухожилия – всегда завораживала Верлена. Ученик овладел известными только элите Общества методами определения врагов, их поимки, связывания и допроса. Босс полагал, что новичка уже сейчас можно считать опытным ангелологом, однако подозревал, что его протеже станет не заурядным охотником на ангелов, а одним из тех, кто рождается раз в поколение.

Но иногда Верлен грустил по прошлой жизни. Бруно считал своей обязанностью помочь ученику преодолеть эту слабость.

Какое-то движение вдали привлекло его внимание. Бруно показалось, что в дальнем конце улицы происходит что-то любопытное. Подъехав ближе, мужчина выключил мотор и выбрался из машины, чтобы приглядеться внимательнее. Там обнаружился ангел-имим с распростертыми крыльями. Свет луны играл на его перьях, отливая жидким и дымным серым блеском. Хотя охотник не мог видеть, что творится за крылатым созданием, но по воинственной позе и распростертым крыльям было понятно – ангел готовился к нападению. Он не сомневался в том, что именно имим недавно орудовал возле Эйфелевой башни. Учитывая, что башня совсем рядом, существовал отличный шанс того, что Бруно обнаружил убийцу. Достав свой смартфон, босс сделал несколько снимков твари и, подсоединившись к зашифрованной сети Общества, отправил образы на определение. По экрану пробежал ряд изображений монстров, однако заинтересовало его только одно.

Хотя из отчетов службы наблюдения следовало, что Эно находится в Санкт-Петербурге, Бруно не сомневался, что именно она и стояла сейчас в конце улицы и что на ней лежала ответственность за преступление возле Эйфелевой башни. Мужчина опознал почерк ангелицы в особо жестокой манере убийства и способе, которым было располосовано тело. Глубоко вздохнув, он опустил телефон в карман. Ничего не изменилось. Эно осталась такой же садисткой, какой и была.

В свои молодые годы, двадцатилетним, мужчина подпал под ее чары. Эта злобная тварь, находившаяся в розыске уже более сотни лет, с невероятной ловкостью уклонялась от лучших агентов общества. И Бруно самым решительным образом стремился поймать ее. Он знал, что она смертельно опасна. Один из убитых агентов, упомянутых в деле Эно, получил перед смертью ожог третьей степени на всю грудь, как от удара током. Кроме того, эксперты обнаружили следы веревки на шее, запястьях и лодыжках – видимо, его связали и пытали. О том же самом свидетельствовали раны на лице, торсе, спине и ягодицах. Охотника кастрировали и бросили в Сену.

Бруно понимал, с какого рода созданием придется иметь дело. Однако, оказавшись возле Эно, он как будто попал в магнетическое поле, делающее невозможными любые рациональные мысли. Конечно, исходное притяжение между Хранителями и людьми имело чисто физическую природу, коренясь в темном и настырном сексуальном влечении, порождении чистой похоти… Никак не ослабевшей с течением времени. Посему не стоило удивляться, что Бруно впал в навязчивую манию, заставлявшую его преследовать имима. То, что он мог потерять свое место в Обществе, мог быть опозорен и даже убит, казалось несущественным рядом с восторгом погони за Эно. Она была прекрасна, но Бруно манило другое. Нечто гипнотическое таилось в самом ее бытии, нечто опасное и волнующее крылось в том, что она может сделать с ним, если он попробует схватить ее. Она даровала ангелологу ощущение полноты жизни – даже тем, что могла убить его.

Верлен вскарабкался на подоконник, схватился за железные прутья балкона и, толкнувшись ногами, подтянулся наверх. Каблуки туфель скользили по металлу. Над головой оставались еще четыре балкона. Каждый на самом пределе досягаемости, каждый приближал его к Эванджелине. Словно горгулья, она сидела на черепицах крыши. Когда охотник перевалился через край последней балюстрады, мышцы его разогрелись, радуясь работе. Менее чем через неделю охотнику исполнялось сорок три, и он находился в отличной физической форме. Тело его оставалось стройным, мускулы – тугими и сильными, выносливость не покидала его. Мужчина мог пробежать милю за милей без выступившего на коже пота. Верлен перебросил ногу через чугунную балюстраду и ступил на сланцевые черепицы.

Совсем рядом взлетел в воздух ангел-имим и по дороге в небо задел его крыльями. Волна воздуха пробежала по спине Верлена, демонстрируя силу пролетавшего мимо создания. Если бы, повернувшись, он вцепился в нее, тварь унесла бы мужчину в воздух. Верлен проследил, как она взлетает, оставляя внизу огни и кровли Парижа. Едва ангел-имим опустился, зашевелилась и Эванджелина. Оба крылатых создания замерли посередине крыши лицом друг к другу, размахивая крыльями.

Ангелолог не испытывал никаких сомнений в том, что этот имим чрезвычайно могуч. Кожа Эно была подернута призрачным флером, а осанка обладала благородством, свидетельствовавшим о принадлежности к высшему чину воинов. Вглядевшись в сложение и черты лица крылатого создания, он заметил, что все они не от мира сего. Ее глаза и гибкое тело сливались в единой, лишенной человеческих черт красоте. Никому еще не приходилось видеть столь удивительного имима. Глубоко вздохнув, Верлен задумался над тем, какой творец мог создать это соблазнительное и злое существо.

Неожиданно услышав шорох, охотник заметил внизу на балконе Бруно. Он понимал, что должен был давно позвать на помощь, что, преследуя Эванджелину без поддержки, нарушал все давно затверженные правила, однако так и не подумал позвать босса.

– Вижу, ты решил умереть, – проговорил тот.

– Мне казалось, что подобное желание является условием приема на нашу работу.

– Выходить в одиночку против такого противника, как Эно, – чистое самоубийство, – промолвил Бруно, с легким усилием переваливаясь через карниз. – Поверь, мне случалось встречаться с ней.

Мимоходом отметив легкий страх в голосе учителя, Верлен попытался понять, почему встреча с Эно породила в боссе такую реакцию. Потом повернулся к двум ангелам, застывшим напротив друг друга.

– Думаю, сейчас кое-что произойдет.

Верлен бросил быстрый взгляд на тварей, словно бы рассматривая их оком исследователя. Имим описывала круги возле Эванджелины, раскрывая огромные черные крылья. Они были великолепны. Перья нисходили ровными рядами, от крупных к мелким. Хотя, припудренные, они казались тяжелыми и материальными, Верлен знал, что, если прикоснуться к ним, рука прошла бы насквозь, как через оптическую иллюзию. Большинство имимов обладали отвратительной внешностью, однако Эно была соблазнительна, ибо все дефекты породы сложились в ней в тревожную и мрачную красоту. Верлен был покорен. Хотелось навсегда запомнить каждую деталь ее тела, прочно запечатлеть в памяти, чтобы вспоминать в будущем.

Словно желая продемонстрировать силу и мощь собственных крыльев, Эно свернула их вокруг тела, а затем внезапным и сильным движением расправила. Так кобра раздувает свой капюшон. Посвятив крыльям тварей не один год углубленных исследований, Верлен так и не привык к их абсолютно необъяснимому очарованию. Сила, происхождение, место ангела в небесной иерархии – все это немедленно становилось очевидным после одного только взмаха. Посмотрев вниз на своего готового к нападению противника, Эванджелина взмыла в воздух, и пурпурное сияние трепещущим облаком окутало ее тело. Серебряные струи, быстрые, электрические, словно заряженные током, пронзили перья. Она медленно поворачивалась под лучами лунного света. Представление должно было произвести впечатление и вселить ужас.

– Смотри внимательнее, – взволнованным голосом прошептал Бруно. – Возможно, тебе никогда больше не придется увидеть подобный ритуал.

Склонившись к ученику, он произнес:

– Сперва они расправляют крылья, чтобы установить, кто выше саном. При большом неравенстве в силе, более слабый ангел покорится без сопротивления. Однако соотношение сил сейчас не столь очевидно. Обе дамы наделены необычайными крыльями: родословная одной ставит ее в один ряд с высшими созданиями, другая наделена мощью наемного бойца. Кто из них сильнее – пока не ясно. И если они не смогут установить, кто главнее, то сцепятся в поединке.

Верлен выжидал, ему стало страшно. Дуэльный поединок представлял собой древний ритуал, который современные нефилимы уже считали устаревшим. Тем не менее обряд сохранялся веками в России, где обитают самые могущественные создания, происходящие от древних ангельских родов. Люди переняли его, назвав дуэлью. Приняв вызов, честолюбивые соперники отмеряли шаги и стреляли друг в друга с близкого расстояния. Со временем обычай забылся, и теперь лишь самые явные последователи традиций среди нефилимов устраивали дуэли.

В теории Верлен находил ритуал прекрасным. Он напоминал игру между созданиями, принадлежащими к могучим, но совершенно различным видам. Мужчина много раз просматривал архивные записи дуэлей между нефилимами, однако агрессивная поза Эно и оборонительные движения Эванджелины не были похожи на все, с чем он сталкивался. Гипотетически дуэль между ангелами должна была закончиться смертью: лишь один из них мог остаться живым. Несмотря на то что его знакомая принадлежала к более высокой разновидности ангелов, Верлен не мог избавиться от ощущения, что Эно победит.

Эванджелина внимательно смотрела на противницу. Верлен чувствовал, что дама не хочет драки, что стычка неожиданна для нее. Он вспомнил, что она говорила о своем нежелании становиться нефилимом и, хотя ее мать была одной из этих тварей, отказывалась признать собственную участь. Будучи ангелом, Эванджелина обязана была убить Эно, однако мужчина понимал, что она не позволит себе это сделать.

Внезапно соперница подпрыгнула в воздух и поднялась высоко над кровлей. Эванджелина расправила крылья и взвилась в небо. Ангелы наблюдали друг за другом, внимательно всматривались, готовясь к атаке. Через долю мгновения началась схватка. Издали оба существа казались стрекозами, дергавшимися и кружившими в лунном свете.

Верлен заметил, что его знакомая куда более опытна, чем можно было предположить. Эно ударила с нырка, метя в противницу, кружа вокруг нее, дразня. Та ответила ударом в полную силу, кувыркнувшись в воздухе. Имим отлетела назад. Придя в себя, она прижала к груди колени, толкнулась вперед, сделала сальто, одно, другое, третье, с каждым оборотом набирая энергию, пока не превратилась в огненный шар. Потом бросилась вперед на Эванджелину и нанесла удар такой силы, что та рухнула на крышу под грохот шиферных плит. Ошеломленная силой падения, она недвижно застыла.

Элегантно махнув крылами, Эно спустилась и подошла к поверженной. Она тяжело дышала, дрожа от утомления; длинные черные волосы рассыпались по плечам. Став над Эванджелиной, женщина отвела крылья назад, готовясь нанести последний удар, когда лежащая с нечеловеческой силой оттолкнула ангелицу, ударив ее в солнечное сплетение.

– Отличный удар, – негромко похвалил Бруно, и Верлену пришлось согласиться.

Солнечное сплетение являлось слабейшей точкой всех ангельских созданий. Крепкий удар мог в секунду закончить поединок.

– На имиме нет кирасы, – с удивлением отметил Верлен.

Ангелы-наемники нередко защищали свою грудь.

– Ей нравится бросать вызов судьбе, – проговорил Бруно. – A пропустив удар, она радуется боли.

Эно собралась с силами, выставила вперед руки, чтобы защитить себя. Эванджелина ударила снова – с немыслимой силой, точным, совершенно отмеренным, злым движением. В считаные секунды она добилась превосходства над противницей, придавив ногой изгиб элегантной шеи, словно собираясь раздавить ей горло. Эванджелина оказалась более сильной и умелой. Она могла убить по желанию, убить без труда, столь же легко, как давят насекомое. Вопреки всему, Верлен гордился ею. Охотник наблюдал, ожидая, когда та нанесет смертельный удар.

Но вместо этого она преклонила колена и сложила крылья за плечами в знак подчинения на глазах изумленного охотника. Эно оправилась от потрясения и сразу принялась связывать жертве руки. Пленница бросила на него взгляд, и Верлен понял, что эта капитуляция является знаком, предназначенным ему. Его знакомая обладала силами нефилима, но предпочла не принадлежать к их числу. Теперь стало ясно, что все мечты и каждый выслеженный ангел вели его обратно к Эванджелине. И предстояло снова потерять ее.

Вероятно, Бруно испытывал то же самое, потому что явно собирался вмешаться в схватку. Он шагнул вперед с пистолетом в руке. Стандартная процедура была прекрасно знакома Верлену: выстрел электрического парализатора сковывает ангела, не позволяя тому шевелить крыльями. Парализованное создание падает на землю, где охотник на ангелов связывает его. Мысль о том, что он может причинить боль прелестному существу, смутила ангелолога. Хотя процедура поимки предполагала простое воздействие на дугообразную кость, электрический ток мог причинить колоссальную боль.

– Не стреляй, – в ужасе прошептал Верлен, осторожно ступая по пластинам шифера.

– Меня больше интересует имим… – негромко проговорил Бруно, но опустил пистолет.

Эно поставила Эванджелину на ноги, обхватила рукой за талию и, взмахнув крыльями, взмыла в ночь. Мужчины молча провожали взглядом ее полет. Верлену казалось, что часть его самого осталась в руках Эно и что так же, как меркла она, растворяясь в ночи, так же блекнет и он сам. Ладонь босса опустилась на плечо Верлена. Очевидно, учитель понял, что ученика снедает жгучий гнев, ярость, необходимость отмщения.

– Отправляемся следом за ними, – проговорил Верлен.

– Искать Эно в Париже бесполезно, – проговорил Бруно, направляясь к краю крыши, чтобы спуститься на балкон. – Если мы хотим поймать имима, придется делать это на ее собственной территории.