В российской истории эта война получила наименьшую известность в плане освещения боевых действий. Особенно это касалось сухопутного театра, который как повелось уже в течение всего 18 века, (с 1711 года), располагался на территории современной Финляндии. Наиболее серьезные дела произошли на Балтике, между русскими и шведскими эскадрами, заслоняя собой события, разворачивавшиеся на суше.

Россия вела очередную упорную войну с турками. Сюда, к Причерноморью и было приковано все внимание. Здесь находились основные силы русских армий, здесь были Потемкин, Румянцев, Суворов.

Война, объявленная Швецией, была ударом в спину, и потребовала определенных усилий от России отвести этот удар, в небольшой, правда, степени, ослабив ее армии и Черноморский флот, действовавшие против Турции. Это выражалось, прежде всего тем, что на Балтике была вынуждена задержаться эскадра, направлявшаяся в Средиземное море, а также небольшое количество регулярных войск было подтянуто к побережью Финского залива, вместо отправки на юг России. Но, повторюсь, что усилия предпринятые Россией в войне со Швецией, не были чрезмерными, и война носила характер малозначительных стычек и столкновений с противником, без участия большого количества войск. Да и сама русская армия, за исключением нескольких регулярных армейских полков и отдельных батальонов гвардии, была представлена наспех сколоченным ополчением из вновь набранных рекрутов, добровольцев и даже арестантов, отбывающих наказание за незначительные преступления.

Не было громких побед, не было тяжких поражений. Все события развивались, как-то вяло, иногда напоминая больше театральное представление, нежели энергичную боевую работу войск. И несмотря на то, что война закончилась безрезультатно для той и другой стороны, с точки зрения территориальных приобретений, тем не менее, она явилась еще одной страницей в летописи падения шведской великодержавности на Балтике, и еще одним шагом в окончательном отделении Финляндии и переходе ее под юрисдикцию России. Но, при всей театральности войны, хотя бы в поведении монархов, что Густава III, что Екатерины II, это была война настоящая, не бутафорская, где лилась солдатская кровь. Где все игры и представления, разыгрываемые политиками, оплачивались солдатскою присягой, а значит и их жизнями.

Описание каждой войны мы начинаем одинаково — с политики. Справедливо сказано, что "война — продолжение политики". Так оно и было, есть и будет. Для чего историки пишут книги? Для того, чтобы как-то попытаться повлиять на день сегодняшний, чтобы не было принято завтра решение, которое может привести к неисчислимым бедствиям и страданиям людей. Взглянув в прошлое, в историю, можно всегда обнаружить аналог сегодняшнего дня, безусловно требующий определенных скидок на временные условия, но очень четко показывающий, что вышло из той или иной ситуации. Обладая подобными знаниями, можно предусмотреть в каком направлении, по какой дороге, сделать шаг завтра. Взгляд в прошлое, это на самом деле шаг в будущее.

Итак, вторая половина XVIII века… Россия и Швеция. Что изменилось со времен последней войны, начавшейся в царствование младенца Иоанна Антоновича, в лице его матери Анны Леопольдовны — Правительницы России и завершившейся при Императрице Елизавете Петровне?

Русский корпус генерала Кейта побывал в Швеции по просьбе последней, развеял одним своим присутствием все притязания датской стороны, и заслужил одобрение и восхищение своей образцовостью в воинской выучке и, что весьма немаловажно для обывателей, свой дисциплиной, после чего благополучно вернулся домой.

В 1751 году умирает старый король Фредерик I и на престол вступает в соответствии с русско-шведскими договоренностями епископ Любекский Адольф Фридрих — дядя Екатерины II (он был родным братом ее матери — прим. автора). Никаких изменений в политической жизни Швеции не последовало. Заправлял всем по-прежнему парламент, разделенный все на те же две партии — "шляп" и "колпаков". Различие было в том, что теперь они поменялись местами, и после поражения в последней войне, главенствующая роль перешла к более миролюбивым "колпакам". По-прежнему Россия поддерживала эту партию, а Франция традиционно субсидировала другую.

В 1746 году в королевской семье рождается первенец, названный Густавом. Получивший великолепное образование, основанное на трудах Монтескье, Вольтера, Расина и Корнеля, будущий король владел французским языком лучше, чем шведским. Естественно, что его симпатии уже с детства были на стороне Франции. Он обожал Париж, его театры, и, став королем, сам писал пьесы.

Русская Императрица, Екатерина II, также, как и ее кузен, обожала заниматься литературой, пробовала себя и в прозе и в поэзии, писала пьесы и даже оперы. Несмотря на то, что в "золотой век" Екатерины и доставалось отдельным авторам — Фонвизину, Радищеву, тем не менее, ее увлечение не ослабевало. Напротив, видимо, она считала не всех достойными заниматься подобным ремеслом, оценивая их по собственной персоне. Немка, в отличие от своего великого предшественника Петра, которому она соорудила величайший памятник, хотевшего из своих подданных сделать немцев, она стремилась сделать их русскими.

Создавалось впечатление, что та война, о которой пойдет речь, на самом деле была "театральной", что два монарха разыграли пьесу, которую сами и написали. Итог ее, правда, не понятен. Пьеса-война, действующие лица — солдаты, кровь настоящая, не бутафорская, интриг достаточно — с переодеванием, с выдуманными победами, наряду с реальными сражениями и реальными смертями. Но все, как-то по— комедиантски, как будто два монарха уселись в свои ложи и через лорнеты, близоруко прищуриваясь, разглядывали бьющихся солдатиков и матросиков.

Отличие в том, что Густав начал разыгрывать пьесу всамделишно, а Екатерина понарошку. Пошли на сцену регулярные шведские войска, а Россия ответила наспех сколоченными полками из рекрутов, ямщиков, цыган и даже колодников. Будто Екатерина решила: "С тебя кузен и этого будет достаточно!". Массовка, какая разница из кого она будет состоять. Нет, не будем отрицать, и батальоны русской гвардии втянулись в дело, но это кажется для остроты момента, для его достоверности. Ну нельзя же использовать сплошь непрофессионалов!

Ладно, это все лирика, что ж творилось на самом деле. (Лирика — лирикой, но мы убедимся еще не один раз в театральности поступков и одного и другого государя. Правда, один закончил свою жизнь от пули собственного дворянина (почти, как Гай Юлий Цезарь, если б это был кинжал — но красиво!), вторая — в зените славы, тоже красиво).

Итак, мы уже упомянули, что молодой кронцпринц Густав был всю свою молодость под сильным влиянием королевской Франции. Ему постоянно намекали, что с ним Франция связывает самые большие ожидания.

Снова шведская карта была в руках французов. Проиграв "колпакам" — России, они поддерживали "шляп", но лелеяли мысль о королевском абсолютизме, естественно в лице Густава, управляемого из Парижа. Потому в ход шло все — лесть, благосклонность Вольтера, к его литературным опусам, намеки на необходимость революции (но "королевской") в Швеции, осторожность во всех планах, чтобы никто не мог догадаться о замыслах будущего короля, создание "надежной", читай, преданной армии, которая не будет непрерывно отступать от русских, и, наконец, слава! — слава его предшественников — великих королей Швеции — от Густава Вазы (тезки, опять же!) до Карла XII, короля-солдата. Как древние гладиаторы, солдаты, марширующие на битву с русскими варварами, будут поднимать руку и восклицать: "О Цезарь (О, Густав!), идущие на смерть приветствуют тебя!". Не Густаву ли III-му принадлежит знаменитая фраза: "Весь мир — это подмостки сцены. А все мужчины и женщины главным образом актеры!" (И здесь король почерпнул ее из театральной жизни, перефразировав великого Шекспира! — прим. автора).

Да, семена упали на благодатную почву. Действующего короля Адольфа Фредерика считали слабым и незначительным, как политическую фигуру, поэтому все ставки были сделаны на кронцпринца.

О смерти отца он узнал 1 марта 1771 года, когда сидел в ложе парижского оперного театра. В Стокгольм уже он въехал королем Густавом III.

Мирные отношения с Россией, хотя бы внешне, не нарушались уже 45 лет. Но корень зла, таился в событиях 1720 года, когда шведскому дворянству удалось настолько сузить королевские полномочия, что всем заправлял риксдаг. Как мы помним, все развивалось традиционно: Франция поддерживала партию "войны" с Россией, отчего и случилась война "шляп" в 1741 году, а Россия — партию "колпаков", настроенных миролюбиво. Последняя война закончилась Абоским миром, в ригсдаге правила партия "колпаков", которую всеми способами поддерживала Россия, на престоле находился предложенный опять же Россией кандидат — родной дядя Екатерины II. Субсидирование шведского парламента Россией, прежде всего, преследовало цель сохранить status quo — существующее положение. Век Екатерины был достаточно насыщен действиями на южных рубежах страны, да в ее центре прокатился пугачевский бунт, неспокойно было на азиатских степных окраинах. Меньше всего ей нужны были осложнения на севере своей державы. Потому и все последующие события она всерьез не воспринимала.

Интриги королевской Франции продолжались. Мы помним большие финансовые вливания Франции в предвоенном 1741 году, затем в 1747 и 1751 годах. Только в течение одной сессии риксдага 1765–1766 гг. французским посланником было потрачено более 1 300 000 ливров для поддержки той партии и тех планов его правительства, которые бы отвечали их чаяниям. Однако, старания к перемене лидерства в шведском парламенте успеха не достигли, и тогда Версаль решил сделать ставку на нового короля. О том, как из него делали "просвещенного" монарха, зараженного духом абсолютизма, мы уже говорили. И вот настал самый удачный момент.

Недовольные "шляпы" были готовы использовать любой повод для свержения власти ненавистных им "колпаков". Интриги и заговоры сплелись вокруг нового короля. Использовано было все — неурожай, голод в отдельных провинциях, растущая дороговизна, и не принятие никаких мер правящей партией. Обеспечивая себе победу в парламенте, "шляпы" незаметно для себя создали абсолютизм своего короля.

Густав III взял инициативу в свои руки. 19 августа под предлогом смотра войск он собрал их перед риксдагом и произвел фактически государственный переворот, объявив парламенту о восстановлении порядка управления, принятом при Густаве-Адольфе в 1611 году. Риксдагу были оставлены финансовые дела и …право объявлять наступательную войну. Почему такая уступка? Дело в том, что еще в 1769 году Дания, Россия и Швеция подписали договор, по которому не допускалось изменение устройства правления в Швеции, принятого в 1720, а в случае онаго, Дания с Россией приступали бы к разделу Швеции. А вот войну оборонительную, король имел право объявлять. 21 августа 1772 года выходит в свет закон, известный под названием "Образа правления" (Regerings-Form). Король получал фактически неограниченную власть, в том числе издавать законы, собирать налоги, тратить их по своему усмотрению, созывать сейм, назначать советников и раздавать должности без согласия на то риксдага. Шведское дворянство, главным образом составлявшее партию "шляп", и привыкшее за полвека к своеволию, увидело, чего оно лишилось в результате "королевской революции". Со временем это привело к возникновению чрезвычайно серьезной оппозиции Густаву III, причем оппозиции военной (Спренгтпортен, Егергорн, Клик, Гланзенштерна, Танденфельд, Рамзай и другие офицеры шведской армии, которые впоследствии сыграют основную роль и в аньяльской оппозиции, и в присоединении Финляндии к России).

Переворот в августе 1772 года обострил отношения Швеции и Пруссии. В договоре, заключенном Пруссией с Россией в 1769 году (одновременно с датско-шведско-русским договором), имелся секретный параграф, где было сказано: "…если бы в Швеции удалось бы господствующей партии ниспровергнуть форму правления, установленную в 1720 году, и предоставить королю неограниченную власть …король Прусский обязуется… сделать диверсию в Шведскую Померанию, отправив в это герцогство надлежащее количество войск". В письме же Густаву Фридрих Великий изобразил просто крик души: "…неужели Вы забыли, что Россия, Дания и я сам были порукой сохранения уничтоженной теперь формы правления?… Я не вижу исхода этому делу!". Правда, уже в следующем письме "исход" уже отчетливо виден хитрейшему из европейских монархов: "Подарите мне Померанию, драгоценный перл в Вашей короне, через которую вы находитесь в сношении с Европой, и без которой в Европе и не знали бы вовсе о существовании Швеции, и я сделаю все, чтобы буря, готовая подняться против Вашего Величества, утихла".

Так удалось Густаву III влезь в самое пекло европейской политики, став на время центром ее внимания! Англия с Францией, недовольные разделом Польши, тут же сговорились о том, что если Россия нападет на Швецию, то Англия русских не поддержит, а вот Франция пошлет в помощь шведам от 10 до 20 тысяч своих солдат и в течение двух лет (1772–73) выплатит еще и 800 000 ливров, для укрепления шведской армии и флота.

Но начинали развиваться события на совершенно другом континенте, которые с каждым годом изменяли расстановку политических сил в Европе, а соответственно и ориентацию политических устремлений основных государств Старого Света. "The Boston Tea Party" — "Бостонское чаепитие", так был назван мятеж английских колоний в Северной Америке, ознаменовал начало Войны за Независимость Северо-американских штатов, в которую включились и европейские державы. Собственно война началась, конечно, не с того, что за борт было выброшено 342 ящика с английским чаем, а позднее в 1775 году, и в 1776 году окончательно утвердилась с изданием Декларации о независимости 4 июля. Шведские проблемы стали уходить на задний план.

У Франции появилась заманчивая возможность нанести удар своему вековому врагу — Англии, даже не объявляя войны. На самом деле монархическая Франция рубила сук, на котором сидела сама. Одно королевство поддерживает республиканскую форму правления в стране, борющейся против другого королевства. Это привело Францию к краю бездны, на котором она окажется в 1789 году. Сначала тщательно скрываемая помощь американским повстанцам деньгами, вооружением и снаряжением, затем появление в Париже неофициального, но пользующегося доверием французского двора посланника Франклина, общий порыв, охвативший Францию, не остался не замеченным Альбионом. В 1778 году скрытые враждебные действия двух держав переросли в открытую войну. Расходы Франции и на поддержку повстанцев, и на усиление в первую очередь своего флота — Англия безраздельно властвовала на Атлантическом океане, вызвали полный дисбаланс экономики. Кроме того, король не собирался отказываться от той роскоши, в коей пребывал его двор. Попытка привлечь на свою сторону Испанию, король которой доводился родственником Людовику XVI, поначалу удалась. Но вскоре Испания посчитала, что новорожденное государство в Новом Свете доставит больше хлопот испанским колониям, нежели Великобритания, и поспешила выйти из игры. А американцы усиливали свое давление на Францию, умело вдохновляя французскую аристократию принять участие в борьбе за свободу, а также спекулируя тем, что они будут вынуждены заключить мир с Великобританией, оставив Францию сражаться теперь одной за свои колонии в Новом Свете. Сюда же подтянулась и Швеция, стараясь также наладить отношения с Америкой, и даже выпросила у Франции в качестве колонии остров Сен-Бартелеми в Вест-Индии.

Правда, Густав III, поначалу увлекшись общим энтузиазмом войны за независимость, подхваченным также и шведским обществом (купечеством, прежде всего, видевшим новые рынки сбыта), отрекся от участия в этой, на его взгляд опасной авантюре, угрожавшей самой идее монархизма. Впоследствии, он даже запретить своим офицерам, воевавшим в Америке, носить ордена, полученные от республиканского правительства.

Война за независимость английских колоний привела к пародоксальному результату — началось сближение Франции и России. Безраздельное владычество англичан на море приводило к беззастенчивому пиратству — каперству, позволявшему подданным английской короны, грабить и топить суда под любым национальным флагом, если они могли заподозрить их в содействии мятежным колониям или поддерживающим их странам. Екатерина II объявляет вооруженный нейтралитет. Русские фрегаты берут под свою охрану все торговые суда и безжалостно расправляются с английскими пиратами.

И если Людовик XVI вынужденно продолжает обещать шведскому королю во время его визита в Париж в 1784 году еще 6 миллионов ливров (по 100000 в месяц), то позднее, уже опасаясь наступательных действий шведов против России, уже выражает надежду на то, что столь эффективные меры военного характера, предпринятые Швецией, будут залогом сохранения мира, а сам Густав не даст повода к его нарушению. Дальше — больше. Уже в 1788 году, французский посланник в Стокгольме маркиз де Понс, получил конкретные инструкции передать шведскому королю о том, что если он будет действовать против России, то тем самым лишается права считаться другом Франции.

Теперь Англия, желая отомстить за вооруженный нейтралитет России, мешавшей ей в Атлантике, старается натравить шведов. Понимая, что Франция уже на краю гибели, англичане, моментально сообразили, что только они со своим мощным флотом могут оказать помощь Швеции в противостоянии русским на Балтике, подтверждая, мнение Густава о том, что Россия это вечная угроза Швеции.

Совместно с Пруссией англичане также недовольны успехам русского оружия в войнах с Турцией, подталкивают Густава к возобновлению забытых с 1739 года отношений с Оттоманской Портой.

Итак, Густав III лишившись поддержки Франции, правда, получивший все, что ему было необходимо, приобрел еще двух мощных союзников. Оставалось решить вопрос с третьим, завзятым врагом России — Турцией. То обстоятельство, что во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг., Швеция и не помышляла о подобном союзе, подтверждало факт, что отношения 1739 года не собирались восстанавливаться. Однако, уже в 1787 году стокгольмский посланник в Стамбуле начинает пользоваться особым расположением султана. Санкт-Петербургские Ведомости сообщали в 1788 году — что "из Стокгольма пишут о торжественных аудиенциях шведского посланника у великого визиря, о драгоценных подарках, и о том, что это уже продолжается целый год".

Так Швеция все больше и больше склонялась к войне с Россией. Единственной страной, кто так и не поддался соблазну выступить заодно со шведами, были датчане. Датское правительство дало ясно понять, что они останутся нейтральными только в случае нападении России на Швецию. В противном случае, Дания выступит на стороне России. Густаву нужно было готовить три армии — первую на юге против Дании, вторую на севере у норвежских границ, опять же против Дании, и третью, с которой можно было бы попытаться пересмотреть все границы, утвержденные Ништадтским и Абосским договорами.

В 1777 и 1783 году состоялись две личные встречи Екатерины II и Густава III, в Петербурге и Фридрихсгаме. Несмотря на родственные отношения двух монархов, эти встречи лишь на время и лишь внешне сгладили отношения двух стран, в основании которых лежали не только политические причины, изложенные выше, но и личная неприязнь монархов. Причем это в большей степени относилось к Екатерине. Как пишет Ордин, "по особенностям женской натуры, Императрица не сдерживалась в выражении своих недобрых чувств" и осыпала своего родственника градом насмешек. Их встречи не отличались искренностью, хотя в своей переписке и тот и другой уверяли в мирных намерениях. Екатерина обращалась ласково со своим родственником, дарила ему крупные суммы денег, Густав же заявлял: "Я люблю мир и не начну войны… Швеция, подобно выздоравливающему больному, нуждается в спокойствии". Когда Екатерина узнала, что у Густава родился сын, она подробно описывала ему, как занимается воспитанием собственного внука, будущего Императора Александра Павловича, как заботится о его питании, проветривает комнату, заставляет побольше гулять и т. д.

Однако, красноречие в письмах не соответствовало истинным мыслям монархов.

Уже после второй встречи во Фридрихсгаме, Екатерина пишет Густаву, находившемуся в Венеции: "Говорят, что Вы намерены напасть на Финляндию и идти прямо на Петербург, по всей вероятности, чтобы здесь поужинать. Я, впрочем, не обращаю внимания на такую болтовню, в которой выражается лишь игра фантазий".

Два сводных брата Спренгпортены — старший Яков Магнус и младший Георг Магнус, сыграли наиболее значимую роль в королевской революции 1772 года. Убедившись в том, что цель революции, проводимой королем не совпала с их собственными устремлениями, старший удалился в отставку, а младший, получив в командование Саволакскую бригаду в Финляндии, со временем встал в прямую оппозицию Густаву, и все свою последующую жизнь посвятил противостоянию шведской короне, формируя и общественное мнение против нее, занимаясь сначала одними интригами, а затем и прямым шпионажем в пользу России, закончив службу у короля, переходом на русскую службу. Отлично зная реальную обстановку в Финляндии, обладая широкими связями среди офицерских кругов, Георг Спренгпортен рассчитывал выслужить и занять весьма значимую должность возле русского трона, сначала в качестве советника в финляндских делах, а потом, чем черт не шутит и стать главой всей Финляндии, в ее новом качестве — русской провинции. Его переход на русскую службу не был спонтанным решением. Замысел отделить Финляндию от Швеции зрел в его голове давно. От отдельного княжества, чью корону предлагалось примерить сначала одному королевскому брату Фридриху, затем и другому — Карлу Зюдерманландскому. У К. Ордина упоминается и значительное участие в этом заговоре масонства, распространенного в Финляндии (наиболее известен орден "Валгалла" в Свеаборге). Сюда, по Ордину, входили все известные и уже упоминавшиеся нами заговорщики — офицеры. Это утверждение вызывает определенные сомнения. Сам брат короля Карл Зюдерманландский был масоном очень высокого градуса и не мог не знать о зреющем заговоре. Да, впрочем, это и не было секретом. От плахи Спренгпортена спас лишь переход на русскую службу. Но его главная роль еще впереди, и в этой войне, и в следующей.

К концу 1787 года Спренгпортен является к Императрице и принимается убеждать ее в том, что Финляндия охотно примет покровительство России. Достаточно будет небольшого отряда русских войск, созыва местного финляндского сейма, и судьба Финляндии будет решена бесповоротно.

Однако Екатерину гораздо более интересовала судьба южных границ страны, где разгоралась война с Турцией. Даже совет Потемкина еще в 1784 году произвести наступательные действия против Швеции, она отклонила, понимая, что это развяжет руки Густаву. Политическая обстановка была гораздо благоприятнее для шведов нежели, чем для русских. Несмотря на свой язвительный и насмешливый тон, Екатерина была крайне осторожна в официальных заявлениях, а тем более в действиях.

С одной стороны, еще в марте 1788 года, получив неопровержимые доказательства о приготовлениях северного соседа к войне, Екатерина, вспоминая слова Анны Иоанновны, сказавшей в подобном случае, что от Стокгольма надо камня на камне не оставить, добавила от себя: "Сия твердость тогда подействовала, а теперь Россия вдвое сильнее". Но Императрице не хотелось, чтобы публика преждевременно узнала о предстоящей войне, а потому разговоры на политические темы в столице были запрещены.

27-го мая она пишет Потемкину: "Великий князь собирается к вам в армию, на что я согласилась, и думает отсель выехать 20-го июня, буде шведские дела его не задержат. Буде же полоумный шведский король начнет войну с нами то великий князь останется здесь". Но все-таки она надеялась на сохранение мира. 28-го мая она заметила: "Я шведа не атакую, он же выйдет смешен".

4 июня она пишет снова Потемкину: "Мне кажется, они не задерут, а останутся при демонстрации. Осталось решить один вопрос: терпеть ли демонстрацию? Если б ты был здесь, я бы решилась в пять минут что делать, переговоря с тобой. Если бы следовать своей склонности, я бы… приказала разбить в прах демонстрацию…но сделав такое дело, имели бы две войны, а не одну…итак полагаю, чтоб дать ему (Густаву) свободное время дурить, денег истратить и хлеб съесть".

Но горячность Екатерины стала уже брать верх. Приготовления шведов были настолько очевидны, что Екатерина заявляла: "Надо быть Фабием, а руки чешутся чтобы разбить Шведа!".

Но Густаву необходимо было, чтобы русские начали первыми, или хотя бы сделали вызов, чтобы придать войне не наступательный, а оборонительный характер. Россия держала себя с превеликой осторожностью. Даже в инциденте возле Зунда между тремя русскими кораблями вице-адмирала Фондезина (фон Дезина) (передовой отряд эскадры адмирала Грейга, отправлявшегося на Средиземное море) и шведского флота под командованием герцога Карла Зюдерманландского по поводу отдания салютов, Фондезин уступил силе, правда оговорив, что тем самым шведы нарушают Абосский договор, и "понеже Герцог Зюдерманландский брат королевский и двоюродный брат Императрице, то он его поздравит и выстрелил из 15-ти пушек" (из письма Екатерины Потемкину от 19 июня 1788 года). Карл ответил восьмью выстрелами и корабли разошлись. Екатерина, правда, высказала свое неудовольствие действиями Фондезина в рескрипте на его имя от 27 июня: "не уместно было тут Ваше снисхождение и уважение…, ибо в деле между флагами двух корон не должен входить разбор особ начальствующих".

В виду очевидных приготовлений Швеции к войне, русский посланник при дворе Густава, граф Разумовский передал 18-го июня записку следующего содержания: "Ея Императорское Величество все свое царствование сохраняла с королем и нацией шведской доброе согласие и мир, постановленный в Абове, не подавая никакого подозрения к нарушению, и теперь желает продолжение оного, тем более что занята весьма важной войной с Портой. В засвидетельствование того, Ея Императорское Величество сообщила всем дружественным державам, а равномерно и Его шведскому Величеству о предмете посылки в Средиземное море российского флота. В рассуждение же разнесенного по поводу сего слуха о производимых в Швеции вооружениях, с российской стороны не для вызова, но из предосторожности было отряжено в Финляндию весьма посредственное количество войск, и в Балтийское море отправлена, по ежегодному обыкновению, эскадра для обучения мореходцев, к чему Швеция никогда не показывала никакого подозрения ниже малейшего внимания, да и Ея Императорское Величество взирала спокойно на великие вооружения, производимые в Швеции и наблюдала совершенное молчание, пока движения заключались внутри королевства. Но как граф Оксенштерна королевским именем объявил, что сии вооружения обращены против России, под предлогом, будто бы она намерена наступательно действовать против Швеции, — объявил министру двора, состоящего в теснейшем с Россией союзе, и который не мог того скрыть от него, графа Разумовского, то Ея Императорское Величество не может больше отлагать объявления своим Императорским словом Его Величеству Королю и всем из шведской нации, участвующим в правлении о несправедливости сих его подозрений, и уверяет о миролюбивых своих расположениях к ним всем. Но если таковое торжественное уверение сочтется недовольным, то Ея Императорское Величество решилось ожидать всякого происшествия с той надежностью, какую внушает ей непорочность ее предприятий, так и довольство ее средств, предоставленных ей Богом, и которые она всегда обращала к славе своей Империи и к благоденствию своих подданных".

Несмотря на кажущуюся безобидность ноты, Густав усмотрел в ней главное для себя — явное оскорбление его королевского достоинства и власти, определенной им в революцию 1772 года. Императрица же явно намекала на ту форму правления, исходя из выделенного фрагмента текста, вытекающую из конституции 1720-го года, и закрепляющих последнюю Ништадтского и Абосского договоров. Письмо обращалось не только к королю, но и к шведской нации! Это было "оскорбительно" для считавшего себя "абсолютным" монархом Густава.

Последствия записки был дипломатический разрыв. Разумовскому было объявлено покинуть Стокгольм в течение 8 дней. Те же действия были предприняты в Петербурге в отношении шведского посланника Нолькена. Итак, почти война!

Казалось бумажный повод был найден, можно было начинать. Нудный политический пролог, с перечислением всех действующих лиц, от главных героев до "Кушать подано!", вроде бы закончен. Пора переходить к сюжету. Но какой же бывает театр без грима, без переодеваний. Сцена получила название в редакции Екатерины: "Шведская сказка". Король был неудержим, войну надо было начинать, а Россия должна была предстать агрессором. В ночь на 28 июня 1788 года на шведский пост "напали казаки" в количестве 24 человек, шведского или финского происхождения, одетые в швейной мастерской королевской Оперы под руководством известного портного Линдгрена, получившего даже некое повышение за столь хорошо выполненный заказ. Почему в качестве "нападавших" были выбраны именно казаки, тоже объяснимо. Одно слово "казак" производило на просторах Финляндии, да и в самой Швеции, неизгладимое впечатление, сея панику и ужас. В продолжении двух последних войн казаки, своими рейдами по тылам, неожиданными нападениями, днем ли, ночью ли, нежеланием "играть в войну" по классическим европейским правилам, просто повергли в шок "цивилизованное" шведское войско. Поэтому, предположение о внезапном вторжении русских казаков на территорию шведской Финляндии, представлялось наиболее вероятным. О маскараде этом знали все — и безусловно русские, и сами шведы, как офицеры, преданные королю, Стединк и Армфельд, так и офицеры, составившие позднее прямую оппозицию королю, послы иностранных держав при дворах Петербурга, короче, знали все. Густав, историей с маскарадом, надеялся заставить весь свет думать, что войну начал не он, а Екатерина.

Вообще, подобные инциденты, когда границы между государствами не определены с достаточной ясностью, нередки. И в другое время их рассматривают, как незначительные пограничные недоразумения. Но в данном случае, был "явный" повод к войне.

Но, ей-Богу, никак не перейти к военным действиям. Возникает публичная переписка между королем и Императрицей, в газетах, как будто сражаются два журналиста.

Сперва, после вручения Разумовским обращения Екатерины к королю и шведскому народу, при том, что последнее так разозлило Густава, король через своего посланника Нолькена 26 июня ультиматум, в котором России выставлялись следующие условия:

Чтобы граф Разумовский был примерно наказан за его происки в Швеции, на страх другим желающим вмешиваться во внутренние дела "независимой империи".

Чтобы в возмещение убытков, понесенных королем на вооружения, Императрица уступила ему на вечные времена всю часть Финляндии и Карелии, с губернией и городом Кексгольмом, т. е. все, что перешло к России по мирным договорам ништадтскому и абосскому, затем установить границу по Систербек (реке Сестре — прим. автора).

Чтобы Императрица приняла посредничество Короля Шведского к доставлению России мира с Портою, и уполномочила его, Короля, предложить Порте полную уступку Россией Крыма и восстановления границ по договору 1774 года. В случае же несогласия Порты (!!!) на эти условия, предоставить ей границы, как они были до войны 1768 года.

Чтобы в обеспечение этих жертв Императрица предварительно обезоружила свой флот, возвратила корабли, вышедшие в Балтийское море, вывела войска свои из новых границ и согласилась, чтобы Шведский Король остался вооруженным до заключения мира между Россией и Портой.

У короля были явно какие-то проблемы с психикой — диктовать подобные условия великой державе, владеющей одной шестой частью света, мог себе позволить лишь самодержец, воюющий с ней, и одержавший ряд генеральных побед в решающих сражениях. Однако, Швеция еще даже не находилась в состоянии войны с Россией. При этом Густав пояснял своему посланнику, что "их — этих предложений я не могу уступить ни единого слова. Мое желание, мое безусловное повеление, заключается в следующем: вы должны просто объявить, что ответ требуемый вами должен быть просто "да" или "нет", что это мое последнее слово, что в случае отрицательного ответа я буду считать его объявлением войны… Я запрещаю вам подавать повод к мнению, что я готов согласиться на какое-либо смягчение или изменение моих требований". Во-как!

Прусский посланник барон Келлер, ознакомившись с нотой, заметил, что она "сочинена, конечно, в замешательстве ума". Так же высказалась и Екатерина в письме Потемкину (3 июля): "Сего вероломного государя поступки похожи на сумашествие, с сим курьером получишь мой манифест об объявлении войны. Оскорбления наши многочисленны, мы с роду не слыхали жалоб от него, а теперь неведомо за что, разозлился". В принципе, 30-е июня, день опубликования русского манифеста можно считать началом венных действий со стороны России. Швеция, как мы понимаем начала их раньше театральными действиями на границе ночью 28 июня.

Но вместо ответа, передавшему "сумасшедший ультиматум" секретарю посольства Шлафу, было приказано просто выехать из столицы, вслед за покинувшим ее уже посланником Нолькеном. Екатерина заметила: "Хорош получил ответ: выгнан вон!" (Записки Храповицкого от 23 июля 1788 года).

Европейские газеты включились в полемику вслед за государями. Сначала Густав высказался декларацией в Гельсинфорсе о причинах войны, о "русской" провокации — шведском маскараде в Саволаксе, о победе при Гогланде и т. д., которую начали перепечатывать гамбургские и берлинские газеты. Настало время, чтобы литературный талант Екатерины развернулся в полную мощь. Ответ Екатерины был представлен в виде пьесы и переведен на несколько европейских языков. Особо Императрицу задело то, что Густав умудрился в своей декларации вспомнить пугачевский бунт, и заявить, что "мог он, конечно, нанести российской империи губительные удары", а то, "что он не вступил в союз с разбойным атаманом должно было вменено ему в особенную благодетель". Затем посыпались ее стихи на французском и даже сочинена опера "Горе-богатырь". Но это уже история для театроведов, увлекающихся политикой.

Основной замысел кампании для шведов, а точнее всей войны, ибо она подразумевалась и молниеносной и победоносной, заключался в нанесении двух основных ударов. Первый: разгром русского флота на Балтике, взятие Кронштадта, высадка морского десанта, (около 20000 человек), между Красной Горкой и Ораниенбаумом. Второй: широкомасштабные действия на юге Финляндии, взятие Нейшлота, тем самым обеспечивая себе прорыв по центру русских оборонительных порядков, затем взятие Фридрихсгама, Выборга и т. д. Общая численность шведских войск и в самой Швеции (два корпуса — против Норвегии и Дании), и непосредственно в Финляндии, доходила до 50 000 человек и 18 000 финских ополченцев, всего на Финляндию приходилось около 30 000.

Основной план действий шведов разрабатывался генералом Толлем. Но план-то был оборонительный, применимый в случае нападения России. Густав III же применил его для наступательных действий. Соответственно должны были быть внесены коррективы, и прежде всего относительно снаряжения и снабжения армии. Кроме того, наиважнейшим было овладеть всеми морскими подходами к Санкт-Петербургу. Эта операция требовала особой четкости и координации сухопутных войск и флота. Последнее, как раз отсутствовало.

На наиболее важном сухопутном направлении (т. е. нейшлотском) должна была действовать Саволакская бригада шведской армии, состоявшая из полка Карельских драгун и Саволакских егерей. Ее возглавляли опытные офицеры — полковник Бернт Юхан фон Хастфер, полковники фон Стединк и Брунов.

Необходимо сказать об этой бригаде несколько слов. Дело в том, что этим соединением довольно продолжительное время командовал Георг Магнус Спренгтпортен (до 1786 года — года перехода на русскую службу). Спренгтпортен создал из нее элитное соединение из финнов — это было одним из этапов замысла Спренгтпортена по отделению Финляндии — создание собственного воинского формирования. С уходом последнего на русскую службу возросло напряжение внутри бригады. Старшие командиры были шведами, плохо понимавшими своих финских солдат, те офицеры, которые были саволакскими дворянами, стремились в первую очередь защитить свои собственные интересы, связанные с землевладениями в родной провинции. Набрать ополчение из местных крестьян не удавалось, идти на войну против русских желающих было мало. Стединк надеялся, что настроение измениться, если удастся одержать несколько внушительных побед. Все это вместе взятое выйдет наружу после неудач первых недель войны и возникновения офицерского заговора в шведской армии.

Сам Густав III взял на себя руководство войсками, приближающимися к Фридрихсгаму. Его отъезд из Стокгольма был чрезвычайно театрален. Ему так нравилось произносить напыщенные фразы: "Я между памятниками русской гордыни пощажу только один памятник Петру Великому, чтобы выставить и увековечить на нем имя Густава III", и сравнивать себя с Юлием Цезарем: "Вот и я перешагнул через Рубикон!". Все это отражалось в русской печати и вызывало лишь дополнительные насмешки.

Громкие фразы, сопровождались еще и чеканкой фальшивой русской монеты — медных пятаков, которыми шведы планировали рассчитываться, вступив в Русскую Финляндию. Храповицкий в своих записках отмечает, что русский монетный двор отметил их значительное сходство по штемпелю и заблаговременности их изготовления. По шведским источникам — русские пятаки чеканились с 1787 года в Авестаде. Театр, да и только. Правда, игра, несколько, грязновата.

Главнокомандующим русской армией в Финляндии был назначен вице-президент граф В.П. Мусин-Пушкин. Под его начальством состояли: генерал-поручики Михельсон, Волков, граф Дмитриев-Мамонов, генерал-майоры Левашов, барон Шульц, Кнорринг и Селиверстов. Вместе с Мусиным-Пушкиным в действующую армию направлялся и Великий Князь Павел Петрович.

Великого Князя сопровождал лейб-казачий конвойный эскадрон из 10 офицеров и 130 казаков. Сразу по прибытии Павел Петрович решил лично принять участие в рекогносцировке вместе с казаками. Произошла небольшая стычка со шведами, где казаки потеряли три лошади, но действовали умело и мужественно, произведя очень благоприятное впечатление на наследника престола.

Все войска были сосредоточены: В Выборге — 8220 человек, в корпусе Михельсона — 7238, у Левашова в Фридрихсгаме — 2539, у барона Шульца в Кексгольме — 1281, в Нейшлоте — 230 человек. Всего 19508, из которых здоровых 17869 и больных 1639 человек. "Конницы с гвардией — 3163, пехоты, да с гвардией — 15191, сюда еще не включены идущие Тобольский пехотный полк, да 4 карабинерных".

Это было реальное число войск, находившихся в Петербурге и его окрестностях, а также в непосредственной близости к противнику. Набат войны еще не зазвучал, и набор дополнительных войск еще не начинался. Пройдет совсем немного времени и Россия начнет более серьезно относиться к опасности с севера, начнется подтягивание сил с самых отдаленных рубежей, начнет формироваться ополчение. Но отмечу еще раз — все эти усилия будут носит милиционный, иррегулярный характер. С главного, турецкого направления, не будут сниматься кадровые регулярные воинские части. Помимо этого, останутся, как мы увидим в дальнейшем, и регулярные части в Прибалтике — Лифляндии, Курляндии, поскольку по ходу войны возникнет угроза и со стороны Пруссии. Со шведами будут драться гарнизонные полки, малая толика регулярных полков, несколько батальонов гвардии, и, в основном, новобранцы-рекруты, ополченцы, казаки и башкиры.

Итак, мы уже упомянули о маскараде возле деревни Пуумала, который можно считать точкой отсчета. Дело было теперь за Саволакской бригадой, насчитывающей 1300 человек.

Еще до начала боевых действий полковник фон Стединк на собственный страх и риск произвел рекогносцировку крепости Нейшлот, который предполагалось брать шведам в первую очередь. Под видом французского офицера (а Стединк служил Франции в войне за североамериканские колонии) ему удалось проникнуть в крепость и благополучно ее покинуть, осмотрев укрепления.

Его впечатления были удручающие. Собственно шведские войска были снаряжены лишь наполовину, неурожай в самом Саволаксе ухудшал и без того нерадостную картину. Все деньги полученные Швецией на подготовку к войне от Франции, Англии и Турции, ушли на устройство флота.

Но приказ был приказ. И шведы начали наступление тремя колоннами, которыми командовали Хастфер, Стединк и Брунов, соответственно. Напомню, 1300 шведов против 230 человек гарнизона майора Кузьмина. 29-го июня они на лодках переправились через озеро, на островах которого построена крепость, а 2-го июля заняли город, окружавший крепость. Так формально началась осада крепости, и шведы обратились к коменданту с предложением сдаться.

Что ответил майор Кузьмин на ультиматум шведов о сдаче крепости точно не известно. Одни утверждают, что он сказал: "Я без руки и не могу открыть ворота крепости, пусть Его Величество Король Шведский сам потрудиться!", другие его слова приводят буквально в следующем: "Вы пишите, что шпага должна решить дело наше. Это и мои мысли. Вы не получите от меня никакого другого ответа. Для чего? Я и мой гарнизон будем защищаться до последней капли крови". Но смысл одинаков — гарнизон, несмотря на всю малочисленность, сдаваться не собирался.

Шведы завязли прочно и безрезультатно под Нейшлотом. Артиллерии у них не хватало, зато русские не скупились на ядра, ибо и орудий и припасов у них было в достатке. Присланные Густавом четыре пушки в помощь осаждавшим особой роли не сыграли, и даже успешные действия шведов, захвативших продовольственный обоз русских, особого изменения в положения дел не внесли — в крепости имелся достаточный запас пшена, позволявший выдержать любую осаду.

Стединк писал королю: "Я начинаю верить, …что это место может быть взято только деньгами или голодом… Осада Трои, без сомнения, представляла больше разнообразия, иначе тогдашние герои не продолжали ее десять лет… Золото на нашего коменданта (имеется в виду майор Кузьмин — прим. автора) не подействует, разве огонь и железо… Я боюсь умереть от скуки…".

Но осада шла вяло и безрезультатно. Усиливались брожения среди и финских солдат и саволакских офицеров.

Екатерина писала Потемкину: "По двухдневной стрельбе на Нейшлот шведы пошли грабить Нейшлотский уезд. Я у тебя спрашиваю, что там грабить можно? …Своим войскам в Финляндии и шведам (Густав) велел сказать, что он намерен превосходить делами и помрачать Густава Адольфа и окончить предприятия Карла XII. Последнее сбыться может, понеже сей начал разорение Швеции". Пророческие слова…

Разворачивались действия на море. В соответствии с планом Густава о разгроме русской эскадры Грейга, направлявшейся на Средиземное море, захвате Кронштадта и высадке десанта возле Ораниенбаума, шведский флот, возглавляемый братом короля герцогом Карлом Зюдерманландским искал встречу с русскими.

Первая встреча с тремя кораблями Фондезина, еще до официального начала войны, как мы помним, закончилась препираниями по поводу салютов, и закончилась уступкой русских.

С началом войны, шведам удалось захватить два русских корабля находившихся в одиночном плавание — 35-пушечный фрегат "Ярославец" (командир А.Г. Бардаков) и 26-пушечный фрегат "Гектор" (командир И.М. Колокольцев). Кстати, "Ярославец" был отбит русскими в ходе Выборгского сражения 1790 года.

В связи с начавшимися боевыми действиями поход на Средиземное море был отложен. До сих пор продолжается спор между историками, что вынудило Густава III начинать войну на море, не дав спокойно уйти Грейгу. Ведь это настолько бы ослабила Балтийский флот Екатерины, что шведы реально бы получили господство на море. Я думаю, ответ прост. Ни Великобритании, ни тем более Турции это было невыгодно. Цена вопроса? К. Ордин, ссылаясь на книгу Григоровича "Канцлер князь Безбородко", называет следующие цифры: от Англии по 100 000 фунтов ежегодно, начиная с 1787 года, от Турции — 2 млн., а по некоторым другим сведениям, 3 млн. пиастров. Это одна из наиболее вероятных причин поспешности Густава.

А вторая заключалась… в самих русских. Эскадра не была готова до конца, и ее отправка планировалась лишь осенью. А как сложились бы дела к этому времени у русских на турецком фронте Густаву гадать было не к чему. А ну как закончилась бы, и вся мощь России обрушилась на осмелевшего короля?

Грейг начал спешные приготовления к отходу. В матросы набирали всех кого только можно — с грузовых судов, брали писарей, вестовых с берега, мастеровых с верфей, даже каторжников — "арестантов по морской службе… простить 153 человека для укомплектования кораблей, к Грейгу посылаемых". (Храповицкий, записки от 4-го июля).

17 кораблей и 7 фрегатов Грейга вышли в море. Ему противостояли шведы числом 15 кораблей и 5 фрегатов. Сражение закончилось фактически ничьей. Эскадры разошлись, причем русская осталась на месте (то есть поле боя осталось за русскими, что считалось победой — прим. автора), а шведская ушла к Свеаборгу. Потери: с русской стороны был захвачен 74-пушечный корабль "Владислав", снесенный ветром в боевые порядки шведского флота, 580 человек убито, 720 ранено, взято в плен 470 человек. Стоит отметить, что из 700 с лишним человек экипажа "Владислава" — 257 погибло, корабль имел 34 пробоины.

Краткий комментарий по поводу "Владислава": шведы считали, что с плененным кораблем и остатками его экипажа, в Швецию была занесена холера, благодаря которой погибли десятки тысяч моряков в главной базе шведского флота. Откуда взялась холера судить сложно. Если б "Владислав" возвращался с южных морей… Не очередная ли попытка списать собственные проблемы на русских?

У шведов: в плен был взят 60-пушечный корабль "Принц Густав", погибло 130 человек, ранено 334, сдались в плен 539 моряков. Обе стороны праздновали победу. Екатерина в Петербурге, а Густав в Гельсингфорсе устраивали фейерверки. Так как сражение состоялось 6 июля, в день Преподобного Сисоя, то с тех пор в составе русского флота всегда был корабль, носивший имя "Сисой Великий".

Грейг не успокоился и нагнал шведов прямо в Свеаборге, где они беспечно гуляли по берегу, а корабли ремонтировались. Русский авангард атаковал шведов, заставил их боевое охранение, обрубив канаты, срочно ретироваться, а один 62-пушечный "Принц Густав-Адольф" сел на мель и сдался русским, коими и был благополучно сожжен.

Стратегическое значение Гогландского сражения было неоценимо. Планы шведов и по внезапности нападения, и по высадке десанта, направленного в Петербург, не то, что были перечеркнуты — они рухнули.

Мы назвали эту главу: "Кирасиры в битве при Гогланде". Казалось, какая связь между кавалерией и битвой при Гогланде? Прямая! Приготовления эскадры Грейга к отправке на Средиземное море началась еще весной 1788 года. От Казанского кирасирского полка 6-го апреля были назначены к отправке: ротмистры Вальтер фон Гринвальд и Генрих Лантинг, премьер-майор Отто фон Рибопьер и корнет Александр Медер, с ними 1 квартирмейстер, 2 капрала и 36 кирасир. Старшим был назначен подполковник граф Карл Сиверс, но заболел и в поход не вышел. Таким образом, начальство над нижними чинами принял ротмистр фон Гринвальд. Сдав лошадей и погрузившись на корабли, казанцы с честью выполнили свой долг в морском сражении. Произведенный за отличия в поручики Александр Медер докладывал рапортом о гибели в морском бою командира — ротмистра фон Гринвальда, а вместе с ним и семи кирасир. Еще один капрал и три кирасира скончались от ран. Так русская кавалерия отличилась в морском сражении при Гогланде.

Ни осада Нишлота, ни действия на море, ни на шаг не подвинули шведское войско к заветной цели — Петербургу. Чтобы исправить положение Густаву III надлежало самому исправить положение и нанести удар русским, взяв Фридрихсгам. Помимо Хастфера, командовавшего Саволакской бригадой, еще два отряда, возглавляемые Карлом Густавом Армфельдом и Густавом Морицем Армфельдом (дядей и племянником), 29 июня перешли русскую границу. Младший Армфельд (любимец короля) атаковал русский форпост у Абборфорсе и, взяв в плен офицера и 12 солдат, занял местечко Питтис, а затем продвинулся до деревни Сумма, в нескольких верстах от Фридрихсгама. Старший Армфельд отправился из Элиме через Аньялу и Ликала, с севера приближаясь к Фридрихсгаму, и остановился в деревне Гузула. Таким образом, русская крепость окружалась с двух сторон.

18 июля Густав восторженно писал Стединку: "Наши первые действия удачны… Наш авангард занял все проходы. Наши убили и взяли в плен многих казаков.

Ну, откуда там казаки? Вот уж действительно, что слово "казак" стало настолько ненавистно шведам за две последние войны, что Густаву доставляло удовольствие связывать любой свой успех с "победами" над казаками. Тем более, что Мусин-Пушкин в донесении от 9-го июля говорил, о невозможности пресечь сношения финских крестьян Выборгской губернии с соплеменниками по ту сторону границы, а те в свою очередь передавали сведения шведскому командованию. "Недостаток в казаках (!!!) лишал возможности прекратить это зло" — это слова Мусина-Пушкина! А Густав продолжал планировать: "Сегодня я со своим войском буду ночевать в Ликала… завтра мы будем уже у самого Фридрихсгама и дадим работы генералу Михельсону…".

21 июля произошла стычка между русскими и шведскими войсками при Кернакоски, где был потеснен шведский отряд полковника Эренрота в 320 человек, однако, существенного значения не имевшая.

2 и 3 августа закончилось окружение Фридрихсгама. Правда, и здесь не обошлось без курьезов. Шведский король ждал прибытие подкреплений из 6000 человек на галерах из Свеаборга, для того чтобы их высадить восточнее Фридрихсгама в районе Мендолакского дефиле (укрепления, достопамятного с прошлой войны — прим. автора), и отрезать от Выборга. Галеры прибыли, но сначала непогода долго мешала им высадить пехоту, а затем и русские, прознав, что планировавшие высадку шведы, после ее успешного завершения, должны были сообщить двумя сигнальными выстрелами из пушки, успешно сделали это за них. В соответствии с прозвучавшим сигналом, от сухопутных сил шведов направили к предполагаемому месту высадки небольшой отряд с собранными у финских крестьян 60 лошадьми — обеспечить выгрузку орудий и фур с боеприпасами, который был благополучно разогнан русскими. Одновременно, русские атаковали и высаживающийся десант, за которым зорко следили с берега. Потому, в первый раз высадка не удалась, шведы "в беспорядке бросились на суда, многие утонули, многие побиты. Между тем, как русских только 5 убито и 13 ранено".

В конце концов, и десант высадился и главные силы шведов приблизились к Фридрихсгаму, но комендант крепости Левашев заранее выжег предместье, где были расположены все магазины, и шведам ничего не оставалось, как сходу приступить к штурму. Началась бомбардировка крепости, но продлилась она всего один день! Начинался мятеж в шведской армии.

Еще в июне месяце начались серьезные приготовления России к отражению возможной шведской агрессии. Все силы, как уже говорилось, были сосредоточены на юге у Потемкина. Открывалась добровольная подписка на рекрутов (от 18 до 50 лет), которым, как и их владельцам жаловались особые права. Что это означало? Кто добровольно вступал в рекруты, тот освобождался от возможности попасть в набор в течение последующих двадцати наборов, при этом, по окончании войны, подразумевалось, добровольцев распустить и освободить от дальнейшей воинской службы. Соответственно, от этого же освобождался и помещик, чьи крепостные шли в рекруты. Если рекрут погибал, то помещик опять же освобождался в будущем от предоставления крестьян в рекруты.

Набирали и вольных людей, особенно в артиллерию и драгун, используя отслуживших уже ветеранов, офицеров-отставников и иностранцев. Под присмотром опытных старых солдат их наскоро приучали к воинским упражнениям и тут же отправляли к границе. Только из вольных людей набрали 1870 человек.

Одновременно приступили к формированию казачьего полка в 2000 человек из ямщиков. Его формирование было поручено Григорию Андреевичу Дьячкину, отозванному с турецкой войны, где он командовал донским казачьим полком своего имени. Вопрос в том, почему из ямщиков? Да объясняется просто — казак должен быть с конем, а то и одвуконь. А ямщики-то всегда при лошадях. Оставалось только научить их воевать, для этого и приглашалась казачья старшина из действующей против турок армии. К кампании 1789 года Дьячкин уже закончил обучение бывших ямщиков и успешно действовал с ними против шведов. И, вообще, этот полк так сплотился, что просуществовал целых десять лет.

Цыган записывали в гусары. Наверно это было связано и с природным умением цыган обращаться с лошадьми, а также и с некоторой театральностью, которой эта война пронизана насквозь. Цыгане, внешне очень напоминали тех гусар, из которых формировались первые полки этого вида кавалерии — сербов, валахов, молдаван и грузин. В последнюю войну они очень "запомнились" шведам. (Вспомните, что в шведском языке даже появилось выражение "гусарская година" — прим. автора). Почему бы и сейчас было не блефануть?

12-го июля императрице докладывали, что численность войск в Финляндии уже доведена до 3000 кавалерии и 17000 пехоты.

К походу готовилась и гвардия. От каждого гвардейского полка выделялся один батальон для участия в сухопутных операциях. От Конной гвардии ушло к Выборгу вместе с Цесаревичем Павлом Петровичем три эскадрона. Общее командование гвардейским отрядом было возложено на Преображенского полка премьер-майора Татищева.

Интересное предложение сделал Императрице находившийся на русской службе и активно принимавший участие во всех финляндских делах Спренгтпортен. Его план предполагал сформировать отряд из трех батальонов пехоты и казаков, а затем нанести удар по шведам из Олонецкой губернии. То есть там, где они меньше всего этого ожидали. При этом Спренгтпортен рассчитывал на поддержку карелов, проживавших на шведской территории, бывших в большинстве своем православными. Действовать же Спренгтпортен предполагал, где уговорами, где интригами, а гди и просто подкупом.

В Олонецкой губернии был сформирован свой казачий полк и тоже из ямщиков. Дело в том, что здесь, на русском севере, проживали потомки высланных в свое время донских казаков — участников еще булавинского восстания, и уцелевших от царской кары. Чем заниматься бывшим казакам, как не ямщицким промыслом. А боевую свою подготовку они никогда не забывали. Из Гапсалы к Петербургу выдвинулся Казанский кирасирский полк, оставив часть своих людей эскадре Грейга, принявших участие в битве при Гогланде, а остальные эскадроны ушли к Выборгу.

Так потихоньку стягивались и набирались силы русской армии. Подходили Тобольцы, Нарвцы, Белозерцы и другие пехотные полки, формировались новые части милиционного характера из рекрутов и добровольцев. Почему, в принципе, так мало сведений об этой войне? Да, просто, она велась фактически одним ополчением, которое было соответственно распущено после войны. Лишь немногие регулярные полки армии, принявшие в ней участие, сохранили воспоминания об этой войне в своих полковых историях.

В итоге, Императрица писала Потемкину: "Усердие и охота народная против сего неприятеля велика: не могут дождаться драки, рекрутов ведут и посылают отовсюду. Одно село мое, Рыбачья слобода, (современное Рыбацкое — прим. автора), прислала добровольных охотников 65 человек, а всего их 1300 душ".

Но вечером, 4-го августа, в главной квартире шведской армии, осаждавшей Фридрихсгам, и возглавляемой самим Густавом III, состоялся военный совет, имевший чрезвычайное значение для всей последующей кампании и вообще войны. Собственная армия отказывалась подчиняться королю и требовала прекратить войну. Большая часть офицеров, участвовавших в военном совете, во главе с полковником Хестеско (Хестеску), объявили о том, что не хотят продолжать войну, о том, что нижние чины абоского и бьернеборгского полков уже разбирают палатки и требуют обратного перехода на шведские территории. Около 100 офицеров подали в отставку. Офицеры-дворяне, основываясь на букве закона, требовали ограничения власти короля, даже, как бы действуя в ущерб национальным интересам в данный момент. Король, пытаясь уничтожить до конца все ограничения его абсолютизма, оставшиеся после конституции 1772 года, нарушал основной закон, но считал, что именно он ратует за национальные интересы. Оставшись в меньшинстве, Густав понял, что у него единственный выход — отступить. Шведская армия стала отходить к границе, задержавшись еще на несколько дней у Гекфорса и Кюменегорда, но также оставила их, уйдя за существовавшую границу. Мосты и проходы, оставленные шведами, были немедленно заняты русскими.

Аналогично, была прекращена осада Нейшлота, Саволакская бригада по приказу ее командира Хастфера, несмотря на все сопротивление близкого друга короля — Стединка, также отошла. За все время осады было убито 2, умерло от болезней 27 человек (по русским данным — К. Ордин), по шведским — 50 (К.Х. фон Платен).

Войска шведов, особенно финские полки, все больше и больше волновались. Заговорщики умело играли на тревоге финнов за свою страну, которую русские разорят и опустошат, как уже было дважды, и Финляндия просто расплатится собой за незаконно начатую шведским королем войну.

Находившийся в местечке Ликкала отряд финских войск, численностью до двух тысяч человек, возглавлялся наиболее решительными в своей оппозиции королю офицерами. Они решили исключительно от лица финской армии начать переговоры с Екатериной о мире, и даже об отделении Финляндии от Швеции.

9-го августа, в Ликкала, был подготовлен письменный документ-обращение к Русской Императрице, под которым поставили свои подписи семь человек: генерал-майор Карл Густав Армфельд (дядя любимца короля), полковники Севастьян фон Оттер и И.К. Хестеску, подполковники Клингспор, фон Котен, Энегиельм и обер-адъютант Карл Иоганн Клик. Восьмой участник заговора — майор Егергорн не подписывал предложений, поскольку лично отправлялся в Петербург к Императрице и должен был на словах дать нужные объяснения по данному письменному документу.

Несколько дней спустя, в местечке Аньяла, уже собралось более ста офицеров, разделявших подобное мнение. Их собрание и получило в дальнейшем название "аньяльская конфедерация".

Напрямую речь об отделении Финляндии высказывалась лишь отдельными конфедератами, но это не было единым мнением. Звучали даже призывы арестовать короля Густава (наиболее решительно вел себя полковник Хестеску). Попытки Густава найти какой-то компромисс и вступить в переговоры с мятежниками успехом не увенчались.

В довершении ко всему, Дания объявила войну Швеции, верная своим союзническим обязательствам с Россией, и король срочно убыл назад в Стокгольм, чтобы организовать отпор датчанам, оставив за себя главнокомандующим всеми силами в Финляндии, своего брата герцога Карла.

Ответ, полученный Егергорном, был без подписи, и по сути своей, говорил о том, что Россия отдает себе отчет, что имеет дело, не с истинными представителями нации, а с группой заговорщиков. Предлагалось собрать действительных и легитимных представителей народа, и лишь тогда могут начаться законные переговоры, но, как непременное условие ставилось очищение всей русской территории.

Так заканчивались боевые действия в 1788 году. Часть войск, в первую очередь гвардия, отправлялись назад в Петербург, на зимние квартиры.

Шведский король, не добился ровным счетом ничего. Что он приобрел? Война с Россией не закончилась, война с Данией началась, а внутри государства созрела очень серьезная оппозиция, способная привести к любому значительному перевороту и изменениям в устройстве всего государства.

О решительном настроении Екатерины в начале войны, говорят ее слова, сказанные несколько лет спустя описываемых событий, Стединку, ставшему после войны посланником в России: "Отступив от Петербурга, я дала бы битву близ Новгорода, затем близ Москвы, затем у Казани, затем у Астрахани, а затем мы бы еще увидели. Думаете ли вы, что король мог бы последовать за мной туда?".

А вот после появления "аньяльской" конфедерации, Екатерина назвала это "пособием Божьим", правда добавила, осуждая изменников-конфедератов: "Буде не таков король, то заслуживал бы сожаления. Но что делать? Надобно пользоваться обстоятельствами: с неприятеля хоть шапку долой". Ее уверенность в исходе войны уже была полной. В письме Потемкину от 14-го августа она писала: "…дурацкая шведская война… по-видимому кончиться собранием сейма в Финляндии и Швеции, и тогда будем со штатами трактовать о мире".

Боевые действия на суше в 1788 году прекратились. Екатерина считала, что шведская армия перейдет в полное подчинение конфедератам, и война сама собой закончиться. Однако, это было не так.

Последовавшие события и политические игры Европы против России в период осени, зимы и весны 1788–1789 гг. позволили Густаву III переломить положение дел в собственной стране, и в первую очередь, в армии, и обратить их в свою пользу. Хотя это и была лишь временная отсрочка финала той самой последней попытки возродить великодержавность Швеции, предпринятой Густавом III.

Оставив на время Финляндию, вместе с ее конфедерацией офицеров, но не забывая о ней ни на минуту, Густав вернулся в Швецию, где нужно было срочно отражать нападение датчан, вторгшихся в пределы его государства.

Густав развил кипучую деятельность, ежедневно выступал в риксдаге, и сам делал все необходимые распоряжения. Создавалась милиция, крепости приводились срочно в надлежащее для обороны состояние, вооружались купеческие суда. Особые надежды Густав возлагал на крестьян Далекарнии, провинции Швеции уже не раз проявлявших истинный патриотизм и приверженность к королевскому дому, и даже принимавших самое живое, и подчас решающее значение в политических переворотах. Эти надежды оправдались. Воспламененные пылкими речами короля деликарлийцы поднялись все как один на борьбу с захватчиками-датчанами. Одновременно усилилось давление и Англии и Пруссии на правительство Дании, объявив о прямой угрозе объявления войны со стороны этих держав.

В результате начались разговоры о перемирии, которое было сначала заключено на 8 дней, затем продлено до середины мая 1789 года. Спешное вооружение народа (а был даже создан отдельный полк, из молодых людей 15-ти лет), давление Англии и Пруссии, и угрожавших датчанам с одной стороны, и убеждавших их в том. что они уже выполнили все свои обязательства по отношению к России, все вместе сыграло свою роль, и в ноябре главнокомандующий датской армией принц Карл Гессенский покинул шведскую территорию. Это дало повод заявить Густаву: "Мы освободились от датчан! …Это нападение послужило лишь к тому, чтобы возбудить национальное чувство и доставить мне значительное войско в Швеции".

Россия была недовольна вмешательством посторонних держав в датско-шведскую войну. Особенно ее возмущало поведение прусского короля. Государственный совет также заявлял о ситуации: "Ни унывать, ни бояться не должно: Россия без всякого напряжения имеет 300 000 войска". Сама же Екатерина была еще более резка: "Буде два дурака не уймутся (имеется в виду короли Швеции и Пруссии — прим. автора), то станем драться. Графа Румянцева-Задунайского обратить для наступательной войны на Пруссию". (Записки Храповицкого 21 сентября 1788 года)

Недовольна была Екатерина и действиями Дании, заключившей перемирие со шведами: "Мы без согласия союзников таких дел не делаем".

Продолжались переговоры с конфедератами из Аньялы. Однако, в связи с успешными действиями короля против Дании, их позиции все более ослаблялись. Имена заговорщиков произносились с проклятиями в их адрес, как открытых врагов отечества. Особую ненависть вызывал полковник Хестеско, как самый дерзкий из конфедератов. "Hastsko" — по шведски, означает подкова. Во многих местах крестьяне устанавливали импровизированные висилицы, куда прибивали именно подкову, демонстрируя свою ненависть к конкретному человеку.

Основной целью переговоров стал Хастфер, командовавший, как мы помним наиболее боеспособным отрядом шведско-финской армии, стоявшей в Саволаксе. Именно он приказал, несмотря на строжайшие указания короля и обещанное вознаграждение в случае удачного штурма в 10000 талеров, снять блокаду Нейшлота. В письме от 12-го октября Гастфер сообщает и план разположения шведских войск в Финляндии, и получаемые им лично подкрепления. Тем не менее, он отмечает, что "не следует… воображать, что финские войска захотят драться со шведами: вот чего никогда не будет!". Конфедерация теряла уверенность в собственных силах.

В ноябре месяце они делают еще одну попытку обратиться к Екатерине, и в Петербург вновь прибывает Егергорн. Но и новые предложения конфедерации не нашли должного отклика. В ответ Екатерина решила вообще прекратить всякую поддержку и посоветовала им принести повинную, ссылаясь на то, что не имеет средств им помочь.

Шведские власти приступили к энергичному розыску и аресту основных заговорщиков. В январе 1789 года были арестованы Армфельд, Хестеско, фон Оттер, Монгоммери, Лейонстед, Энергиельм, Клингспор, Котен, Хастфер. Удалось бежать в Россию Клику, Ладау, Глазенштерну, Егергорну и Эссену. Все заговорщики были переправлены в Швецию, заключены в замок Фредериксгоф. Следствие длилось до 1790 года. Бежавшим в Россию был вынесен смертный приговор, утвержденный королем, остальные также были приговорены к эшафоту, но помилованы Густавом III. Единственным человеком, который был обезглавлен 8 сентября 1790 года (уже после окончания войны — прим. автора), стал полковник Хестеско.

Бригадир Хастфер, также был приговорен к смертной казни, но помилован, возможно по просьбе Стединка, очень уважительно всегда отзывавшегося о своем бывшем командире, и сослан в Финляндию. Ему было вменено в вину лишь сношения с противником.

Так закончилась Аньяльская конфедерация, однако все ее участники, оказались в качестве советников и экспертов в войне Швеции и России 1808–1809 гг., и во многом способствовали установлению управления окончательно покоренной Финляндии.

Вообще-то шведские историки (фон Платен) называют 1789 год — "победным", имея в виду, безусловно, свои победы. Так ли это на самом деле? И да, и нет. Вся эта война состоит из незначительного количества стычек, которые с трудом можно называть сражениями, по малочисленности войск в них участвовавших. Внимание всей Европы, по-прежнему было приковано к южным рубежам России, где выяснялись отношения с Турцией, где действительно громкие победы под Очаковым, Фокшанами, Рымником, а под конец, и Измаилом, вписали самые славные страницы русской боевой славы. Это там, на юге, перемещались стотысячные турецкие армии, а их громил военный гений Суворова. Здесь, на севере, армии трудно было назвать армиями, здесь батальоны сражались с батальонами, выжидали друг друга, то наступали, то отступали, то вдруг сталкивались, отскакивали после в разные стороны, и, как уж повелось, приписывали себе громкие победы, уменьшая свои потери, да увеличивая чужие.

Предстоящую кампанию 1789 года Екатерина видела лишь в оборонительных действиях русских войск. Аньяльская конфедерация потеряла свое значение и была разгромлена, позиции же короля Швеции, напротив, укрепились. Безусловно усилившись, по сравнению с предыдущим годом, русские войска в Финляндии, тем не менее, не имели существенного перевеса над противником, а нерешительность их главнокомандующего Мусина-Пушкина уже раздражала Екатерину, которая требовала активных оборонительных действий и упреждающих ударов по шведам. Второй генерал — Михельсон, по словам французского посланника при дворе графа Сегюра был "не очень благоразумен". (Точнее, Сегюр выразился так: "…первый (Мусин — Пушкин) был не достаточно деятелен, а второй (Михельсон) не достаточно благоразумен".)

На усиление русских войск стягивались силы из самых отдаленных от Петербурга уголков России. Прибыли на северный театр военных действий 2000 башкир. Это было "примечательное" событие и для русских, в первую очередь, жителей Петербурга, и для финнов, которые до этого в своей многострадальной истории видели лишь калмыков, в составе донских полков прошлых войн. Как саранча башкиры прошли в мае 1789 года через Петербург, грабя по пути всех обывателей. Второй раз за свою историю башкиры появятся на берегах Финского залива в 1853-56 гг., в составе двух полков, для несения кордонной службы и отражения возможных высадок англо-французских десантов.

Позднее, в 1790 году, сюда впервые прибыли сыны Оренбургского Казачьего войска, в количестве 163 человек (по другим данным 150). Это был действительно первый боевой поход оренбургских казаков на запад. Кстати, и до самой революции 1917 года, в Финляндии стоял отдельный дивизион (две сотни) Оренбургского Казачьего Войска из состава 3-го Самаро-Уфимского полка, того самого, что входил в 12-ю кавалерийскую дивизию, командовал которой в годы Первой мировой войны, будущий регент, главнокомандующий финской армией и президент Финляндии — Карл Густав Маннергейм.

Из подаваемых Императрице официальных списков войск, находившихся в Финляндии весной 1789 года значилось: пехоты — 26300, кавалерии — 9000 (из них около 6000 казаков (из ямщиков) и башкир, три эскадрона Конной Гвардии, эскадрон лейб-казаков, эскадроны кирасирских полков, гарнизонные драгуны (при этом тяжелая кавалерия практического участия в делах не принимала, ограничиваясь несением кордонной службы — прим. автора), артиллерии — 1200. На самом деле, состав войска был значительно меньше. Густав III 9/20 мая писал в письме Стединку о том, что следует начать боевые действия, и замечает, при том, что русских в Финляндии несколько тысяч человек, так как Потемкин не хотел уступать солдат, занятых в Турецкой войне, для войны в Финляндии.

Тем не менее, общее положение было намного лучше, чем в предыдущем году, когда граница со Швецией была практически открыта, что позволило им беспрепятственно вторгнуться в русскую Финляндию и осадить сразу две крепости — Нишлот и Фридрихсгам. Сейчас, все проходы были заняты русскими войсками. Петербург уже не находился в такой опасности, как в 1788 году, хотя еще зимой, Екатерина предполагала расписать город по кварталам и вооружить мещан на случай вынужденной обороны.

Столкновения со шведами начались еще в апреле месяце. Войсками противника командовали: вдоль реки Кюмень — генералы Мейерфельд, Каульбарц и Сигрот, в Саволаксе всем заправлял любимец Густава — Стединк, сменивший Хастфера, арестованного за измену.

В апреле шведы сделали попытку переправиться через покрытую льдом Кюмень в пределы русской Финляндии, в ответ генерал-майор Орлов-Денисов (будущий командир лейб-казаков в следующей войне — прим. автора) с казачками совершил рейд на ту сторону границы.

31 мая генерал Михельсон атаковал отряд шведов, около 1000 человек, близ деревни Кюро (Кири), и вынудил к отступлению. Здесь немалую роль сыграло первое появление башкир на поле боя. Даже Екатерина в письме принцу Нассау-Зигену высказалась, что шведы приняли их за людоедов! Видимо сильное психологическое впечатление произвела атака башкирской конницы на невозмутимых скандинавов.

В этом же сражении отличились и лейб-казаки, которыми командовал генерал-майор Федор Петрович Денисов. С двумя сотнями казаков и сотней егерей он отрезал путь к отступлению шведского отряда, под обстрелом переправился через реку и ударил в тыл. Среди отличившихся были полковник Ефремов, поручик Федор Денисов и хорунжий Назаров.

В результате шведы потеряли 300 человек убитыми и 58 сдавшимися в плен. Потери русской стороны — 20 убитыми и 54 ранеными.

Направление движения русских войск было на Сан-Михеле (совр. Миккели). Поэтому, не задерживаясь, Михельсон устремился вперед, но при Поросальми был остановлен шведами.

Здесь проявился, в полную меру, полководческий талант Стединка. Знаменитая фраза Наполеона: "Искусство войны состоит в том, чтобы так распределить свои силы, чтобы они находились повсюду и без разрывов" — была воплощена в жизнь. Впервые, после первых побед Северной войны, шведское войско в 5000 человек смогло нанести поражение 8000 русских. Даже Екатерина заметила рассержено, что "двадцать семь лет таких известий не получала!".

13 июня Михельсон начал атаку. Передовую штурмовую русскую колонну повел сам Спренгпортен, хорошо знакомый с местностью и продолжавший уверять своих новых русских друзей, о том, что финны, состоящие в составе шведских войск, не собираются сражаться, и победа будет легкой. С русскими войсками следовал и небезызвестный нам уже майор Егергорн, одетый специально в финскую форму, с аналогичной целью. Однако, дело обернулось совсем иначе. Поручив командование позицией при Поросальми полковнику Грипенбергу, Стединк срочно перебрасывал и подтягивал к месту сражения все имеющиеся у него резервы. Грипенберг был вскоре ранен и его заменил подполковник Аминов.

Русская штурмовая колонна, ведомая Спренгпортеном, была отброшена, а он сам получил тяжелое ранение и чуть было не попал в плен. Стединку удалось даже подтянуть Эстерботнийский полк, стоявший примерно в 60 верстах и преодолевший это расстояние за 20 часов, а затем с ходу ударивший по русским. В принципе, это и решило исход сражения, которое длилось около 17-ти часов. Михельсон отступил. Кавалерия в деле не участвовала, зато русская пехота вызвала неподдельное восхищение Стединка, назвавшего ее превосходной. Преследование русских не проводилось, отход прикрывался казаками и башкирами.

В отношении потерь цифры, как всегда расходились. Русские показали свои потери в 425 убитых и раненных, шведы утверждали, что русские потеряли всего около 900 человек, включая пленных. Собственные потери шведы оценивали в 170 человек. Русские полагали, что намного больше их собственных.

Не смотря на удачный для шведов исход сражения при Поросальми, Стединк продолжал считать положение своей бригады весьма опасным. Михельсон отошел к русской границе и получил подкрепления. Кроме того, оставались нацеленные на Стединка отряды генерал-майора Шульца (около 2000 чел.) и генерал-майора фон Кнорринга (около 1800 чел.). Стединк надеялся на активизацию действий самого короля.

Победа шведов при Поросальми вдохновила самого Густава III, подняла дух всего шведского войска, и тогда шведы, возглавляемые самим королем устремились вперед. Казалось возвращаются времена великой Швеции и все то, что было когда-то завоевано его великими предшественниками, удастся вернуть именно ему — Густаву III.

В отличие от Михельсона, граф Мусин-Пушкин выжидал пока шведы ясно не обнаружат свои намерения, и не двигался с места. В начале июня 1789 года шведы начали приближаться тремя колоннами к русским границам. Только тогда войска Мусина-Пушкина начали выдвигаться через Вильманстранд для преграждения пути шведским колоннам, при этом он не считал возможным препятствовать неприятелю в переходе границы. Только отдельные отряды русских войск и форпосты должны были сдерживать натиск шведов. Мусин-Пушкин, как и в 1788 году, надеялся на подход русского галерного флота, формировавшегося в Петербурге, чтобы уже соединившись, приступить к решительным действиям против шведов. С этой же целью, он приказал отряду генерал-майора фон Кнорринга перенацелиться с Саволакса на Кюмень. Шведы заняли Куовалу, Кюменьгородский пост, затем Гегфорс и деревню Ликала. Густав III был чрезвычайно доволен развитием событий и даже перестал требовать еще более решительных действий от Стединка, надеясь, что в нем самом проснется полководческий талант и все будет решено именно здесь, вблизи побережья. Первое дело в котором король принял участие была стычка при деревни Удисс-Мальм. При этом он не выступал в качестве командующего отрядом, а просто присутствовал, почти, как доброволец.

Мусин — Пушкин приказал генералу Реку с отрядом, состоящим из 4-х рот преображенцев, Ямбурского карабинерного полка и нескольких казаков занять позицию между деревнями Удисс Мальм и Кайниас. В составе шведского отряда было около 6000 человек. В соответствии с оригиналом схемы боевого построения шведов в составе шведского отряда были: батальон Крунубергского полка под командованием генерала Платена, три батальона Вестерботеннского полка, один батальон Остерботенского полка, гренадеры и егеря со всех трех полков — то есть около шести-семи батальонов. Как уже говорилось, при шведской армии присутствовал сам король. Еще со времен Карла XII, сам король не принимал участие в сражениях. Это было дополнительным моральным стимулом для шведов.

Русские не выдержали натиска превосходящих сил шведов и отступили к Кайниусу, где уже подходил отряд генерала Кнорринга, хотя преображенцы довольно долго отстаивали свои позиции, мешая шведам очистить путь на Вильманстранд. Наконец, отступили и они, а шведы, подойдя к Кайниасу увидели там Кнорринга изготовившегося к обороне.

Вытеснение русских с занимаемой позиции было расценено шведами, как победа, имеющая чуть ли не решающее значение. Густав III умел использовать любой шанс для раскручивания пропагандисткой машины на все лады. Малейший собственный успех, или неудачный маневр русских, тут же раздувались до невероятных размеров с использованием всей европейской прессы. Конечно, в первую очередь прусской и английской. Это весьма злило русскую Императрицу, и она отвечала колкими замечаниями по адресу своего двоюродного братца.

Несмотря на успех в деле при Удис-Мальм, шведы не решились двигаться вслед за отступившими русскими, понимая, что к ним проследовали подкрепления, (отряд фон Кнорринга), а повернули на Фридрихсгамскую дорогу в направлении деревни Скоби, где занимал позицию отряд генерала Сухтелена. В направлении Кайпасы должен был действовать отряд генерала Каульбарса от деревни Вереле.

Сам король теперь решил возглавить отряд, только что вытеснивший русских с позиции и повести своих солдат лично в следующее сражение.

Отряд генерала Сухтелена в составе батальона Семеновского полка, сводного батальона из гвардейских гренадер, Нарвского и Невского пехотных полков, а также эскадрона драгун, встал на пути шведской колонны, возглавляемой самим королем, на позиции у деревни Скоби.

Русскую позицию по фронту выгодно прикрывала река Скоби, а правый фланг ее приток — ручей Питно.

27 июня, около 6-ти часов утра, появились шведские колонны. Встреченные артиллерийским огнем, шведы остановились и выдвинули также вперед свои батареи. Началась перестрелка.

Густав III лично принял на себя командование тремя батальонами, направил их в атаку против позиции, занимаемой тремя ротами семеновцами. Остальные шесть шведских батальонов двинулись в обход, к деревне Большая Скоби, с целью отрезать возможные пути отступления русских.

Три роты семеновцев оказались против трех шведских батальонов. Однако, командовавший ими капитан Текутьев, приказал разобрать мост через ручей и приготовился к отражению атаки. Появление шведского драгунского разъезда помешало окончательному завершению разборки переправы. Шведские драгуны, спешившись, бросились в атаку на команду, разбиравшую мост, но были контратакованы 1-й ротой семеновцев поручика Бакунина. Тогда в атаку устремились все три шведских батальона. Натиск был отбит тремя семеновскими ротами, допустившими переход шведов вброд через ручей, и ударивших после этого в штыки. Капитан Текутьев, ожидая повторной атаки, обратился к генералу Сухтелену с просьбой перебросить ему в помощь 4-ю роту Семеновского полка, что и было вовремя сделано, ибо король, собрав отступившие батальоны, бросил их вторично в атаку. Но на этот раз еще неудачнее. Отбитые теми же ротами, шведы с фланга получили удар, подошедшей 4-й ротой семеновцев.

Попытки шведов атаковать со стороны деревни Большая Скоби также окончились неудачей. Здесь их отбили дважды, даже не выходя из укреплений. Король, видя расстройство своих батальонов и получив известие о движении русских войск по Вильманстрандской дороге, счел за благо отступить. Преследование шведов не велось.

Потери с русской стороны составили: убитыми — 35 нижних чинов, раненными — трех офицеров и 61 солдата.

Не ожидая подобного развития событий, король отступил, но потребовал от всех остальных своих отрядов максимальной активности.

Здесь военное счастье было на стороне лишь Стединка, нанесшего поражение генерал-майору Шульцу в деле при Паркумяки 19 июля. Трехчасовой бой закончился великолепной штыковой атакой шведов, захвативших и артиллерию и обоз русских. Потери сторон составили — 600 человек русских (200 убитыми и 625 пленными — шведская версия) и 186 шведов. Но это были последние успехи шведов в кампанию 1789 года.

12-го июля генерал Каульбарс атакует русских у деревни Кайпасы, и даже вначале имеет успех. Но заведенный казаками Орлова-Денисова на замаскированные русские батареи (знаменитый казачий прием — вентерь), его отряд понес значительные потери и вынужден был отступить назад. В русском донесении говориться о 300 погибших шведах, в то время, как сами шведы признавали 254, между тем потери русских составили 21 человек убитыми и 80 раненными.

Известие о поражении Каульбарса произвело угнетающее впечатление на короля. Собственная неудача у деревни Скоби, отступление Каульбарса, все вместе очень напоминало кампанию 1788 года. Положение самого короля становилось опасным. Его отряд мог быть в любой момент отрезан от остальных шведских сил, поэтому король принял решение отступать. Победа Стединка над Шульцем в деле при Паркумяки также не играла особого значения. Саволакская бригада Стединка была обескровлена, и сам он прекрасно понимал, что силы русских не убывают, в то время, как обещанные королем подкрепления не поступают в его распоряжение. Стединк отступил. Его заслуги были по достоинству оценены королем — рыцарский знак большого креста ордена Меча и звание генерал-майора с пожизненной пенсией в 333 риксдалера ежегодно.

Но сухопутная война в этом году заканчивалась. Решающие события должны были развернуться на море.

Корабельный флот под командованием Чичагова, проявил большую активность в эту кампанию, в принципе заперев шведский флот в Карлкроне — основной базе Швеции. Попытки выйти и дать русским решающее сражение были не удачными. Даже столкновение вышедшей в море шведской эскадры при Эланде 27 июля с русскими, не принесло ни одной из сторон какого-либо значительного успеха. В результате шведы опять удалились в главную базу. Особой активности в сражении не проявила ни одна сторона. Императрица заметила по этому поводу: "…не хотел сам Чичагов драться, желая лучше охранять берега Лифляндии, хотя ему точно предписывалось искать и атаковать неприятеля".

Русский галерный флот, которым командовал вернувшийся с турецкой войны из-за разногласий с Суворовым, принц Нассау-Зиген, выступил из Выборга лишь в начале августа 1789 года. До этого шведы чувствовали себя полностью хозяевами положения в шхерах. 12–13/23–24 августа состоялось решающее сражение между флотами при Руотсинсальме, приблизительно в 25 верстах от Фридрихсгама. Несмотря на значительные потери русского флота победа над шведами была убедительной. "Похожа на Чесменскую" — заметила Екатерина.

После сражения при Руотсинсальме русский галерный флот высадил десант у Броби, с целью отрезать неприятелю пути к отступлению. Сюда же подтягивалась и вся русская армия. Шведы вновь покинули русские пределы, оставаясь на правом берегу Кюмени. Наступило формальное перемирие. Воюющие стороны как бы по добровольному соглашению прекратили военные действия.

И Россия, и Швеция продолжили в зиму 1789–1790 гг. подготовку к новому походу. Хотя и та, и другая сторона, уже желали мира. Особо не демонстрируя миролюбивый настрой, но учитывая обоюдное сложное и финансовое и военное положение, и шведы и русские исподволь были готовы к заключению мира. Но хочешь мира, готовься к войне. Римский постулат всегда остается действенным.

Но, опять политика! Ни Россия, ни Швеция не могли ожидать для себя особых выгод от продолжения войны. При всем этом вопрос о мире между двумя державами был тесно связан с другими вопросами европейской политики. Турция рассчитывала на Швецию, Пруссия желала ограничить влияние России, тем же была озабочена Англия, особенно после блистательных побед Суворова в 1789 году, наконец, Польша хотела воспользоваться затруднениями России и готова была действовать заодно с Пруссией и Швецией. Россия осталась в одиночестве. Австрия под давлением остальных европейских держав выходила из турецкой кампании, плюс, боролась с революцией в Нидерландах. Дания, давний союзник России, также находилась в затруднительном положении из-за давления на нее тех же Пруссии и Англии. Франция уже погрузилась в хаос революции.

И чем удачнее Россия действовала на юге, тем активнее Пруссия и Англия были готовы помогать Густаву III. В Петербурге были всерьез озабочены возможным разрывом отношений с Пруссией и готовились к выдвижению в Курляндию новых 40–50 батальонов пехоты и до 100 эскадронов кавалерии.

Шведский король Густав III боролся с тем финансовым кризисом, который неминуемо подступал к стране из-за продолжительной военной кампании. Кредитоспособность Швеции, как державы, падала, а отсюда и вытекал все больший дефицит бюджета. Внутри самой страны государственные займы ожидаемого успеха не приносили. Первый заем 1788 года, на 6 месяцев под 6 %, под таможенные сборы, еще не был возвращен, соответственно падало доверие населения, жертвовавшего (вкладывавшего) свои деньги в начале войны. Попытки достать денег в Европе особым успехом не увенчались. Был уже не 1788 год, когда Густав легко брал несколько миллионов талеров, например у генуэзских банкиров. Пруссия сделала предложение Англии и Голландии предоставить Швеции заем на шесть лет в размере 3 миллионов талеров, но под 3 % годовых. На это Густав II не согласился. Он хотел получать субсидии, но не кредиты. На последнее не согласилась Голландия. Английские банкиры, у которых король пытался получить миллион фунтов стерлингов, также не захотели этого делать. Правда, Санкт-Петербургские Ведомости сообщали, что Густаву III удалось получить в одном из немецких городов 6 миллионов талеров. Но, скорее всего, это газетная утка. Оставалось надавить на турок, точнее на вступившего на престол нового султана Селима. Турция обязалась уплатить Швеции 30 миллионов ливров, но ограничилась лишь десятой долей обещанного. Густав III объявлял все новые и новые государственные заемы в самой Швеции, но безуспешно.

В течение всей зимы Густав выказал лихорадочную деятельность по усилению прежде всего флота. Крайне теплая зима способствовала ускоренной постройке новых кораблей. При общих усилиях и крайне ограниченных средствах шведам удалось к весне 1790 года довести состав флота до 350 единиц, несущих на себе 3000 орудий. Особое внимание уделялось шхерному флоту. В принципе именно шхерный флот сыграл значительную роль в предстоящей кампании на море.

В России, также усиливалась инфляция ("лаж" — как ее тогда называли, поднялся с 2 до 15 %), объясняемая ускоренным выпуском бумажных денег. Ходили слухи о планируемой Екатериной, по примеру турецкого султана, переплавке дворцового серебра. Но когда собрали всю посуду, оказалось, что ее 2563 пуда, что даст 1 750 000 рублей. Узнав об этом, Екатерина отменила переплавку, заметив, что денег от этого не много будет, а "шуму достаточно". Увеличивали налоги, в первую очередь винный. Предполагалось осуществить внутренний заем.

Предыдущие кампании доказали всю неспособность Мусина-Пушкина, поэтому он был сменен и командующим финляндской армией был назначен генерал граф Николай Петрович Салтыков. Под его начальством состояли: генерал-поручики Игельстрем, Гантвих, принц Ангальт-Бернбург-Шаумбургский и Нунсен, генерал-майоры барон Ферзен, Баувер, барон фон-дер Пален, Бергман, Хрущов, Неклюдов, Корф, Толстой, Ржевский, Денисов, Рек, Буксгевден. Михельсон и Шульц были устранены из армии, видимо за неудачи при Поросальми и Паркумяки.

Положение армии было незавидным. В начале лета 1790 года в ней насчитывалось 12000 больных, кроме того, принц Нассау-Зиген, командующий галерным флотом и находившийся в большой милости у Императрицы особенно после своей победы в предыдущую кампанию, требовал все новых и новых людей, даже из казаков, для пополнения галерного флота. При этом, формально, принц находился в подчинении у Салтыкова, но его требования обращались напрямую к Императрицы, а от нее уже поступали к Салтыкову в виде повелений, которые последнему приходилось исполнять. Оттого силы сухопутной армии составляли всего 23000 человек.

В шведской армии также свирепствовали болезни, в Финляндии умерло 4281 человек, и целые батальоны состояли сплошь из новобранцев. Общие небоевые потери шведской армии и флота за эту зиму составили около 10000 человек. Недоставало обмундирования, продовольствия. Не выплачивалось по нескольку месяцев жалование. Любимец короля Стединк писал королю: "у солдат уже четыре дня нет хлеба. Не знаю, что мне делать. Что за жалкая страна, что за чертовы трудности. Ни один солдат в мире, кроме, может быть русского, не перенесет безропотно подобного с собой обращения".

Кампания 1790 года началась рано действиями флотов. Еще с самого начала войны русские опасались возможного нанесения удара на Лифляндию или Эстляндию. В марте 1790 года эти опасения подтвердились. 17-го марта два шведских фрегата атаковали крепость Рогервик или Балтийский порт, близ Ревеля. Комендант крепости полковник Роберти капитулировал, все воинские магазины были выжжены, пушки заклепаны и шведы получили еще и контрибуцию в 4000 рублей. "Русский бы этого не сделал! — заявила категорично Екатерина — какая разница с Кузьминым в Нишлоте".

В марте русские нанесли первый удар по Саволакской бригаде Стединка и хотя им не удалось вытеснить шведов с позиций, но сам Стединк признавал, что потерял 200 человек убитыми, в том числе 12 офицеров.

15-го апреля шведы атаковали русские позиции при Кернакоски и Пардакоски и добились определенного успеха, вытеснив противника с позиций, захватив амуницию, продовольствие, две пушки, 12000 рублей и 39 пленных, в том числе одного офицера. 19-го апреля русские попытались выбить шведов обратно, бросив в атаку два батальона преображенцев. Атака была неудачной с потерей 200 человек убитыми и 301 раненного (по другим данным общие потери 503 человека).

19-го апреля шведам удалось нанести еще одно небольшое поражение при Валкиала, близ Кюмени, при этом король был с войсками и даже получил легкое ранение. Добычей шведов стало небольшое количество продовольствия.

Но 4-го мая Нунсен перешел в наступление через Кюмень и захватили местечко Аньяла, ставшее таким знаменитым благодаря конфедерации.

Это вынудило короля отступить. После этого Густав III решил перебраться на галерный флот и руководить боевыми действиями на море.

4-мая Стединк наносит удачный удар русским при Партимяки, а вот действия Армфельда 4-го июня закончились поражением шведов под Савитайполе.

Местечко Савитайполи лежит на южном берегу озера Куолимо. Здесь командующий отрядом генерал Хрущов устроил и полевые укрепления и разместил батареи. Савитайполи — перекресток трех дорог. Из Вильманстранда, Ярвитайполя и Парадакоски. Основные укрепления были устроены в самом Савитайполе. Правый фланг защищали два батальона Великолукского полка, центр позиции — батальон того же полка и две роты семеновцев, сам населенный пункт прикрывали еще две роты Семеновского полка, в люнете на берегу озера стояла 6-я рота гвардейцев. Левый фланг позиции прикрывали 5-я и 7-я роты лейб-гвардии Семеновского полка, в резерве стояло два эскадрона Псковских драгун, а в трех верстах от основной позиции, расположилась команда егерей, от всех полков.

Молодой и горячий Армфельд, имея отряд в 4000 человек при 12-ти орудиях решил атаковать позиции русских тремя колоннами. Первая колонна шведов, двигаясь по дороге на Вильманстранд, была подпущена Великолукским полком на расстояние прямого выстрела картечью, а после огневого смерча, получала штыковой удар. Оправившись от первого потрясения шведы попытались организовать повторную атаку, но оказавшиеся у них в тылу русские егеря не дремали и открыли меткий огонь из ружей. Шведы свернули вправо с основний дороги и предпочли ретироваться в горы. Егеря, видя, что атака шведов грозит отрезать их от основных сил, решили пробиваться самостоятельно, и своим маневром в результате довершили дело начатое Великолуцким полком.

Армфельд возглавил лично атаку центра русской позиции. Семеновцы выдвинувшись вперед ввязались в штыковой бой со шведами, в нужный момент на помощь к ним подошел батальон Великолукского полка, завершивший разгром шведом. Сам Армфельд был ранен.

Третья колонна шведов встретила псковских драгун, которые отступая вывели противника на русские батареи. Понеся тяжелые потери от артиллерии шведы тем не менее добрались до основных укреплений и завязался жестокий штыковой бой с 5-й ротой семеновцев. Подошедшая на помощь 7-я рота семеновского полка опрокинула наступавших и выбив из укрепление две роты семеновцев начали преследование противника. Ушедших вперед гвардейцев сменил батальон Великолукского полка, а опережая пехоту устремились вслед за шведами и псковские драгуны, гнавшие их 4 версты.

Как всегда несколько слов о потерях: русские говорили о 750 убитых и раненных шведах, свои потери оценивая в 60 человек, шведы сообщали о 330 убитых и раненных со своей стороны.

Этим сражением заканчивались активные действия и русской и шведской армий на сухопутном театре военных действий. Наступало время "малой" войны. Опять в ход пошла легкая кавалерия, казаки и башкиры. Опять финские деревни, занимаемые шведскими войсками, подвергались непрерывным и внезапным атакам казаков. Опять исчезали со своих постов часовые, любые передвижения незначительных шведских или финских отрядов, отслеживались и атаковывались летучими отрядами русской конницы.

События на сухопутном фронте не оправдали надежд Густава III, и он счел, что центр борьбы должен быть перемещен на морской театр. Его план, что Армфельд и Стединк, действуя против сухопутных сил русских, выйдут к Выборгу не оправдался. Если бы король действовал одновременно со своим флотом, то высадившись у Фридрихсгама, и успешно действуя на суше, возможно он бы и имел успех. Но одна рука "потентанта" действовала сама по себе, забыв о второй руке. Недобившись ничего серьезного на финской земле, Густав ограничился обстрелом Фридрихсгама своими галерами, даже высадил десантную партию, но заметив приближение отряда русских войск Нумсена, поспешил вернуть десант на корабли и двинулся на восток к Выборгу.

Еще весной была предпринята попытка атаковать русских флот под Ревелем (Таллинн), но успешно отбита эскадрой Чичагова. Шведский флот, отраженный Чичаговым проследовал к Кронштадту, где в конце мая встретился со второй русской эжскадрой Круза. Дважды сходились противники, но решаюших результатов сражения не было. В конце концов к русским присоединилась эскадра Чичагова, подошедшая от Ревеля, а шведский корабельный флот ушел к Выборгу на соединение со своим галерным флотом, которым руководил сам король.

Кстати, Густав пытался на галерах ввязаться в сражение между Сескаром и Кронштадтом, но встречный ветер был серьезной помехой и шведские галеры отошли назад к Выборгскому заливу.

Обстановка сложилась таким образом, что шведский флот блокировал русские сухопутные силы во главе с главнокомандующим Салтыковым в Выборге, но и сам оказался блокированным со стороны Березовых островов русским флотом.

Густав приказал осуществлять постоянные высадки десантных партий с кораблей и галер. Так 27 мая высадившаяся партия шведских драгун и гусар в районе Кайвисто имела схватку с русскими казаками и Псковскими драгунами, и даже по утверждению шведов обратила их в бегство. Хорошо, что не преследовали. А то вывели бы их прямо на замаскированные батареи. Прием, отлично усвоенный русской конницей, но так и научивший ничему шведскую кавалерию. Другие высадки шведов были отбиты с уроном для противника.

На самом деле положение шведов становилось все хуже и хуже. Начались проблемы с пресной водой, которую шведы брали с берега. Неуловимые разъезды казаков и башкир пресекали все попытки. Совсем стало плохо, когда были перехвачены транспортные суда шведов. Взяли 83000 порций сухарей и 5000 мер водки. Дошли до того, что Салтыков ежедневно посылал на флагманский кооабль Густава бочонок с водой и продукты, дабы сам король-то не голодал. А Густав в ответ переправлял через русского главнокомандующего письма в Стокгольм в распечатанном виде. Театр! А не война.

Подошел русский галерный флот принца Нассау-Зигена. Все говорило о предстоящей капитуляции и короля и всего шведского флота. Надежд прорваться из мышеловки Выборгского залива оставалось все меньше и меньше. Попытки прорваться были просто невозможны, из-за постоянно дувшего противного ветра.

В Петербурге уже готовились встречать пленного короля. Огонь береговых батарей и противодействие русских галер не давали возможности шведам уйти даже частично, на веслах.

После длительных совещаний, шведы все-таки решились на прорыв. Надо отдать должное — операция была задумана гениально. Наконец-то подул попутный ветер. Выставив малое количество парусов, прекрасно отдавая себе отчет в том, что скорость кораблей будет незначительна, шведы сознательно подвергали себя обстрелу. Но при этом на палубах оставалось крайне ограниченное количество матросов и офицеров — остальные скрывались в трюмах, ниже ватерлинии, куда не доставали русские ядра. Отсутствие парусов снижало возможность значительного повреждения такелажа. А быстрые и слаженные действия экипажей, в нужный момент выскочивших на палубу и взлетевших наверх по вантам, обеспечивало резкий набор скорости парусников и давало реальный шанс оторваться от русских. Правда и здесь не обошлось без неудач. Для прорыва шведы подготовили брандер, который по их расчетам должен был приблизиться к заграждению из русских кораблей и взорвавшись, нанести значительный урон, обеспечивая свободу прорыва. Однако брандер не дошел до русских, сел на мель, взорвался, а от него загорелись, а затем и взорвались один шведский линейный корабль и один фрегат.

Однако и русские действовали не достаточно решительно и допустили массу оплошностей. Несмотря на общую победу, большая часть шведского флота ускользнула. Потери шведов состояли из 7 линейных кораблей, двух фрегатов. В плен попало от пяти до семи тысяч человек, в том числе почти вся лейб-гвардия короля. Сам Густав чудом избежал плена, и пересаживаясь с галеры на галеру, а затем и на небольшое парусное судно, выскользнул из кольца окружения, лишь благодаря тому, что русские не обратили на него внимание, занимаясь более крупными кораблями.

Остатки шведского флота укрылись в Свенскзунде (Роченсальми), в том самом проливе, где год назад русский галерный флот нанес им поражение. Казалось пришло время поставить победную точку, разгромить еще раз шведов, и войдя в гавань Стокгольма, продиктовать условия мира. Вся Европа напряглась в ожидании решающих событий этой войны. Иностранные дипломаты в столице Швеции проводили непрерывные совещания, а сами шведы готовились уже вывозить из столицы банк и королевские драгоценности. Естественно подняла голову и враждебная королю партия, мечтавшая уже если не об отставке Густава, то уж точно об отмене введенной им конституции.

Ну а дальше, случилось то, что наверно меньше всего ожидалось. Русский флот, возглавляемый принцем Нассау-Зигеном, потерпел сокрушительное поражение от шведов. Загнав свои суда в узость пролива, не считаясь с противодействующими ветрами, не дававшими никакой возможности маневра, Нассау-Зиген подставил их под убийственный огонь артиллерии шведских галер, расположившихся настолько удачно, что каждый их залп находил свою цель. Принц бросал в сражение, в узость пролива, все новые и новые отряды русских галер, усиливая их скученность, так что ни одно шведское ядро не пропадало даром. Безрассудство и глупость не имели границ. Это была бойня!

Все-таки наша книга посвящена действиям на сухопутном театре, потому ограничимся лишь цифрами. По данным шведов было потоплено 55 русских судов, захвачено 1412 пушек, погибло до 12 000 человек (по некоторым источникам — 14658 чел.). Русские источники подтверждают гибель 54 судов и 7000 человек.

Только отпраздновав победу при Выборге, Петербург получил такое страшное известие. Письмо Екатерины Потемкину очень четко характеризует ее настроение в эти дни: "После прямо славной победы шесть дней спустя последовало несчастное дело с гребной флотилией, которое мне столь прискорбно, что после разнесения черноморского флота бурею, ничто столько сердце мое не сокрушило, как сие".

Повезло, Густаву. Теперь он мог сам радоваться счастливому для Швеции исходу дел. Он мог теперь начинать переговоры о мире, не опасаясь для себя никаких потерь. С другой стороны Густав прекрасно отдавал себе отчет в сложившейся обстановке. Разгром русских при Роченсальми был временной передышкой, которой нужно было как можно скорее воспользоваться. Король наконец понял, что времена Великой Швеции миновали, что ресурсы России неисчерпаемы, а Европа, пошевелившись чуть-чуть, потеряла интерес к Швеции, и занялась более интересными для нее делами. Пруссия заключала выгодный для нее договор с Австрией, Франция и Польша выпали из общей обоймы, одну затянул омут революции, и для нее начинался новый отсчет времени даже по календарю, (брюмер сменял термидор и т. д.), а вторая не могла разобраться сама с собой, во внутренних междоусобицах вечно бурлящей шляхты. Турция изнемогала в войне с Россией, которая, несмотря на выход Австрии из войны, продолжала успешные боевые действия. А Англия, просто замерла, рассуждая, как использовать к собственному благу сложившуюся в Европе ситуацию.

О положении в самой Швеции мы уже говорили. Война стоила стране 24 миллиона талеров (36 миллионов рублей) и около 10000 человек плюс заговор среди своих собственных офицеров. Оглушительную победу при Роченсальми нужно было использовать по максимуму, чтобы достойно выйти из войны. На гребне королевской популярности. Пьеса должна была иметь счастливый конец. Понимая, что развязка близка, можно было проявить и милосердие. Большинство заговорщиков были прощены, приговоренных к смерти помиловали, за исключением полковника Хестеско. Из войны нужно было выходить молниеносно, при этом сохранив хорошую мину. Густава интересовали два самых главных условия, при которых он хотел бы выйти из войны — первое, хоть клочок, но оторвать от русской Финляндии (речь шла о Гекфорсе), и второе, это заключение мира с Турцией, при участии Швеции (король был связан обязательствами с султаном).

Екатерина также не возражала против мира, хотя ее условия были с одной стороны жесткие, с другой — она закрывала глаза на многие пункты мирных договоров со Швецией, последовавших в результате предыдущих войн. Ее циркуляр Салтыкову, начинавшему переговоры со шведами, в лице Армфельда, гласил следующее:

— прекращение каких-либо боевых действий, на суше ли, на море ли.

— границы остаются без изменений

— войска выводятся, если находятся на территории другой страны.

— пленные размениваются и отпускаются без выкупа

— Абосский договор в части касающейся салютов между кораблями и судами сохраняется

— ратификация договора должна быть произведена как можно быстрее, не позднее двух недель.

При этом, Екатерина отметила: "…никакая перемена мест иметь не может, а при дальнейшем в том упорстве к крайнему сожалению продолжение войны неизбежно".

Вместе со всеми предложениями о мире, Екатерина дала ясно понять своим генералам о возможности продолжения боевых действий — и на суше, и на море. Потерпевший сокрушительное поражение Нассау-Зиген тут же предложил Императрице новый план боевых действий, при чем в той же самой злополучной Рочельсальми. Салтыкову было подтверждено: "ни мало не отлагать военных действий, стараясь пользоваться всякими удобными к тому способами … и не давать себя обманывать весьма неосновательной надеждою мира, и что король шведский ищет только выигрывать время затруднениями при всей оказанной от нас умеренности".

Швецию представлял на переговорах Армфельд, Россию — генерал Игельштрем.

Само содержание переговоров представляет особый интерес. Густав, в лице Армфельда, делал все от него зависящее, чтобы выглядеть победителем в этой войне. При чем на любых условиях.

В отношении территориальных уступок, почувствовав непреклонность русской стороны, пытались предложить сослаться на некую ошибку лиц, уполномоченных обеими странами при заключении Абосского мира, вымерявших границы между двумя государствами. Что, дескать, не по тому рукаву Кюмени прошла граница, и это оплошность шведских уполномоченных, посчитавших, что последний рукав реки, является пограничным. А русские тогда этого не заметили, а сейчас, просто, восстанавливается справедливость, аж от 1743 года.

На самом деле, граница была настолько извилиста, что часть финских деревень оставалась, как бы ничейной. И шведские пограничные части порой были вынуждены при своем следовании из одного, определенно шведского населенного пункта в другой, также шведский, просить разрешения русских властей пересечь небольшой участок их территории — дорога так проходила! Потому, Игельстрем согласился на дополнение ко второму пункту — о границах, что "по заключению мира… будут назначены особые комиссары" для определения точных границ. (В окончательной редакции договора, ратифицированного сторонами, вы, безусловно, ничего подобного не найдете. Екатерина жестко стояла на своем. — прим. автора)

Аналогично было отклонено и требование Швеции по ее участию в урегулировании вопросов русско-турецкой войны — это сделал Суворов под Измаилом, а затем и Ушаков при Калиакрии. Кроме того, шведская сторона требовала уплаты 4 миллионов риксдалеров, которые Россия должна была якобы еще со времен Ништадтского мира. Откуда они взялись? Непонятно. Ответ Игельстрема был четок и недвусмысленен. Он просто предложил начать подсчеты еще с древнейших времен, параллельно пояснив, что это заведет в тупик любые переговоры.

В общем можно сказать, что, слава Богу, договор заключали люди военные, а не дипломаты. Потому так быстро они приходили к согласию по многим вопросам. Войну надо было заканчивать! Единственное на что пошла Екатерина, это то, что вновь Швеции разрешалось беспошлинно покупать хлеб и вывозить его через русские порты. Все остальные пункты ее предварительных условий были приняты без оговорок. Потому мир был заключен в течение всего одного дня — 3(14) августа в Вереле. Учтите, что Салтыков стоял наготове с сухопутными войсками, а русский флот по-прежнему запирал шведский в Роченсальми. И шведы понимали, что русские учтут уроки последнего поражения, и, скорее всего, успех будет за ними.

Кроме того, неким секретным, сепаратным, как тогда выражались, договором, Густав таки получил деньги от Екатерины. Брикнер, ссылаясь на записки Храповицкого, говорит о 500 000 рублей переданных королю, хотя он по-прежнему просил 4 миллиона, на 8 лет. И в принципе добился своего, правда на других несколько условиях, через год, в 1791 году, при заключении Дротнингольмского союзного договора, на 300 000 в год, в течении 8 лет.

Вообще Верельский договор очень краток, абсолютно не похож на предыдущие мирные договоры. Он исключал, как бы возможное влияние России на внутришведские дела, тем самым, признавая королевскую революцию 1772 года, оставлял не замеченным присутствие шведских офицеров в турецкой армии (впрочем, это ее не спасло!). Исключена была возможность возвращения на родину, тех участников аньяльской конфедерации, поскольку они приняли и подданство и службу в России. В общем создается впечатление то, что окончание пьесы было написана на скорую руку, потому что она всем надоела.

Что мы можем сказать в заключение?

Фактически Верельский договор сохранил статус кво в отношениях двух стран. Екатерина была довольна: "Одну лапу из грязи вытащили!" — писала она Потемкину.

Густав тоже был доволен. Пункты, дающие возможность вмешиваться России во внутренние дела Швеции исчезли. Однако, дворянство, униженное конституцией 1772 года, да оппозиция, оставшаяся и внутри Швеции, и, открыто, в России, не забывала о своем короле. 16 марта 1792 года Густава III застрелили в Стокгольмской опере, где он принимал участие в маскараде. Вот и конец пьесы.

Что можно сказать о действиях русской армии, участвовавшей в этой войне. Если честно, то ничего существенного. Гвардейская кавалерия реального участия в боевых действиях не принимали, оставаясь все время под командованием Цесаревича Павла Петровича, армейская кавалерия была настолько малочисленна и ее действия также случайны и отрывисты, что даже полковые летописи Ямбургских карабинеров, (кстати, расформированных в 1800 году) и Псковских драгун хранят лишь констатацию факта об участии в этой войне, не более того. Две-три страницы уделены тем сражениям (стычкам, как их называют военные историки) в полковых летописях преображенцев и семеновцев.

Башкиры, понятно, вернулись на родину, и не сохранили письменных свидетельств о своих "подвигах". Донцы, в основном полк, Григория Андреевича Дьячкина, в 1788 году сформировавшего его из ямщиков, при участии казачьей донской старшины и участвовавший в боях со шведами, затем ушел на войну с поляками в 1794 году. Полк просуществовал до 1798 года. За отличия против шведов сам Дьячкин награжден Владимиром с мечами и бантом, и в 1789 произведен в секунд-майоры.

На той же войне отличился и Кисилев Дмитрий Михайлович, начавший службу писарем в Олонецком казачьем полку. В следующую войну со Швецией мы увидим его уже командиром донского полка своего имени, дравшегося сначала в составе отряда Орлова-Денисова, затем Барклая де Толли, форсировавшего Кваркен.

Здесь же впервые приняли участие и оренбургские казаки. Рекогносцировки, охрана побережья, "малая" война — вот в основном главные дела русской кавалерии в эту войну. Обыденная боевая работа.

Общая награда всем участникам боевых событий — медаль "за службу, храбрость и мир со Швецией 1790 года".

Эффективного использования русской кавалерии, в отличие от прошлых победоносных войн, здесь мы не наблюдаем. Скорее всего, это связано с тем, что военачальники, командовавшими русскими отрядами, были абсолютно не знакомы с опытом использования кавалерии в петровские и елизаветинские времена в той же Финляндии. Они сами, как бы терялись, зажатые рельефом Финляндии, узкими извилистыми дорогами, бесконечными реками, озерами, болотами, сплошными каменными грядами, где не было ни одного подходящего поля для сражения в развернутом строю, как, по их мнению должна была действовать кавалерия. Поэтому все ограничивалось стычками, рекогносцировками, прикрытием отходов и несением караульной службы.

Отлично сражался гарнизон Нейшлота под командованием однорукого ветерана майора Кузьмина, вызвав заслуженное восхищение противника — фон Стединка. Да и все действия русской армии носили характер активной обороны.

Сама же шведская армия воевать не хотела. По-прежнему никаких выводов из предыдущих войн сделано не было, и с точки зрения военного искусства здесь отличалась лишь Саволакская бригада Стединка, благодаря большому боевому опыту ее командира. Изменения коснулись шведскую армию лишь в части мундира. Традиционные кафтаны времен каролинской армии были заменены королем-эстетом Густавом на другие, на его взгляд более красочные мундиры.

В процессе строительства была и знаменитая Свеаборгская крепость, которую позднее назовут "Северным Гибралтаром", но участия в боевых действиях она не принимала.

Что бы то ни было, но Россия не особо рассчитывала на длительный мир со Швецией. В 1791 году Императрица направляет Суворова на укрепление границ в районе Кюмени и современной Котки. Добавлялись войска, строились крепости. Лишь с подписанием союзного договора и (выдачей денег), а соответственно направлением всей энергии Густава против революционной Франции, Императрица заявила: "Я рада, что на время смогла занять его французскими делами!".