Глава 11

Итан хочет отправиться прямо в Бронкс, в камеру хранения, чтобы немедленно заняться делом, но мне сначала надо заскочить домой.

— Всего на несколько минут, — говорю я. — Принять душ и переодеться. Нельзя же ходить в таком виде. И еще, перед тем как исчезнуть, мне надо поговорить с мамой. Она будет беспокоиться.

— Не нравится это мне.

— Я не задержусь, меня просто не успеют найти. Ну правда. Будем надеяться, что они рыщут на теннисных кортах в Спринг-Вэлли.

Самое главное — мама. Я очень хочу рассказать ей о том, что случилось с Паппи, и вообще о том, что мне удалось раскопать. Она должна все знать. И еще таблетки. Надо ей рассказать и про них.

Наконец Итан соглашается подождать меня в машине за углом. Я обещаю вернуться минут через десять или даже меньше. Он обнимает меня. Губы его быстро касаются моего уха.

— До встречи. Я быстро.

— Хорошо.

— Все будет нормально. — Это я уже говорю себе. Господи, как нелегко с ним расставаться!

Подхожу к дому и вижу, что окна в нем не горят. Боюсь, мамы нет. Но она, слава богу, дома. Лица ее в полумраке не разглядеть, но, как только я открываю дверь, мама сразу бросается ко мне, значит очень беспокоилась.

— Пренна! — Она чуть не взвизгивает. Даже в темноте замечает пятна на моей одежде. — Где ты была? Что это с тобой? На кого ты похожа!

Я тоже бросаюсь ей навстречу, хотя на меня это не похоже. И мама принимает мои объятия. Обнимает крепко-крепко. Наверняка плакала.

— Мама, он все это время был здесь, — бормочу я, всхлипывая. — Паппи был здесь, понимаешь? Он прибыл позже, поэтому был очень старый, но попал в то же самое место. А сегодня вечером его убили. Я была там. Он умер у меня на руках.

Ох, как не хочется видеть, как она страдает, не хочется заставлять ее проходить через тот ужас, который пришлось испытать мне: Паппи живой — и вот он уже мертв.

Мама все еще обнимает меня, но тело ее словно окаменело. Она тоже плачет.

— Что ты такое говоришь? Этого быть не может.

— Погоди, мне нужно много тебе рассказать, — торопливо продолжаю я.

Помню, что надо быть крайне осторожной, помню и понимаю, но сейчас это уходит куда-то на задний план, не могу заставить себя осторожничать.

— Мы понятия не имеем о том, что происходит, понимаешь? Эти таблетки нас нисколько не защищают. Наоборот, от них мы только слепнем. Таблетки, которые ты…

— Это неправда! — отчаянно кричит мама. — Кто вбил тебе в голову эту чушь? Человек, который сказал, что он Паппи? Паппи никогда здесь не было. Оттуда никто не прибыл, кроме нас! — Она отпускает объятия, делает шаг назад. — Прошу тебя, не говори так. Прошу, не говори больше ни слова!

— Но я должна тебе все рассказать. У меня мало времени. Мне срочно надо помыться, почиститься и бежать. И много, очень много рассказать тебе. — Мамины слова — лихорадочный бред, но мои не лучше. — Меня не будет несколько дней, и связаться со мной нельзя будет, но не волнуйся, я вернусь. Паппи говорит, это критический…

— Замолчи, Пренна! — Видно, что мама в ужасе. — Ты доверилась не тем людям! Прошу тебя, успокойся.

И вдруг до меня доходит, что́ означает тон ее голоса. Я скорее чую, нежели вижу: в гостиной находятся еще двое. Итан оказался прав. Ловушка. Господи, как я глупа!

Бросаю взгляд на маму. Прикидываю расстояние до двери.

— Пренна, нам нужно, чтобы ты пошла с нами, — говорит мистер Роберт, выходя из соседней комнаты и направляясь к нам.

Второй подходит к двери, загораживая выход.

Судя по размерам, это мистер Дуглас, еще один член Совета. Ростом далеко за шесть футов, а весит раза в два больше, чем я. В руке что-то держит. Боюсь, это кляп.

Гляжу на маму:

— Не позволяй им этого!

Не знаю, зачем я так говорю. Совсем потеряла голову от страха. Ну как мама может сейчас мне помочь?

— Прошу тебя, слушайся их, родная моя. — Голос ее звучит умоляюще. — Если будешь слушаться, они не сделают тебе ничего плохого. Они обещали.

— Не позволяй им забрать меня! — Я уже почти кричу. — Не верь им!

— Пренна, успокойся сейчас же! — приказным тоном говорит мистер Роберт.

Догадываюсь, что он очень желал бы избежать борьбы. Терпеть не может всяких неприятностей, всякого безобразия.

Мелькает мысль про соседей. Бросаю взгляд на мистера Дугласа, и мне становится страшно. Не думаю, что ему свойственна деликатность, а душевные муки и угрызения совести — еще в меньшей степени, чем мистеру Роберту.

Оглядываюсь кругом безумными глазами.

— Мне нужно принять душ и собраться.

— У нас есть все, что тебе может понадобиться. А если еще что-нибудь потребуется, мама соберет попозже, — говорит мистер Роберт.

— Но вы посмотрите на меня, на кого я похожа.

— Там, куда мы отправимся, есть душ. — Мистер Роберт берет меня за руку и тянет к двери. — Давай-ка не станем все усложнять.

Мистер Роберт тяжело сопит, весь взмок от пота, и сейчас он мне особенно противен.

— Утром позвоним, Молли, сообщим, что делать дальше, — говорит мистер Роберт всхлипывающей маме, когда мы уже идем по коридору.

Я сижу на заднем сиденье в машине мистера Дугласа, обхватив себя руками. Итан быстро догадается о том, что случилось. Мне очень стыдно.

Интересно, попытается он нас выследить или нет? Мистер Дуглас то и дело поглядывает в зеркало заднего вида, словно ждет, что именно так и будет. А вдруг Итана заманят куда-нибудь подальше, в тихое местечко, и он тоже попадется им в лапы? И что тогда с ним сделают? Эти так называемые члены Совета любят тиранить остальных членов общины, но посмеют ли они тронуть местного? Это будет нарушением нескольких заповедей сразу.

А потом мне вдруг приходит в голову, что, возможно, членам Совета наплевать на заповеди. А руководителям? Они верят в эти заповеди? Искренне? Станут соблюдать их, если речь пойдет о том, чтобы пожертвовать своими желаниями? Или правила придуманы для того только, чтобы мы ходили по струнке?

Пока мы мотаемся по городу, минуя квартал за кварталом, мне в голову приходит еще одна отвратительная мысль. «Кэтрин-то они сразу забрали, а меня не тронули». Похоже, меня оставили гулять на свободе, чтобы я вывела их к старику. И это я виновата в том, что с ним случилось, а теперь, когда его уже нет, с меня им взять больше нечего.

«Если надо будет, ее убьют». Он знал, на что они способны. Неужели его убили они? «Прости меня, Паппи», — мысленно обращаюсь я к нему.

Я ложусь щекой на кожаную обивку сиденья. Прижимаю коленки к груди, сворачиваюсь клубочком. Мистер Дуглас крутит баранку, делает поворот за поворотом. В машине тихо. Надо бы запомнить дорогу, по которой мы едем, но у меня не получается.

Сердце ноет, когда я думаю про Итана, как он нес меня к машине, обнимал, гладил по голове. Меня охватывает страстное желание прижаться к его груди, ощутить его тепло. Разлука с ним ощущается как физическая боль.

А если после всего, что было, больше ничего между нами и не будет? Несколько лет я с таким трудом скрывала от Итана правду о том, кто я такая, а оказалось, он все знал с того самого момента, как я очутилась здесь, раньше даже, чем узнала я сама. Спортивная куртка — запретная лакмусовая бумажка, свернутая и убранная подальше, — она лежит там, на верхней полке шкафа. Это, оказывается, был он.

Вспоминаю мерцающие в темноте глаза старика, глаза моего Паппи в самый последний момент, когда я узнала его.

В душе не осталось ни капли радости. Чувствую, как слезы текут по переносице и капают на волосы. Возвращаюсь к одному из моих последних воспоминаний о времени перед переходом. Как мне отчаянно хотелось попрощаться с Тайни, моей бабушкой, а еще с подругой Софией. «Зачем мы от них уезжаем?» — помню, то и дело спрашивала я маму.

А она отвечала: затем, что нам надо кое-что уладить, сделать мир лучше для тех, кого мы любим. И я верила ей, и сама она тогда верила в это.

Но это ведь так никогда и не случится? Мы же здесь — паразиты, тунеядцы и приживальщики. Мы так ничего и не исправили. Никому не помогли, только самим себе, а остальных оставили умирать.

А все эти наши тайны и секретничанье? Все это подглядывание, тайная слежка? Все эти заповеди? Это ведь служит только для нашей безопасности. И ни для чего больше.

Вот пройдут эти несколько дней, а я буду где-нибудь на чердаке, или в подвале, или в какой-нибудь камере, а может, меня похоронят, закопают в землю. Наступит 17 мая и пройдет, и мир продолжит свое головокружительное шествие навстречу краху.

Чувствую, как все мои надежды, все благие пожелания испаряются, засыхают, как эта кровь на штанах и куртке. Мне кажется, что я, подобно отцу, лежу где-то на задворках с перерезанным горлом, и жизнь покидает меня капля за каплей, и ничего не остается, кроме холодного трупа.

В конце концов мы оказываемся где-то очень далеко от города. Возможно, на какой-то ферме. Хотя какая это ферма, уж очень здесь все безрадостно, безжизненно, нет и следа домашних животных и прочей живности. Просто несколько домов, окруженных полями и гигантскими деревьями, отбрасывающими зловещие тени. Мистер Дуглас ведет себя уверенно, похоже, все тут знает. Меня отводят в подвал маленького домика, — наверное, это гостевой домик, он стоит в нескольких ярдах от большого дома. Пахнет свежей краской и новым ковром. В комнатке есть кровать, комод с зеркалом, письменный стол и маленькая ванная комнатка. Кажется, это все. Да, еще два крохотных окошка чуть ли не под потолком.

— В ванной найдешь туалетные принадлежности, во что переодеться, новые очки и витамины. Завтра привезу от матери еще кое-что, — говорит мистер Дуглас. — Давай поскорей заканчивай с мытьем, гаси свет и ложись спать. Если что понадобится, есть телефон, связанный с главным зданием. — (Я сажусь на кровать.) — Да, кстати, Пренна. Ты должна принимать таблетки. Думаешь, догадалась, зачем это… а на самом деле понятия не имеешь.

Я опускаю голову. Спорить бесполезно.

— В воскресенье утром отвезем тебя в комфортабельное местечко на севере штата, там ты будешь в полной безопасности и поживешь подольше. — Мистер Дуглас идет к двери.

— Хотите сказать, пристроите меня в какой-то совершенно потрясающий интернат?

Он поворачивается:

— Нет. Я уже говорил тебе. Кэтрин никто не наказывал. И к тебе это не относится.

О, как я его ненавижу!

— И насколько оно комфортабельное, это ваше местечко? — спрашиваю я. — Настолько же, что и местечко, куда вы отослали Аарона Грина?

Мистер Дуглас тоже меня ненавидит. По лицу видно.

— А вот это будет зависеть от тебя самой.

Свои витамины я не пью. И мне плевать, что они на это скажут. Впервые с тех пор, как мы прибыли сюда, я не съела ни одной этой маленькой желтой таблетки. Спустила в туалет. Очки, правда, надела, до следующего раза. Интересно, и заповеди — то же самое, что и витамины? Кого они защищают и кому приносят вред?

В крохотном окошке над письменным столом виден кусочек луны. Окно, похоже, не открывается. Интересно, трудно ли разбить стекло. Видимо, не так-то просто. А если получится, пролезу я сквозь него или нет? Не знаю. Это как втискивать автомобиль в узкую щелку на заполненной стоянке. Попробуй прикинь собственные размеры, чтоб пролезть в узкое отверстие — не так-то просто. Интересно, как скоро прибегут соглядатаи, когда услышат звон разбитого стекла по внутренней связи. Или когда я попытаюсь вывести ее из строя. Впрочем, кроме этой связи и моих очков, в комнате наверняка есть и спрятанная где-то камера с микрофоном.

Мне уже начхать, куда меня пошлют в воскресенье. И что там случится. Этого я не боюсь. Боюсь самого́ воскресенья, потому что будет уже 18 мая. И будет поздно.

Принимаю душ, переодеваюсь, но спать не ложусь. Точнее, долго лежу, думаю про Итана. Где он сейчас? Заметил ли, как меня выводили из дому?

В семь утра дверь открывает мистер Роберт и вручает тарелку с яйцами и тостом. На нем уже галстук. Сегодня он поскромней, синенький такой. Ставлю тарелку на стол. Принимать пищу отказываюсь. И спать тоже не буду. Сидеть здесь — так лучше вообще не жить.

Хочу спросить у него и про «витамины», и про очки, и про планы, которые он всё обещал осуществить, планы предотвращения грядущей катастрофы. Хочу спросить, что на самом деле случилось с моим отцом и каково у него самочувствие, когда он с утра до вечера лжет. А еще хочу заехать ему по морде.

Но я остаюсь сидеть, где сижу.

— Ну что ты корчишь из себя дурочку, а, Пренна?

Сегодня четверг. Я теряю всякую надежду. Все случится уже в субботу. Залезаю на стол, прижимаю лицо к высокому окошку. И с этой позиции я вижу поле, кое-какие деревья, грязную дорогу. Что делать, боже мой, что делать?!

Гляжу на подъездную дорожку. По ней едет какая-то машина, поворачивает на шоссе и исчезает вдали. Звук автомобильного двигателя — единственный, который я здесь слышала. Судя по силуэту сидящего за рулем, это мистер Дуглас.

Но где-то в глубине души затеплилась крохотная искорка надежды. Я снимаю очки и продолжаю глядеть в окно. Я все еще букашка, сидящая в траве, но замечаю, что с каждым часом вижу чуточку дальше.