8
«СВЕТ ВЫЯВЛЯЕТ»
(холст, энкаустика)
К тому времени, когда сознание медленно возвратилось ко мне, боль еще не вполне прошла.
Я лежала закутанная в толстые одеяла, ощущая прикосновения мягкой льняной ткани и колючей шерсти. Некоторое время я ничего не предпринимала, только дышала и прислушивалась, стараясь оценить обстановку. Судя по легкому отзвуку, с которым мое дыхание отражалось от стен, я находилась в очень небольшой комнате; впрочем, она была не настолько мала, чтобы я почувствовала себя в ловушке. А пахло здесь свечными огарками, пылью, моим собственным телом — и Мировым Древом.
Этот последний запах был особенно силен. Таких густых ароматов Древа мне обонять еще не приходилось. Воздух был напоен его соками и смолами и яркими зелеными тонами живой листвы. Наше Древо никогда не облетало по осени, за что горожане были премного ему благодарны, но поврежденные листья все-таки опадали, и непосредственно перед весенним цветением на смену им проклевывались новые. Молодые листья отличались особенно сильным ароматом, но, чтобы сделать его настолько насыщенным, нужно было подобраться так близко, как мне никогда прежде не доводилось.
Необычность происходившего этим не исчерпывалась. Я осторожно попробовала сесть и почувствовала, что моя левая рука была одной сплошной болью. Ощупав ее, я обнаружила на ней свежие синяки, продолжавшиеся на бедре и лодыжке. Горло казалось воспаленным, попытка кашлянуть заставила меня вздрогнуть и сморщиться. В голове гнездилась тупая боль. Она начиналась в макушке, проникала в глубину и давила изнутри на глаза…
Прислушавшись к ней, я вспомнила все. Черную пустоту. Фальшивый Нимаро. Обломки, падение, голоса… Сумасброд!
Во имя всех Преисподних, куда меня занесло?..
В комнате было прохладно, хотя откуда-то слева проникал размытый солнечный свет. Выбравшись из-под теплых одеял, я немедленно принялась дрожать, хотя кое-какая одежда на мне была — простая сорочка без рукавов и штанишки, стянутые шнурком. Не ах, но хотя бы удобно. Еще у кровати я обнаружила домашние шлепанцы, но решила покамест обойтись без них. Незнакомый пол я предпочитала исследовать босиком.
Обойдя комнату, я поняла, что нахожусь в заточении.
Ну что ж, по сравнению с большинством тюрем здесь очень даже ничего. Постель была мягкой, столик и стулья — вполне добротными, а деревянный пол почти сплошь устилали толстые ковры. В крохотном чуланчике, примыкавшем к месту моего заточения, нашлись бытовые удобства. Однако дверь наружу накрепко заперта, причем с моей стороны в ней не имелось даже скважины для ключа. Решеток на окнах не оказалось, но рамы не открывались и были забраны толстым, прочным стеклом; вряд ли я сумела бы его разбить, а если и сумела бы, то наделала бы ужасного шуму.
А еще воздух тут определенно странный. В нем не чувствовалось привычной влажности, и он казался несколько разреженным. По крайней мере, звук в нем распространялся довольно своеобразно. Уже зная расположение комнаты, я для проверки хлопнула в ладоши, так вот, хлопок отразился от стен совершенно неправильным образом.
Когда сработал дверной замок, я так и подпрыгнула: щелчок раздался словно в ответ на мои мысли. Стояла я у окна, и толщина прочных стекол в этот миг меня даже порадовала: я попятилась, прижимаясь к ним спиной.
— Ну вот наконец-то ты очнулась, — произнес мужской голос, которого я никогда раньше не слышала. — И, по счастью, как раз когда я сам к тебе заглянул, даже послушника посылать не пришлось. Что ж, здравствуй.
Говоривший был сенмитом, но привычный городской выговор в его речи отсутствовал. Если уж на то пошло, он изъяснялся как богатей: четкое произношение, строгий подбор слов. Больше я ничего пока сказать не могла: с богатыми и знатными мне редко доводилось беседовать.
— Здравствуй, — ответила я.
Вернее, попыталась. Мое несчастное горло выдало какой-то придушенный писк да еще и заставило меня сморщиться от боли. А всё те мои отчаянные вопли в немой пустоте.
— Пожалуй, тебе не стоит разговаривать, — сказал мой собеседник.
И закрыл за собой дверь. Кто-то с той стороны тотчас запер ее, и от скрипа щеколды я опять вздрогнула. А вошедший продолжал:
— Успокойся, эру Шот, я тебе ничего плохого не сделаю… Полагаю, я наперед знаю большинство вопросов, которые ты хотела бы мне задать, так что, если присядешь, я тебе все объясню.
Эру?.. Я так давно не слышала этого слова, что в первое мгновение даже не узнала его. «Эру» — маронейская форма вежливого обращения к молодой девушке. Я для него несколько старовата — вообще-то, так обращались к девушкам до двадцати лет, — но он не так уж ошибся и к тому же, возможно, имел в виду мне польстить. Голос-то у него всяко был не маронейский.
Он терпеливо ждал, стоя на месте, пока я не присела на стул.
— Вот так-то лучше, — сказал он, проходя мимо меня.
Размеренная походка, шаг изящный, но твердый. Крупный мужчина, хотя и не такой здоровяк, как Солнышко. Достаточно взрослый, чтобы хорошо владеть своим телом. От него пахло бумагой, тонким полотном и еще слегка кожей.
— Итак, — продолжал он. — Меня зовут Хадо. В моем ведении все новоприбывшие сюда, то есть на данный момент — ты и твои друзья. Когда я говорю «сюда», то имею в виду — в Дом Восставшего Солнца. Слышала о таком?
Я нахмурилась. Только что вставшее солнце было одним из символов Блистательного Итемпаса, но теперь его редко использовали, поскольку его легко было спутать с рассветным солнцем Сумеречной госпожи. Я даже ни разу не слышала о Восставшем Солнце со времен своего детства в Нимаро.
— Белый зал?.. — невнятно прохрипела я.
— Нет, не вполне, хотя обеты у нас сходные. И мы тоже чтим Отца Небесного, хоть и не совсем так, как в ордене Итемпаса. Возможно, ты слышала, как называют нас люди? В отличие от итемпанов ордена, мы зовемся Новыми Зорями.
Да, такое название мне было знакомо, но оно лишь окончательно все запутывало. Что могло понадобиться от меня культу еретиков?
По словам Хадо, он предвидел мои вопросы, но вот этого, похоже, не угадал. Или предпочел пока его не затрагивать.
— Вы с друзьями погостите у нас, эру Шот… Можно ли мне называть тебя «Орри»?
Демоны и Преисподняя! Погостите!.. Я выставила челюсть и стала ждать, когда же он доберется до сути.
Его, кажется, позабавило мое молчание. Он передвинулся и оперся о стол.
— В самом деле, — сказал он. — Мы подумали и решили приветствовать тебя среди нас как новопосвященную, — так мы называем новых членов нашего братства. Тебе объяснят наше учение, обычаи и весь образ жизни. Мы не скроем от тебя ничего. Наоборот, мы надеемся, что здесь ты познаешь истинный свет и возвысишься среди нас, посвятив себя делам веры.
Тут уж я прямо повернулась к нему лицом. Зрячие люди говорили мне, что обычно это придает вес словам.
— Нет, — выговорила я.
Он ласково рассмеялся, судя по всему ничуть не расстроившись.
— Что ж, к этой мысли определенно нужно привыкнуть…
— Нет! — повторила я, как ни больно было мне говорить, и стиснула на коленях кулаки. — Где мои друзья?
Последовала пауза.
— Смертных, прибывших вместе с тобой, также вводят в братство. Конечно, к богорожденным это не относится.
Я сглотнула, чтобы смочить саднящее горло и заодно затолкать обратно тошнотворный ужас, зародившийся в животе. Каким образом они могли бы затащить сюда Сумасброда и его родню против их воли? Да никаким!
— А с богорожденными что?
Опять пауза — грозная, многозначительная.
— Их судьбу решат наши предводители.
Я попыталась прикинуть, врет он или нет. Я беспокоилась как раз о младших богах, а вовсе не о смертных. Чтобы магия смертного могла удержать богорожденных? Право, я о таком вообще не слыхала…
Но Сумасброд до сих пор не явился меня забрать, а это значило, что он по какой-то причине не мог. И я знала, как боги иной раз используют смертных, прикрывая ими свои дела. Может, и здесь что-то подобное происходило? К примеру, некий родич Сумасброда надумал прибрать к рукам его торговлю божественной кровью? Или какой-то богорожденный принял заказ, от которого отказалась леди Неммер?
Но если какое-то из этих предположений было правдой, охотились бы, скорее всего, на одного Сумасброда, а не на всех его присных…
И в это время пол дрогнул у меня под ногами, а за ним и стены: дрожь была почти неслышная, зато вполне ощутимая. Вся комната словно бы легонько подвинулась. Одно из прочных окон даже слегка задребезжало в раме, потом успокоилось.
Я проскрежетала:
— Где мы?
— Наш дом зиждется на стволе Мирового Древа, а оно временами покачивается. Тебе не о чем волноваться.
Милые боженьки!..
Вообще-то, в городе поговаривали, будто самые состоятельные горожане — главы торговых компаний, вельможи и тому подобный люд — начали строить себе дома на самом стволе Древа. Стоимость такого строительства измерялась целыми состояниями. Частью оттого, что Арамери установили очень строгие требования относительно красоты, безопасности и непричинения вреда Древу, частью… Ты же понимаешь, что те, у кого хватало дерзости строиться прямо на Древе, скромненьким домиком не удовлетворялись.
То, что у горстки еретиков нашлись бы необходимые средства, выглядело невероятным. А то, что у них могло хватить могущества пленить и удерживать в заточении полдюжины богорожденных, казалось попросту невозможным.
Это не обычные люди, поняла я внезапно, и по спине пробежал холодок. Тут дело не только в деньгах. У них власть, магическая, политическая… вся, какая бывает!
Подобного рода власть в нашем городе была только у Арамери.
— Итак, я вижу, ты еще не вполне оправилась, по крайней мере вести беседу не в состоянии.
Хадо выпрямился и подошел ко мне. Я дернулась, ощутив его пальцы, коснувшиеся моего левого виска: у меня там, оказывается, был очередной синяк.
— Тебе, конечно, уже лучше, — продолжал он, — но я предложил бы дать тебе еще денек отдохнуть. Сейчас я велю кому-нибудь принести тебе ужин, а потом тебя отведут в баню. Когда ты будешь в порядке, тебя обследует найпри…
Да, мне было от чего оправляться. Когда рассыпался мой материализованный Нимаро, меня вытащили из Пустоты и я как следует шмякнулась о твердый пол, набив синяки. Что касается боли в глазах, она казалась привычной. Такую же я чувствовала в доме Сумасброда, после того как в парке моя магия убила Блюстителей.
Потом я задумалась над тем, что услышала от Хадо.
— Найпри? — переспросила я. Слово прозвучало как некий титул. — Это ваш вождь?
— Да, это один из вождей. У него особые обязанности — он продвинутый писец. И его очень заинтересовали твои необычные магические возможности. Скорее всего, он попросит тебя показать их в деле.
Я почувствовала, как от лица отливает вся кровь. Им было известно о моей магии. Каким образом?.. Впрочем, не все ли равно. Знали — и точка.
— Не хочу, — выдавила я.
Голос был едва слышен, и не только из-за сорванного горла. Рука Хадо еще касалась моего виска. Она передвинулась и дважды похлопала меня по щеке, этак покровительственно. Оба шлепка были чуть-чуть жестче, чем следовало, чтобы принять их за обычную ласку. А его ладонь еще и задержалась, являя недвусмысленное предупреждение.
— Не глупи, — тоже очень тихо проговорил он. — Ты ведь славная маронейская девочка, не так ли? И мы все здесь — добрые итемпаны, Орри. Почему бы тебе к нам не присоединиться?
Арамери правили миром тысячи лет. За это время они успели навязать Блистательного Итемпаса всем народам и королевствам, утвердить свою веру на каждом материке. Тем, кто чтил иных богов, просто давался приказ: обратитесь! Сопротивлявшихся безжалостно уничтожали, стирая из людской памяти названия племен и их языки. Итемпаны признавали только свой путь — итемпанский.
Ну прямо как Солнышко, шептал во мне тихий голосок, пока я не принудила его замолчать.
Хадо вновь негромко рассмеялся, но на сей раз лишь погладил меня по щеке, как бы одобряя мое молчание. Вот только щека продолжала болеть.
— Уверен, тебе будет здесь хорошо, — сказал он.
С этими словами он подошел к двери и постучал. Кто-то невидимый тотчас отворил ее и снова запер у него за спиной.
Я еще долго сидела не шевелясь и держала ладонь у щеки…
* * *
На другой день ко мне дважды заглядывали бессловесные личности, доставившие сперва легкий завтрак в амнийском стиле, потом — суп на обед. Со второй личностью я попыталась заговорить — мне хотелось узнать, где Сумасброд и остальные наши, — но ответа не добилась. Кроме них, меня никто не посещал, и тогда я принялась слушать возле двери, стараясь определить, есть ли там стража и нет ли какой закономерности в тех передвижениях, что, насколько я слышала, происходили в залах поодаль. Я понимала, что шансов на успешный побег — слепой, в одиночку, даже без посоха, помогающего отыскать путь, да еще из дома, битком набитого фанатиками, — было очень немного. Прямо хоть плачь!
Я как раз прилежно изучала толстое остекление окошка, доискиваясь, как же оно открывается, когда дверь снова отворилась и в комнату вошел кто-то некрупный. Я обернулась, нисколько не стыдясь своих действий. Они ведь не дураки и наверняка ждут, что я попытаюсь сбежать — по крайней мере, в первые дни. Истинные итемпаны отличались на редкость здравым смыслом.
— Мое имя Йонт, — раздался голос молодой женщины.
После двух безмолвных посетителей я даже удивилась: надо же, со мной заговорили! Судя по голосу, девушка была моложе меня, едва ли двадцати лет. Еще ее голос говорил о невинности… или просто о восторженных чувствах.
— А ты — Орри?
— Да.
Я отметила про себя, что родового имени она не назвала. Как, впрочем, и Хадо. Поэтому я тоже не стала: такой вот маленький поединок, вполне безопасный.
— Рада знакомству…
Слава богам, горло уже начало подживать. Кажется, моя попытка изобразить вежливость доставила ей удовольствие.
— Мастер Новообращенных… Мастер Хадо, которого ты уже знаешь, говорит, я должна снабдить тебя всем необходимым, — сказала она. — Если хочешь, прямо сейчас отведу тебя в баню, а еще я одежду свежую принесла…
Раздалось еле слышное «плюх»: на постель бросили что-то мягкое.
— Наряды не последний писк моды, но мы тут простой жизнью живем…
— Понятно, — сказала я. — А ты что, тоже… новообращенная?
— Да. — Она подошла ближе, и я поняла, что она разглядывает мои глаза. — Скажи, ты догадалась или как-то почувствовала? Я слышала, слепые обладают особым восприятием, обычным людям недоступным…
Я попыталась сдержать вздох.
— Догадалась.
— А-а… — Она была разочарована, но быстро оправилась. — Я вижу, тебе получше сегодня. А то ты целых два дня проспала после того, как тебя вынули из Пустоты.
— Два дня?.. — И тут мое внимание привлекло другое. — Из Пустоты?
— Да, это такое место, куда найпри отсылает самых закоренелых хулителей Блистательного, — сказала Йонт. Она говорила, понизив голос, с явным испугом. — Там правда такая жуть во мраке, как говорят?
— Если ты имеешь в виду то темное место, куда проваливаешься сквозь дыру…
Я припомнила, каково это было: неспособность дышать, неспособность даже завопить от ужаса… И тихо ответила:
— Да, жуть там еще та.
— Значит, это хорошо, что найпри смилостивился. А что ты такого сделала?
— Сделала?..
— Ну, за что он отправил тебя туда?
От этих слов на меня накатила ярость. Я выпрямилась:
— Я ровным счетом ничего не сделала. Я была со своими друзьями, когда появился этот ваш найпри, напал на нас, похитил меня и притащил сюда, не спрашивая, хочу я этого или нет. А мои друзья… — Тут до меня дошло, и горло перехватило. — Насколько я понимаю, они по-прежнему там… где жуть во мраке…
К моему изумлению, Йонт сочувственно ойкнула и погладила меня по руке.
— Все будет хорошо, — сказала она. — Если они не являются преступными богохульниками, он вытащит их прежде, чем они успеют значительно пострадать… Ну а ты как — в баню пойдешь?
Йонт взяла меня за руку и повела. Я шла за ней медленно, шаркая ногами, ведь у меня в руках не было посоха, и я не хотела на что-нибудь налететь. Между делом я размышляла над теми крохами сведений, что сообщила мне Йонт. Покамест было ясно одно: пусть они называют послушников новообращенными, а не Блюстителями Порядка и употребляют странную магию, но в остальном что эти новозоры, что орденские итемпаны — один шут. Такие же высокомерные деспоты, очень хорошо знающие, как нужно правильно верить!
Я даже задумалась, отчего орден до сих пор не стер их в порошок. Одно дело — разрешить поклонение младшим богам; это могло быть им даже выгодно. Но стерпеть появление еще одной веры в того же Блистательного Итемпаса?.. Допустить путаницу, могущую сбить с толку мирян?.. Того и гляди, Новые Зори примутся строить свои собственные Белые залы, собирать подношения, да еще и блюстителей заведут?.. Это ж получится прямое надругательство над всеми заветами Блистательного! Само существование новозоров означало неминуемый хаос!..
Но еще невозможней было понять, как Арамери допустили подобное. Шахар Арамери, основательница великого клана, некогда была его избранной, самой возлюбленной жрицей; орден являлся их устами. И я не могла взять в толк, какая им выгода в появлении еще одних уст.
Мелькнула внезапная мысль: а что, если Арамери ни о чем и не подозревают?..
Тут мне пришлось отвлечься от размышлений: мы вошли в обширное помещение. Воздух здесь был влажным и теплым, и где-то лилась вода. Баня!
— Вы сперва моетесь или как? — спросила Йонт. Она подвела меня к мыльной: я это определила по запаху. — Я с вашими маронейскими обычаями не знакома.
— Они не слишком отличаются от амнийских, — ответила я, недоумевая, о чем она так беспокоилась.
Пошарив кругом, я нащупала полочку с мылом и свежими губками, а рядом — большой чан исходящей паром воды. Она была горячая, какое счастье! Я стащила одежду и устроила ее на вешалке неподалеку от полочки. Потом взяла губку, села и принялась мыться.
— Мы же, в конце концов, тоже сенмиты.
— Ну да, с тех пор как Ночной хозяин разнес Землю Маро, — брякнула она.
И тотчас спохватилась:
— Ох, тьма… Извини, пожалуйста!
— Не за что извиняться. — Я пожала плечами и опустила губку. — От простого упоминания это снова не произойдет…
Нащупав рядом бутылочку, я откупорила ее и принюхалась. Жидкое мыло для волос. Довольно вяжущее, не слишком подходящее для маронейских волос, но тут уж не до роскоши — и такое сойдет.
— Да, но… лишний раз напоминать о таком ужасе…
— Это же случилось не со мной, а с моими предками. Да, мы ничего не забыли, но быть маро — это больше, чем просто хранить память о давней трагедии.
Я ополоснулась из чана и со вздохом повернулась к своей провожатой:
— Ну и где тут купальня?
Она снова взяла меня за руку, и мы проследовали к большой деревянной купальне. Дно у нее было металлическое и подогревалось разведенным снизу огнем. Чтобы забраться в нее, мне пришлось воспользоваться лесенкой. Вода оказалась не такой теплой, как мне нравилось, и без каких-либо отдушек. Ну ладно — хоть чистая, если запах не врет. Вот у Сумасброда в бассейнах…
«Хватит! — резко оборвала я сама себя, чувствуя, как глаза начинают жечь готовые вылиться слезы. — Этим ты ему не поможешь! Лучше соображай, как отсюда сбежать!»
Йонт подошла вместе со мной и прислонилась к стенке купальни. По мне, лучше бы она куда-нибудь делась, но, похоже, ей вменили в обязанность не только заботиться обо мне, но и надзирать.
— Мароне всегда чтили Итемпаса как первого среди Троих, как и мы, амнийцы, — сказала она. — И вы не поклоняетесь никому из этих второстепенных божеств, верно?
Подобный строй речи послужил мне предупреждением. Я и раньше встречала таких, как она. Не всех смертных обрадовало пришествие многочисленных младших богов. Я не очень понимала, что ими руководило; я-то до последнего времени полагала, что Блистательный Итемпас просто передумал и в одночасье отменил Отлучение; наверное, Он пожелал, чтобы его дети постигли смертное царство. Более продвинутые итемпаны наверняка все поняли гораздо раньше меня. Не в природе Блистательного Итемпаса было менять однажды принятые решения…
— Поклоняться младшим богам? — спросила я, упорно отказываясь принимать ее выражения. — Нет. Кое с кем из них я встречалась, а с иными даже дружу.
Сумасброд, Пайтья, Неммер, может быть, еще Китр… хотя нет, ей я вроде не особенно нравилась. И уж Лил точно подружкой мне не была. Что касается Солнышка… Да, когда-то я считала себя его другом, хотя кудрявая богиня была права; сам он обо мне подобного не сказал бы.
Я почти воочию увидела, как нервно морщится Йонт.
— Но… они же не люди!
Она произнесла это так, словно говорила о насекомом или каком-то неприятном зверьке.
— А какая разница?
— Они не такие, как мы. Они не способны понять нас. Они опасны!
Я прислонилась к стенке купальни и стала заплетать в косу мокрые волосы:
— Ты хоть с одним из них когда-нибудь говорила?
— Конечно нет!
Казалось, сама мысль об этом привела ее в ужас. Я хотела говорить еще, но осеклась. Она не воспринимала богов как народ. Она меня-то едва считала человеческой личностью. Что я могла ей сказать такого, чтобы она в самом деле услышала? Осознала, задумалась?.. Впрочем, я сама кое-что поняла.
— А ваш найпри… Он так же относится к младшим богам? Он поэтому затащил моих друзей в Пустоту?
Йонт так и ахнула:
— Твои друзья — мелкие божества? — И ее голос тотчас стал жестче. — Тогда, наверное, поэтому. И уж их-то найпри вряд ли скоро оттуда выпустит!
Я промолчала, снедаемая отвращением пополам с неприязнью. Я просто не находила слов… Спустя некоторое время Йонт вздохнула:
— Я вовсе не хотела расстроить тебя… Ну как ты, закончила? А то у нас еще дел много!
Я проговорила со всей холодностью:
— Что-то мне не хочется никаких дел с тобой делать.
Она коснулась моего плеча и сказала нечто такое, отчего я сразу перестала считать ее невинной:
— Придется.
Я выбралась из купальни и вытерлась полотенцем, дрожа не только от прохладного воздуха.
Когда я завернулась в толстый халат, Йонт отвела меня назад в мою комнату, и там я облачилась в принесенную ею одежду: простую рубашку, которую пришлось натягивать через голову, и юбку до щиколоток, которая забавно увивалась за ногами. Нижнее белье сидело свободно, будучи не совсем впору, но ничего. Обувь представляла собой мягкие тапочки, не предназначенные, чтобы ходить в них вне дома. Такое вот деликатное напоминание от моих тюремщиков: мол, сиди и не рыпайся.
— Так-то лучше, — довольным тоном проговорила Йонт, когда я была готова. — Теперь ты выглядишь совсем как одна из нас!
Я потрогала край подола рубашки:
— Одежда белая, полагаю?
— Ткань просто некрашеная. Белого мы не носим: это цвет ложной чистоты, он вводит в заблуждение тех, кто в ином случае стремился бы к Свету.
Йонт выдала это почти нараспев, явно повторяя заученное. Правда, таких наставительных поэм я прежде не слышала, ни в Белых залах, ни где-либо еще.
В это время где-то в недрах Дома ударил тяжелый колокол. Гулкий звук был богат и прекрасен; я даже прикрыла глаза, наслаждаясь негаданным удовольствием.
— Час ужина, — пояснила Йонт. — Я как раз вовремя в порядок тебя привела! Наши вожди приглашают тебя сегодня отужинать с ними.
Я невольно оробела.
— А нельзя пропустить этот ужин? Я еще несколько не в себе…
Йонт вновь взяла меня за руку:
— Мне жаль, но никак. Здесь недалеко…
И я потащилась следом за ней сквозь бесконечную путаницу коридоров — именно такое впечатление произвела на меня внутренность Дома. По дороге мы встречали других новозоров, с большинством из них Йонт здоровалась, но не задерживалась, чтобы представить меня. Я не слишком обращала на них внимание, лишь отмечала про себя, что секта оказалась куда многочисленней, чем я предполагала вначале. У моей комнаты стояло не менее дюжины народу, но я не стала слушать, о чем они разговаривали: я считала шаги и запоминала приметы, чтобы не блуждать наугад, если все-таки удастся сбежать из-под замка. Вот из коридора, где пахло благовонными курениями, мы перешли в другой, эхо в котором отдавалось так, будто здесь были окна, распахнутые навстречу вечернему ветерку. Два пролета лестницы вниз (двадцать четыре ступеньки), за угол (направо), пересекаем открытое пространство (идем по прямой, под углом градусов тридцать после поворота) и наконец входим в весьма обширное, но замкнутое пространство.
Здесь со всех сторон ощущается присутствие множества людей, но все голоса доносятся несколько снизу: похоже, собравшиеся сидят. В нос ударяют ароматы еды, смешанные с запахами светильников, человеческих тел и вездесущей зелени Древа. Кажется, мы в большом пиршественном чертоге.
— Йонт, — негромко произносит низкий и властный голос немолодой женщины.
Наплывает запах, напоминающий о цветках хираса; я снова подумала о доме Сумасброда. Мы остановились.
— Отсюда я ее провожу… Эру Шот? Не желаете проследовать со мной?
— Леди Серимн! — В голосе Йонт мешались беспокойство, волнение и восторг. — К-конечно…
Она выпустила меня, и мою руку приняла незнакомая ладонь.
— Мы тебя ждали, — сказала мне женщина. — Я провожу тебя в отдельную маленькую трапезную. Если попадутся ступеньки, я тебя предупрежу.
— Хорошо, — благодарно отозвалась я.
Йонт не додумалась предупреждать меня, и я дважды больно ушибала пальцы на ногах. Идя следом за женщиной, я размышляла об этой новой загадке.
Йонт назвала ее леди Серимн, хотя она определенно не была богорожденной, — откуда бы в этом-то гнездилище ненавистников младших богов. Значит, очень высокородная, причем амнийка, судя по обилию согласных, которые так нравились амнийцам, но лично мой язык в них заплетался. Погодите, у амнийцев вроде не было знати, кроме… Нет-нет, невозможно!
Мы миновали дверной проем и оказались в небольшом, куда более тихом помещении, и тут-то я почти обо всем позабыла, настолько вкусно здесь пахло. Жареная птица, какие-то моллюски, зелень, чеснок, винный соус — и еще какие-то ароматы, которые я затруднялась сразу назвать. Еда богатеев! Только когда Серимн подвела меня к накрытому для пира столу, я с запозданием поняла, что вокруг него уже расположились другие. Благоухание еды настолько заворожило меня, что я едва заметила их.
И вот я сидела среди этих незнакомцев за роскошной трапезой и изо всех сил старалась не выдать волнения.
Подошедший слуга стал накладывать мне в тарелку еду.
— Не желаете ли утки, госпожа Орри?
— Да, пожалуйста, — вежливо ответила я и запоздало отметила, как он ко мне обратился. — На самом деле я — просто Орри. Никакая я не госпожа.
— Не надо себя недооценивать, — сказала Серимн.
Она сидела справа от меня, нас разделял угол стола. Вообще, здесь трапезничали, самое меньшее, человек семь; я слышала, как они переговаривались вполголоса. Стол же имел форму длинного прямоугольника или овала, и Серимн помещалась во главе, а еще кто-то — с другой стороны, напротив нее.
— Нам подобает называть тебя госпожой, — продолжала Серимн. — Пожалуйста, разреши нам оказывать тебе эту любезность.
Я смутилась:
— Какая же из меня госпожа? Во мне ни капельки благородной крови. У нас в Нимаро вообще знатных никого нет, они вместе с Землей Маро погибли.
— Что ж, полагаю, с этого можно и начать объяснение, почему мы тебя забрали сюда, — сказала Серимн. — Уверена, ты об этом гадаешь.
— Да, действительно, — отозвалась я, подавляя некоторое раздражение. — Хадо… Мастер Хадо кое-что рассказал мне, но больше так, намеками…
Мои сотрапезники отозвались смешками. С другого конца стола послышались два более низких, мужских голоса. Я узнала один из них, и кровь бросилась мне в щеки: здесь присутствовал Хадо.
Моя оплошность позабавила Серимн.
— Мы чтим тебя не за положение или богатство, госпожа Орри. Все дело в твоем происхождении.
— Мое происхождение соответствует всему прочему во мне — оно вполне обыкновенное, — несколько резко ответила я. — Мой отец работал плотником, мать выращивала и продавала лекарственные травы. А их родители, мои бабушки и дедушки, были земледельцами. Во всем моем фамильном древе самым выдающимся персонажем был мелкий контрабандист!
— Позволь мне внести ясность.
Серимн отпила вина, наклонилась вперед, и я уловила какой-то отблеск с той стороны, где она находилась. Я повернула голову, желая присмотреться, но источник свечения оказался уже затенен.
— Вот что любопытно, — подал голос один из сотрапезников. — Большую часть времени она ведет себя как обычная слепая и даже не пытается повернуться в ту или другую сторону, но сейчас она, по-моему, увидела тебя, Серимн.
Мысленно я дала себе пинка. Возможно, скрывать мои способности было уже поздно, но я все равно не хотела им лишний раз ничего о себе открывать.
— Да, — сказала Серимн. — Датэ в самом деле упоминал, что она обладает неким восприятием, если речь идет о магии.
Она что-то сделала, и я вдруг совершенно ясно увидела то, что прежде заметила краешком глаза. Это был небольшой плотный кружок, испускавший золотое магическое сияние. Нет, не так! Кружок не был единым целым. Я невольно подалась ближе, прищуривая глаза. Кружок состоял из многих дюжин угловатых, колючих сигил — букв божественного языка. Да не просто букв — тут были слова, предложения, да какое там, целый трактат! Они вились, закручивались по спирали, наползали одна на другую, начертанные так плотно, что издали кружок в самом деле казался чем-то неделимым.
И тут я поняла, что к чему, и потрясенно отшатнулась.
Серимн вновь шевельнулась, давая волосам упасть на место, и по тому, как появлялся и пропадал магический кружок, я поняла: он находился у нее на лбу.
Не может этого быть! Бессмыслица какая-то. Не верю! Но то-то и оно, что я увидела это своими собственными глазами, чувствительными к волшебству.
Я облизнула внезапно пересохшие губы, сложила на коленях задрожавшие руки и призвала все свое мужество, чтобы сказать:
— Что связывает чистокровную Арамери с мелким еретическим культом, леди Серимн?
Я ждала чего угодно, только не всеобщего смеха. Когда хохот улегся — я молчала, чувствуя себя очень неловко, — Серимн произнесла голосом, в котором еще звенело веселье:
— Пожалуйста, госпожа Орри, отдай должное угощению. Мы ведь можем насладиться и беседой, и блюдами, верно?
Я проглотила несколько кусочков. Потом в лучших традициях хороших манер промокнула губы и выпрямилась, подчеркнуто изображая вежливое ожидание ответа на свой вопрос.
Серимн вздохнула и тоже вытерла губы.
— Ну что ж, — сказала она. — Меня связывает с этим «мелким еретическим культом», как ты его назвала, некая цель, и я здесь ради ее достижения. Замечу только, что Новые Зори — и не мелкий, и не еретический, и не культ.
— Ну а меня воспитывали на том, — ответила я медленно, — что любая форма поклонения, кроме той, что проповедует орден, является еретической.
— Это неверно, госпожа Орри. Согласно закону Блистательного — по закону, установленному моей семьей, — еретическим является лишь почитание иных богов помимо Итемпаса. Но форма поклонения, которую мы выбираем, значения не имеет. Другое дело, орден предпочитает, чтобы два понятия — послушание Блистательному Итемпасу и послушание ордену — являлись синонимами.
Вдоль стола снова прокатился негромкий смешок.
— Если говорить совсем откровенно, орден являет собой земную власть, но никак не божественную. Мы, люди Зорь, всего лишь признаем это различие.
— Стало быть, вы находите, что избранный вами способ поклонения лучше того, что предлагает орден?
— Да, мы так находим. Вероучение нашего братства в основе своей сходно с тем, которое проповедует орден Итемпаса, — достаточно сказать, что многие наши члены в прошлом были орденскими жрецами. Однако есть и основополагающие различия…
— Какие, например?
— Ты в самом деле хочешь прямо сейчас углубиться в тонкости обеих доктрин, госпожа Орри? — спросила Серимн. — Тебя, как и прочих новообращенных, в течение нескольких дней введут в курс дела. Я думала, ты о более насущном хотела бы меня расспросить.
Она была права: я хотела. Тем не менее я чувствовала нутром, — если я собираюсь понять, что движет этим сборищем фанатиков, мне необходимо постичь эту женщину. Эту дочь Арамери. Чистокровные Арамери были высшим сословием семейства, настолько приверженного порядку, что ранг и положение каждого из них определялись длиной преемственности от первой жрицы Шахар. Это были люди власти, люди судьбоносных решений… а временами, посредством могущества их божественных рабов, — убийцы целых народов…
Впрочем, это относилось к сугубо прошедшему времени, ко времени прежде того странного и жуткого дня десять лет назад, когда в одночасье выросло Мировое Древо и в мир вернулись богорожденные. Собственно, слухи давно уже просочились, но я-то знала правду, я обо всем услышала из уст самого Солнышка. О том, что рабы Арамери вырвались на свободу и Ночной хозяин с Сумеречной госпожой низвергли Блистательного Итемпаса. С тех пор Арамери, отнюдь не утратив могущества, лишились и величайшего оружия, и небесного покровителя — и все это одним сокрушительным ударом.
Что может случиться, когда люди, веками наслаждавшиеся абсолютной властью, вдруг утрачивают ее?
— Ну ладно, — осторожно выговорила я. — О насущном. Почему вы здесь? И почему здесь оказалась я?
— Многое ли тебе известно о том, что произошло десять лет назад, госпожа Орри?
Я помедлила, не будучи уверена, как ответить. Что безопаснее — изобразить невежественную мирянку или намекнуть, сколь многое мне известно? Не прикажет ли эта Арамери убить меня, если я открою ее семейную тайну? Или это проверка — стану ли я лгать?..
Я отломила кусочек хлеба, больше для того, чтобы занять руки.
— Я… я знаю, что старших богов опять Трое, — не спеша выговорила я. — Я знаю, что Блистательный Итемпас больше не правит единолично.
— Скажи уж «вовсе не правит», госпожа Орри, — отозвалась Серимн. — Ты ведь догадалась? Все истинные итемпаны давно уже поняли: Он никогда не допустил бы тех перемен, которым мы стали свидетелями за последние несколько лет.
Я кивнула, помимо воли думая о постели Сумасброда, о нашей близости и любви, о хмуром неодобрении Солнышка.
— Верно, — сказала я, подавив горькую улыбку.
— Примем во внимание его родню, этих новых богов…
Одна из сотрапезниц Серимн громко расхохоталась:
— Новых? Да ладно тебе, госпожа Серимн, мы же тут не легковерные простецы. — Она посмотрела в мою сторону, и любезность ее тона не обманула меня. — По крайней мере, в большинстве своем…
Я стиснула зубы. Я не позволю им себя затравить. Еще я отметила, что Серимн восприняла колкость с замечательным хладнокровием. Кто бы мог ожидать, что Арамери стерпит насмешку, пусть даже в основном нацеленную на другого?
— Согласна, «Повелитель Теней» был бездарной попыткой отвлечь внимание, — ответила она и вновь повернулась ко мне. — Однако моя семья ночей не спит, силясь предотвратить панику, госпожа Орри. В конце концов, мы веками насаждали в смертных сердцах ужас перед возможностью возвращения Ночного хозяина. Уж лучше мы будем держать его скованным, нежели он вырвется на волю и обрушит возмездие на весь мир. И вот теперь лишь хрупкая паутина лжи не дает человечеству понять: нас всех может постигнуть судьба народа маро…
Она говорила об уничтожении моей родины, погибшей по вине ее семейства, без какой-либо злобы или стыда, и я вскипела. Но таковы уж Арамери: даже если их удается заставить признать ошибку, они лишь пожимают плечами — и все как с гуся вода.
— Он разгневан, — сказала я очень тихо, потому что сама чувствовала то же. — Ночной хозяин. Вам ведь это известно? Он установил крайний срок — Арамери и богорожденным — для выяснения, кто его детей убивает.
— Да, — сказала Серимн. — Насколько я знаю, это послание лорд Арамери получил несколько дней назад. Срок — месяц со дня гибели Роул. До его истечения у нас около трех недель.
Она говорила так, словно речь шла не о божественном гневе, а о какой-то безделице. Мои кулаки сжались сами собой.
— Когда Ночной хозяин разнес на куски Землю Маро, он сделал это больше от скуки. И в то время он располагал лишь долей своего истинного могущества… Можете вообразить, что он способен учинить теперь?
— Можем. И еще получше, чем ты, госпожа Орри, — очень тихо проговорила Серимн. — Не забывай, я же с ним выросла.
Все разговоры за столом немедленно прекратились, только слышно было, как где-то в комнате громко тикали часы. За ее бесцветным вроде бы тоном таилась невысказанная жуть. А под поверхностью всего разговора, словно подводный хищник в ночи, бродила самая главная тайна: почему женщина, облеченная такой властью и притом столь бесстрашная, бежала из дворца под названием Небо?.. В тишине, разграниченной тиканьем часов, я успела навоображать себе кошмаров и в итоге задалась вопросом: Во имя бездн Преисподней, что Ночной хозяин с ней сделал?..
— По счастью, — выговорила Серимн, и я не сдержала облегченного вздоха — наконец-то прекратилась эта ужасная тишина, — его гнев как нельзя лучше вписывается в наши планы.
Должно быть, я нахмурилась, потому что она рассмеялась. Смех не казался вымученным — ну разве что чуточку.
— Задумайтесь вот о чем, госпожа Орри: однажды нас уже спасла третья из Трех. Задумайся о том, что это значит, что вообще означает ее присутствие. Ты никогда не задавалась вопросом? Энефа, Владычица сумерек, сестра Блистательного Итемпаса, мертва уже две тысячи лет. Так кто же она, эта Сумеречная госпожа? Ты ведь знакома со многими богорожденными, живущими в городе. Они тебя в эту тайну не посвящали?
Я удивленно моргнула, сообразив, что Сумасброд со мной в самом деле ни о чем таком не заговаривал. Вот о смерти матери — да, и его голос был хриплым от неизбывного горя. Но он упоминал и о родителях. Во множественном числе. И в настоящем времени. Я воспринимала это просто как один из парадоксов, которые следует иметь в виду, когда общаешься с богами. Но я и подумать не могла, что в этом есть какой-то смысл.
А еще до сих пор я полагала, будто разбираюсь в божественной иерархии.
— Нет, — сказала я. — Он… они не упоминали об этом.
— Мм… Ну, значит, я посвящу тебя в большую тайну, госпожа Орри. Десять лет назад одна смертная женщина совершила предательство по отношению к своему богу и ко всему человечеству, вступив в заговор с целью выпустить Ночного хозяина, своего любовника, на свободу. Она преуспела — и за свои труды удостоилась могущества покойной Энефы. Собственно, она стала новой Энефой, богиней в своем праве.
Я даже дышать перестала: услышанное явилось для меня полной неожиданностью. Мне никогда и в голову не приходило, чтобы смертный человек мог заделаться богом… Однако это многое объясняло. Границы, положенные богорожденным, обязанным оставаться в пределах Тени, и то, почему младшие боги так неусыпно присматривали за поведением друг друга: они старались избежать разрушений и гибели людей… Богиня, которая некогда сама была смертной, вряд ли потерпела бы черствое пренебрежение человеческой жизнью.
— Сумеречная госпожа, по сути, не имеет отношения к нашим делам, — сказала Серимн. — Не считая того, что за нынешнее спокойствие следует благодарить именно ее. — Она подалась вперед и поставила локти на стол. — На самом деле мы даже рассчитываем на ее вмешательство. Энефа, воплощением которой в сущности является новая богиня, всегда отстаивала неприкосновенность жизни. Такова ее природа; оба ее брата более склонны к крайностям. Они скоры в суждениях и еще скорее в деяниях, особенно разрушительных, она же стремится оберегать и хранить. Она применяется к переменам и в них ищет постоянства. В конце концов, Война богов была не первой схваткой между Итемпасом и Нахадотом. Просто с момента создания жизни они впервые схлестнулись в отсутствие Энефы, способной удержать мир в равновесии…
Слушая это, я постепенно начала качать головой:
— Вы, значит, рассчитываете, что эта новая Энефа оградит нас от бед? Вы что, шутите? Может, она и была когда-то человеком, но ее природа с тех пор изменилась. Теперь ей свойственно думать так же, как и любому из богов. — Я невольно вспомнила Лил. — А некоторые из них, по нашим меркам, совершенно безумны…
— Если бы она хотела истребить человечество, она за эти десять лет могла сама нас умертвить, неоднократно причем. — Стол чуть дрогнул: это Серимн сделала какой-то жест. — Она богиня не только жизни, но и смерти. И не забывай вот еще чего: прежде своего обожествления она была Арамери. А мы такие предсказуемые…
Я не увидела ее улыбки, но вполне услышала.
— И я уверена, что уж она постарается направить ярость Ночного хозяина… на что-нибудь целесообразное. В конце концов, ему ведь не нужно уничтожать весь мир ради отмщения за детей. Хватит и малой части. К примеру, всего одного города…
Я сложила руки на коленях. Есть мне расхотелось совершенно.
Маронейские родители не рассказывают детям на ночь добрых сказок со счастливым концом. Мы называем младенцев именами ярости и печали, и сказки у нас все такие, что малышам снятся кошмары, от которых они просыпаются, крича и дрожа. Мы хотим, чтобы они боялись — и не забывали. Никогда не забывали. Ибо это может хоть как-то подготовить их к новому пришествию Ночного хозяина, буде оно когда-нибудь воспоследует…
И оно воспоследует. В Тени. И скоро.
— Но почему же орден Итемпаса…
Я не договорила, не зная, как все сказать, не оскорбив бывших орденских жрецов, наверняка присутствовавших здесь. Помолчав, я начала заново:
— Ночной хозяин… С чего воздавать ему почести, хотя он и освободился? Он всех нас ненавидит. Неужели кто-то верит, что гнев разъяренного божества удастся отвести с помощью жалкого лицемерия?
— Они пытаются отвести вовсе не божественный гнев, госпожа Орри. — Это высказался мужчина на дальнем конце стола. Я застыла, напрягшись. — Они пытаются умилостивить нас.
Я уже слышала этот голос! Трижды, не считая нынешнего раза! На южном Гульбище, незадолго до того, как убила Блюстителей. На крыше дома Сумасброда, прежде чем началось то безумие. И еще потом, когда лежала без сил и тряслась после пребывания в Пустоте!
Он сидел напротив Серимн, излучая ту же привычную уверенность, что и она. Еще бы ему не быть уверенным в себе, ведь это и был их найпри.
Я задрожала от страха и ярости, Серимн же рассмеялась:
— Ты, как всегда, не смягчаешь выражения, Датэ.
Он весело ответил:
— Но это же правда.
— Хм… Госпожа Орри, мой супруг желает сказать, что орден, — через него семья Арамери — отчаянно пытается убедить все прочее человечество, будто в мире все обстоит так, как тому и следует быть. Что, несмотря на появление всех этих новых богов, жизнь не ведает перемен — в политическом смысле, я имею в виду. Что все должны быть счастливы, довольны и чувствовать себя в безопасности…
Супруг, отметила я. Чистокровная Арамери замужем за предводителем еретического культа?..
— Что-то я не пойму, — сказала я вслух.
Я сосредоточилась на вилке, которую держала в руках, на потрескивании огня в очаге. Это помогало сохранить душевное равновесие.
— Ты говоришь об Арамери так, словно сама не из их числа.
— И в самом деле, — согласилась она. — Пока скажу только одно: моя деятельность не одобрена остальными членами семьи.
Это позабавило найпри.
— Ну, они могли бы и одобрить… если бы знали.
Серимн рассмеялась, и за ней — сотрапезники.
— Ты вправду так думаешь? Значит, будущее видится тебе светлее, чем мне, любовь моя.
Они добродушно подтрунивали один над другим, я же молча сидела, силясь разложить по полочкам всех этих высокорожденных с их заговорами и еще тысячу всяких вещей, которым никогда прежде не было места в моей жизни. Я же была простой уличной художницей. Самой обычной маронейкой, перепуганной, вырванной из дому…
— Не понимаю, — проговорила я наконец, прерывая их болтовню. — Вы меня похитили, притащили сюда, всяко-разно принуждаете вступить в ваши ряды. Но какое отношение все это — Ночной хозяин, орден, Арамери — имеет к моей скромной особе?
— Имеет, и очень большое, хотя ты этого не понимаешь, — сказал найпри. — Миру грозит страшная опасность, и я говорю не только о гневе Ночного хозяина. Только представь: впервые за много веков Арамери сделались уязвимы. О да, у них в руках по-прежнему невероятная мощь, и политическая, и денежная, и они располагают войском, которое заставит крепко призадуматься любой народ, склонный к бунту. Но теперь их стало возможно победить. Ты понимаешь, что это значит?
— Это значит, что однажды у нас на горбу может оказаться другая шайка тиранов?
Я очень старалась быть обходительной, но тут уж раздражение взяло верх. Они высказывались вокруг да около, а на мои вопросы и не думали отвечать.
Серимн, судя по всему, ничуть не обиделась.
— Возможно, — сказала она. — Но что это будет за шайка? Каждый высокородный клан, правящий совет, избранный министр — все возжелают править Ста Тысячами Королевств. А если все сразу ринутся к власти — ты представляешь себе, что тогда начнется?
— Скандалы, интриги, убийства… или чем еще вы там во дворце развлекаетесь? — сказала я. — То-то леди Неммер позабавится!
— Верно. А также череда переворотов, пока слабые вельможи будут свергаться более сильными и властолюбивыми. И восстания повсюду: в каждом королевстве найдется меньшинство, жаждущее отхватить себе кусок. Будут заключаться союзы — слабые королевства начнут объединять силы. — Серимн протяжно, устало вздохнула. — Война, госпожа Орри. Будет война.
Я содрогнулась — как подобало доброй девочке-итемпанке, которой я, вообще-то, никогда не была. Война была полной анафемой перед ликом Блистательного Итемпаса. Я была наслышана о временах прежде единоличного правления Блистательного, до того, как Арамери издали строгие законы, направленные против войны и раздоров. В те старые недобрые времена происходили битвы, и в каждой гибли многие тысячи. Стирались с лица земли города, а их население вырезалось победителями, которые насиловали и убивали беззащитных горожан…
— Г-где? — выдавила я.
Ответ потряс меня до глубины души:
— Повсюду.
Я себе не могла даже представить подобного. Повсюду!.. Какое-то сумасшествие. Хаос…
И тут я вспомнила. Нахадот, Повелитель Ночи, был также богом хаоса. Мог ли он придумать более подходящее наказание для человечества?
— Если Арамери падут и окончится власть Блистательного, войны вернутся, — сказала Серимн. — Этого-то орден Итемпаса и боится превыше всяких божественных угроз, потому что опасность будет грозить не одному городу, а всей нашей цивилизации. И так уже ходят слухи о брожениях в Дальнем Севере и на островах — эти земли насильственно обратили в итемпанство после Войны богов. Они не забыли и не простили того, что мы с ними сделали в те времена.
— Эти мне жители Дальнего Севера, — презрительно буркнул кто-то. — Темные варвары! Две тысячи лет прошло, а они все злобу копят!
— Да, варвары, и да, копят, — сказал Хадо, о котором я успела почти забыть. — Но не так ли обозлились и мы сами, когда нам было велено начать чтить Ночного хозяина?
Вокруг стола пронесся ропот согласия.
— Вот именно, — сказал найпри. — Поэтому орден сквозь пальцы смотрит на ересь и предпочитает не замечать, когда прежде верные итемпаны начинают пренебрегать своими обязанностями. Они надеются, что новые вероучения займут умы и дадут время Арамери подготовиться к грядущим потрясениям.
— Только все это без толку, — сказала Серимн, и гневная нотка прорвалась в ее голос. — Теврил, нынешний лорд Арамери, надеется быстро прекратить любую войну. Но, готовясь к всемирной схватке, он совсем отвлекся от угрозы с небес…
Я вздохнула, ощущая усталость, причем не только телесную.
— Вы, конечно, озабочены очень по делу, но Ночной хозяин… он… — Я беспомощно развела руками. — Он же сила природы! Может, нам всем пора молиться Сумеречной госпоже, раз уж она, как ты говоришь, способна как-то его обуздать? Или начинать загодя выбирать себе рай по вкусу для загробной жизни?
В голосе Серимн прозвучала мягкая укоризна.
— Мы предпочитаем упреждать события, госпожа Орри. Возможно, сейчас во мне говорит кровь Арамери, но мне как-то не хочется позволять уже разведанной угрозе зреть без помехи. Всегда лучше нанести удар первым!
— Удар?.. — Я непроизвольно хихикнула, уверенная, что ослышалась. — Кому, богу? Но это же невозможно!
— Возможно, госпожа Орри, очень даже возможно. В конце концов, это делалось и прежде.
Я замерла. Улыбка постепенно сползла с моего лица.
— Богорожденная Роул?.. Так это вы убили ее?..
Серимн уклончиво рассмеялась:
— Я, вообще-то, имела в виду Войну богов и то, как наш Отец Небесный убил Энефу. Если уж не избегла смерти одна из Троих, значит умереть может каждый!
Я растерянно замолчала. Мне окончательно расхотелось смеяться. Серимн была далеко не дура. И я сомневалась, чтобы кто-то из Арамери стал намекать на убийство богини, не будь в его власти действительно совершить это.
— И это, возвращаясь к нашим частным делам, и есть причина, по которой мы тебя похитили.
Серимн сдвинула свой бокал с моим, в тишине хрусталь прозвенел громко, как колокольчик. Сотрапезники внимали каждому слову Серимн, затаив дыхание. Когда она приветственно подняла бокал, они ответили тем же.
— За возвращение Блистательного, — сказал найпри.
— И Повелителя Света, — добавила женщина, та, что высказалась насчет моего зрения.
— За окончание тьмы, — проговорил Хадо.
Каждый сидевший за столом в свой черед произнес несколько слов в том же духе. Все вместе походило на торжественный ритуал: люди по очереди подтверждали свою приверженность совершенно запредельной, безумной идее.
Когда все высказались и замолчали, заговорила я. Мой голос звучал точно из могилы — я осознала непостижимое.
— Вы задумали убить Ночного хозяина?..
— Да, — сказала она.
Тут подошел очередной слуга, и я услышала, как снимают крышку с подноса.
— И мы желаем, чтобы ты нам помогла. Будешь десерт?
