Глава 7
Я сижу под деревом Эфрама, тем самым, за которым еще совсем недавно присматривала. Я тоскую по старой работе, по вздрагивающим листьям и сердитым богам. Интересно, по какой причине Майра выбрала для встречи именно это место и долго ли придется ее ждать? Я сама не могу понять, почему пришла сюда. Потому что мама упомянула имя Майры в своих записях? «Спросить Майру». Или потому, что Бэй доверила тете деньги и ракушку, попросив передать их мне?
А может, я пришла сюда, потому что хочу поговорить с другой сиреной? Только с Майрой я могу общаться на равных, ведь она обладает такой же силой, как и я сама.
У меня больше не осталось в Атлантии родных, кроме тети. По земле разбросаны серебряные листья. Я наклоняюсь, поднимаю один и морщусь, когда вижу, как неумело кто-то пытался припаять его к ветке. Что бы там ни говорил Невио, им не удалось найти мне замену. Я имею в виду – достойную замену.
А потом я замечаю на земле распластанные синие крылья и коричневый мех.
Это одна из живущих при храме летучих мышей.
С виду ее крохотное тельце в полном порядке, но она определенно мертва. Ее пустые глаза смотрят прямо на меня. На фоне земли крылья летучей мыши уже не голубые, как стекло или вода, но кажутся темными, словно морская пучина. Я слышу, как возле меня собираются люди.
– Похоже, будто сам Эфрам упал и разбился, – говорит какой-то мужчина и тут же прикусывает язык. Это слишком похоже на кощунство: мы не должны даже и мысли допускать, что Эфрам или любой другой бог может упасть и сломаться.
Ну, богов хотя бы можно починить, а эту мышь уже не оживить.
– Позовите Джастуса, – говорю я, и кто-то из толпы зевак сразу бежит к храму.
Джастус появляется спустя минуту, но и жрец уже ничего не может поделать. Он просит всех разойтись. Я остаюсь.
– Как ты думаешь, что ее убило? – спрашиваю я.
Джастус качает головой.
– Не знаю, – говорит он. – Я предполагаю, что это естественная смерть. Заберу ее в храм, проведу кое-какие исследования и постараюсь узнать больше.
Он аккуратно поднимает трупик. На дне контейнера чистая льняная ткань, Джастус укладывает туда мышь осторожно, как будто она способна что-то почувствовать.
– Что, интересно, летучая мышь могла делать здесь среди бела дня? – задаю я вопрос.
– Она могла умереть еще ночью, – отвечает Джастус. – Это не первый случай. Летучие мыши ведь не бессмертны.
Конечно, они не бессмертны. Я это знаю. Но так странно видеть одну из них мертвой.
Джастус, держа в руках коробку, осторожно выпрямляется, чтобы не наступить на край своей мантии. И добавляет:
– Хотя я подметил: после того как мы потеряли твою маму, летучие мыши стали умирать чаще.
Он уходит, и я остаюсь одна. Как только жрец скрывается в храме, я чувствую ее появление.
Майра.
Она подходит тихо: не наступает на листья, не произносит ни слова, но я все равно знаю, что она рядом – так же, как в тот день в храме.
– Деревья поют, – произносит Майра. – Они сказали мне, что ты здесь. Я слушала и надеялась, что ты придешь.
Мне неприятно слышать, как она говорит о деревьях. Они мои, а не ее.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я ровным, невыразительным голосом, который даже отдаленно не напоминает мой настоящий.
– Дело вовсе не во мне, – отвечает Майра. – И ты это прекрасно знаешь. Дело в том, чего хочешь ты. А ты хочешь уйти Наверх и найти сестру.
– И ты думаешь, что сможешь помочь мне?
– Да, – кивает она. – Я помогала твоей маме и сестре, и я смогу помочь тебе.
Мы, словно заранее сговорившись, одновременно встаем со скамейки и идем через внутренний двор. Люди приветственно машут друг другу, окликают знакомых в проплывающих мимо гондолах. Страж порядка свистит в свой свисток и делает знак молодым людям, которые подошли слишком близко к краю канала, – они сразу отходят. Я вдруг чувствую прилив острой любви к родному городу.
Некоторое время мы идем молча, потом Майра говорит:
– Я могу помочь тебе, Рио, если ты позволишь себе помочь. Я не стану тебя ни к чему принуждать.
– Вообще-то, ты и сама не знаешь, сможешь или нет принудить меня что-то сделать, – парирую я.
– Это правда, – соглашается Майра точно таким же невыразительным голосом, каким говорю я.
Меня бесит, что она меня передразнивает.
Майра останавливается, и я понимаю, что мы подошли к храмовому комплексу с той стороны, откуда можно попасть к шлюзам и моргу.
В последний раз я была здесь, когда умерла мама. Мы с Бэй прошли через этот вход, чтобы подготовить ее тело. Покончив с этим, мы поднялись по лестнице на смотровую площадку при шлюзах, сели там на специально приготовленные для родных места и наблюдали за уходом мамы. В тот день мы в последний раз были дочерями Верховной Жрицы.
Майра уверенно направляется прямо к стражникам, охраняющим вход в шлюзы:
– Мы бы хотели пройти внутрь.
– Это запрещено, – отвечает один из стражников. – У вас должно быть разрешение от Совета.
– Извините, я не знала. – Майра говорит с таким смирением, что даже я на секунду ей верю.
Я уже собираюсь развернуться, чтобы уйти, и тут снова слышу ее голос:
– Пропустите нас.
Этот голос способен, как закаленный клинок, пронзить мозг и тело любого человека. Я непроизвольно делаю шаг вперед.
А стражники уже открывают двери, как будто Майра подчинила их еще до того, как произнесла команду вслух. Возможно ли такое? Неужели она настолько могущественна?
– Оставайтесь на месте, – приказывает тетя стражникам и обращается ко мне: – Идем.
Я подчиняюсь. При этом я не уверена, чему именно подчиняюсь: то ли голосу Майры, то ли своему собственному сильному и необъяснимому желанию пройти в шлюзы.
– Я думаю, – говорит Майра, – нам следует идти вниз.
Вниз? Не наверх, на смотровую площадку, а в саму шлюзовую камеру? Это строжайше запрещено, если только ты не жрец или не родственник, пришедший подготовить тело умершего, но Майра ведет себя так, будто имеет полное право тут находиться.
Мы проходим по узким сырым коридорам, которые в конце концов неминуемо приведут в морг. Стражники нас не преследует. Скорее всего, они вызовут подмогу, и подмога придет очень быстро. Но так ли это важно? Интересно, какое количество людей способна подчинить своей воле Майра?
– Ну, не целую армию, – говорит она, как будто прочитав мои мысли. – Так что время у нас ограниченно. Сюда пришлют стражников, которые невосприимчивы к моему голосу, и они уведут меня. Совет сочтет необходимым сделать мне выговор, и меня на несколько дней посадят под замок. Так что нам с тобой следует извлечь максимум пользы из этой встречи.
У меня в голове все еще звучит ее фраза: «Пропустите нас». Сердце отчаянно колотится в груди. Я понимаю, как глупо было с моей стороны думать, будто я в чем-то равна Майре. Она годами совершенствовала свой голос. Это ее оружие, великолепное оружие.
– Ну вот мы и пришли, – объявляет тетя.
Мы стоим перед дверью. Дверь металлическая, тяжелая и герметичная, так как должна сдерживать поступающую в шлюз воду, но Майра открывает ее без особых усилий.
– Идем, – говорит она и переступает через порог.
Тетя не командует, а приглашает, но я не уверена, что следует ей доверять, поэтому на секунду останавливаюсь и только потом иду следом.
Шлюзовая камера высокая, многоуровневая. Потолок подпирают резные контрфорсы, возле каждого – каменная фигура божества. Как и те, что в храме, они были когда-то давно взяты из церквей в верхнем мире. Я разглядываю оскаленные пасти и злобные глаза тигров, драконов и львов. Пол в камере местами сырой.
Инженеры потратили немало лет на усовершенствование работы шлюзов. Необходимо было соорудить стены настолько крепкие, чтобы они могли сдерживать запущенную в шлюзовую камеру воду и не пропускали бы ее в город. Немного жутковато наблюдать за уходом покойника. Кажется, что вода в любой момент может хлынуть на смотровую площадку. Но естественно, такого никогда не случалось.
Вода океана давит на ворота шлюза, на все вокруг нас. Мне кажется, что я слышу, как стонет металл и тяжело вздыхает камень.
Мы с Бэй были вместе здесь, у шлюзовых затворов, и были вместе, когда жрецы и представители Совета, после того как нашли тело мамы, задавали нам свои нескончаемые вопросы: «Океания хорошо себя чувствовала? Она не рассказывала вам о каких-либо наследственных болезнях? О тех, которые не упомянуты в наших медицинских записях?» Мы с сестренкой сидели бок о бок и снова и снова отвечали: «Нет».
– Как ты думаешь, что происходит с мертвыми, когда они всплывают на поверхность? – спрашивает Майра. – Ты веришь в то, что они превращаются в морскую пену и души их обретают свободу?
– Не знаю. А ты?
– Не берусь ничего утверждать относительно душ, – говорит Майра. – Но вот если тело всплывает, не задев ни одной плавучей мины, и его прибивает к берегу, люди Наверху снимают с него все, что посчитают нужным. Одежду. Ювелирные украшения.
Последние слова вновь возвращают меня к воспоминаниям, от которых я тщетно пыталась избавиться и загнала их глубоко в подсознание.
– Я забыла принести мамино кольцо, – сказала в тот день Бэй. – А ведь мама всегда хотела, чтобы, когда она уйдет Наверх, кольцо было с ней. Как я могла забыть?
– Не волнуйся, все нормально, – ответила я, не глядя на сестру, потому что как раз в этот момент в шлюзовую камеру принесли тело мамы.
Мы сидели на смотровой площадке, и сверху оно казалось таким маленьким.
Жрецы положили маму на пол и начали читать молитвы. Я не позволила себе плакать и упорно не смотрела на Бэй. Закончив молиться, жрецы покинули шлюзовую камеру, и там осталось только тело нашей мамы. Сотни атлантийцев наблюдали за происходящим – кто-то со смотровой площадки, кто-то видел церемонию на установленных на всех площадях экранах – но мама была совсем одна.
Я слышала, как заскрипели стены. Этот звук означал приход воды.
Из открытых ртов богов вырвались струи воды. Она заливала пол, и вскоре тело мамы намокло, одежда прилипла к ее телу, а волосы закружились вокруг головы.
Высоко-высоко расположен выход из шлюза – огромный круг, повторяющий по форме окно-розетку в храме.
Вода заполняла камеру, и тело начало подниматься. Напор воды усиливался, камера заполнялась все быстрее.
Когда вода достигла уровня смотровой площадки, у меня перехватило дыхание. Казалось, если вода поднимется выше окон, мы утонем. Но мы, конечно же, были в безопасности.
Тело нашей мамы уплывало все выше и выше, к выходу из шлюза, и я подумала, что смогу на секунду увидеть солнце: а вдруг его лучи дойдут сквозь толщу океана до самой Атлантии.
Когда камера почти до конца заполнилась водой и я уже едва видела тело мамы, окно выхода начало вращаться. Это выглядело так странно: словно цветок распускался.
А потом она ушла навсегда.
Вечером того дня мы вернулись домой, и я нашла мамино кольцо.
Я вложила его в ладонь Бэй и сказала:
– Не переживай: считай, что мама передумала. Она бы наверняка хотела, чтобы это кольцо осталось у тебя.
– Там, Наверху, люди берут то, что им надо, а тело выбрасывают в какую-нибудь яму, – говорит мне Майра. – Им мертвые нужны не больше, чем нам здесь, Внизу.
А я слушаю тетю и вижу перед собой тело нашей мамы. Я очень живо представляю эту картину: одежда перекручена, волосы прилипли к коже, на ее выброшенное на берег бездыханное тело накатывают волны. Кто-то из мира Наверху натыкается на маму и берет то, что ему нужно.
– Атлантию покидают не только мертвые. – Майра произносит это шепотом, хотя, кроме нас, тут никого нет. – Конечно, есть такие, кто выбирает жизнь Наверху, как Бэй. – Она выдерживает паузу и продолжает: – Но есть и другие. Члены Совета, например, тоже отправляются Наверх, когда того требуют обстоятельства.
Это я и сама знаю. Это часть работы Совета. Время от времени его члены поднимают свой транспорт на поверхность через серию барокамер и ведут переговоры с людьми Наверху: надо быть уверенными, что все идет гладко. Но Верховный Жрец никогда не поднимается на поверхность. Его безопасность превыше всего, место Верховного Жреца в Атлантии.
– Ты, наверное, не знала, что в этот раз они планируют взять с собой сирен? – спрашивает Майра. – Ходят слухи, что мы отправимся уже совсем скоро. Если бы ты согласилась, я могла бы взять тебя с нами Наверх.
«Будь осторожна, Рио, – говорю я себе, – и не вздумай доверять этой женщине».
Но искушение слишком велико. Я могла бы подняться вместе с членами Совета, а уж потом, оказавшись Наверху, нашла бы способ от них сбежать.
– Сирены – чудо, – продолжает Майра. – Не забывай об этом.
– Тогда почему вы все зависите от Совета? – спрашиваю я.
– Потому что мы остаемся людьми, – поясняет Майра. – А значит, есть люди, которых мы любим, и Совет может использовать это, чтобы контролировать нас. Помнишь, как все происходило во времена Великого Раздела? Как тогда добились согласия от тех, кто остался Наверху? Гарантировали безопасность их близким Внизу. Именно так всегда и манипулируют сиренами. Мы делаем то, о чем члены Совета нас просят, и людям, которые нам дороги, гарантирована жизнь лучше, чем у других. Если же мы отказываемся выполнять их просьбы, они могут создать нашим любимым проблемы.
– И кого любишь ты? – спрашиваю я, потому что мне трудно представить, чтобы Майра кого-то любила. Особенно теперь, когда мама умерла.
Майра смеется:
– Я люблю себя. И делаю то, о чем они просят, потому что хочу жить.
Я ее понимаю. Мы с ней похожи.
Я люблю Бэй и маму, но еще я очень хочу жить. Возможно, именно этого я хочу больше всего на свете. Могу ли я честно ответить на вопрос: что больше подталкивает меня к побегу – желание снова увидеть сестру или же все возрастающая уверенность в том, что если я не выберусь Наверх, то какая-то частичка меня умрет?
Мы с Майрой – две стороны одной темной монеты.
– Конечно, я любила твою маму, – говорит она и проходит в центр шлюзовой камеры. – Знаешь, Океания ведь была здесь еще за несколько лет до смерти. Здесь были все, кто имел шанс стать Верховным Жрецом. Члены Совета и священнослужители закрыли доступ на смотровую площадку. Кандидаты на пост Верховного Жреца по очереди ложились на пол в самом центре камеры – именно туда, куда кладут тела покойников. Ты знала об этом?
– Нет. Мама нам об этом не рассказывала.
– А я знаю, – продолжает Майра, и ее голос разрастается, начинает давить на меня, – потому что я была здесь.
– Это невозможно, – возражаю я. – Ты же не член Совета, и уж, конечно, ты бы никогда не могла претендовать на роль главы нашей церкви.
– Это правда, – соглашается Майра. – Но, как ты знаешь, Верховный Жрец должен доказать, что он либо имеет врожденный иммунитет против сирен, либо достаточно силен духом, чтобы противостоять им. Так вот, кандидаты на пост Верховного Жреца пришли сюда ночью, пока вся Атлантия спала. Потом привели сирен. Мы говорили по очереди. Жрецы и члены Совета выступали в роли свидетелей. Они, конечно, читали слова по нашим губам, но слышать наши голоса не могли.
– И что же вы говорили?
– О, кому что – каждому из претендентов разное. Суть была в том, чтобы выяснить, кто сломается и закричит, а кто выстоит.
– Но тебе никогда бы не позволили говорить с нашей мамой. Ведь все знали, что вы родные сестры. Члены Совета наверняка бы заподозрили, что ты будешь обращаться с ней мягче, чем с другими.
– Совсем даже наоборот, – возражает мне Майра. – Они решили, что я как раз могу лучше прочих знать, что именно надо говорить Океании, чтобы та сломалась. И они понимали, что такие вещи, возможно, даже тяжелее слышать от родной сестры.
Я не хочу знать, что́ моя тетя говорила тогда маме, но она считает нужным сообщить мне это.
– Я сказала Океании, что муж никогда ее не любил, что ее дети умрут молодыми. – Майра закрывает глаза, она словно бы смакует каждое слово. – Я сказала ей, что она хочет стать Верховной Жрицей не бескорыстно, но потому, что жаждет власти и наживы. Я рассказывала сестре о том, какие жуткие, просто чудовищные вещи люди творят друг с другом. Я заявила ей, что она никогда не была мне дорога.
Майра открывает глаза. В них тьма, да такая глубокая, что даже мне становится не по себе, хотя я прекрасно знаю, чего можно ожидать от этой женщины. А она между тем продолжает свое повествование:
– Я не сдерживала себя, и это сработало. Способность Океании противостоять сиренам впечатлила жрецов и членов Совета. Она единственная устояла перед всеми сиренами, включая и собственную сестру. А ведь у нее не было врожденного иммунитета, как у некоторых. Так что своей способностью контролировать себя она обязана исключительно мне. Все годы, пока мы росли вместе, я учила Океанию противостоять сиренам. – Тут Майра улыбается. – Хотя, возможно, мне следовало бы признать и твои заслуги, Рио. Она отлично научилась противостоять собственному ребенку.
Мне больно слышать такое, и Майра знает об этом. Но я не позволю ей манипулировать мною. Я помню, что мама никогда не отказывала мне, когда понимала, что я действительно в чем-то нуждаюсь. Да, она пыталась уберечь меня, однако не скрывала от меня правду.
– Без меня твоя мама никогда бы не стала Верховной Жрицей, – заявляет Майра. – Я помогла Океании стать той, кем она всегда мечтала стать.
Я не верю Майре. Мама стала Верховной Жрицей благодаря своим собственным заслугам.
– Конечно, ей было больно, – говорит Майра. – Она знала, что так будет, но не понимала, насколько тяжело будет услышать все это именно от меня. После того дня Океания стала меньше думать обо мне. Она боялась. Но иначе было нельзя. Если бы я не сделала того, что сделала в тот день, твоя мама никогда бы не стала Верховной Жрицей, а ведь именно к этой цели она и стремилась всю свою жизнь.
– Ты выставляешь маму эгоисткой, – возмущаюсь я. – Как будто она только о себе и думала.
– Ничего подобного, – возражает тетя. – Твоя мама любила наш город, но она должна была стать Верховной Жрицей, потому что это было нужно Атлантии.
– А ты сама любишь Атлантию?
– Я люблю и одновременно ненавижу ее, – отвечает Майра.
Когда она это говорит, я испытываю те же чувства.
– Рио, я ни к чему тебя не принуждаю. – Майра так произносит мое имя, что оно кажется прекрасным, я сама себе кажусь прекрасной. – Но ты можешь принять решение отправиться с нами Наверх.
Если я сейчас скажу тете «да», у меня появится возможность попробовать, как это – дышать настоящим воздухом. Я смогу пойти по песчаному берегу к городу, где растут настоящие деревья, смогу вновь поговорить с сестрой. Это так чудесно, что, думая об этом, я даже закрываю глаза от удовольствия. И пусть нам с Бэй придется потом до конца дней своих трудиться как каторжным на свалках отходов и дышать отравленным воздухом, мы будем вместе, и мы будем вместе Наверху. Я никогда и представить себе не могла, что такое возможно.
– Ты не сумеешь выбраться Наверх самостоятельно, – говорит Майра. – Транспорт, который используют для грузовых перевозок между нашими мирами, не приспособлен для выживания человека. А тот, который предназначен для доставки людей на поверхность, находится под строжайшей охраной Совета. Даже если ты воспользуешься своим голосом и минуешь охранников, Совет узнает о проникновении сразу, как только ты попытаешься покинуть Атлантию. Они перекроют кислород и вернут транспорт назад. Ты погибнешь в считаные минуты. Мне приходилось видеть, как такое случается.
Я открываю глаза.
– Даже если тебе каким-то образом удастся скопить денег на баллон с воздухом и ускользнуть через шахтный отсек, – продолжает Майра, – тебя разорвет на куски плавучей миной. Так что я предлагаю тебе оптимальный вариант побега, я – твой единственный шанс оказаться Наверху.
Снаружи доносятся какие-то звуки. Охрана уже за дверью. Эта преграда долго не продержится.
– Ты думаешь, что мы с тобой совершенно чужие, – говорит Майра, – но это не так. Я пела тебе колыбельные, когда ты была совсем еще крошкой.
Уж не знаю, правда ли это, а может, все дело в ее голосе, но я вдруг действительно вспоминаю, как моя тетя когда-то, очень давно, пела:
Под небом лазурным огромным
Живут люди верхнего мира,
К нам они никогда не придут…
Под морем сверкающим темным
Живут люди нижнего мира,
И плачут они, и поют…
А под ними и над нами,
В вышине и в глубине,
Плещут волны океана –
Океан везде, везде…
– Вот видишь. – В голосе Майры слышна грусть. – Ты же помнишь это, да?
– Честно говоря, я не уверена.
– А потом твоя мама категорически запретила мне даже приближаться к тебе, – продолжает Майра. – Я всегда подозревала, что стало причиной этого ее решения. А когда услышала, как ты заговорила в храме в день ухода Бэй, я окончательно убедилась, что мои догадки верны.
– Мама хотела защитить меня от тебя.
– И она была права. Океания знала, что я попытаюсь поговорить с тобой, захочу рассказать тебе о твоем даре. Я бы не смогла устоять. Но я бы никогда намеренно не причинила тебе вреда. – Майра поднимает голову и смотрит на затвор шлюза. – Я все думаю, не за этим ли Океания приходила ко мне в день своей смерти? Может, она собиралась рассказать мне о тебе? Или это не имело к тебе никакого отношения и причина была в чем-то другом?
Перед самой своей смертью мама пошла домой к сестре. Зачем? Хотела ей что-то рассказать? Или о чем-то предупредить? Спросить? И правда ли, что мама умерла, так и не успев ничего ей сказать, как утверждает Майра? Или же все-таки беседа состоялась и только потом маму убили? Кто ее убил? Моя родная тетя?
Мама и сестра доверяли Майре, но я не уверена, что она оправдала их доверие.
Шум за дверью усиливается. Охранники вот-вот сломают ее.
– Когда они ворвутся, я не смогу долго их контролировать, – говорит Майра. – Их будет слишком много. Ты должна будешь уйти. Как только они войдут, проскользни в дверь. Я прослежу за тем, чтобы они тебя не увидели. А сейчас возьми вот это.
Майра вкладывает мне в ладонь ракушку. Ракушка ребристая и шершавая, черно-белая, причем черного цвета больше.
– В этой ракушке мой голос. Мы не сможем встречаться достаточно часто, но с ее помощью я сумею научить тебя, как правильно распорядиться своим даром. Тебе всего-то и надо будет задать вопрос в эту ракушку, а потом приложить ее к уху и выслушать ответ.
– Как это работает? – спрашиваю я. – Как ты меня услышишь?
Если подобное действительно возможно, если это не обман, тогда Майра обладает просто невероятной силой и способна делать такое, о чем я никогда не слышала и даже вообразить себе не могла. Я всегда думала, что моя мама – самая могущественная женщина в Атлантии, но теперь я уже не так в этом уверена.
– Это часть моей магии, – говорит Майра. – Мы с твоей мамой случайно открыли этот фокус с ракушками. Как и все дети, мы любили прижимать их к уху и слушать шум деревьев. Однажды я нашептала в ракушку пару слов для Океании, она прижала ее к уху и услышала эти самые слова. Когда Бэй решила уйти, я сохранила ее голос в другой ракушке, чтобы ты потом могла услышать сестренку.
То есть, если я задам в ту ракушку вопрос, Бэй ответит мне на него?
– Нет! – Майра снова прочитала мои мысли. – Если дело касается других людей, я могу лишь сохранять их голоса. Только мой собственный голос может вступать в контакт и отвечать на вопросы. Все другие лишь повторяют сказанное однажды.
А я так на это надеялась!
– А кто-нибудь еще из сирен умеет проделывать такое? – интересуюсь я.
– Из тех, кого я знаю, – никто, – отвечает Майра. – Но и этот способ связи не идеален. Я смогу ответить всего на несколько вопросов за один раз, потом у меня уже не хватит сил передавать свой голос на большие расстояния. И это будет работать только тогда, когда ты сама захочешь меня о чем-то спросить. Я смогу говорить только в ответ на заданный тобой вопрос. Я все это намеренно так устроила, чтобы ты почувствовала, что мне можно доверять и что ты можешь контролировать наши разговоры.
Майра оживляется, она говорит почти как одна из моих учительниц, только более настойчиво, и в голосе ее слышна тревога:
– Быть сиреной – это больше чем просто уметь владеть своим голосом. Разумеется, надо научиться контролировать его, понимать, как и когда его лучше сдерживать, а когда отпускать в свободный полет. Но подобное искусство – это еще далеко не все, а лишь половина, даже меньше того.
Теперь ее голос звучит печально. Уж не знаю, правда ли тетя испытывает негативные эмоции или же просто манипулирует мною. Но на меня действует не печаль в ее голосе, меня угнетает мысль, что я никогда так и не смогу заговорить своим настоящим голосом. Я всегда надеялась, что, возможно, Наверху у меня получится.
Нет, я не смогу решиться воздействовать на окружающих, чтобы осуществить свой план. У меня просто духу не хватит, и Майра знает об этом.
Какие еще у меня остаются варианты? Обратиться за помощью к тетушке?
– То, что ты в тот день говорила нашей маме, – неправда, – заявляю я. – Папа любил ее, а в ее желании стать Верховной Жрицей не было корысти.
Я больше чем уверена: мама искренне хотела помогать людям.
– Знаю, – кивает Майра. – Но я специально сделала так, чтобы это звучало как правда. И этим оказала сестре неоценимую услугу. Я хотела помочь ей стать Верховной Жрицей.
Глаза у Майры блестят, и я не могу понять – это в них свет отражается, или они стали влажными от слез.
– Я надеялась, что Океания полюбит меня за это. И думаю, что не ошиблась. Но она, естественно, одновременно и возненавидела меня тогда. По-другому просто и быть не могло.
Я с трудом проглатываю комок в горле.
– Откуда мне знать, что ты меня не обманываешь? А может, ракушка всего лишь ловкий трюк? Чем ты докажешь свою искренность?
– Ничем, Рио. Тебе придется поверить мне на слово.
Время на исходе. Стражники уже врываются в дверь.
– Уходи, – говорит мне Майра и переключается на стражников.
Ее голос такой странный – в нем слышны смех, плач, песня.
Стражники смотрят на Майру во все глаза. Предполагается, что хотя бы у одного из них должен быть врожденный иммунитет, однако никто не замечает моего присутствия.
Я проскальзываю в дверь, но все еще слышу Майру. Она снова поет колыбельную, только в этот раз голос ее звучит зло и агрессивно.
– И плачут они, и поют, – выводит Майра, и я вдруг понимаю, что эта строчка вполне может относиться к сиренам.
А потом Майра умолкает. Стражники ее схватили. Почему она решила рассказать мне все это именно здесь, в шлюзовой камере? Она ведь знала, что ей оттуда не уйти. Неужели хотела, чтобы ее поймали? Понятно же, что есть сотни значительно более безопасных мест, так к чему же идти на такой риск? И вся эта затея с ракушкой выглядит, на мой взгляд, очень подозрительно. Почему тетя собралась учить меня столь странным способом: ничего не рассказывая по своей инициативе, но исключительно отвечая на вопросы, которые я стану ей задавать? Боится сболтнуть лишнее? Да нет, вряд ли. Наверное, есть тут какая-то важная причина, но она столь темная и глубокая, что разгадка мне даже в голову прийти не может.
Мама и Бэй доверяли Майре. Но они навсегда покинули Атлантию и не могут рассказать мне, оправдала она их доверие или нет.
Вполне возможно, что Майра предала их обеих.
Вернувшись на площадь, я поднимаю глаза и смотрю на цветное храмовое окно-розетку. Оно такое высокое и яркое при дневном свете – копия затвора в шлюзах.
Майра отвела меня в шлюзовую камеру, чтобы поговорить о маме. Но не только за этим, еще она решила напомнить племяннице, как выглядит смерть. Тела усопших кладут на каменный пол, камеру заполняет холодная вода, и тот, кого ты любишь, поднимается наверх. Майра хотела, чтобы я поняла: бежать через шахтный отсек или на транспорте Совета небезопасно, попасть Наверх я могу только с ее помощью.
Но при этом она невольно подсказала мне, что есть и еще один путь.
Я не могу покинуть Атлантию так, как это сделала Бэй.
А вот так, как мама, – вполне можно попытаться.
Естественно, в моем варианте будет одно существенное отличие: я покину Атлантию живой.
