ГЛАВА 9
Под дверью в полутьме мерцает свет.
Когда я засыпала, горели люминесцентные лампы, но теперь темно и лишь луна светит в окна. Кажется, будто кто-то светит в щель фонариком, двигая его туда-сюда. То ли явились некие незваные гости, то ли фонарик включила мама, когда вырубилось электричество. Явный признак жизни.
Нельзя сказать, что она не осознает возможного риска. Она далеко не глупа. Просто ее разновидность паранойи вынуждает опасаться сверхъестественных хищников больше, чем обычных. И потому для нее иногда важнее отогнать зло светом, чем не дать обнаружить себя простым смертным. Повезло мне, нечего сказать.
Прикованный к металлической тележке, ангел по-кошачьи движется к двери.
На его спине сквозь бинты проступают темные пятна, похожие на рисунки из теста Роршаха. Хоть ему и достало сил, чтобы разорвать моток клейкой ленты, он все еще истекает кровью. Хватит ли ему сил, чтобы сразиться с полудюжиной бандитов, отважившихся ночью бродить по улицам? Внезапно я жалею, что заковала его в цепи. Кем бы ни был пришелец, вряд ли он один, тем более ночью.
— Э-эй! — слышится в темноте веселый мужской голос. — Есть кто-нибудь дома?
Пол в вестибюле устлан ковром, и я не могу понять, сколько пришельцев, пока с разных сторон не раздается треск ломающейся мебели. Судя по звукам, их по крайней мере трое.
Где мама? Успела ли убежать и спрятаться?
Я оценивающе смотрю на окно. Вряд ли его легко разбить, но если это удалось бандитам, то наверняка удастся и мне. Оно достаточно велико, чтобы можно было выпрыгнуть. Слава любым оставшимся в мире богам, мы на первом этаже.
Я надавливаю на стекло, пытаясь определить его прочность. Чтобы разбить, потребуется время. К тому же звук ударов будет отдаваться эхом по всему зданию.
Снаружи слышатся голоса перекликающихся бандитов. Они улюлюкают и вопят, круша все вокруг. Похоже, они устроили целое представление, чтобы как следует напугать нас к тому времени, когда найдут. Судя по производимому шуму, их не меньше шести.
Я снова бросаю взгляд на ангела. Он прислушивается, вероятно оценивая собственные шансы. Раненный и прикованный к металлической тележке, он лишен какой-либо возможности улизнуть от бандитов.
С другой стороны, если звук разбиваемого окна привлечет бандитов, все их мысли будут заняты ангелом, стоит лишь его увидеть. Ангел для них словно золотая жила, а они — удачливые старатели. В суматохе мы с мамой сможем сбежать. Но что потом? Мертвый ангел не скажет мне, где искать Пейдж.
Возможно, бандиты лишь поломают мебель, заберут еду на кухне и уйдут.
В ночи раздается пронзительный женский вопль.
Мама.
Мужские голоса звучат громче и оживленнее, словно лай стаи собак, загнавших в угол кошку.
Схватив стул, я с размаху бью им по окну. Стекло звенит и прогибается, но не разбивается. Я пытаюсь отвлечь бандитов, надеясь, что шум заставит их забыть о матери. Я еще и еще раз отчанно бью по стеклу.
Снова раздается женский крик. Голоса приближаются.
Ангел хватает тележку и швыряет ее в окно. Осколки разлетаются во все стороны. Я съеживаюсь, но тут же понимаю, что ангел заслонил меня своим телом.
На запертую дверь кабинета обрушивается тяжелый удар. Дверь дрожит, но запор выдерживает.
Схватив тележку, я подтаскиваю ее к подоконнику, пытаюсь помочь ангелу выбраться.
Дверь с грохотом распахивается, повисая на сломанных петлях.
Ангел бросает на меня взгляд и говорит:
— Беги.
Я выскакиваю из окна.
Приземлившись, бегу вокруг здания, ищу задний вход или разбитое окно, через которое можно было бы влезть обратно. Мысли мои заняты тем, что происходит сейчас с мамой, с ангелом, с Пейдж. Я едва сдерживаю нестерпимое желание спрятаться в кустах и свернуться в клубок. Отключить зрение, слух, мозг — просто лежать, пока не останется больше ничего.
Тряхнув головой, я загоняю жуткие картины в самые дальние уголки сознания, где с каждым днем от них все теснее. Когда-нибудь они вырвутся, поразив остальную часть моей личности. Возможно, наступит день, когда дочь станет такой же, как и ее мать. Но пока что я вполне владею собой.
Мне не приходится идти далеко, чтобы найти разбитое окно. Учитывая, сколько я колотила по стеклу в кабинете, мне становится не по себе при мысли о силе того, кому удалось высадить стекло. Но это не останавливает меня, и я возвращаюсь в здание.
Я перебегаю от кабинета к кабинету, от комнаты к комнате, шепотом зовя мать.
В коридоре, ведущем в кухню, лежит мужчина. Рубашка на нем разорвана, из обнаженной груди торчат шесть столовых ножей. Кто-то нарисовал розовой губной помадой пентаграмму и воткнул в каждый из ее концов по ножу. Вокруг лезвий пузырится кровь. Глаза лежащего широко раскрыты, словно он в ужасе смотрит на свои раны, не в силах поверить в случившееся.
Моей маме ничто не угрожает.
При виде того, что она сделала с этим человеком, я не могу избавиться от мысли о том, хорошо ли она поступила. Она преднамеренно не задела сердце, оставив бандита медленно истекать кровью.
Будь мы в прежнем мире, в Мире До, я бы вызвала «скорую», несмотря на то что этот человек первым напал на мою мать. Врачи спасли бы его, и в тюрьме у него было бы достаточно времени, чтобы выздороветь. Но, к несчастью для всех нас, здесь Мир После.
Я обхожу лежащего, оставляя его умирать.
Краем глаза замечаю женский силуэт, выскользнувший через боковую дверь. Остановившись, мама оглядывается на меня. Она лихорадочно машет рукой, давая знак идти с ней. Я делаю два шага в ее сторону, но меня отвлекает шум чудовищной драки в дальнем конце здания.
Ангела окружает толпа оборванцев весьма угрожающего вида.
Их не меньше десятка. Трое валяются в нелепых позах, то ли без сознания, то ли мертвые. Еще двоих безжалостно избивает ангел, размахивая тележкой, словно дубинкой. Но даже отсюда, в тусклом лунном свете, падающем сквозь стеклянную дверь, я вижу красные пятна на его бинтах. Тележка наверняка весит добрую сотню фунтов. Ангел измотан, и вокруг него постепенно сжимается смертоносное кольцо.
Мне приходилось спарринговать в додзё сразу с несколькими противниками, а прошлым летом я была помощницей инструктора на курсах самообороны под названием «Защита от нескольких нападающих». Но даже при всем при этом мне не случалось драться больше чем с тремя сразу, к тому же ни у кого из противников не было желания меня убить. Я не настолько глупа, чтобы полагать, будто сумею справиться с семью готовыми на все парнями с помощью искалеченного ангела. При одной мысли об этом сердце едва не выскакивает из груди.
Мама снова машет мне, показывая путь к свободе.
Что-то ударяется о дальнюю стену вестибюля, и все остальные звуки на мгновение заглушает болезненный стон. С каждым ударом, нанесенным ангелу, я чувствую, как Пейдж ускользает от меня все дальше.
Я машу матери, показывая губами: «Уходи».
Она машет в ответ, на этот раз еще более энергично.
Я качаю головой и отмахиваюсь.
Она исчезает в темноте за закрывающейся дверью.
Я бросаюсь к шкафу для документов возле кухни, быстро оценивая все плюсы и минусы попытки воспользоваться мечом ангела, но в конце концов отказываюсь от этой мысли. Возможно, мне удалось бы поранить мечом одного, но, не имея соответствующей подготовки, я нисколько не сомневаюсь, что в следующее же мгновение оружие у меня отберут.
Вместо меча я хватаю крылья и ключ от цепи ангела. Сунув ключ в карман джинсов, я быстро разворачиваю крылья. Единственная моя надежда на то, что страх бандитов и их инстинкт самосохранения сыграют мне на руку. Прежде чем успеваю осознать, насколько это безрассудная и опасная идея, я мчусь в полутемный коридор, где хватает лунного света, чтобы очертить мой силуэт, но не настолько, чтобы меня можно было разглядеть во всех подробностях.
Бандиты загнали ангела в угол. Тот отчаянно сражается, но они уже поняли, что противник ранен — не говоря уже о том, что прикован к неуклюжей тяжелой тележке, — и не откажутся от своих намерений, почуяв запах крови.
Заведя руки назад, я удерживаю крылья за спиной. Они покачиваются из стороны в сторону, и мне трудно сохранять устойчивость — ощущение такое, будто держу флагшток нелепо вывернутыми руками. Наконец, убедившись, что крылья держатся надежно, я делаю шаг вперед.
Отчаянно надеясь, что в полутьме крылья выглядят как надо, я опрокидываю ногой столик с чудом уцелевшей на нем вазой. Внезапный грохот привлекает внимание бандитов.
На мгновение наступает тишина — взгляды всех прикованы к моему силуэту. Очень хочется верить, что я выгляжу как ангел смерти. При ярком свете они увидели бы лишь худую девочку- подростка, пытающуюся удержать за спиной огромные крылья. Но сейчас темно, и есть шанс, что от увиденного у них застыла кровь в жилах.
— Что тут у нас такое? — спрашиваю я, пытаясь придать голосу убийственно-изумленный тон. — Михаил, Гавриил, идитека посмотрите! — кричу назад, словно я тут не одна. Михаил и Гавриил — единственные имена ангелов, которые приходят мне в голову. — Похоже, мартышки решили, будто могут напасть на одного из наших.
Бандиты застывают как вкопанные. Все взгляды устремлены на меня.
За те несколько мгновений, что я стою затаив дыхание, передо мной, словно колесо рулетки, проносятся всевозможные варианты дальнейшего.
А потом случается страшное.
Мое правое крыло, покачнувшись, начинает сползать. Пытаясь его поправить, я изворачиваюсь, чтобы ухватить получше, но в итоге привлекаю к себе лишь больше внимания. В течение долгой секунды, прежде чем все успевают осознать, что произошло, я вижу, как ангел закатывает глаза к небу, словно ставший свидетелем позорной неудачи подросток. Похоже, некоторые просто лишены чувства благодарности.
Ангел первым нарушает наступившую тишину. Подняв над головой тележку, он с размаху обрушивает ее на троих бандитов перед собой и раскидывает их, словно кегли.
Еще трое бросаются ко мне.
Выронив крылья, я шарахаюсь вправо. Искусство боя с несколькими противниками состоит в том, чтобы избегать драки со всеми одновременно. В отличие от кино, в реальности враги не ждут в очереди, чтобы надрать тебе задницу, — они нападают все сразу, подобно стае волков.
Я пританцовываю полукругом, пока тот, что ближе ко мне, не оказывается на пути двух других. Им требуется всего секунда, чтобы обежать своего приятеля, но этого мне вполне достаточно, чтобы врезать ногой ему в пах. Он складывается пополам, но, хотя так и подмывает стукнуть его коленом в лицо, для меня сейчас важнее его дружки.
Я обегаю пострадавшего кругом, вынуждая остальных следовать за мной, затем подсекаю ему ноги, и он с грохотом валится на второго. Оставшийся прыгает на меня, и мы, сцепившись, катимся по полу.
Я оказываюсь внизу. Он весит на добрую сотню фунтов больше, но у меня немалый опыт боя именно в такой позиции.
Мужчины обычно дерутся с женщинами иначе, чем с мужчинами. Большинство драк между мужчиной и женщиной начинаются с того, что мужчина нападает сзади, после чего почти сразу же оказывается на земле сверху женщины. Так что женщина-боец должна уметь драться, лежа на спине.
Пока мы боремся, я высвобождаю из-под него одну ногу, упираюсь и движением бедер переворачиваю его на бок.
Мой противник падает на спину, и, прежде чем он успевает что-то сообразить, я с размаху опускаю пятку на его мромежность, затем вскакиваю и с такой силой пинаю в голову, что та откидывается назад.
— Неплохо.
Ангел наблюдает за мной в лунном свете, стоя позади окровавленной тележки. Вокруг него валяются стонущие незваные гости. Некоторые не шевелятся и молчат, так что я не могу понять, живы они или нет. Ангел одобрительно кивает, словно ему нравится увиденное. Я вдруг понимаю, что мне приятно его одобрение, и хочется отругать себя на чем свет стоит.
Один из лежащих с трудом поднимается и бежит к двери, при этом держится за голову, словно боясь, что та отвалится. Словно по сигналу, встают еще трое и тоже ковыляют к двери, не оглядываясь назад. Остальные продолжают лежать; кое-кто тяжело дышит.
Я слышу едва уловимое хихиканье и понимаю, что это смеется ангел.
— Ты забавно выглядела с крыльями, — говорит он.
Его губа кровоточит, как и ссадина над глазом. Но вид у него расслабленный, и лицо расплывается в улыбке.
Дрожащими руками я достаю из кармана ключ и бросаю ему. Он ловко подхватывает, хоть руки и скованы.
— Пошли отсюда, — говорю я.
Голос звучит тверже, чем я ожидала, хотя от адреналина после драки меня буквально бросает в дрожь. Ангел освобождается от цепей, потягивается и разминает запястья, затем срывает с одного из стонущих на полу парней джинсовую куртку и бросает мне. Я с благодарностью надеваю, хотя она размеров на десять больше, чем нужно.
Ангел возвращается в кабинет, пока я быстро заворачиваю его крылья в одеяло. Я бегу к шкафу, чтобы забрать меч, и встречаю в вестибюле ангела с моим рюкзаком. Привязываю одеяло к рюкзаку, стараясь не слишком его затягивать под взглядом ангела, затем взваливаю на спину. Жаль, что у меня нет рюкзака для ангела, — впрочем, он все равно не смог бы его нести на своей израненной спине.
При виде меча его лицо озаряется радостной улыбкой, словно это давно потерянный друг, а не простой кусок металла. На мгновение у меня перехватывает дыхание — я никогда еще не видела такого взгляда.
— Мой меч все это время был у тебя?
— Теперь это мой меч, — резче, чем того требует ситуация, отвечаю я.
Его радость столь естественна и человечна, что я на миг забываю, кто он на самом деле. Я вонзаю ногти в ладонь, напоминая себе, что не стоит слишком проявлять свои чувства.
— Твой меч? Еще чего захотела! — Единственное, чего мне сейчас хочется, — чтобы его голос перестал звучать по-человечески. — Ты хоть представляешь, как он был предан мне все эти годы?
— Предан? Ты же не из тех, кто дает имена своим машинам и кофейным чашкам? Это всего лишь неодушевленный предмет. Так что оставь.
Ангел тянется к мечу. Я отступаю назад, не желая его отдавать.
— Что ты собираешься делать? Драться за него со мной? — спрашивает ангел.
Кажется, он сейчас рассмеется.
— А тебе он для чего?
Он устало вздыхает:
— Вместо костыля. А ты что подумала?
В воздухе повисает пауза. На самом деле сейчас, когда он свободен и стоит на ногах, ему вовсе не нужен меч, чтобы справиться со мной. Он может просто забрать оружие, и оба мы это знаем.
— Я спасла тебе жизнь.
Он приподнимает брови:
— Сомневаюсь.
— Дважды.
Он наконец опускает руку, тянувшуюся к мечу:
— Я так понял, меч ты мне не отдашь?
Схватив коляску Пейдж, я засовываю меч в карман на спинке кресла. Лучше сделать это сейчас, пока у ангела нет сил со мной спорить. Или он действительно выдохся, или просто позволяет мне нести меч, словно рыцарь — юному оруженосцу. Судя по тому, как он с улыбочкой поглядывает на меч, все- таки второе.
Я разворачиваю коляску и выкатываю ее наружу.
— Вряд ли мне теперь понадобится это кресло, — говорит ангел.
Его голос звучит утомленно; наверное, все-таки не отказался бы прокатиться.
— Это не для тебя. Это для моей сестры.
Мы выходим в темноту. Ангел молчит, и я знаю: он думает, что Пейдж больше никогда не увидит свою коляску.
Да пошел он к черту!
