ГЛАВА 37

Сперва разум отказывается верить тому, что сообщают ему глаза. Мозг пытается интерпретировать увиденное как огромную кучу брошенных кукол из ткани и пластика, созданных обозлившимся на весь мир игрушечным мастером. Но я не в силах убедить себя в этой иллюзии, и перед глазами помимо моей воли предстает реальная картина.

Возле белой стены грудами свалены дети.

Некоторые неподвижно стоят у стены, выстроенные в полдюжины рядов. Некоторые сидят, прислонившись к ногам других детей. Некоторые лежат на спине или животе друг поверх друга, словно дрова в поленнице.

Они разного роста — от совсем малышей до десяти-двенадцатилетних, все совершенно голые и беззащитные. На всех телах видны отчетливые следы швов, начинающиеся с груди и заканчивающиеся в паху.

У большинства есть и другие швы, идущие вдоль рук, ног, шеи, промежности. У нескольких швы поперек лица. Глаза одних широко раскрыты, у других закрыты. Белки глаз у некоторых стали желтыми или красными. У кого-то вместо глаз лишь зияющие дыры, у других веки зашиты большими уродливыми стежками.

Я едва не проигрываю битву с собственным желудком, и вся недавно съеденная роскошная еда подкатывает к горлу. Приходится судорожно сглотнуть, чтобы удержать ее. Собственное дыхание кажется чересчур горячим, а воздух столь холодным, что меня бросает в озноб.

Хочется крепко зажмуриться, чтобы ничего больше не видеть. Но я не могу. Я вглядываюсь в каждого изуродованного ребенка в поисках эльфийского личика сестры. Меня начинает бить неудержимая дрожь.

—   Пейдж, — срывается с моих губ хриплый шепот.

Я повторяю ее имя снова и снова, словно это может хоть чем-то помочь. Меня влечет к груде изуродованных тел, словно в кошмарном сне, и я не могу ни остановиться, ни отвести взгляд.

Пожалуйста, пусть ее здесь не окажется! Пожалуйста! Только не это...

—   Пейдж? — Голос мой полон ужаса, но в нем теплится ниточка надежды, что ее здесь все-таки

нет.

В груде покрытой швами плоти что-то шевелится.

Я отшатываюсь, чувствуя, как подгибаются ноги.

С верха груды скатывается маленький мальчик и падает лицом вниз.

Двумя телами ниже высовывается детская ручонка, неуклюже хватаясь за плечо упавшего. Тела над ней раскачиваются туда-сюда, пока не обрушиваются следом за мальчиком.

Наконец я вижу ребенка, которому принадлежит судорожно шарящая рука. Это девочка с непропорционально худыми ногами. Густые каштановые волосы полностью скрывают ее лицо. Она с трудом ползет в мою сторону.

Над ее ягодицами тянется разрез, который пересекается с другим, идущим вдоль позвоночника. Большие неровные стежки удерживают вместе ее изрезанную плоть. Такие же стежки идут вдоль рук и ног. Красно-синие порезы и синяки резко контрастируют с мертвенно-бледной кожей.

Застыв от ужаса, я пытаюсь зажмуриться и убеждаю себя в нереальности происходящего. Но все, что я могу, — лишь смотреть, как девочка с трудом ползет вдоль груды тел, подтягиваясь на руках. Ноги волочатся сзади мертвым грузом.

Проходит целая вечность, прежде чем девочка наконец поднимает голову. Спутанные волосы соскальзывают с ее лица.

Это моя сестренка.

Измученный взгляд огромных глаз на ее личике встречается с моим. Она видит меня, и ее глаза наполняются слезами.

Я падаю на колени, почти не ощущая удара о бетон.

По личику сестренки пролегли швы от ушей до губ, будто кто-то отогнул верхнюю часть ее лица, а потом пришил обратно. Все ее лицо распухло и покрылось синяками.

—   Пейдж... — Мой голос срывается.

Я подхожу к ней и беру на руки. Она холодна, словно бетонный пол.

Пейдж сворачивается в клубок у меня на руках, как делала в младенчестве. Я пытаюсь удержать ее на коленях, хотя теперь она для этого слишком велика. Даже ее дыхание на моей щеке холодно, словно арктический ветер. Возникает безумная мысль, что из нее, возможно, выкачали всю кровь и она никогда больше не будет теплой.

Мои слезы текут по ее щекам, словно наши мучения слились воедино.