19
БРИЛЛИАНТЫ

Ты — никто. Одна из многих. Ты ничего особенного из себя не представляешь. Я такого унижения себе не желала. И мне это сравнение не нравится.

Ну и отлично. Ты мне, чтобы ты знала, тоже не нравишься.

Мы оказались в величественном, ярко освещенном зале — кругом серый и белый мрамор, по стенам — узкие прямоугольные окна, над головами — огромная люстра. Если бы я не побывала в Небе, то, наверное, очень впечатлилась бы убранством. С обеих сторон зал замыкали двойные двери из темного полированного дерева. Похоже, за ними находились другие покои — столь же великолепные. Из открытых окон доносились крики расхваливающих свой товар торговцев, детский плач, конское ржание и женский смех. Обычные звуки большого города.

Вокруг — ни души. Хотя день только-только перевалил на вечер. Я успела хорошо изучить Нахадота и подумала, что это не случайно.

Я кивнула на двери:

— Гемид один?

— Нет. С ним стража, другие сановники, советники — много кто.

Ну конечно. К войне удобно готовиться в большой компании. Я скривилась от злости — и тут же приструнила себя: нет, я не должна злиться. Я должна добиться отсрочки боевых действий. Мира. Как можно более долгого перемирия. Злость только все испортит.

— Пожалуйста, постарайся никого не убить, — пробормотала я, пока мы шли к дверям.

Нахадот не ответил, но свет в зале теперь казался приглушенным, тени от пляшущего пламени факелов резко обозначились, а в воздухе разлилась тяжесть.

Мои предки-Арамери прекрасно уяснили себе с течением времени — заплатив за это знание, кстати, кровью и душами погибших: Ночного хозяина невозможно контролировать. Его можно лишь спустить с поводка. Если Гемид все же вынудит меня прибегнуть к силе Нахадота — ох. Оставалось лишь молиться, что это не понадобится.

Я решительно шла вперед.

Двери распахнулись сами собой, с грохотом ударив в стены, если в Гемидовом дворце стража хоть что-то соображала, то уже должна была бежать сюда со всех ног. Одним словом, войти у нас получилось очень эффектно. Меня встретил нестройный хор изумленных выкриков и проклятий. Вокруг широкого, заваленного бумагами стола сидели мужчины — одни повскакивали, схватившись за оружие, другие ошарашенно таращились. На двоих были темно-красные плащи — воины страны Ток, я их сразу узнала. Значит, вот с кем Менчей вступил в союз. Во главе стола сидел человек, на вид лет шестидесяти от роду: богато одетый, седоватый, с лицом твердым, как кремень, и со стальным блеском в глазах. Чем-то он напомнил мне Декарту — пусть лишь и манерой держаться. Менчей были народом Дальнего Севера, похожими на дарре и амн. Он приподнялся, но так и не встал окончательно — и при этом выглядел злым, но не удивленным.

Я смотрела только на него, хотя и знала, что Менчей, как и Дарр, управляется не столько вождем, сколько Советом. В какой-то степени и он, и я были всего-навсего символическими фигурами. Но в грядущем противостоянии он станет фигурой ключевой.

— Приветствую благородного Гемида, — сказала я по-сенмитски.

Он злобно прищурился:

— Выходит, ты и есть та самая даррская сука.

— Одна из многих, благородный Гемид, одна из очень-очень многих.

Сановник что-то тихо приказал стоявшему рядом мужчине. Тот быстренько побежал выполнять распоряжение. Наверняка ему велели вытрясти из караула, как я сюда попала. Потом Гемид снова посмотрел на меня, на этот раз опасливо.

— Сейчас ты стоишь не среди многих, — протянул он. — Или все-таки нет? Неужели ты оказалась настолько глупа, чтобы объявиться здесь без сопровождения?

Я чуть было не оглянулась — и вовремя сдержалась. Конечно. Нахадот не соизволил показаться смертному взгляду. В конце концов, Энефадэ поклялись помогать мне, а если бы я сюда вперлась с Нахадотом за спиной на манер тени-переростка, от моего и без того шаткого авторитета вообще бы ничего не осталось.

Однако Нахадот никуда не делся. Он стоял за мной, невидимый и неслышимый. Я чувствовала его присутствие.

— Я пришла, — осторожно начала я, — не одна. Во всяком случае, не совсем одна. Но как ни крути, мы, Арамери, никогда не остаемся в одиночестве.

Один из мужчин — тоже весь разодетый, прямо как Гемид — прищурился.

— Да ты не Арамери, — процедил он. — Они тебя своей не признавали — никогда! И надо же, только пару месяцев назад…

— И вот поэтому вы и сколотили этот союз? — гаркнула я.

Некоторые насторожились, однако большинство присутствующих продолжили смотреть на меня, как смотрели. Да уж, вид у меня не очень устрашающий, по правде говоря.

— Что-то я не вижу связи. Если Арамери на меня плевать, то почему тогда Дарр — угроза?

— Дарр всегда был угрозой, — прорычал другой человек. — Вы, шлюхи, жрущие мужскую плоть…

— Довольно! — рявкнул Гемид, и человек замолчал.

Отлично. Значит, не столь уж символическая фигура этот Гемид.

— Выходит, дело не в том, что клан Арамери меня принял? — Я смерила того человека взглядом. — Ну да, конечно. Все дело в старой вражде. Мы последний раз сражались друг с другом — когда? И не сосчитать, сколько поколений назад. Неужели менчей отличаются такой хорошей памятью?

— Дарр отвоевал у нас плоскогорье Атир, — тихо сказал Гемид. — И вы прекрасно знаете, что мы заберем его обратно.

Это я знала, а еще я знала, что это дичь и чушь и Атир не стоит войны. Люди, которые там жили, уже даже на менчей не говорили. Какая бессмыслица, какая дурость! Во мне, закипая, поднимался гнев.

— Кто за вами стоит? — крикнула я. — Кто? Релад? Симина? Кто-то из их приспешников? Ты кому зад-то подставляешь, Гемид? И сколько берешь за то, чтобы к тебе со спины подошли?!

Гемид сжал зубы, но промолчал. А вот остальные уступали ему в выдержке. Они взъерошились и принялись пронзать меня взглядами. Правда, не все. Некоторые выглядели весьма удрученными — видимо, как раз те, кого Симина или кто-то еще из моих родственников выбрал для дела.

— Вас, Йейнэ-энну, сюда не звали, — процедил Гемид. — Точнее, леди Йейнэ. Вы отнимаете мое время. Так что говорите, что хотели сказать, и убирайтесь отсюда.

Я наклонила голову, готовясь бодаться до конца:

— Отзовите войска. Войны с Дарром не будет.

Гемид вежливо выждал пару мгновений:

— Или что?

Я покачала головой:

— Или? Здесь нет никакого «или», благородный Гемид. Я за эти несколько дней многому научилась от моих новых родственников. В том числе я овладела их абсолютной властью. Мы не ставим ультиматумов. Арамери приказывают, Гемид, а остальные исполняют их приказы.

Люди стали переглядываться. Кто-то злился, кто-то не верил в мои угрозы. А двое остались стоять с непроницаемыми лицами: богато одетый человек рядом с Гемидом и сам Гемид. В их глазах я видела холодный расчет.

— У тебя нет абсолютной власти, — сказал человек рядом с Гемидом.

Говорил он бесстрастно — значит, на самом деле был не так уж уверен в своей правоте.

— Тебя еще даже наследницей не назвали.

— Да, это так, — согласилась я. — Только у лорда Декарты в руках полная власть над Сотней Тысяч Королевств. Только он властен над их процветанием. Увяданием. Жизнью. И смертью.

Гемид при этих словах не нахмурился, но присобрал лоб в складки.

— У деда есть эта власть, но, конечно, он может передать ее — на время — тому, кто заслужил его благорасположение.

И тут я замолчала, а они принялись напряженно размышлять, заслужила я благорасположение Декарты или нет. Возможно, сам факт, что меня призвали в Небо и пометили сигилой полного родства, должен говорить о многом!

Гемид обменялся взглядом с человеком рядом с собой и только потом заговорил:

— Вы, леди Йейнэ, должны понять, что когда дело начато, не так-то просто остановить то, что уже пришло в движение. Нам понадобится время, чтобы обсудить ваш… приказ.

— Естественно, — отозвалась я. — Обсуждайте. У вас десять минут. Я подожду.

— Да что ж… — Это сказал другой мужчина — помоложе и покрупнее тех двоих.

Один из тех, о ком я сразу подумала, — агент родственничков. Он смотрел на меня, как на какашку, которая приклеилась к подошве башмака после похода на рынок.

— Благородный Гемид, я надеюсь, вы не станете придавать значения этим смехотворным требованиям?

Гемид свирепо вытаращился на него, однако его молчаливый упрек не оказал воздействия на крикуна. Тот вскочил из-за стола и подошел ко мне — с враждебными намерениями. Каждую даррскую женщину учили, чего ждать от ведущего себя так мужчины. Они используют тот же прием, что и крупные животные, к примеру собаки — вздыбливают шерсть и рычат. Только чаще всего за таким рычанием ничего не последует, угроза — призрачна, а сила женщины заключается в том, чтобы понять, действительно ли ей угрожают или просто топорщат шерсть на загривке и издают устрашающие звуки. Пока этот человек не представлял настоящей угрозы, но это могло измениться с минуты на минуту.

Он встал передо мной, спиной к своим товарищам, и уткнул в меня палец.

— Вы только гляньте на нее! Да им, наверное, пришлось писца звать! Без него кто бы доказал, что эта девка выползла из места между ног шлюхи из рода Арамери!

— Риш! — рявкнул Гемид. — Ну-ка сядь!

Но названный Ришем человек не обратил внимания на его слова. Он развернулся ко мне спиной — и угроза вдруг стала абсолютно реальной. Я заметила это по тому, как он перенес вес тела — его рука выдвинулась к правому боку.

Он хочет ударить — неожиданно. У меня есть одно мгновение, чтобы решить — отскочить или выхватить кинжал и…

И тут, в этот убывающий миг, мощь вокруг меня сгустилась в злое облако, мгновенно затвердевшее в острое стекло.

Экая сложная метафора. А ведь времени, чтобы метафорами думать, совсем не оставалось. А метафора сложная. Я должна была бы понять, что что-то не так, но не поняла.

Риш резко развернулся. Я стояла не двигаясь — готовилась принять удар. В трех дюймах от моего лица кулак Риша соскользнул с чего-то, чего никто не видел, а когда соскользнул, раздался громкий клацающий звук. Словно камень ударил о камень.

Риш отдернул руку — испугался. Удивился — ну как же, девку не удалось на место поставить. Он воззрился на свой кулак — на нем, прямо на костяшках пальцев, вдруг появилось черное, блестящее острыми гранями пятно. Я стояла близко и сразу заметила, что кожа вокруг пятна пошла волдырями, словно бы запекаясь на сильном огне. Однако ее не жгло, а морозило — я чувствовала дыхание холода. Что холод, что огонь — эффект один и тот же, плоть увядала и отваливалась кусками, как обгорелая, но под отслаивающейся кожей проявлялось не голое мясо, а камень.

Я так и не поняла, почему Риш так долго молчал и смотрел на свою руку.

Но потом он все-таки закричал.

И все мужчины в зале разом зашевелились. Кто-то отскочил от стола, едва не перевернув кресло. Двое других бросились Ришу на помощь. Гемид двинулся было тоже, однако что-то глубинное, возможно инстинкт самосохранения, вдруг пробудилось в роскошно одетом человеке рядом с ним — он взял Гемида за плечо и остановил. И поступил мудро, как выяснилось, потому что первый из подбежавших к Ришу — тот самый, в токской одежде — схватил беднягу за запястье, тщась понять, что происходит.

А черное пятно росло, оно расползлось на всю кисть, и она превратилась в кристалл в форме сжатого кулака. Только кончики пальцев еще оставались розовыми — живой плотью, но и их поглощал камень. Прямо на моих глазах. Обезумевший от боли Риш принялся отбиваться от токца, а тот попытался удержать его кулак — и дотронулся до окаменевшей руки. И тут же отдернул свою, будто камень ожег его нестерпимым холодом, — и я увидела, что по ладони Тока тоже расползается черное пятно.

А ведь это не простое стекло, подсказала мне еще не парализованная ужасом часть разума. И не кварц — потому что слишком красивая, слишком блестящая. Безупречные грани ярко сверкали — ни дать ни взять, настоящий бриллиант. Бриллиант. Вот во что превратились их тела! Черный бриллиант — самый дорогой, самый редкий камень из всех существующих!

Ток закричал от боли. Ему вторили еще несколько голосов.

И только я стояла неподвижно, не изменившись в лице и молча наблюдая за происходящим.

Зря он решил меня ударить… И он получил по заслугам! Зачем замахнулся?

А тот, кто бросился ему на помощь? Что он заслужил?

Они все — враги. Все они — враги моего народа. Зря они… они не должны были… О боги. Боги!

Ночного хозяина невозможно контролировать, детка. Его можно лишь спустить с поводка. А ведь ты попросила его не убивать…

Мне нельзя выказывать слабость.

Так что пока двое мужчин вопили от боли и корчились в муках, я молча обошла их и приблизилась к столу. Гемид смотрел на меня — его лицо перекосилось от злости и изумления.

А я сказала:

— Можете обдумывать мой приказ столько, сколько понадобится.

И развернулась, чтобы уйти.

— П-подожди.

Гемид все-таки выдавил это из себя. Я замерла — стараясь не смотреть на тех двоих. Риш более чем наполовину обратился в алмаз, камень расползался по его руке и груди, пожирал ногу, тек вверх по шее. Он лежал на полу и не кричал — нет, только монотонно и тоненько подвывал. Возможно, горло уже окаменело… Другой тянулся к товарищам, умоляя дать ему меч, чтобы отсечь руку. Молоденький воин — видимо, из Гемидовых наследников, уж очень лица похожи, — обнажил клинок и осторожно двинулся вперед, но другой схватил его за плечо и оттащил в сторону. Мудрое решение — вокруг двоих бьющихся в конвульсиях мужчин посверкивали на полу черные осколки, не более зернышка размером. Риш бился в агонии, колотил рукой, и от окаменевшей плоти брызгами разлетались алмазики. Ток припал на здоровую руку, большой палец дотронулся до осколка. И тут же почернел.

— Прекрати это, — пробормотал Гемид.

— Я это не начинала.

Он быстро выругался на родном языке:

— Да проклянут тебя боги — хватит! Останови это! Ты… ты чудовище!

И тут я расхохоталась. Правда, совсем не оттого, что мне стало весело. Наоборот, я была себе противна. Но менчей не понять.

— Я — Арамери, — отрезала я.

Кто-то из умиравших вдруг замолк. Я развернулась. Оказалось, молча лежал не Ток — тот еще вопил на пределе легких, а чернота ползла вниз по спине. Вокруг рта Риша все закаменело — да и нижняя половина лица тоже обратилась в черный бриллиант. Туловище чернота не тронула — хотя постепенно сползала по второй ноге. Возможно, пожрав все нежизненно важные органы и части тела, она остановится, и человек выживет. Сойдет с ума, непоправимо покалечится — но не умрет. В конце концов, я же попросила Нахадота никого не убивать.

Я отвела глаза. А то ненароком вырвет — и они поймут, что я не такая уж непреклонная Арамери.

— Поймите меня правильно, — проговорила я.

Ужас, заполонивший сердце, изменил мой голос — тот стал низким и гулким, не таким писклявым, как раньше.

— Если смерть этих двоих спасет мой народ — эти люди умрут.

Я наклонилась, опершись ладонями на стол:

— А если для спасения моего народа мне понадобится убить всех, кто сейчас находится в этой комнате — и в этом дворце, то знай, Гемид, я обреку их на смерть без малейших колебаний! И ты бы на моем месте поступил точно так же.

Он не отрывал взгляда от Риша. А потом посмотрел на меня, и в глазах мелькнуло отвращение. И боязливое понимание — он все-таки уразумел, что имеет дело с Арамери. А может, к ненависти ко мне примешивалось еще и отвращение к самому себе? Что, если он поверил? В то, что он бы на моем месте поступил так же? Потому что он именно так бы и сделал. Да все бы так сделали — это я теперь точно знала. Мы, смертные, пойдем на что угодно, лишь бы защитить близких.

Я это себе всю оставшуюся жизнь буду повторять.

— Хватит!

Голос Гемида заглушали крики, но я видела, как пошевелились его губы.

— Хватит. Я отзову войска.

— И распустишь союз?

— Я могу отвечать лишь за действия менчей!

Но в голосе звучало отчаяние. Он отводил взгляд.

— Возможно, остальные решат напасть…

— Тогда предупреди их о последствиях, благородный Гемид. Если мне придется прибегнуть к подобным мерам снова, не двое погибнут — но две сотни. А если они заупрямятся — то две тысячи. Вы объявили нам войну, не мы вам. И не ждите, что я буду драться честно.

Гемид молча смотрел на меня, не скрывая ненависти. Я выдержала взгляд. Затем повернулась к тем двоим. Один все еще дрожал и скулил на полу. Второй, Риш, похоже, впал в забытье. Я подошла к ним. Поблескивающие на полу смертоносные черные осколки не причинили мне вреда. Просто захрустели под ногами.

Нахадот мог остановиться, когда хотел. Я была в этом абсолютно уверена. Возможно, он смог бы даже вернуть этим двоим их изначальный облик. Однако в сердце Гемида должен поселиться неизбывный ужас передо мной. От этого зависит судьба Дарра.

— Заканчивай, — прошептала я.

Чернота резко вспухла и в считаные мгновения поглотила обоих. Над телами заколебались морозные облачка, дикие крики смешались с треском костей и лопающейся кожи. А потом все стихло. На месте тел лежали огромные ограненные камни в форме скрюченной человеческой фигуры. Драгоценного, невозможно дорогого камня. Их семьям будет на что жить в дальнейшем. Если, конечно, семьи решат продать останки близких.

Я прошла между двумя бриллиантовыми кристаллами. Стражники шарахнулись в стороны, один так спешил, что аж споткнулся. За мной захлопнулись двери — на этот раз тихо. А когда они закрылись, я остановилась.

— Отнести тебя домой? — спросил Нахадот.

— Домой?

— В Небо.

Ах, да. Для Арамери Небо — это дом.

— Да, пожалуй, — ответила я.

Тьма окутала меня, а когда рассеялась, мы снова стояли в переднем дворе Неба, правда, не на Пирсе, а в Садах Ста Тысяч. Выложенная полированными камушками тропинка вилась между чистенькими клумбами, над которыми размеренно колыхали ветвями экзотические деревья. Сквозь ветви просвечивало звездное небо, где-то у горизонта оно встречалось с черными вершинами гор.

Я долго шла по тропинке и наконец отыскала место, с которого открывался хороший, ничем не заслоненный вид, — под миниатюрным деревом, стриженным в форме фонарика. Мысли медленно, лениво кружились в голове. Прохладное присутствие Нахадота за спиной становилось привычным.

— Ты — мое оружие, — сказала я.

— А ты — мое.

Я кивнула и тихо вздохнула. Легкий ветерок взъерошил мне волосы и растрепал листики на деревце-фонарике. Луну ненадолго заволокло облачком. Мир окутался тенью, а плащ на плечах Нахадота вдохнул темноту и принялся расти, расти — пока не закрыл реющими складками черноты весь дворец. А потом облачко развеялось, и туча вновь превратилась в обычный плащ.

И я вдруг почувствовала себя как этот плащ — живой и полной дикой, безотчетной, необузданной силы. И подняла руки, подставив лицо ветру. Как хорошо…

— Жаль, что люди не летают… — пробормотала я.

— Я могу подарить тебе крылья — волшебные, конечно. Ненадолго.

Я покачала головой и прикрыла глаза — мне хотелось колыхаться всем телом вместе с ветром:

— Кому нужна эта ваша магия…

Да уж, теперь я это точно знала.

Он ничего не ответил — и поначалу я удивилась, с чего это Нахадот молчит, а потом подумала и все поняла. Ему на пути встретилось столько лжецов и лицемеров, которых род Арамери воспроизводил поколение за поколением, что ему теперь все равно — какой прок жаловаться, если ничего не изменишь?

О, какое это было искушение — вот так же наплевать на все, обо всем забыть. Забыть о Дарре, о матери, о церемонии передачи власти. Какая, в конце концов, разница? Все равно ничего не изменишь… Так не лучше ли перестать трепыхаться и провести остаток жизни — все четыре дня — в наслаждении и довольстве, озаботясь лишь удовлетворением малейшей прихоти или каприза?

Любой прихоти. Кроме одной.

— Прошлой ночью, — проговорила я и все-таки опустила руки — не полечу так не полечу. — Почему ты меня не убил?

— Ты нам нужна живая, а не мертвая.

Я рассмеялась. Так и хотелось учинить что-нибудь эдакое — безумное, безрассудное…

— И что же это значит? Что мне — из всех обитателей Неба — не нужно тебя бояться?

Я сообразила, какую глупость сморозила. С другой стороны, голову кружило легкое безумие, я же говорила…

К счастью, на этот дурацкий и весьма опасный вопрос Ночной хозяин не счел нужным ответить. Я обернулась — что-то он там удумал? — и увидела, как ночной плащ изменился снова. Темные струйки вытянулись и утончились, растекаясь между стволами и клумбами подобно дыму от костра. А те, что подобрались ко мне, завернулись колечками и окружили со всех сторон. Мне разом вспомнились растения в даррских джунглях — некоторые отрастили себе зубы и щупальца и охотились на насекомых…

И посреди колышущейся тьмы приманка для моего глупого сердца — окруженное мягким светом лицо. И темные ночные глаза. Я сделала шаг и вступила в ореол тени вокруг него, и Нахадот улыбнулся.

— Зачем меня убивать… — прошептала я.

И, запрокинув голову, посмотрела на него из-под полуприкрытых век — и зовуще изогнулась. Сколько раз я видела, как красивые — гораздо красивее меня — женщины так делают. Но сама не решалась. Я подняла руку и поднесла к его груди — там что-то есть? Или я снова провалюсь в холодную тьму? Но нет, на этот раз мои пальцы уперлись в тело, в твердую, удивительно твердую плоть. Я не видела ни ее, ни даже собственной руки, но пальцы касались кожи, гладкой и прохладной.

И голой. О боги.

Я облизнула губы и посмотрела ему в глаза:

— Ты мог бы многое сделать, не убивая…

В его лице что-то изменилось — словно луну облачко закрыло. Черная хищная тень. Он заговорил, и зубы его были острыми-острыми:

— А я знаю…

И тут что-то изменилось во мне. Безрассудное желание шагнуть в никуда исчезло. Этот хищный взгляд и острый оскал. А ведь в глубине души я ждала этого…

— А ты… смог бы? — Я снова облизнула губы и с трудом сглотнула вдруг возникший в горле комок. — Смог бы убить меня? Если бы я… если бы я попросила?

Он долго не отвечал.

А потом Властелин Ночи дотронулся до моего лица, кончиками пальцев провел по скуле и подбородку, и мне показалось, что это сон, не явь. Потому что он прикасался ко мне — с нежностью. И тут его ладонь, столь же невесомая и нежная, как и прежде, скользнула ниже, и пальцы сомкнулись у меня на горле. Он придвинулся, и я закрыла глаза.

— А ты просишь? — прошептал он на ухо, и я почувствовала прикосновение его губ.

Слова отказывались выговариваться. И я вся дрожала. Из глаз покатились слезы, они текли по щекам и капали ему на запястье. Я хотела сказать, попросить, я очень хотела. Но слова не шли, я просто стояла, дрожа и плача, а его дыхание щекотало мне ухо. Вдох-выдох. И так три раза.

Он отпустил мою шею, и колени подогнулись. Я упала ничком и вдруг поняла, что зарылась лицом в мягкую, прохладную тьму, его тьму, и что щека моя прижата к груди, которой я не могу разглядеть, и я всхлипываю, и плачу, и тычусь в нее, как слепая. Ладонь — та самая, что едва не сомкнулась на моем горле, — мягко легла мне на затылок в утешающем жесте. Я прорыдала в голос около часа. А может, и меньше, просто так показалось. Не знаю, сколько я плакала. Но все это время он не отнимал ладони и держал меня в объятиях.