Книга: Иконы
Назад: Глава 28 Все срывается
Дальше: Глава 30 Птицы

Глава 29
Вирус

Не знаю, как долго я сижу, онемевшая и потрясенная.
Брут скулит, пока наконец не заставляет меня вынырнуть из тумана, и только тогда я оглядываюсь по сторонам.
Плотный серовато-белый пепел осел везде, покрыл сухие деревья, камни, землю. Черный дым клубится в воздухе, и я вижу лишь на несколько футов вокруг.
Ро стоит молча, глядя на вершину холма.
Я думаю об огромной ране, которую мы нанесли этой горе, о людях, которым пришлось умереть здесь из-за Лордов, и о том, сколько может умереть теперь, из-за того, что мы сделали.
Если Лукас прав.
Если он был прав.
Что ты натворила, Долория Мария? Ведь теперь начнутся расправы. Последствия. Дом Лордов не оставит это безнаказанным. Если они найдут тебя. Если ударят.
Если.
Все снова и снова возвращается к этим четырем маленьким буквам. Если я сделала то, что, как мне кажется, я сделала. Если Лорды сделают то, что, как думал Лукас, они должны сделать.
И тут я разворачиваюсь и начинаю подниматься вверх по холму, по тому пути, который уже прошла.

 

Я ничего не вижу, пока не добираюсь до вершины холма. И тогда уже я вижу все.
Или, скорее, почти ничего.
Ни зданий. Ни Иконы. Ни друзей.
Лукаса нет нигде. Я не нахожу никаких признаков его или Тимы.
– Лукас! Тима! – кричу я, хотя и знаю, что это бессмысленно.
Слезы высыхают на моих щеках, размыв грязь, покрывающую мое лицо, и мне требуется несколько мгновений для того, чтобы заметить: я не ощущаю боли или давления энергии Иконы.
Я закрываю глаза.
Сквозь все горе я чувствую невероятную волну облегчения. Наш план сработал.
Икона разнесена вдребезги, стерта с лица земли, и Лорды утратили свою власть над нами.
По крайней мере, здесь, по крайней мере, пока.
Но теперь мы знаем, что можем это сделать. Сделаем это.
По одной Иконе за раз.
Лукас и Тима… Их самопожертвование что-то значит.
Должно значить.
Я опускаю Брута на землю, и он бежит вперед, в дым. Там, где всего несколько минут назад стояла Икона, остался лишь черный кратер. Это выглядит так, словно некий гигант схватил Икону и выдернул ее из земли, а потом ею же расколотил все вокруг. Там, где остались еще какие-то части здания, горит огонь. Мертвые деревья вокруг лишились верхушек. Все – небо, обломки бетона и то, что осталось от сухих коричневых кустов, – все пахнет дымом.
Пепел падает с неба, словно снег. Он сыплется на разбросанные куски бетона и остатки Иконы, медленно укрывая землю. Он создает почти мирное впечатление.
Почти.
Я подхожу ближе к эпицентру взрыва, к тому месту, где стояла Икона. Где находился детонатор.
Где был Лукас.
Все, что осталось от него и Тимы, – это пепел, плывущий в воздухе вокруг меня.
Они исчезли.
Как падре, как Рамона-Хамона.
Как все, что я любила.
У меня начинает жечь глаза.
– Мы не можем их оставить.
Я произношу это вслух, потому что чувствую: Ро стоит позади меня. Должно быть, он сразу побежал вслед за мной на холм.
Я ожидаю, что Ро будет торжествовать. Огонь и сила взрыва разнесли Икону – именно так, как он того и хотел.
Но, обернувшись, я вижу, что Ро плачет.
Я иду мимо него к остаткам смотровой площадки, туда, где обрушившийся каменный балкон дает возможность увидеть обгоревшие, дымящиеся склоны и молчаливый город внизу. Моя нога обо что-то задевает, и я останавливаюсь. Это острый осколок бывшей Иконы. Точно такой же, какой я нашла прежде.
Я поднимаю его, ощущаю его вес в ладони.
Я чувствую, как он тлеет и гудит, все еще испуская биение своей собственной тихой жизни.
Меня переполняет чувство потери Лукаса. Я ощущаю самопожертвование Тимы. Я чувствую всю ту боль, которую заперла в себе. Мои родители, мой падре, Рамона. Миллиарды людей, которых больше нет в мире. Родители, дети, бабушки и дедушки… Теперь это невидимая история.
Миллиарды забытых лиц. Миллиарды непрожитых жизней. Миллиарды причин ненавидеть и убивать.
Искра внутри меня разрастается. Обломок Иконы разогревается в моих ладонях.
Я чувствую огромную печаль, но я чувствую и ярость тоже. Я чувствую страх, но я ощущаю и любовь, и она куда сильнее, пожалуй, сильнее всего. Я чувствую все, что научилась чувствовать в каждом, и я наполняюсь любовью.
Я протягиваю руки к небу, и к городу, и к далеким водам. Я не отталкиваю их. Я хочу все ощущать, я хочу позволить себе почувствовать все, что только можно. И всех.
Я отшвыриваю назад обломок.
Всю свою жизнь я боялась, что чувства могут захлестнуть меня. Что они слишком сильны для меня, а людей так много, а боль так велика. И каждую минуту каждого часа каждого дня я тратила на то, чтобы защититься от ощущения всей этой жизни вокруг меня.
Потому что чувства – это воспоминания, а я не хочу помнить.
Потому что чувства опасны, а я не хочу умирать.
Но этой ночью все иначе. Теперь все иначе. То, что мы потеряли, мы потеряли вместе. Я хочу ощущать эту потерю. Я хочу ощущать Хоул. Я хочу ощущать великую ценность жизни, всего, что осталось, когда исчезла Икона.
Я хочу ощущать все это.
– Дол? Ты в порядке? Что происходит? Тебе нельзя там стоять.
Я ничего не говорю. Я не могу.
Мне кажется, что мои руки охвачены огнем. Между ладонями, в которых я держала обломок, разрастается огромный шар энергии. Он покидает мое тело и растекается над холмом, над городом, над горизонтом. Энергия пульсирует ярко, словно искра самой жизни.
Я и есть Икона.
Не Икона Дома Лордов, а ваша Икона.
Почувствуйте то, что чувствую я.
Почувствуйте, что вы собой представляете.
Ваша печаль так же велика, как моя. И ваша любовь, и ваш гнев, и ваш страх. Это наши дары, и это наши дары – для вас.
Я слышу пульсацию энергии, когда та разлетается от меня, нарастая в бурном темпе, мчится волнами, словно взмахи птичьих крыльев. Словно общее биение сердца всего города.
Я распространяюсь, как какой-нибудь вирус. Не я… чувство. Идея. Я улыбаюсь себе, думая, что кто-нибудь должен донести об этом полковнику Каталлусу. Я более чем опасна. Я заразна. Он и понятия не имеет, насколько я заразна на самом деле.
Теперь я понимаю это. Я знаю, что делать со своим даром. Он мне казался слишком большим для одного человека, потому что таким он и был.
Это чувство принадлежит не только мне.
Я предназначена для того, чтобы делиться им.
Я беру свой дар и выпускаю его наружу. Я не Плакальщица, не сейчас. Мы все – одно. Мы все – Плакальщики, и Бунтари, и Возлюбленные, и Трусы.
Постигните это.
Постигните и будьте свободны.
Я принадлежу вам. И это все – вы сами.
И вот я ощущаю их, одного за другим. Удивленно. Медленно.
Они недоверчивы и дышат с трудом. Они всхлипывают и боятся. Они встревожены и осторожны. Их били, как собак, и они боятся, что их будут бить снова. Они больны. Они бедны. Они потеряли своих матерей, своих сыновей, своих братьев. Они жмутся друг к другу на голых матрасах в темных комнатах с зарешеченными окнами. Им больно дышать. Им больно надеяться.
Но они в состоянии это ощутить.
Вы именно таковы. Именно это придет к нам. А эта великая боль и есть жизнь. И эта радость, и этот страх, и этот гнев.
И эта надежда.
Все это принадлежит нам.
Чумаши. Ранчеро. Испанцы. Калифорнийцы. Американцы. Грассы. Лорды. Хоул. Мы.
Этот образ принадлежит нам.
Мы снова здесь, как были наши матери и их матери до них. Мы жили и умирали. И жили снова.
Мы были здесь первыми. И мы будем последними.
Почувствуйте то, что вы потеряли.
Почувствуйте то, что вы потеряли, и не теряйте этого снова.
Прислушайтесь к самим себе.
Мы не безликие.
Мы – не Безмолвный Город.
Позвольте вашим сердцам биться.
Будьте храбрыми. Будьте живыми. Будьте свободными.
Мои руки падают, и я бессильно прислоняюсь к остаткам каменной стены передо мной. Волна иссякла.
Покинула меня.
Я ощущаю, как по моему лицу бегут слезы. Даже Ро плачет рядом со мной. Я знаю это так же точно, как если бы смотрела на него.
– Бог мой, Дол! Что ты такое сделала?
Я не нахожу слов. Я тянусь к нему, и Ро привлекает меня к себе, обхватив сильными руками. Я истощена.
Я плачу на его коленях, не как Долория Мария де ла Круз, Дитя Иконы, но как Долория Мария де ла Круз, просто девушка.
Я есть и то и другое.

 

Я слышу, как лает и скулит Брут позади меня.
– Бру, ты что, застрял там?
Я иду на звук, пробираясь в дыму между обломками.
Ро следует за мной.
Я вижу Брута, роющегося в земле и обломках. Он оглядывается на меня и продолжает копать.
– Давай-ка я тебя уведу отсюда. – Я тянусь к псу, чтобы поднять его. – Идем, Брут!
Но когда я наклоняюсь, мое сердце на мгновение останавливается, я не могу дышать.
Я вижу чью-то руку в провале между камнями. Запястье с тремя точками.
Они там.
Я уже не замечаю своих слез, лишь чувствую резкую боль в груди.
– Ро… – тихо произношу я.
– Я знаю. Я вижу, Дол. Мне очень жаль.
Ро осторожно поднимает расколотую опорную балку, которая, похоже, накрыла Лукаса.
Я узнаю кафельные плитки, разбросанные вокруг, и понимаю, что мы рядом с тем местом, где был установлен детонатор.
В яме под балкой темно.
Там, в тени, мы видим Тиму, свернувшуюся рядом с Лукасом. Они не превратились в пепел, но они и не шевелятся. У них такой вид, будто они просто спят. Безжизненные и застывшие.
Слезы льются по моим щекам, а Брут вырывается из моих рук и спешит к Тиме, чтобы облизать ее лицо.
Она лежит в яме совершенно неподвижно, однако пес словно ничего не замечает. Он не желает отходить от нее.
А потом Тима вздрагивает и отталкивает Брута.
Прежде чем она успевает произнести хоть звук, мы с Ро уже рядом с ними. Я держу Тиму за руку, когда она открывает глаза.
Мгновением позже мы уже держим руки Лукаса, и его глаза тоже открываются. Я не отпускаю их обоих и читаю картины в их сознании, словно листаю страницы книги.
Лукас, заново устанавливающий детонатор.
Тима, обнимающая его.
Яркая вспышка – и потом ничего.
Я улыбаюсь, но слезы продолжают течь.
Они не прекращаются ради всех нас.

 

Постепенно, один за другим, зажигаются огни. Ро замечает их раньше меня.
– Ты видишь? Что это такое? – Он показывает куда-то через верхушки обгоревших деревьев и дымящегося холма.
Тима смотрит в ту сторону:
– Факелы, наверное. Или сигнальные ракеты.
Лукас щурится, стоя рядом со мной:
– Да у кого там могут быть сигнальные ракеты?
Я изумленно всматриваюсь в даль:
– Что там происходит?
Мы смотрим на огни, все вспыхивающие внизу. Один, другой, и наконец целый огненный поток течет по улицам-венам Хоула, словно кровь, заливая все. Огни продвигаются по извилистым дорожкам Грифф-парка. Они покрывают Лас-Рамблас, и переулки, и улицы.
Ничто их не останавливает.
Ничто и никто.
У них есть сила. Они и есть сила. И теперь они это чувствуют.
Они идут десятками, сотнями. Старики с темными глазами и сухими руками с почерневшими ногтями, с выступающей на губах слюной. Старые женщины с коричневой кожей, без зубов, едва передвигающие ноги. Седые волосы связаны сзади в низкие узлы. Они напряженно переставляют ноги, как будто каждый шаг причиняет им боль. Что, скорее всего, так и есть. Мир состоит из этих мужчин и женщин, думаю я, из целой армии таких людей. Женщин, которые родили детей и похоронили их. Мужчин, которые выдержали все превратности жизни и продолжают держаться.
А потом появляются молодые мужчины и молодые женщины, в платках и соломенных шляпах, с мускулистыми ногами. Кто-то идет, кто-то бежит. Кто-то толст, кто-то худощав. Даже маленькие дети бегут между ними. И всех их объединяет то, что они движутся вперед, да еще выражение их глаз.
И этого достаточно.
Мы наблюдаем за тем, как огни движутся через город, и в этом нет ничего паранормального, ничего сверхъестественного. Лишь нечто совершенно правильное, нечто абсолютно человеческое.
Только…
Облака освещаются электрической вспышкой. Мы смотрим на небо. На лице Тимы отражается опасение.
– Что это… молния? Но грозы нет.
Земля начинает дрожать под нашими ногами.
– Дол? Ты чувствуешь… – кричит Ро.
Я падаю на одно колено, прижимаясь к земле.
Я не чувствую ничего, ничего человеческого.
Только энергию в ее чистейшем виде. Жар, и мощь, и некое соединение. Я взмахиваю рукой, быстро, отгоняя это, дрожа от жара.
– Я не знаю. Что-то не так.
Лукас в ужасе смотрит в небо:
– Это они. Они уже здесь.
И тут облака раздвигаются – и появляются серебристые корабли. Они повисают низко над городом, скользя поперек горизонта, закрывая луну.
Это то, чего мы сильнее всего боялись. Но я не ожидала, что они прилетят так быстро. Лорды бросили на нас свои корабли, как это было в Тот День. Они явились, чтобы подавить восстание. Преподать нам урок.
Они явились, чтобы использовать свое самое мощное оружие – наш величайший страх.

 

– Могут ли они это сделать без Иконы? – шепчу я.
Никто не решается ответить.
Достаточно ли мы сделали?

 

На Хоул опускается тишина. Люди на улицах замерли в неподвижности.
– Ро! Лукас! – Я протягиваю к ним руки, но Тима уже прижалась к телу Лукаса. Ро бросается ко мне, как будто может защитить меня от самих Лордов.
– Не смотрите! – кричит Лукас.
Как будто так можно предотвратить повторение Того Дня.
Мое сердце бешено колотится.
Я не свожу глаз с кораблей.
Мое сердце бешено колотится.
Я наблюдаю за тем, как Курьеры выстраиваются над Хоулом в безупречный круг.
Мое сердце бешено колотится.
Я наблюдаю за тем, как в небе вспыхивает ослепительный белый свет, такой яркий, что глазам больно.
Мое сердце перестает колотиться.
Мое сердце останавливается.
Мое сердце…
Мое…
Звук, подобный грому, раскатывается по небу. Я чувствую, как удар энергии проносится сквозь меня, почти сбивая с ног. Как будто вся мощь кораблей Лордов мчится сквозь все население Хоула ко мне. Мы все связаны. И я принимаю это. Я вбираю в себя всю силу – и отправляю ее обратно в небеса.
Тучи разверзаются, воздух наполняется дождем.
Я выдыхаю, и медленно, медленно мое сердце вновь начинает биться.
Молчание.
А потом я с трепетом вижу, как корабли медленно, неохотно поднимаются к облакам и исчезают.
Город внизу взрывается восторгом, улицы поют и кричат, хохочут и улюлюкают.
Они проиграли. Лорды. Они отступили.
Ро сжимает меня в объятиях, огромных, как целый город, и мы скачем по обломкам, как щенки.
Потому что Хоул выстоял.
Тима запрыгивает на спину Лукаса, вопя во всю силу легких. Я слышу, как ее голос разносится над холмом и над городом. Брут гавкает, бешено носясь вокруг Тимы.
Потому что сегодня – не Тот День.
Лукас наскакивает на Ро, а Тима валится на меня, и мы все четверо превращаемся в кучу перепутанных рук и ног, мы хохочем.
Потому что мы – не Безмолвный Город, не сегодня – и больше никогда.
Мы лежим на спине в пыли, таращась в небо, задыхаясь. Я замечаю, что лежу между Лукасом и Ро, и одна моя рука запуталась в золотистых волосах Лукаса, а вторая засунута под спину Ро.
Сегодня, прямо сейчас, они чувствуют то же, что и я.
Они ощущают себя живыми.
Еще на несколько мгновений мы замираем вот так. В спокойствии. Потом Тима садится и вскидывает руки, приветствуя дождь.
– Даже небо радуется за нас.
Ро улыбается мне с изумленным видом.
– Что ты такое сделала, Дол? – Тима поворачивается ко мне, полная любопытства, ее серебристые волосы растрепались, глаза расширены.
Я пытаюсь выразить свой ответ в словах:
– Не знаю. Думаю, что каким-то образом передала им всем наш иммунитет.
Лукас резко садится:
– Всему городу?
– Через это, – киваю я и показываю им обломок Иконы, почерневший в моей руке.
– И через это, – говорит Ро, касаясь моей груди у сердца и понимающе улыбаясь.
Невозможно не улыбнуться ему в ответ.
– Теперь это наш город, – говорит Тима.
Лукас кивает, но, когда он поворачивается к побережью и к Санта-Каталине, я вижу его глаза и чувствую то, что чувствует он.
Есть много способов потерять семью.
Ро встает и протягивает мне руку:
– Ну, с этим покончено. Осталось всего двенадцать.
Я принимаю его руку, а вторую протягиваю Лукасу, а он хватает за руку Тиму. Мы поднимаемся все вместе.
Когда мы спускаемся с холма, мы держимся за руки, и я знаю, что все изменилось.
Теперь невозможно остановить демонстрации. Люди будут говорить, что хотят. Они будут говорить правду, и ничего больше.
Стройки опустеют, думаю я.
Посольство станет бессильно, надеюсь я.
По крайней мере, в Хоуле.
Потому что сейчас, на мгновение – вот на это мгновение, – Хоул обрел собственный голос.
* * *
Нам известен план. Мы делаем то, что должны сделать, как нам и говорили. К рассвету мы уже пробираемся обратно к собору, мимо костров, и факелов, и поющих людей, и празднества. Когда я оглядываюсь на обсерваторию, то вижу, что она до сих пор освещена костром – таким же огромным, как сама Икона.
Когда мы входим в ворота собора Богоматери Ангелов, Тима так счастлива видеть Фортиса, что с разбегу обнимает его и целует в обе щеки, хотя он уже держит в обеих руках по фляжке.
Ро окружает плотная толпа друзей по Сопротивлению. Они хватают его, подбрасывают в воздух, и он исчезает в куче тел, и все это словно превращается в единый шар одинаковой бешеной энергии.
Мне незачем слушать, как Ро старательно приукрашивает нашу историю и как она становится все затейливее с каждым словом.
Пусть его.
Я тащусь к остальным, но обнаруживаю, что ноги меня больше не держат. Я настолько измождена, что не могу говорить, не могу двигаться.
Еще до того, как я шлепаюсь на каменный пол, Лукас замечает, как подгибаются мои колени. И, не говоря ни слова, подхватывает меня и несет сквозь толпу. Он знает. Грудь у него теплая и крепкая, несмотря на то что его обожгло и исколотило взрывом. Я слушаю биение его сердца до того момента, когда он оставляет меня на низкой койке.
– Вот так, – говорит Лукас, укрывая меня до подбородка тонким армейским одеялом. И смотрит на меня с нежностью.
Вот так.
Я дома.
Сейчас я ничего не могу сказать ни Лукасу, ни кому-либо другому, да он и не пытается заговорить со мной. И я просто лежу в полутьме, отупевшая и неподвижная, пока меня не будит Фортис. Пришла пора покинуть Хоул.
В свете луны мы снова добираемся до Трассы. Там сейчас нет полных вагонов оборванных отсевков, которых везут на стройку. Но симпы все же в высшей мере насторожены, и Трассы по-прежнему опасны. Мы проскальзываем в последний тюремный вагон Посольства, где некий мерк и целое море детонаторов и четыре тысячи пакетов взрывчатки обеспечивают возвращение четверых измученных пленников в давно забытую миссию в землях грассов.
Ла Пурисима.
То, что от нее осталось. Поля сожжены. Стада разбежались и исчезли. Деревья превратились в черные палки.
Но у Биггера и Биггест все равно есть и хлеб, и молоко. В окнах выбиты стекла, однако Биггер затянул их джутовыми мешками. Биггер роняет свою чашку на стол, так он удивлен. Я не могу сказать, кто из нас больше рад встрече.
Биггест, как всегда, просто внимательно смотрит на меня – и тут же начинает готовить постель возле печи.
Козы слизывают пролившееся молоко, а я пытаюсь сказать хоть что-то, чтобы познакомить Биггера и Биггест с моими друзьями.
В эту ночь я сплю рядом с Ро, и Тимой, и Лукасом, и Фортисом – на теплых плитках кухонного пола. Я просыпаюсь лишь для того, чтобы обнаружить, что Фортис накрыл меня своей странной курткой, битком набитой всякими чудесами и тайными приспособлениями. Я настолько измотана, что могу только лежать там и дышать. И лишь одна мысль пробивается на поверхность моего сознания.
Они несовершенны. Их немного. Они не носили меня в своем животе или не растили в лаборатории. Я не знаю о них всей правды и не знаю, что скрывается за этой правдой.
Но это не имеет значения. К лучшему или к худшему, мы здесь. И у нас есть только мы сами.
Это и есть теперь моя семья.
СУД ПОСОЛЬСКОГО ГОРОДА
ВИРТУАЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ:
Описание личных вещей покойного (ОЛВП)
Гриф: Совершенно секретно

Проведено доктором О. Брэдом Хаксли-Кларком, виртуальным доктором философии
Примечание: Выполнено по личной просьбе Посла Амаре
Исследовательский отдел Санта-Каталины № 9В
См. также прилагаемый отчет о судебном вскрытии
ОЛВП (продолжение; см. предыдущую страницу)
Список на момент смерти включает:
45. Пропагандистская листовка бунтовщиков, копия прилагается.
ТЫ НЕ МОЖЕШЬ
ОПУСКАТЬСЯ НА КОЛЕНИ ПЕРЕД ЛОРДОМ,
КОТОРЫЙ НЕ ПОКАЗЫВАЕТ СВОЕГО ЛИЦА.

ТЫ НЕ МОЖЕШЬ МОЛИТЬСЯ БОГУ,
КОТОРЫЙ НЕНАВИДИТ РОД ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ.
Назад: Глава 28 Все срывается
Дальше: Глава 30 Птицы