Мы идем через весь город, но места, по которым мы проходим, вообще не Лондон, по крайней мере не тот Лондон, где я выросла. Все не как надо. Он стал совсем, абсолютно другим. Нельзя сказать, что в городе тихо, — нет, время от времени воет сигнализация, то автомобильная, то в домах, а где-то вдали слышны сирены, но вечный гул машин утих. Того жужжания, под которое засыпаешь вечером и просыпаешься утром, больше нет.

Голова шутит со мной шутки. По пути она вечно подсовывает мне картинки прежней жизни, и, когда я вижу пустое место там, где был дом, или тротуар, засыпанный обломками, такое ощущение, будто я под кайфом. Мы видим еще две расщелины на дорогах. Одна пересекает улицу — широкая, не перепрыгнешь, — и нам приходится возвращаться и искать обходной путь.

Где бы мы ни очутились, везде зовут на помощь. Там, где есть хоть какая-то надежда, собираются кучки народу — родственники, соседи, просто чужие люди разгребают завалы, ищут живых. Они выстраиваются в цепочки на развалинах, передают друг другу кирпичи, камни, доски. Ни полиции, ни пожарных, ни даже военных нигде не видно и не слышно. Ни здесь, ни в Килбурне. Бросили нас. Сами, мол, разбирайтесь. Если сами ничего не сделаем, никто не сделает.

Ужасно хочется всем помочь, но уже почти восемь, а главное для нас — Мия. В этом мы с Вэл согласны.

Первый пожар в нескольких кварталах от нас. Целый этаж квартир над магазинами в огне, из окон к небу рвутся языки пламени. Наверху мечутся две фигуры: они в ловушке, им не спуститься. Внизу на мостовую натащили картонных коробок, чего попало, и все кричат: «Прыгайте!»

На наших глазах фигуры выбираются из окна и, держась за руки, прыгают. Они приземляются на самодельный матрас, но это не все. Они приземляются и так и лежат, рука об руку: у них сломаны шеи. Мы задерживаемся дольше, чем следовало бы, глядим, как тела накрывают теми самыми тряпками, которыми хотели смягчить падение. Потом отворачиваемся и уходим, молча, оцепенев от ужаса.

Улицы полны народу. Все, кто мог выйти на улицу на своих двоих, так и сделали, и в дома никто не вернулся. Да и возвращаться особенно некуда: даже те здания, которые еще стоят, ненадежны. Кто-то бесцельно бродит, кто-то сидит у дороги, схватившись за голову. Большинство примкнули к самодеятельным спасательным отрядам, идут туда, где они нужны, откликаются на доносящиеся отовсюду крики и плач.

Естественно, на помощь ближнему кинулись не все — кое-кто занят своими делишками. Мы проходим массу магазинов с разбитыми витринами. Наверное, какие-то из них разбила природа, однако остальное довершили бейсбольные биты и ломы. Люди снуют туда-сюда, словно на январских распродажах. Только никто ничего не покупает. Растаскивают даром.

Я постоянно гляжу на часы. Мы успели пройти всего пару километров, а уже четверть десятого. Снова останавливаюсь.

— Вэл, мы плетемся как улитки. Не успеваем. Что делать?

— Хочешь — иди дальше без меня, ты проворнее.

Конечно, именно этого я и хочу, но это была бы черная неблагодарность.

— Да нет, нет, — говорю я. — Я хочу туда добраться, но не одна. — Тут меня осеняет. — Вэл, а вы на велосипеде ездить умеете?

— Чтобы я да не умела? Я, знаешь ли, тоже была молодой!

По всему Лондону стоят велосипеды, которые можно взять напрокат, вот и здесь вдоль улицы целая вереница, некоторые помяты, но остальные вполне исправные.

— Пошли, — говорю, и мы бежим туда.

У меня в кармане есть горстка мелочи, я уже заношу руку, чтобы сунуть в щелку евро, но тут Вэл у меня за спиной вскрикивает, словно испуганная птица. Кругом тоже кричат и слышен какой-то гром. Только он доносится не сверху, а из-под нас, со всех сторон, а потом я наконец вижу то, что уже увидели все остальные: по дороге катится волна. То есть нет, это не вода, это сама дорога вздыбилась и стала волной и колыхается, как будто лента или простыня.

Убежать мы уже не успеем, и я хватаю Вэл и тяну ее вниз, к земле. Не успели мы плюхнуться на асфальт, как нас поднимает обратно в воздух. Я кричу — что-то ударяет меня в спину. Все, что не закреплено, болтается, как лодки в бурном море — машины, велосипеды, люди.

Кругом лопаются окна, дождем сыплется битое стекло, потом рушатся сами здания, падают те, которые выстояли при первом землетрясении.

— Лежите! — ору я. — Еще не всё!

Но на самом деле — всё. Движение прекращается так же резко, как началось. Неужели прошло всего несколько секунд? Правда, гром слышен еще некоторое время, и я жду, пока он стихнет, и только потом открываю глаза и поднимаю голову. Вэл рядом делает то же самое и немного расслабляется.

— Вот блин. — Голос у Вэл, по крайней мере, не пропал.

— Вы целы? — спрашиваю я. — Вы целы?

— Да, — отвечает она. — Вроде бы. А ты?

— Не знаю.

Все это проехалось по мне как танком — не физически, а в голове. Я не понимаю, как это пережить. И вообще, стоит ли теперь стараться.

— Пойдем, Сара, нам надо найти малышку. Надо найти Мию.

Когда она произносит «Мия», у меня набегают слезы.

— Посмотри на меня. Посмотри на меня. У нас все получится, — говорит она. — Сара, у нас все получится. Мы можем влиять на ход событий. Но не здесь. Надо ее найти.

— А может, нам, наоборот, надо держаться от нее подальше? Если Адама не будет рядом и меня тоже не будет, может быть, и будущее у нее станет другим, и число у нее изменится. Я видела его, Вэл. Прочитала в книжке Адама.

— Сегодня, да?

Она знает. Откуда?!

— Вы говорили, вы ее не читали.

— Не читала. Он сам мне сказал.

— Сказал?! Не может быть. Он говорил, что никогда никому…

— Это было после того, как он впервые ее увидел. Ему надо было облегчить душу, когда он вернулся домой. Само сорвалось.

— Не важно. Я же видела, чем все кончится, каждую ночь с тех пор, как забеременела. Ее смерть. Как все будет.

— Дело только в том, что все будет не так, как тебе снилось: там не будет Адама. Так что все уже изменилось. Что бы ни случилось, Сара, ты должна быть с ней. Она твоя дочь. Меня вот не было рядом с Терри, и я так об этом жалею…

Сейчас мы обе разревемся.

— Пойдем, Сара. За дело.

Она кряхтит, поднимаясь на ноги, и я не знаю, в чем дело: в обычных старческих хворях или у нее что-то сломано. Она поджимает губы в ниточку и берется за велосипед.

— Езжай вперед, — велит она мне. — Я поеду за тобой. Не отстану.

До Хэмпстеда мы добираемся в полчаса. Чем ближе мы подъезжаем, тем бодрее я становлюсь. Я не знала, что там увижу, и ужасно боялась, но дома кругом почти не пострадали. Целые улицы стоят нетронутые. Если не обращать внимание на выбитые окна, сучья деревьев, которые валяются где попало, можно представить себе, будто никакого землетрясения и не было. Можно, да не совсем.

И тут я вижу — вижу столб дыма, поднимающийся над крышами за две-три улицы отсюда. Я останавливаю велосипед и всматриваюсь, и сердце у меня леденеет.

— Что — это там?.. — Вэл подъезжает ко мне и тормозит рядом.

Прижимаю руку к губам и киваю.

— Не могу, — выдавливаю я, и получается шепот, — нет, не могу!

Вэл протягивает руку и кладет мне на плечо.

— Надо. Это твоя дочка.

— Дом… мама с папой…

— Я буду с тобой. Мы уже здесь. Мы на месте.

Я прерывисто вздыхаю.

— Ладно, — говорю. — Поехали.