Сара
Мари ничего не говорит. Ни слова. Ей ни к чему — все написано на лице. Сама находит дорогу через кухню к задней двери. Я бегу следом. Она ежится от ветра, прижимает папки к груди.
— Подождите! Подождите, пожалуйста! — кричу я ей вслед. Она останавливается у калитки, и я догоняю ее. В лицо нам хлещет дождь.
— Я чистая, — говорю. — Никогда не принимала наркотики. Ни разу в жизни. Мне это неинтересно. Мальчики — да, но я тут ни при чем. Мне здесь ничто не угрожает. Нам здесь ничто не угрожает.
— Салли, сколько вам лет?
— Девятнадцать.
Конечно, она мне не верит.
— Здесь нечего делать девятнадцатилетней девушке. И разумеется, нечего делать маленькому ребенку. Вы же сами понимаете!
— Это наш дом. Мы здесь живем. Нам здесь хорошо.
— Салли, у нас есть определенные обязанности. Обязанности. До скорой встречи.
С этими словами она уходит. Дождь такой холодный и льет с такой силой, что лицу больно.
Калитка не хочет закрываться, дико раскачивается на петлях. Хватаю ее и с грохотом захлопываю. Вот бы отгородиться от всего мира. Почему нельзя было оставить меня в покое? Калитка налетает на засов и снова распахивается.
— Блин! Блин горелый! — Крик уносит ветром.
Возвращаюсь в дом. Винни поднимает голову от стола:
— Это твоя подружка?
— Ты, придурок обдолбанный, моя подружка из комитета по правам ребенка! Из городского совета!
Он замирает, потом медленно кладет фольгу обратно на стол.
— Во влипли, — говорит он.
— Ага! По самое не могу! — показываю рукой над головой.
— Надо прибрать.
Мальчики начинают собирать все со стола.
— Поздняк метаться, Вин! Все, поезд ушел! Они вернутся. Заберут Мию, точно заберут!
— Мия-то при чем?
— У них обязанности, она только об этом и твердила! Заберут ее у меня!
— Нет, мы не дадим. Не впустим их, и все.
— Как ты себе это представляешь? Дверь забаррикадируем? Битой пригрозим? Супер!
— А что мне тогда делать?
Стоит, беспомощно свесив по швам длинные руки.
— Не знаю! Что-нибудь! Я сейчас уйду, свинчу отсюда к чертовой матери! И тебе советую! Вин, разуй глаза! Мы спалились!
Бегу наверх, укутываю Мию в несколько одеял, несу вниз. Кладу ее в коляску, бегу обратно за шмотками.
Винни в туалете, спускает свое добро в канализацию. Окликает меня, я останавливаюсь на лестнице.
— Ты сейчас куда? — спрашивает Винни.
— Понятия не имею. Найду что-нибудь.
— У меня есть деньги.
Он лезет в карман, достает пачку купюр.
— Не надо, Винни, ты и так столько для нас сделал!
— Бери! — Он сует пачку в один из мешков. — Я буду скучать по тебе, Сара.
— И я буду. И Мия. — Ставлю мешки на ступеньку и обнимаю Винни. Он целует меня в макушку, как будто я его дочка или сестренка. — Все, я побежала.
Запихиваю мешки в корзинку под коляской и качу ее из кухни. На размышления и сантименты нет времени, надо уходить, но потом, когда я толкаю коляску против ветра по проулкам, то сама не знаю, стоило ли убегать. У Мии есть чип, и он скажет, где мы. Куда бы я ни пошла, что бы ни делала — вопрос не в том, найдут ли нас, а в том, скоро ли.
