Сара
— Мы должны вытащить ее отсюда, — говорю я.
— Они знают? Знают что-нибудь о ней?
— Нет, это наша с тобой тайна. Но они что-то подозревают. Есть тут тетка, Марион, все утро промывала мне мозги и по-всякому пыталась на меня надавить, совала свой нос в наши дела, в общем, старалась. Кстати, именно она предложила дать Мии мелки и попросить ее нарисовать что-нибудь.
— Думаешь, она поняла, что это означает?
— Скорее всего, нет. Адам, мы должны защитить Мию. Она особенная. Еще более особенная, чем мы думали. Она другая.
— Число у нее теперь тоже другое.
— О чем ты?
— Оно мерцает у меня в голове. Такое я видел только у еще одного человека, больше ни у кого.
— У кого? У кого-то из здешних?
Он молчит. Похоже, сам не знает, говорить мне или нет.
— Не говори. Я не хочу знать числа людей.
Все еще не произнося ни слова, он переводит взгляд на дверь. Я вижу, что его раздирают желания открыться мне и уберечь меня. Чтобы не подталкивать его, я возвращаю разговор к Мии.
— Мы ведь не знаем, что на самом деле произошло во время пожара, так? — говорю.
— Нет.
— Ты был там. Как думаешь, что произошло? Ты что-нибудь помнишь?
Он потирает лоб рукой:
— Я сказал бабуле, чтобы она пробиралась наружу, пусть и сквозь огонь. Я не думал, что она погибнет. У нее было хорошее число. А мы с тобой остались, чтобы найти Мию.
Мысленно я переношусь в ту ночь. Слышу, как трещит огонь, вижу, как разлетаются деревянные конструкции вокруг нас, чувствую запах нашей подпаленной плоти и волос.
— Она перегрелась, да? — продолжает он слегка дрожащим голосом. — Страшно перегрелась. Да и мы тоже. Ты выбралась наружу, а я держал Мию, пытаясь оградить ее от огня. Затем я просто прошел через огонь. Я не видел бабулю и не заметил ничего особенного.
— А я — да.
— Что?
Я никогда не говорила ему об этом прежде.
— Ну, я не видела ее, но я услышала ее голос. И еще она коснулась меня рукой.
Он наклоняется ко мне и крепко хватает за плечи.
— Почему ты никогда не говорила?
— Потому что сомневалась, действительно ли это произошло или мне только показалось. Но, думаю, это было на самом деле. Я была в отчаянии, не понимала, в какую сторону бежать, и тут кто-то схватил меня за руку и потянул. Так я оказалась на правильном пути. Услышала ее голос: «Сюда. Еще несколько шагов…»
Он отпускает меня и плюхается обратно в кресло, не сводя с меня изумленных глаз и приоткрыв рот.
— Она была рядом с тобой. Она дотронулась до тебя. Тогда почему ее число не перешло к тебе?
— Не знаю. Мое число было не в тот день, да? Миино — в тот. Может быть, Вэл удалось дотронуться и до нее.
У меня в глазах стоят слезы, у Адама тоже.
— Она дотронулась до тебя, — повторяет он. — Я и подумать не мог… Я и подумать не мог, что потеряю ее.
— Знаю. Прости. Такое ощущение, что в этом есть доля моей вины. Не знаю почему, но я чувствую себя виноватой. И все же нам удивительно повезло, что Мия по-прежнему с нами. Мы должны защитить ее, Адам. Мы должны держать ее число в секрете, должны охранять ее.
— Да, ты права. То, что она сделала, то, что произошло с нею, — настоящая бомба. Нам нужно помалкивать об этом. Пусть никто, кроме нас с тобой, не знает об этом. И мы должны вытащить ее отсюда.
В этот миг дверь с грохотом распахивается.
Поток света из коридора заливает комнату, и внутрь влетает полдюжины солдат. Они не смотрят на нас, не произносят ни слова. Не успеваю я и глазом моргнуть, они вышвыривают Адама из инвалидного кресла и пригвождают его к полу.
Он лежит ничком на бетонном полу. Чье-то колено опускается ему на поясницу, и воздух с шумом выходит из его легких. Ему больно и страшно. Я кричу, Мия тоже.
— Папа! Папа!
— Адам!
Все мое внимание сосредоточено на нем, и я не замечаю, что в комнату вошел Савл, пока его глубокий и резкий голос не перекрывает крики и вопли.
— Уведите его.
Он стоит у двери, скрестив руки на груди, но смотрит не на Адама, а на Мию и меня. Я не могу не вспомнить ту ночь у костра, когда он силой открыл ей глаза. Я возненавидела его тогда, и я ненавижу его сейчас. Прижимаю Мию к себе.
Пыхтя, шестеро солдат еле-еле выволакивают Адама за дверь. С появлением Савла он ужасно разъярился и принялся кричать на него и вырываться. Гнев затмил всю боль от ран и ушибов.
Я кричу, но это не меняет ровным счетом ничего. Не могу поверить, что опять теряю его. Мы только что встретились. Не могу поверить, что сейчас меня запрут в этой клетке.
Но именно так и происходит.
Мия и я. Мы остались взаперти в комнате пять шагов на четыре, с ванной два шага на три. Ни одного окна, если не считать решетку на двери. Ни лучика света. Ни грамма свежего воздуха.
Я теряю счет времени. Успокаиваю Мию, крепко обняв и напевая ей песенку. В конце концов она забывается сном. Вот бы и мне так. Но мысли вращаются в голове на бешеной скорости и не дают расслабиться.
Все тот же усатый рядовой приносит еду. Суп и крекеры. Молоко для Мии. На подносе есть кое- что еще — пластмассовая чашечка с белой таблеткой внутри.
— На вашем месте я бы принял ее, — говорит он. — Поможет уснуть. Особенно после сегодняшних событий. Здесь их все принимают.
— Нет, спасибо.
Перспектива еще одной бессонной ночи, конечно, ужасает, но принимать таблетки я все равно не буду.
— Где Адам? Что они сделали с ним?
— Он в одиночной камере. Больше я ничего не знаю.
— Не понимаю, зачем они уволокли его. Мы просто разговаривали… Сколько времени они будут его там держать? Когда мы сможем увидеться?
Он пожимает плечами. Когда он переводит взгляд на Мию, спящую на кровати, в его глазах появляется жалость.
— Не знаю. Честно, не знаю.
Если нас с Адамом разлучили навсегда, то я вряд ли справлюсь. Он мне нужен. Я люблю его. Почему это дошло до меня только сейчас?
— Прошу вас принять таблетку в моем присутствии. Таково предписание, — говорит рядовой, кивком головы указывая на чашку. — Иначе этот же препарат вам введут внутривенно.
Потрясенно смотрю на него. Он пожимает плечами, но по его лицу я вижу, что он не одобряет решения своих начальников.
— Я не могу, — говорю ему. — Я не принимаю таблетки. Да и потом, я не могу принимать ничего, что может повредить здоровью ребенка.
— Если бы они не были уверены в том, что это не повредит вам, то не прописали бы успокоительное.
— Вы на самом деле так думаете?
Где-то с минуту он колеблется и ничего не говорит.
— Включить вам душ? — вдруг предлагает он.
Сбившись с толку, я хмуро гляжу на него. О чем это он?
Тут он машет мне в сторону ванной. Следую за ним. Он включает душ, и мы стоим рядом с ним.
— Здесь нас не подслушают, — говорит он тихо-тихо, несмотря на то что вода громко стучит по поддону душа и хорошо заглушает звуки.
Подслушают.
Он неотрывно смотрит на меня, дожидаясь, когда я врублюсь.
И я врубаюсь.
Они нас подслушали. Они знают о Мии. Они знают об обмене числами и о том, что к ней перешел дар Вэл. И они знают, что я хочу выбраться отсюда. Поэтому Адама и утащили — чтобы изолировать его от нас, чтобы нас больше некому было защищать. Стало быть, можно не сомневаться: теперь они примутся за Мию.
Значит, у нас совсем нет времени. Мы должны бежать.
Смотрю на рядового. Действительно ли шум воды заглушает наш разговор? А если это еще одна уловка, чтобы разговорить меня? Я должна довериться ему. У меня нет выбора. Он — единственный в этом месте, к кому я могу обратиться, единственный, кто проявил ко мне хоть какое-то сочувствие.
— Послушайте, мне… нам нужна ваша помощь, чтобы выбраться отсюда.
Я сказала это. Что будет, если они слышали меня? Даже если они не слышали, теперь наши жизни — моя, Мии и Адама — в руках этого рядового. На миг мое сердце замирает, когда я спрашиваю себя, не ошиблась ли я. Поможет ли он нам? Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга.
— Это слишком трудно, — шепчет он. — Если я попадусь, меня будут судить по законам военного времени.
Мысленно я с облегчением делаю выдох: он на нашей стороне.
— То есть?
Он проводит пальцем по горлу. Вид у него встревоженный. Если он притворяется, то он превосходный актер.
— Серьезно? — спрашиваю.
Кивает.
— Я в отчаянном положении, — я почти рыдаю. — Иначе не попросила бы вас.
Он закусывает губу. Быстро-быстро моргает, то глядя на меня, то отводя глаза.
Наконец произносит:
— Адам спас жизнь моей матери. — Он говорит так тихо, что я едва слышу его голос сквозь шум воды. Наклоняюсь ближе. — Она жила в Западном Лондоне, ее квартира была на двенадцатом этаже. Она увидела Адама в теленовостях и ушла из дома. Вскоре дом развалился. Если бы не Адам, ее бы уже не было в живых. Так что я обязан ему. — Он смотрит мне прямо в глаза. — Я помогу вам, Сара. Сделаю все, что смогу.
— Спасибо.
Кладу свою руку поверх его.
— Кстати, я — Адриан, — говорит он.
— Спасибо, Адриан. Вы можете передать Адаму сообщение?
Адриан делает шумный вдох сквозь зубы.
— Пожалуйста, пожалуйста, — прошу. — Подождите здесь.
Бегу в комнату, выхватываю из-под матраца свой рисунок и мелок Мии.
Что можно написать? А если мое послание попадет не в те руки? В конце концов я пишу: «Возвращайся ко мне. Доверяй Адриану. XX».
Адам поймет, что это значит.
Дважды складываю листок и протягиваю его Адриану.
Он колеблется, смотрит на Мию, которая свернулась клубочком на кровати и тихо посапывает. Он берет листок и кладет его в нагрудный карман.
Вернувшись в камеру, он громко говорит:
— А теперь, пожалуйста, выпейте таблетку. Обещаю, от нее вам станет лучше.
Он вытряхивает таблетку из пластмассовой чашки мне на руку. Я сжимаю ее в кулаке.
— Замечательно, — говорит он, подмигивая мне. — До дна. Доброй ночи, Сара.
Когда он уходит, я возвращаюсь в ванную и бросаю таблетку в унитаз. Нажимаю на смыв, и она танцует в бурлящей воде, а затем исчезает.
Вскоре лампа в центре потолка гаснет и комната снова погружается в темноту. Теперь свет проникает внутрь только сквозь решетку и две щели над и под дверью.
Я лежу рядом с Мией, думая о людях, по которым скучаю. Адам, Марти и Люк. Получит ли Адам мое сообщение? Сможет ли прочитать его, если получит, или он сейчас лежит где-нибудь, избитый до полусмерти, не в состоянии даже глаза открыть? По-прежнему ли Марти и Люк в лагере Дэниэла? Жив ли Дэниэл? Все эти мысли мечутся в моей голове. Я не смыкаю глаз и не отвожу их от дверной решетки. Она прямо напротив кровати. За нами можно наблюдать всю ночь.
За нами будут наблюдать всю ночь.
Не могу лежать на виду, как арбуз на блюде.
Выскальзываю из кровати, украдкой пробираюсь к двери. Прислоняюсь к ней спиной и сползаю на пол. Отсюда мне не видно решетку, значит, и они меня не увидят. Малыш ворочается. Я откидываю голову на дверь и закрываю глаза.
Не хочу спать, не хочу видеть сны, но утомление берет свое, и я отключаюсь.
Я больше не одна. Но со мной не Мия, а кто-то другой. Наши лица совсем близко. Я чувствую его кислый запах, вижу щетину на его подбородке. Он проводит языком по губам, в уголке рта остается бусинка слюны. Он дышит почти так же часто, как и я. Надо уходить. Оглядываюсь, пытаясь найти безопасное укрытие. Таких укрытий много — кругом деревья, камни и кусты. Но я не могу бежать.
Я даже не могу идти.
Волны боли захлестывают все тело.
Ноги не двигаются. Я в ловушке. Кроме нас, здесь никого нет. Никогда в жизни мне не было так страшно. Хочу закричать, но звуки застревают в горле, не могут выйти из разрывающегося от боли тела. Вместо этого крики эхом отдаются в голове.
— На помощь! На помощь! Кто-нибудь, помогите!!!
