Я сердито барахтался в объятиях Деки.

– Да отпусти же, разрази тебя Вихрь! Я тебе не мешок с картошкой, я бог!

Он, запнувшись, остановился у самого края Вертикальных Врат. В нескольких шагах впереди остановилась Шахар. Ее окружало восемь стражников из отряда капитана Гнева: они пытались увести ее во дворец. Они и Ремат пробовали туда увести, но она отвергла их заботы:

– Я не стану прятаться в собственном…

Она замерла на полуслове. И Дека замер. Потом поставил меня на ноги. Я стряхнул мраморную пыль с волос и одежды, одернул рубашку… и застыл.

Ой.

Ой…

Я все понимал и в то же время не понимал ничего. На свете происходило очень много всякого разного, и кое-что из этого имело смысл, а смысл неизменно нес с собой силу – жизненную, физически зримую или магическую. Еще были Трое, всесильные в тех исключительно редких случаях, когда они действовали сообща. Двойняшки. Мальчик и девочка. Бог, смертный и демоны посередине.

Но для такого не было причины. Не было прецедента. Они изменили вселенную. Двое смертных.

Они изменили вселенную, чтобы меня исцелить.

Они изменили вселенную…

Я таращил глаза на них, а они – на меня. Вокруг продолжались крики и беготня. Никто посторонний ничего не заметил, и удивляться тут было нечему. С их точки зрения, вообще ничего не произошло. На белом камне, где я лежал, не было крови. И одежда у меня разорвана не была, потому что никогда не было и ранения. При попытке воспроизвести недавнее прошлое в моей памяти всплывал образ убийцы в алой маске, уже занесшего руку для удара, а потом и улетающего спиной вперед под напором магического выброса Деки. Однако я помнил и уже случившийся удар. Успевший случиться…

Еще миг, и появилась Неммер. Едва возникнув, она сбросила наземь нечто тяжелое. Тело! Я невольно моргнул. Нет, это был один из носителей белых масок. Он был связан чем-то вроде толстых вьющихся змей, сотканных из прозрачной тени. Так выглядела магия Неммер.

Когда она появилась, половина людей Гнева изготовилась к бою. Остальные попытались удержать их от ошибки. В общем, истошный крик, остановленные в замахе мечи и вселенская неразбериха. Я мысленно заподозрил: если Гнев переживет этот день, не слетев с должности, он точно устроит своему воинству весьма суровые учения под общим девизом: «Как по-быстрому распознать бога и воздержаться от нападения».

– Со всеми покончено, – сказала Неммер и подбоченилась. Посмотрела на меня и расплылась в улыбке: – Скажи своим смертным, Сиэй, чтобы отменили боевую готовность. Опасности больше нет!

Я смотрел на нее, не в силах говорить после пережитого потрясения. Ее улыбка померкла, взгляд стал сердитым, и она щелкнула пальцами у меня перед носом. Я даже подпрыгнул.

– Что стоишь, как пыльным мешком прибитый? – Она вновь улыбнулась, но уже зло и насмешливо. – Не иначе наш старшенький в штаны наложил, изведав опасность в теле смертного?

Я даже не обиделся на эту издевку. Я, что называется, забыл о смертельных опасностях настолько, что она не могла даже себе представить. Да и мысли мои теперь занимали проблемы куда более странные.

Однако я недаром звался Плутишкой. Пока разум продолжал заниматься тайнами бытия, рот сам собой выговорил:

– Если меня что и напугало, так это увиденная внизу беспомощность. Ты нарочно почти дала им привести их план в исполнение или твои хваленые деятели ворон в небе считали?

Неммер не потеряла самообладания, но я реально ее достал. Во всяком случае, улыбаться она перестала.

– Их было десять, – сообщила она, и я окончательно вернулся мыслями к настоящему. – Считая того, которого убил твой любимчик. Все нападали с разных направлений, и ни одного не удавалось остановить иначе, чем полностью уничтожив тело или сломав маску. Тебе еще повезло, что прорвался только один. К удару такого масштаба мы не готовились.

«Десять, – подумал я. – Десять смертных людей, которых обманом вынудили надеть маски и превратиться в живое оружие».

Мне поплохело. Я только покачал головой…

– Те смертные, что здесь, не пострадали? – спросила Неммер. Судя по ее ровному тону, мы вернулись к негласному перемирию.

Я огляделся и увидел поблизости Деку и Шахар – они стояли рядом, слушая наш разговор. Чуть подальше виднелся Канру, вид у него был неприкаянный и одинокий. На другой стороне двора Ремат спорила с Раминой на ступеньках дворца. Гнев стоял к нам лицом. Он не убирал руки с рукояти меча, пристально наблюдая за тварью в маске, лежавшей у ног Неммер.

– Со смертными, чья судьба имеет значение, все в порядке, – сказал я.

Я очень устал и чувствовал горечь. Умерли десять смертных, чья судьба значения не имела. А сколько погибло солдат? Сколько невинных зевак из толпы?

– С нами все в порядке, – повторил я.

Неммер определенно покоробил мой подбор слов, но она лишь кивнула, указывая на спутанного человека в белой маске. Тот был еще жив: он пытался разорвать путы, пыхтя от усилия.

– Забирай, – сказала Неммер. – Может, твой мальчик-писец сумеет разобраться с его магией. Смертные понимают ход мыслей смертных куда лучше моего! – Помолчав, она подняла руку, и в ее ладони что-то возникло. – Держи еще и вот это. Остерегайся неповрежденных масок, но стоит им сломаться, и их магия умирает.

И она протянула мне половинки разбитой алой маски.

Я заново ощутил, как твердые пальцы вспарывают мою плоть.

Я взял у нее обломки маски.

– Мне пора, – сказала она. Сейчас она говорила как обычная смертная, даже с выговором уроженки Затени. – Дел полно, секреты собирать надо. Скоро встретимся, поговорим.

И Неммер исчезла.

К нам уже шла Ремат. Она выступала неторопливо и с таким видом, словно ей чуть не каждый день приходится отбивать нападение на свою семью. Еще оставалась возможность что-то сказать, пока она не услышит, и я подошел к брату с сестрой и вручил обломки маски Декарте. Он не стал брать их голыми руками, а быстро натянул рукава на ладони, да и тогда взял половинки осторожно, за самый край.

– Ни звука о случившемся, – тихо и быстро предупредил я.

– Но… – вполне предсказуемо начала было Шахар.

– Никто не помнит, только мы, – быстро сказал я, и она закрыла рот.

Ничего не заметила даже Неммер, чья природа заключалась в способности чувствовать присутствие тайн. Декарта затаил дыхание: он не хуже меня понял, что это значило. Шахар быстро глянула на него, потом на меня. А потом, словно и не провела десяти лет в разлуке с братом и словно не разбивала мне сердце, прикрыла нас, быстро повернувшись к подходившей матери.

– Все полностью в наших руках, – сказала она, когда Ремат остановилась поблизости.

Подошел и Гнев; он встал между мной и Ремат, не сводя с моего лица темно-карих глаз. (Я ему подмигнул, но он не отреагировал.) Рамина стоял позади сестры, сложив на груди руки. Его сын и дочь были живы, целы и в безопасности, но особого облегчения он, кажется, не испытывал.

– Госпожа Неммер сообщила нам, что всего нападавших было десять, – продолжила Шахар. – Ее помощники переловили остальных и займутся собственным расследованием, но она желает, чтобы и смертные приняли участие в разбирательстве.

И Шахар с нескрываемым отвращением посмотрела на обездвиженного носителя маски у своих ног.

– Какая забота, – с едва заметной язвительностью проговорила Ремат. – Гнев! – Тот вздрогнул и перестал буравить меня взглядом. – Возвращайся в город и проследи за дознанием. Непременно установи, почему такое количество этих тварей сумело пробиться сквозь наши ряды.

– Госпожа… – начал Гнев и выразительно уставился на меня.

Ремат приподняла бровь и тоже повернулась ко мне:

– Господь Сиэй, ты вновь намерен попытаться убить меня? – Помолчала и добавила: – Сегодня?

– Нет, – ответил я, показывая и голосом, и лицом, что по-прежнему ненавижу ее. Я ведь не Арамери и никогда не видел смысла утаивать очевидное. – Не сегодня.

– Ну конечно. – И она, к моему удивлению, улыбнулась. – Прошу тебя остаться, господь Сиэй, раз уж ты здесь. Если я правильно припоминаю, ты склонен впадать в скуку, а у меня насчет сегодняшней неприятности имеются свои планы, и я намерена привести их в исполнение. – Она посмотрела на белую маску, и на миг на ее лице отразилась непонятная печаль. Задержись это выражение, и, возможно, мне стало бы ее жаль. Но мгновение минуло, она улыбнулась мне, и я снова ее возненавидел. – Полагаю, – продолжила она, – ты найдешь следующие несколько дней вполне интересными. И это же относится к моим детям.

Мы с Шахар молча приняли ее слова. Ремат посмотрела на Деку. Тот стоял позади Шахар, и лицо у него было до того бесстрастное, что я тотчас вспомнил Ахада. Какое-то время все молчали. Я увидел, как Шахар, тщательно хранившая непроницаемый вид, посматривала то на мать, то на брата.

– Думается, не такого возвращения домой ты ожидал, – проговорила Ремат, и я удивился ее тону. Еще чуть-чуть, и в нем зазвучала бы приязнь.

Ну а Дека еще чуть-чуть – и улыбнулся бы.

– Если честно, матушка, я ждал, что кто-нибудь обязательно попытается меня убить в момент возвращения.

Выражение, промелькнувшее на лице Ремат при этих словах, не взялся бы истолковать ни смертный, ни бог. Для этого надо очень хорошо знать повадки Арамери. А их едва ли не с пеленок учили скрывать свои чувства. Они улыбались, когда их распирал гнев, и изображали скорбь, когда в действительности были готовы прыгать от радости. Так вот, судя по ее виду, Ремат отчасти забавляла внешняя беспечность Деки, но до определенной степени он произвел на нее впечатление. Только для меня ее чувства были ясны отчетливей сигилы у нее на лбу. Она была рада видеть Деку. Она была очень впечатлена. И еще ее беспокоила (скажем так: заставляла горько переживать) его холодность.

Шахар ее точно любила. Насчет Деки я не был настолько уверен. А сама Ремат? Любила ли она кого-нибудь из своих детей? Трудно сказать…

– Увидимся завтра, – сказала она Шахар и Декарте. После чего развернулась и пошла прочь.

Гнев отвесил поклон уже ей в спину, бросил на нас последний взгляд и зашагал по своим делам, на ходу созывая подчиненных.

Рамина задержался.

– Интересный стиль ты для себя выбрал, – сказал он Деке.

Словно в ответ на это, случайный порыв ветерка подхватил Декин плащ, и тот ожившей тенью шевельнулся у него за спиной.

– Мне показалось, что так будет правильно, дядя, – ответил Дека и тонко улыбнулся. – Я же для вас вроде паршивой черной овцы в белом стаде?

– Или волк в овечьей шкуре, явившийся полакомиться нежной баранинкой – если только его кто-нибудь не укротит, – ответил Рамина.

Он всмотрелся в лоб Деки, потом перевел взгляд на Шахар, давая понять, что имелось в виду. Брови Шахар шевельнулись, начиная хмуро сдвигаться, и Рамина тепло улыбнулся обоим.

– Но, может, твои острые зубы и повадки убийцы как раз нам и пригодятся? – сказал он. – Как бы будущим Арамери не понадобилась целая стая подобных волков…

Сказав так, он посмотрел на меня. Я нахмурился.

В голосе Шахар неожиданно прозвучала скука.

– Дядя, ты выражаешься еще туманней, чем обычно.

– Приношу извинения, – сказал он, но ничего виноватого в его облике не было. – Я пришел лишь уточнить кое-что в отношении встречи, на которой сестра просит вас завтра присутствовать. Она желает провести ее строго конфиденциально: никаких стражников или придворных, только приглашенные лица. Даже слуг там не будет.

Тут Шахар и Дека переглянулись, а я задался вопросом: что, во имя всех преисподних, здесь происходит? Ремат ни в коем случае не следовало заранее объявлять о намерении провести такую приватную встречу. Любой Арамери или какая-нибудь иная заинтересованная сила легко могли подсунуть туда шар для подслушивания. А то и убийцу провести. Однако Рамина был помечен сигилой полного родства; он не мог бы действовать во вред сестре, даже если бы очень того хотел. Значит, он действительно говорил от имени Ремат. Но почему?

Тут до меня дошло, что Рамина смотрит на меня. Значит, Ремат хотела, чтобы о встрече узнал именно я. Узнал – и непременно пришел.

– Да ну вас, Арамери! – мрачно пробурчал я. – Вечно загадками изъясняетесь! У меня сегодня жуткий денек выдался. Говори уже прямо!

Он моргнул, глядя на меня с таким вопиющим изумлением, что никто на это не повелся.

– А я думал, Плутишка, что все и так до боли ясно. Арамери собираются устроить фокус, который впечатлит даже тебя. И конечно же, для этого нам потребуется твое благословение.

Договорив, он улыбнулся и ушел следом за сестрой.

Я недоуменно смотрел ему в спину, как будто надеясь на ней что-то прочесть. Но, конечно, ничего не прочел. Зато во дворе появилась Морад во главе небольшой армии слуг. Они пересеклись с Раминой у главного входа во дворец и дружно остановились, чтобы поклониться ему.

Шахар повернулась к нам с Декой и заговорила тихо и быстро:

– Я должна уделить внимание Канру и оставшимся в Зале теманцам, иначе они меня не поймут. А вы потребуйте себе покои, куда можно добраться через замкнутые пространства. Сиэй знает, что я имею в виду.

И она оставила нас, уйдя туда, где ее дожидался жених.

– Ты в порядке? – донесся до меня голос Канру. Я стиснул челюсти, пережевывая невольное одобрение, и повернулся к Деке:

– Полагаю, ты тоже захочешь поучаствовать. Созывай своих писцов, валяйте, потрошите добычу, или что у вас там положено делать. – Я кивнул на связанного пленника в маске.

– Я бы с гораздо большим удовольствием засел где-нибудь с тобой и тщательно обсудил случившееся. – Была в его голосе некая нотка, от которой я неудержимо залился краской. Дека улыбнулся: он замечал все. – Однако это, думается, подождет. Я заселюсь в одну из комнат шпиля, в седьмую башенку, скорее всего. А ты где будешь жить?

Я призадумался.

– В нижней части дворца, – решил я, поскольку более уединенного места в Небе не имелось. – Дека, замкнутые пространства – это…

– Я знаю, что это, – ответил он, немало меня удивив. – И даже догадываюсь, какую комнату ты займешь. Мы к тебе заглянем около полуночи.

Я ошарашенно уставился на Деку, но тот уже повернулся навстречу Морад. Я услышал, как он поздоровался с управляющей, а затем принялся распоряжаться так уверенно, словно не вернулся только что из десятилетней ссылки.

– Немедленно распоряжусь, господин, – ответила Морад, и тоже таким тоном, будто они расстались только вчера.

Повсюду во дворе велись какие-то разговоры. Один я торчал в одиночестве.

Испытывая смутное беспокойство, я вернулся к пленнику в маске и, вздохнув, пнул его ногой. Тот запыхтел и задергался, пытаясь добраться до меня.

– И почему с вами, смертными, вечно так трудно? – задал я праздный вопрос.

Живой мертвец, как и следовало ожидать, не ответил.

Моя прежняя комната…

Я встал на пороге и даже не удивился тому, что за сто лет, пока меня здесь не было, в комнате ничего не трогали. Если подумать, чего ради слугам было сюда заходить, не говоря уже об управляющих? Никто не пожелал бы жить в комнате, где некогда обитал бог. Вдруг он оставил после себя опасные ловушки или вплел в стены проклятия? Или, что еще хуже, вдруг ему вздумается вернуться?

Вообще-то, я не собирался когда-либо сюда возвращаться. И мне даже в голову не приходило вставлять куда-то проклятия. А если бы и пришло, я не стал бы обременять стены такой ерундой, как проклятия. Я создал бы шедевр боли, унижения и отчаяния, почерпнув вдохновение в собственном сердце, и щедро поделился бы всей этой жутью с любым смертным, которому вздумалось бы сюда заглянуть. Конечно, не на столетия, в течение которых терпел я, а лишь на мгновение-другое, но с такой же остротой.

У стены виднелся старый деревянный стол, а на нем – всякие мелкие сокровища, которые мне так нравилось собирать, пусть даже в них не было ни жизни, ни собственной магии. Вот совершенной формы сухой листок; сейчас к нему страшно даже прикоснуться: вдруг прахом рассыплется? А вот ключ – уже не помню, что он открывал, и не уверен, существует ли еще замок, к которому он подходил. Мне просто нравились ключи. Вот идеально круглый голыш, который я все собирался сделать планетой и добавить в свой планетарий. Я забыл о нем, когда получил свободу, а теперь у меня не было могущества, чтобы исправить ошибку.

По ту сторону стола находилось мое гнездо. Точнее, я обустроил его в таком стиле, хотя ему недоставало красоты и красок моего настоящего гнезда в державе богов. Сейчас передо мной была лишь куча тряпья, наполовину состоявшая из пыли и готовая окончательно превратиться в нее. И к тому же наверняка обжитая какими-нибудь паразитами. Иные тряпки когда-то были нарядами, стыренными мною у чистокровных. Чей-то любимый шарф, детское одеяльце, драгоценный ковер… Я неизменно старался красть у них самые любимые вещи, хотя, попадись я на горячем, меня наказали бы, и очень жестоко. Каждый удар при наказании воистину стоил бы того! Но не потому, что кражи наносили им сколько-нибудь ощутимый ущерб. Просто я тем самым доказывал, что я не смертный, не просто раб. Я по-прежнему был Сиэем, проказливым ветром, игруном и охотником, и никакое наказание не смогло бы меня сломить. Я был готов перенести что угодно, лишь бы этого не забывать…

А теперь все здесь затянуло пылью и плесенью. Я сунул руки в карманы, съехал спиной по стене и вздохнул.

Я уже дремал, когда они явились ко мне. Сквозь пол. К моему удивлению, первой показалась Шахар. Я улыбнулся, заметив у нее в руке керамическую табличку с единственной простой командой на нашем языке: «Атадиэ!» Откройся! Я, так сказать, некогда показал ей дверь, и она заставила кого-то сделать для нее ключ.

– Ты что, с тех пор сама таскалась по замкнутым пространствам? – удивился я, пока она выбиралась из дыры и отряхивалась от пыли. Они с Декартой еще и заставили день-камень сложиться для них в ступени. Дека вылез следом и принялся завороженно оглядываться.

Шахар опасливо покосилась на меня, несомненно припоминая, как я последний раз видел ее и говорил с ней. Было это целых два года назад, наутро после нашей любовной встречи.

– Было дело, – подтвердила она. – Полезная возможность без лишних глаз проникать повсюду, куда захочу.

– Верно, – согласился я с легкой улыбкой. – Хотя, знаешь, стоило бы поостеречься. Замкнутые пространства когда-то были моими. А любое место, которое так долго было моим, неизменно приобретает какие-то свойства моей природы. Зайди не в тот коридор, открой не ту дверь – и мало ли что вдруг выскочит и цапнет тебя!

Она поежилась, чего я, собственно, и добивался. И дело было не только в моих словах. «Предательница», – отчетливо выговорили мои глаза, и мгновение спустя она отвела взгляд.

Дека встревоженно поглядывал на нас. Наверное, он только сейчас начал понимать, насколько все между нами плохо. В итоге, проявив мудрость, он заговорил о другом:

– В Тени царит паника, Сиэй. И нам уже докладывают о беспорядках по всему миру. Кое-где прошли погромы, орден устроил во всех Белых Залах дополнительные служения, чтобы окормить всех итемпанов, неожиданно возжелавших помолиться. Матушка назначила через три дня чрезвычайное заседание Собрания и уполномочила «Литарию» обеспечить доставку всех представителей через врата. Ходят слухи, что все Арамери погибли и вот-вот разразится новая Война богов…

Я рассмеялся, хотя и не стоило бы. Страх для смертных – все равно что яд, он убивает в них способность рассуждать здраво. Сегодня ночью кого-нибудь и где-нибудь обязательно убьют…

– Пусть Ремат с этим разбирается, – сказал я и отлепился от стены. – Это не мое дело, да и не ваше. У нас есть заботы поважнее.

Они переглянулись, потом уставились на меня и стали ждать. Я запоздало сообразил: они решили, что я им сейчас кое-что объясню.

– Того, что случилось, я даже намеком не понимаю, – признался я, вскидывая руки в защитном движении. – В жизни ничего подобного не видал. Вокруг вас постоянно случается что-то необычное, но и этого я не понимаю…

– Это не от нас пришло, – тихо и с едва уловимой ноткой сомнения произнесла Шахар. Я сердито нахмурился, и она побледнела, но потом сглотнула и выпятила подбородок. – Мы с Декой это почувствовали, и в этот раз ты тоже почувствовал. Мы уже ощущали эту силу, Сиэй. Она та же, что и в день, когда мы принесли клятву.

Стало тихо, и я медленно кивнул, изо всех сил отгоняя страх. Я уже догадался, что сила была та же самая. И даже успел заподозрить почему. Вот это подозрение и пугало меня больше всего.

Дека облизнул губы.

– Сиэй, если мы втроем касаемся друг друга, каким-то образом получается… это. И если подобную силу можно направлять… Сиэй, мы с Шахар… – Он набрал полную грудь воздуха. – Хотели бы попробовать еще раз. Может, нам удастся тебе возвратить божественность?

Я даже перестал дышать, гадая про себя, представляют ли они, какой опасности мы все подвергались.

– Нет.

Я поднялся и отступил от стены, не в силах сохранять прежнюю позу безразличия.

– Сиэй… – начал Дека.

– Нет!

Боги благие, они ни малейшего понятия не имели, о каких силах шла речь. Я повернулся и заходил по комнате, покусывая большой палец. Забыл сказать: все это происходило в темноте. Самосветящиеся залы Неба создавались с расчетом воспрепятствовать магии Нахадота, а низверженный Итемпас был предан смертности. Оставалась Йейнэ, ибо всякое живое создание могло стать ее глазами и ушами, стоило ей лишь того пожелать. Наблюдала ли она за нами прямо сейчас? Стала бы она?..

– Сиэй, – заговорила уже Шахар.

Она встала передо мной, и я был вынужден остановиться, чтобы не налететь на нее. Я зашипел, и она ответила сердитым взглядом.

– Не городи чепухи, – сказала она. – Если мы сможем восстановить твое магическое могущество?

– Они убьют вас, – ответил я, и она отшатнулась. – Я про Наху и Йейнэ. Если у нас троих действительно есть подобная сила, они нас убьют.

Брат с сестрой непонимающе смотрели на меня. Я застонал и потер ладонями голову. Необходимо было заставить их понять.

– Демоны… – начал я, но это лишь привело их в еще большее замешательство. Они не знали, что являлись потомками Ахада. Я выругался на трех языках, проследив только, чтобы ни один из них не являлся моим родным. – Проклятье, демоны! Как по-вашему, почему боги их убивали?

– Потому что они были угрозой, – сказал Дека.

– Нет-нет! Боги благие, неужели у вас фантазия не идет дальше учебных стихов и жреческих сказок? Вы же Арамери! Вам полагалось бы знать, что нам впаривают сплошное вранье!

Я зло смотрел то на одного, то на другого.

– Но это была действительная причина, – точно в детстве, заупрямился Дека. Он, наверное, и в «Литарии» на каждом уроке преподавателям перечил. – Их кровь была смертельным ядом для богов.

– А еще они здорово притворялись обыкновенными смертными, гораздо лучше богов и богорожденных. Они могли неузнанными затесаться среди людей. И делали это.

Я шагнул ближе и заглянул Деке в глаза. Обычно мне приходилось здорово стараться, скрывая свой истинный возраст, иначе смертные не так-то легко обманывались моей внешностью. Так вот, сейчас я намеренно приоткрыл Деке весь свой жизненный опыт. Эпохи, по ходу которых я наблюдал развитие смертной жизни, и многие эпохи до этого. Я же при всем присутствовал почти с самого начала. Я понимал вещи, которые Дека никогда не постигнет своим разумом, каким бы блестящим интеллектом он ни обладал и как бы ни умалило меня мое нынешнее состояние. Я помнил. И хотел, чтобы сейчас он поверил мне, просто поверил на слово, не задавая вопросов. Так, как обычные смертные доверяют своим богам.

Даже если в итоге он начнет меня бояться.

Дека нахмурился, и я наконец-то увидел по его лицу, что до юного писца начало доходить. И даже притом, что он любил меня и желал еще с тех пор, когда по малости лет даже не догадывался, что такое желание, он попятился. Меня на мгновение охватила грусть. Ладно, что ни делается – все к лучшему.

Шахар, очаровательная предательница, раньше брата сообразила, что я хотел сказать.

– Они превращали в угрозу все человечество, – очень тихо проговорила она. – Да, они смешивались с нами. Рожали общих детей. Передавали по наследству свое волшебство, а временами смертным потомкам доставался и их демонский яд.

– Да, – подтвердил я. – И хотя беспокоиться приходилось в основном о яде – он погубил одного из моих братьев, после чего все и понеслось, – существовал еще и страх: что произойдет с нашей магией, когда она рассеется в человечестве и, так сказать, преломится сквозь смертную линзу? Мы видели, что иные демоны по могуществу не уступали истинным богорожденным.

Я посмотрел на Деку – просто не смог удержаться. Он таращил на меня глаза, еще не оправившись от потрясения, вызванного открытием: его детская влюбленность оказалась чем-то странным и даже пугающим. Истинный смысл моих слов от него просто отскакивал.

– Нетрудно было сообразить, – продолжил я, – что однажды, неведомо где и когда, родится смертный и унаследует достаточное могущество, чтобы сравняться с одним из Троих. Достаточное, чтобы менять основы реальности. – Я покачал головой и сделал жест, охватывавший эту комнату, Небо, планету, вселенную. – Вы не понимаете, насколько все хрупко. Гибель одного из Троих все уничтожит. Появление Четвертого, даже отдаленного подобия Четвертого, повлекло бы те же последствия.

Дека нахмурился: озабоченность пересилила даже потрясение.

– То, что мы сделали… Думаешь, Трое могут решить, что сбылись их худшие страхи?

– Но мы же вроде никому и ничего не… – начала Шахар.

– Изменение реальности опасно само по себе! Если бы вы прибегли к нему еще раз, хотя бы для того, чтобы помочь мне… Дека, ты же понимаешь, как действует магия. Что будет, если неверно нарисовать сигилу или коряво произнести божественное слово? Если вы вдвоем попробуете пустить в ход эту силу, чтобы меня воссоздать…

Я вздохнул и признал правду, с которой мне ужас как не хотелось мириться.

– Вы сами подумайте о том, что было последний раз. Вы хотели, чтобы я был вашим другом. Настоящим другом. Я не мог им стать, пока оставался богом. Вы бы выросли и поняли, насколько я от вас отличаюсь. Стали бы правоверными Арамери и принялись соображать, как бы меня использовать. – Тут я покосился на Шахар и увидел, как она едва заметно поджала губы. – Останься я богом, наша дружба не дожила бы до этого дня. По всем этим причинам вы, сами того не осознавая, превратили меня в существо, способное быть вашим другом.

Дека отступил еще на шаг. В его глазах стоял ужас.

– Ты утверждаешь, что мы это устроили? Обвал Лестницы в никуда, твоя смертность…

Я вернулся к стене и опять съехал по ней спиной, усаживаясь на пол.

– Не знаю. У меня только домыслы и догадки. Возникла странная магическая энергия, твоя воля сфокусировала ее в достаточной мере, чтобы вызвать изменение, но потом возникла здоровенная отдача. Ну, как-то так. И это совершенно не отвечает на главнейший вопрос: откуда у вас эта сила?

– Дело не только в нас, Сиэй, – тихо сказала успокоившаяся Шахар. – Сколько раз мы с Декой друг друга касались, и никогда ничего не происходило. А что-то происходит, только если к нам присоединяешься ты.

Я безнадежно кивнул. Это я тоже успел понять.

Мы помолчали. Брат и сестра трудно переваривали услышанное. Тишину прервало громкое урчание у меня в животе, потом мой еще более громкий зевок. Это заставило Деку неловко переступить с ноги на ногу.

– Почему ты пришел именно сюда, Сиэй? Сюда не заглядывают слуги, да и комната достаточно скверная.

Он огляделся, кривясь при виде старого дотлевающего тряпья.

«Скверная комната для оскверненного бога», – подумалось мне.

– А мне тут нравится. И вообще, я слишком устал, чтобы идти куда-то еще. Так что идите-ка вы вон. Мне отдохнуть надо.

Шахар направилась к отверстию в полу, но Дека уходить не торопился.

– Пойдем с нами, – предложил он. – Перекусишь, вымоешься. У меня в новых покоях и диван есть!

Я поднял на него взгляд и оценил смелость этой попытки. Я только что в пух и прах разнес его детские мечты, а он даже после этого пытался быть мне другом, как обещал.

«А ведь это ты меня покалечил, несравненный Дека…»

Я криво улыбнулся, и он нахмурился.

– Со мной все будет в порядке, – пообещал я. – Давайте идите. Лучше нам подготовиться к встрече с вашей матерью поутру!

И они скрылись под полом.

Когда в день-камне затянулось отверстие, я улегся и свернулся калачиком. Попытаюсь уснуть, пусть даже к утру на мне живого места не останется. Но стоило мне закрыть глаза, как я понял, что уже не один.

– Ты уже боишься меня? – спросила Йейнэ.

Я открыл глаза, приподнялся и сел. Она сидела, скрестив ноги, в моем старом гнезде. Опрятная, как всегда, и прекрасная даже среди тряпья. Правда, что касается этих тряпок, то они вовсе не выглядели истлевшими. К серым лохмотьям на глазах возвращались яркие краски, я слышал, как потихоньку шуршали волокна, снова делаясь прочными и упругими. Я увидел, как по бедру Йейнэ проползла вереница еле различимых пылевых клещей. Она собиралась куда-то их перенести. А может, попросту убивала. С Йейнэ никогда не знаешь заранее.

Я ничего не ответил, и она вздохнула:

– Меня очень мало заботит могущество смертных, Сиэй. Вот если они наберут силу и возьмутся нам угрожать, тогда я с ними и разберусь. А пока… – Она пожала плечами. – Пока, может, оно и хорошо, что у них есть подобная магия. Возможно, как раз в этом они и нуждаются? В собственной силе, чтобы перестать завидовать нашей.

– Только Нахе не говори, – прошептал я.

Услышав это, она посерьезнела и замолчала.

– Раньше, когда мы оставались одни, ты всегда подходил обнять меня… – сказала она, помолчав.

Я отвел глаза. Мне и сейчас этого хотелось. Но…

– Сиэй, – с укором и обидой сказала она.

Я очень сильно любил ее и не хотел допустить, чтобы она решила, будто с ней что-то не так. Я вздохнул, поднялся и перешел к гнезду. Забраться в него значило оживить прошлое, и я чуть помедлил, охваченный непрошеными воспоминаниями. Вот безлунной ночью – единственное время суток, когда до нас не могли добраться ни Арамери, ни Итемпас, – я обнимаю Наху, горько плачущего по Троим, какими они были когда-то. Несчетные часы, что я провел, создавая орбиты для своего планетария и полируя трофейные кости Арамери. Как я скрипел зубами, когда очередной капитан стражи – в отличие от Гнева, чистокровный и очень жестокий – велел мне кувыркаться… (В итоге я заполучил и его косточки, но из них не вышло таких славных игрушек, как я надеялся, и я их просто выбросил с Пирса.)

А теперь рядом со мной была Йейнэ, чье присутствие выжигало все скверное, а доброе заставляло сиять. Мне безумно хотелось обнять ее, но я знал, чем это кончится, и не мог взять в толк, почему не понимает она. Она еще так молода…

Она недоуменно нахмурилась и, вытянув руку, коснулась моей щеки. Мое самообладание рассыпалось в прах, я бросился к ней, как когда-то, и уткнулся лицом в ее грудь, цепляясь за ткань безрукавки. Как же это было здорово. Тепло, безопасность, ощущение детства… Она обняла меня, зарылась лицом в мои волосы. Я был ее малышом, ее сыном во всех отношениях, кроме плоти, а разве это считается?

Однако обязательно наступает момент, когда знакомое делается чужим. И это обязательно в какой-то мере присутствует между всякими двумя существами, любящими друг друга, как мы с ней. И черта настолько тонка… Я только что был ее малышом, и моя голова самым невинным образом покоилась у нее на груди. Потом я вдруг осознал себя мужчиной, одиноким, изголодавшимся, а ее маленькие груди были такими нежными, женственными, манящими…

Йейнэ едва ощутимо напряглась, но я ждал именно этого и сумел уловить. Я с долгим вздохом выпрямился и разжал руки. А когда встретил ее встревоженный и неуверенный взгляд, отвернулся. Я все-таки не полный мерзавец. Ради нее я был готов остаться мальчиком, в котором она нуждалась, а не мужчиной, в которого успел превратиться.

К моему удивлению, она поймала мой подбородок и заставила снова на себя посмотреть.

– Дело не только в том, что ты стал смертным. И не только в твоем стремлении защитить этих детей.

– Я человечество хочу защитить. Если Наха обнаружит, на что эти двое способны…

Йейнэ покачала головой и заодно тряхнула мою, не позволяя себя отвлечь. Потом так пристально вгляделась в мое лицо, что я снова ощутил страх. Йейнэ – не Энефа, но…

– Ты же был близок с Нахадотом и множеством своих родственников, – сказала она, и ее неприятие этого факта промчалось по моей коже, точно полчища удирающих клещей. Она пыталась побороть отвращение, но не могла с ним совладать. – Я знаю, у божественного народа все по-другому…

О, была бы она хоть чуточку старше. Всего несколько столетий приглушили бы ее воспоминания о смертной жизни с ее предпочтениями и запретами. Как жаль, что я не увижу ее превращения в истинную богиню…

– Я был и с Энефой, – тихо проговорил я и не сразу отважился поднять на нее глаза. – Ну… это происходило редко. Большей частью, когда Итемпас с Нахадотом куда-нибудь вместе отправлялись. Когда она нуждалась во мне…

И, поскольку такой случай больше уже не представится, я поднял на нее взгляд и дал ей увидеть правду. «Может, со временем я и тебе бы понадобился. Ты сильнее Нахи и Темпы, но и тебе не справиться с одиночеством. А я тебя с самого начала любил…»

Надо отдать ей должное – она не отшатнулась, и за это я полюбил ее еще крепче. Однако у нее вырвался вздох.

– Бывало, мне хотелось своих детей, – поведала она и провела по моей щеке шершавыми костяшками пальцев. Я прижался к ее руке, закрывая глаза. – С таким количеством сердитых и несчастных приемных детей кажется глупым создавать излишние сложности. А еще… – Я почувствовал, что она улыбалась: точно звездный свет излился на мою кожу. – Ты мой сын, Сиэй, и это бессмыслица. Мне бы дочерью твоей быть полагалось, но… Словом, вот как я себя чувствую.

Я поймал ее руку и потянул к себе, прикладывая к груди, чтобы она ощутила биение моего смертного сердца. Я умирал, и это делало меня смертным.

– Если мне не дано быть для тебя ничем большим, согласен и на сына. Честно.

Ее улыбка сделалась грустной.

– Но тебе хотелось бы большего?

– А я всегда хочу больше. От Нахи, от Энефы… даже от Итемпаса. – Произнеся это имя, я вернулся к трезвомыслию и вытянулся рядом с нею. И она позволила, хотя раньше из этого ничего хорошего не получалось. Я воспринял это как знак доверия. Я не нарушу его. – Всегда хочу невозможного. Такова моя природа.

– Вечно оставаться неудовлетворенным?

Ее пальцы ласково играли с моими волосами.

– Да, полагаю. – Я пожал плечами. – Я уже научился с этим справляться. А что еще остается?

Она молчала так долго, что меня начал одолевать сон. Мне было так тепло и уютно рядом с ней в этом мягком гнезде. Я даже подумал, что она могла бы поспать здесь вместе со мной. Просто поспасть, ничего такого. Мне очень хотелось бы этого, но я не знал, как попросить. Но у великой богини на уме было другое.

– Эти дети, – молвила она наконец. – Смертные близнецы. С ними ты вроде счастлив.

Я покачал головой:

– Вообще-то, я их едва знаю. Я из каприза приголубил их, а потом сделал ошибку – влюбился. Это свойственно детям, но в кои-то веки мне бы следовало подумать, как положено богу, а не ребенку.

Ее губы коснулись моего лба, и я возликовал – поцелуй был естественным и открытым.

– Твое желание идти на риск едва ли не самая чудесная твоя черта, Сиэй. Где бы мы сейчас были, если бы не это?

Я улыбнулся, невзирая на одолевавшие меня мрачные мысли. Полагаю, этого Йейнэ и добивалась. Она погладила меня по щеке, и мне опять стало легче. Вот какой властью, добровольно врученной, она надо мной обладала.

– Ты выбрал далеко не самых жутких людей, чтобы полюбить их, – задумчиво проговорила она.

– С Шахар я точно промахнулся.

Она чуть отстранилась, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Вот как? Она должна была совершить нечто ужасное, чтобы так тебя разозлить.

– Не хочется говорить об этом…

Она кивнула, давая мне время подуться. Потом спросила:

– Во всяком случае, мальчика это не касается?

– Декарты. – Она застонала, а я хихикнул. – Сначала я отнесся к нему так же. Только он ничем не похож на своего тезку. – Тут я осекся, вспомнив его нательные письмена, решимость стать оружием Шахар и неуклонное преследование меня. – Тем не менее он Арамери, и полностью доверять ему я не могу.

– Я тоже Арамери.

– Тут не то. Я не о прирожденном. Тебя хоть не растили в этом гадюшнике.

– Вообще-то, в гадюшнике, только в другом.

Она пожала плечами, отчего мою голову слегка качнуло.

– Смертные, Сиэй, есть сумма многих слагаемых. Тут и то, какими сделал их случай, и то, какими они хотели бы быть. Если хочешь их ненавидеть, ненавидь не за первое, а за второе. Это хоть в какой-то мере зависит от их воли.

Я вздохнул. Конечно, она права. Именно об этом же я тысячелетиями спорил с родней, пока мы препирались, иногда не ограничиваясь лишь словами, имеют ли вообще смертные право существовать.

– Они такие дурни, Йейнэ, – прошептал я. – Они умудряются пустить по ветру всякий наш дар. Я…

Меня пробрала необъяснимая дрожь. В груди заболело, словно я собрался расплакаться. Но я был мужчиной, а мужчины не плачут. Теманские, по крайней мере, точно. Но еще я был богом, а боги плакали всякий раз, когда приходилось кстати. И я терзался, не в силах ни пролить слезы, ни сдержать их.

– Ты подарил Шахар свою любовь, – сказала Йейнэ, рассеянно гладя мне волосы, что вовсе не способствовало укреплению моего духа. – Она ее стоила?

Я вспомнил Шахар, юную и свирепую, и как она пинком спустила меня с лестницы за то, что я отважился предположить, будто она не в силах определить собственную судьбу. И позже, когда она занималась со мной любовью по приказу матери. Но какой алчной она выглядела, когда прижимала меня к земле и требовала от моего тела наслаждения! Так я не забывался ни с одной смертной за полные две тысячи лет…

И пока я предавался этим воспоминаниям, тугой узел гнева в моей душе начал мало-помалу ослабевать.

Негромко рассмеявшись, Йейнэ высвободилась из моих объятий и села. Я тоскливо наблюдал.

– Будь хорошим мальчиком и поспи. Нечего сидеть всю ночь, предаваясь размышлениям. Утро вечера мудренее! К тому же утро ожидается интересное, и мне не хотелось бы, чтобы ты что-либо пропустил.

Тут я нахмурился и приподнялся на локте. Она же провела пальцами по своим коротким кудрям, словно желая поправить их. Сто лет божественности, а сколько в ней еще осталось от смертной! Богине было достаточно лишь пожелать, и ее волосы улеглись бы в идеальную прическу. И она, видя мой взгляд, не позаботилась стереть с лица самодовольное выражение.

– Что-то ты затеваешь… – прищурился я.

– Еще как затеваю. Не благословишь? – Она поднялась и стояла подбоченясь, с хитрой улыбкой на лице. – Скажу пока только вот что: Ремат Арамери интересна не менее, чем ее дети!

– Ремат Арамери – сущее зло. Убил бы ее, если бы Шахар ее так не любила, – буркнул я.

Однако Йейнэ при этих словах подняла бровь, и я сморщился, сообразив, в чем признался – не только ей, но и себе. Ибо если уж я любил Шахар настолько, чтобы стерпеть существование ее жутковатой мамаши, значит эта любовь способна подвигнуть меня и на прощение.

– Глупенький, – вздохнула наконец Йейнэ. – Не ищешь ты у нас легких путей.

Я попытался обратить все в шутку, вот только улыбку едва удалось вымучить.

– А трудные пути обычно как-то забавней.

Она покачала головой:

– Ты чуть не умер сегодня.

– Да ладно, на самом деле ничего такого… – Она уставилась на меня особенным взглядом, и я съежился. – Ведь все кончилось хорошо.

– Вообще-то, нет. Или, точнее, не должно было. Однако божественная удача, похоже, все еще при тебе, несмотря на все случившиеся с тобой перемены. – Тут она перестала улыбаться. – Порядочной матери нужно не только позаботиться о безопасности ее детей. Она еще и хочет, чтобы они были счастливы, Сиэй.

– Э-э-э… – Я невольно слегка напрягся, не понимая, куда она клонит. Она была менее непредсказуема, чем Наха, но ее мысль двигалась по спирали, так что порой – а все мои мозги смертного, способные размышлять лишь линейно! – я не мог за ней уследить. И я сумел лишь сказать: – Так это же, наверное, хорошо.

Йейнэ кивнула. Ее лицо было неподвижно, но за этой маской угадывалось непостижимое коловращение мыслей. Потом она бросила на меня еще один Особенный Взгляд, и я непонимающе заморгал, потому что в нем горела ярость, подобной которой я целый век не видал.

– Я сделаю так, чтобы ты узнал счастье, Сиэй. Мы это сделаем.

И она говорила не о себе и Нахе. Я знал это столь же верно, как и то, что Троих следует писать с большой буквы. И, хотя Трое ни разу не объединялись со времен ее обожествления, она была одной их них. Частью величайшего Целого. А когда все Трое желали чего-то одного, каждый из них говорил голосом этого Целого.

Я склонил голову, благоговейно принимая оказанную мне честь. Однако потом нахмурился, сообразив, что она имела в виду.

– В смысле, прежде, чем я умру?

Йейнэ замотала головой. Она вновь была лишь собой. Потом наклонилась и положила руку мне на грудь. На краткий миг я ощутил тонкие вибрации ее тела. Притупленные чувства тотчас же меня подвели, но и за эту малость я был благодарен. У моей прекрасной Йейнэ не было сердца, но оно ей и не требовалось. Его в полной мере заменяло биение жизни и смерти целой вселенной.

– Мы все умираем, – тихо проговорила она. – Кто раньше, кто позже. Даже боги… – И прежде, чем эти слова вновь навеяли на меня только-только побежденную меланхолию, она вдруг подмигнула. – Однако то, что ты мой сын, должно все-таки давать тебе некоторые привилегии!

И она растворилась в воздухе, оставив после себя лишь иссякающее тепло от прикосновения ее пальцев к груди и обновленные, чистые тряпки гнезда. Улегшись, я с удовольствием обнаружил, что в гнезде остался и ее запах. Туман, приглушенные цвета, любовь матери. И – едва уловимым намеком – женская страсть.

Мне хватило. Той ночью я спал крепко и хорошо.

Правда, до этого я все-таки проявил непослушание и около часа провалялся без сна, гадая, что задумала Йейнэ. Я мысленно потирал руки и не мог удержаться. Все дети любят сюрпризы…

– Спасибо всем, что пришли, – сказала Ремат. Ее взгляд поочередно коснулся каждого из нас: меня, Шахар, Декарты – и, что странно, выделил среди придворных Гнева и Морад. Эти двое, преклонив колени, разместились позади Деки и Шахар, уступая передние места высокорожденным. Присутствовал и Рамина, он стоял за троном Ремат, по левую руку. Я подпирал стену неподалеку, сложив на груди руки, и изображал смертную скуку.

Дело было к вечеру. Мы, вообще-то, ждали, что Ремат созовет нас гораздо раньше – поутру, когда она обычно проводила приемы, или вскоре после этого. Однако за нами никто так и не явился. Брат с сестрой весь день занимались обычными делами высокопоставленных Арамери, а я просто спал до полудня: представилась возможность, так грех не воспользоваться. Затем Морад, спасибо ей, прислала в мое логово достаточно храбрых слуг. Они доставили мне еду и свежее платье, а потом отвели к Ремат.

И вот она улыбалась нам с приземистого каменного кресла, которое до Войны богов служило алтарем и до сих пор попахивало демонской кровью Шинды.

– В свете вчерашних весьма прискорбных событий, – начала она, – похоже, настало время задействовать план, который, как я надеялась, никогда не понадобится. Декарта! – Тот вздрогнул от неожиданности и поднял взгляд. – Твои литарийские наставники уверяют, что ты, несомненно, самый одаренный юный писец, когда-либо у них обучавшийся. А поскольку мои соглядатаи в «Литарии» подтвердили мнение учителей, я делаю вывод, что это не просто раболепная ложь. И ты даже представить не можешь, как меня это радует!

Дека целую секунду смотрел на нее с откровенным изумлением и только потом выговорил:

– Спасибо, матушка.

– Не торопись благодарить. У меня есть задание для тебя и Шахар. Оно потребует немалого времени и усилий, и от него будет полностью зависеть будущность семьи. – Ремат скрестила ноги и повернулась к дочери. – Известно ли тебе, Шахар, что я собираюсь вам поручить?

Впечатление было такое, что этот или похожий вопрос задавался уже не впервые. Во всяком случае, Шахар совершенно спокойно подняла голову и ответила:

– Не уверена, но некоторые подозрения имеются. Поскольку мои источники уведомили меня о некоторых любопытных действиях с твоей стороны.

– Например?

Шахар слегка прищурилась, вероятно раздумывая, насколько откровенной ей следует быть в присутствии столь разношерстной компании слушателей. Потом ответила напрямик:

– Ты рассылала отряды исследовать удаленные места по всему миру, а нескольким писцам было поручено – в глубокой тайне и под страхом смерти в случае разглашения – изучать строительные приемы, использованные при возведении Неба. – Она покосилась на меня и договорила: – В особенности те, что могут быть воспроизведены при помощи магии смертных.

Я удивленно заморгал. Я ждал чего угодно, но только не этого! Когда же я, нахмурившись, посмотрел на Ремат, то забеспокоился еще больше: она улыбалась, явно довольная моим изумлением.

– Во имя небес, женщина, что у тебя на уме? – вопросил я.

Она почти кокетливо потупилась, неожиданно напомнив мне Йейнэ. Во всяком случае, вид у Ремат был такой же самодовольный, что и у той накануне вечером.

Я, вообще-то, не любил вспоминать, что они состоят в родстве.

– Арамери должны измениться, господь Сиэй. Разве не об этом говорил нам Ночной Хозяин в тот день, когда ты и другие Энефадэ вырвались из долгого заточения? Мы слишком долго удерживали мир в неподвижности, и вот теперь он крутится и вертится, наслаждаясь внезапной свободой, – и грозит уничтожить себя сам, меняясь слишком сильно и быстро. – Она вздохнула, а ее самодовольство начало таять. – В прошлом году мои шпионы на Севере прислали донесение, которого я не поняла. Теперь же, увидев могущество этих масок, я осознаю: грозящая нам опасность превосходит всякие предположения.

Она на некоторое время умолкла, и на краткий миг в ее глазах отразилась преисподняя: все страхи и неимоверная усталость, все то, что она до нынешнего момента нам не показывала. Такое вот потрясающее откровение. Когда она подняла взгляд на Шахар, я понял, что это откровение она допустила намеренно.

– Мои подсылы видели сотни масок, – тихо проговорила Ремат. – А может, целые тысячи. Почти у каждого народа Дальнего Севера есть свои мастера туска. Северяне уже не первое поколение всячески способствуют распространению этого искусства и целенаправленно воспитывают одаренных в этом плане юнцов. Они продают маски приезжим в качестве сувениров. Дарят купцам при заключении сделок. Люди обычно просто вешают их на стену в качестве украшения. И нам неоткуда знать, сколько масок уже изготовлено – на Северном материке, на островах, в разных местах Сенма. И даже в этом городе – от Неба до Серого и Тени. Подсчитать их невозможно!

Я втянул воздух, осознавая правду услышанного. Боги благие, я же сам видел те маски! На стене таверны в Антеме! И еще в Зале, когда притворялся пажом какого-то вельможи, на самом деле подслушивая ход заседания Собрания. Там, в одной из уборных, мое внимание привлек ряд суровых, властного вида масок, украшавших стену. Я рассматривал их, пока справлял малую нужду, и понятия не имел, что это на самом деле такое.

– Я, конечно, затребовала помощь орденских Блюстителей Порядка, дабы обнаружить и нейтрализовать эту угрозу. Они уже начали обыскивать дома и убирать маски. Естественно, не прикасаясь, – добавила она, потому что Дека встревожился и даже захотел что-то сказать. – Нам известно, насколько это опасно.

– Нет, – произнес Дека, и все удивленно повернулись к нему.

Он дерзнул перебить главу семьи Арамери: неслыханно!

– Никто не может судить о степени опасности, матушка, пока у нас не было случая исследовать маски и понять, как они работают. Быть может, одним прикосновением дело не ограничивается!

– Тем не менее мы должны попытаться. Маски способны превращать обычного человека в почти неудержимое существо вроде тех, что нападали на нас вчера, а это значит, что мы уже со всех сторон окружены врагами. Им не нужно собирать войско и обучать солдат, заботиться об оружии и припасах. Они могут призвать свои силы в любой момент, пустив в ход механизм или заклятие, управляющие масками. А все защиты, созданные на сегодняшний день нашими писцами, увы, показали себя полностью несостоятельными.

– Теперь у писцов есть несколько неповрежденных масок для изучения, – заметила Шахар. – Мне думается, было бы преждевременно…

– Я не могу медлить, подвергая риску будущее нашей семьи. Мы и так потеряли слишком многое и слишком многих, продолжая надеяться на свою репутацию и силу традиций. Мы считали себя неуязвимыми, тогда как враги собирали жатву в наших рядах. – Ремат помолчала, стиснув зубы. Ее глаза потемнели, сделались жесткими. – Когда настанет твое время править, Шахар, тебе придется принимать еще более странные решения. Думаешь, я просто так нарекла тебя именем нашей прародительницы? – Она нашла взглядом Деку. – Впрочем, я уже знаю: тебе хватит сил поступать как надлежит.

Шахар напряглась, прищурившись. Это подозрение? Или гнев? Будь проклято мое смертное тело с его ублюдочным восприятием мира!

Ремат глубоко вздохнула:

– Итак, Шахар. С помощью Декарты и наиболее способных членов семьи ты станешь готовить новый дом для Арамери.

Воцарилась полнейшая тишина. Все смотрели на нее, и я в том числе. Во имя неисповедимого Вихря, она говорила совершенно серьезно.

– Новый дворец?.. – Шахар даже не попыталась скрыть недоверия. – Матушка… – Она мотнула головой. – Я не понимаю!

Ремат протянула изящную руку:

– Все очень просто, дочь моя. Для нас вскоре будет выстроен новый дворец. В тайном месте, гораздо более уединенном и лучше защищенном, чем Небо. В нем будут обитать капитан Гнев и его Белая стража, управляющая Морад и иные, кому вы безусловно доверяете. Обитать одни, готовя дворец к переезду всей нашей семьи. О местоположении этого дворца, не в пример Небу, никому не будет известно. Ты, Декарта, должен обеспечить нераспространение тайны. Используй любые магические методы, находящиеся в твоем распоряжении, создавай новые, если понадобится. Рамина, ты станешь помогать моим детям в качестве советника.

По поведению царедворцев уже было понятно, кто заранее знал о намерениях Ремат, а кто нет. Глаза Шахар стали больше, чем Эн у меня на груди; Дека выглядел так же. У Гнева отвисла челюсть, Морад же продолжала бесстрастно взирать на правительницу. Значит, Ремат уведомила любовницу. Рамина поглядывал на меня с ухмылочкой. Он тоже все знал.

Ну а мне происходящее казалось просто бессмысленным. Арамери уже доводилось возводить новый дворец, но лишь из-за того, что был разрушен прежний (благодаря Нахадоту и одному особо бездарному главе Арамери). С нынешним Небом все было в порядке: самое безопасное место на свете. Дом, вживленный в гигантское дерево. Ремат собиралась от добра добра искать. С какой стати?

Я отклеился от стены и положил руки на бедра.

– А мне какие распоряжения будут, Ремат? – спросил я. – Отправишь высекать камни и укладывать известку на строительстве нового дворца? Этот ведь, в конце концов, мы с родней возвели.

Взгляд Ремат, устремленный на меня, остался непроницаемым. Она молчала так долго, что я уже задался вопросом, не попытается ли она убить меня. В целом это стало бы большой глупостью с ее стороны, ибо тогда ярость Нахадота обуздал бы разве что Вихрь. Однако умом я понимал – с нее станется.

«Валяй попробуй», – мысленно обратился я к ней и оскалил зубы в усмешке. Эн пульсировала у меня на груди, выражая самое горячее одобрение. Ремат слегка кивнула, как будто я что-то подтвердил:

– Ты, господь Сиэй, будешь присматривать за моими детьми.

Я замер. Но не успел я родить хоть какую-нибудь мысль, как Шахар вдруг вскочила. Создалось впечатление, что придворный этикет для нее больше не существует. Она сжала кулаки, на лице вспыхнула ярость.

– Вон отсюда! Немедленно! – рявкнула она всем.

Лишь Гнев посмотрел на Ремат, но та промолчала. Рамина и Морад на несколько секунд замерли, наверное тоже дожидаясь, когда Ремат отменит приказ дочери, но тщательно избегая смотреть на любую из них. Когда происходили стычки между главами семьи и наследниками, принимать чью-либо сторону было, мягко говоря, неразумно. Как только стало очевидно, что Ремат вмешиваться не собирается, Рамина и Морад вышли. Тяжелые двери приемного покоя затворились за ними, и повисла гулкая тишина.

Шахар зло смотрела на Декарту – тот встал, как остальные, но остался на месте, и вид у него был непреклонный.

– Нет, – сказал он сестре.

– Да как ты…

– Пометь меня, – отрезал он. Шахар вздрогнула и умолкла. – Наложи на меня полную сигилу. Оскопи, как Рамину. Сделай это, если хочешь, чтобы я беспрекословно повиновался. А иначе – нет!

Шахар так сжала губы, что даже сквозь помаду стало видно, как они побелели. Она сейчас могла наговорить много лишнего, и к тому же в присутствии Ремат, а та не позволит ей взять обратно вылетевшие слова. До чего же они еще глупые – и она, и Дека. Слишком юные для подобных игр.

Я вздохнул и вышел вперед, встав между ними.

– Вы давали клятву в том числе и друг другу, – напомнил я.

Они свирепо уставились уже на меня. Не будь здесь Ремат, я бы им подзатыльников надавал, как вразумляют повздорившую мелюзгу, каковой они, по сути, и были. Однако речь шла об их достоинстве, и я ограничился лишь взглядом.

Наконец Шахар фыркнула, отвернулась и, подойдя к возвышению, на котором стоял трон матери, посмотрела ей в глаза.

– Ты не станешь этого делать, – тихо и веско проговорила она. – Ты не будешь строить планы собственной смерти!

Ремат вздохнула. А потом, к моему удивлению, встала и сошла по ступеням прямо к Шахар. Я увидел, что они одного роста. Может, у Шахар никогда не будет таких полных бедер и пышной груди, но она не отступила при приближении матери, а взгляд ее оставался ясным и гневным. Ремат смерила дочь глазами, и на ее лице медленно проявилась улыбка.

А потом она обняла Шахар.

Я даже разинул рот. И Дека тоже. И Шахар, которая столбом стояла в объятиях матери, а с ее лица можно было рисовать картину под названием «Потрясение». Ладони Ремат прижимались к ее спине. Она даже опустила подбородок Шахар на плечо. И ненадолго прикрыла глаза. А потом заговорила – с сожалением, не объясняемым никакой актерской игрой.

– Арамери пора меняться, – повторила она. – Я всегда любила тебя, Шахар. Наверное, этого признания недостаточно, и оно наверняка запоздало, но я это признаю, причем радостно и при всех, потому что это тоже часть предстоящих нам перемен. И еще потому, что это правда.

Тут она отстранилась, но ее руки до последнего мгновения оставались на плечах у Шахар. Мне показалось, что ей очень не хотелось отнимать их. Потом она посмотрела на Деку.

Тот стоял, стиснув челюсти и крепко сжав кулаки, хотя вряд ли это видел кто-то, кроме меня. Знаки на его теле полыхали под одеждой черным пламенем предупреждения. Объятий Ремат он вовсе не жаждал. Та вздохнула, чуть кивнув – мол, примерно того и ждала. Ее грусть была настолько очевидна, что я уже и не знал, что вообще думать. Неужели опять какая-то игра? Нет, непохоже…

Тут ее взгляд упал на меня. И задержался. Я с беспокойством подумал, уж не собралась ли она обнимать еще и меня. И решил: если попробует – по заднице шлепну!

– Ты меня с толку не сбивай, мама, – сказала Шахар. – Ты вообще в своем уме? Новый дворец?! Почему ты отсылаешь меня?

Но момент откровенности для Ремат уже миновал. Она вновь напустила на себя непроницаемый вид, соответствующий образу главы семьи.

– Небо – слишком очевидная и лакомая мишень. Всякий, кто жаждет сокрушить мировое влияние Арамери, устремится сюда. Хватит и одного убийцы в маске, прорвавшегося сквозь Врата. Даже если никто не пострадает, слух о том, что наш дом не так уж и неприступен, неизбежно распространится.

Отвернувшись, она проследовала к окну, посмотрела на город внизу, на горы у горизонта. Вдаль крутым изгибом уходила ветвь Древа, ее длина измерялась многими милями. Цветы на ней уже увядали – время цветения Древа миновало. Лепестки опадали и невесомо плыли прочь, кружась в воздушных потоках.

– К тому же среди наших врагов есть божество, – продолжила Ремат. – Поэтому защищаться приходится самыми радикальными методами, ибо мир еще нуждается в нас. Пусть даже сам он думает иначе. – Она обернулась к нам. – Нужно делать поправку на неожиданные обстоятельства, Шахар. Во всяком случае, намерения умереть в скором времени у меня нет!

Шахар, глупенькая и легковерная девочка, испытала явное облегчение.

– Все это прекрасно и замечательно, – сказал я, закатывая глаза. – Вот только возвести тайный дворец, знаете ли, невозможно. Нужна тьма-тьмущая рабочих, снабженцев, кого там еще… Ах да, слуг – иначе Шахар с Декой самим придется выскребать нужники. Здесь, в Небе, вы столько народу точно не наберете, а это значит, что придется нанимать местных. Ну а раз будет задействована такая толпа, никакая магия тайну не удержит. – Я, впрочем, тут же придумал как минимум один способ и тут же озвучил его: – И убить всех не получится.

Ремат вскинула бровь:

– Вообще-то, я могла бы, но, как ты наверняка уже догадался, это породит новые вопросы. В наши дни такое преступление уже не утаишь.

Она язвительно кивнула мне, и я горько улыбнулся в ответ. В былые времена заметать следы зверств Арамери приказывали именно мне.

– В любом случае, – сказала Ремат, – я нашла иной путь.

За окнами клонилось к западу солнце. Оно еще не коснулось горизонта, и до наступления сумерек оставалось добрых минут двадцать. Немного отойдя от потрясения, я понял: именно поэтому она тихо пробормотала молитву о прощении, прежде чем заговорить.

– Йейнэ, – сказала она, – взываю, услышь…

У меня сам собой открылся рот. Шахар ахнула.

– Я слышу, – сказала Йейнэ, возникая перед нами.

И тогда Ремат Арамери, глава семейства, переделавшего мир во имя Блистательного Итемпаса, правнучка человека, ради забавы приказывавшего бросать с Пирса верных Энефы, женщина, чья праматерь некогда довела до смерти саму Энефу, преклонила перед Йейнэ колено и низко опустила голову.

Я подошел к Ремат. Мои человеческие глаза были неполноценны и поддавались обману. Я даже наклонился вплотную. Но нет, это не было ни иллюзией, ни подставой. Ремат никого не пыталась подсунуть вместо себя.

Я поднял глаза на Йейнэ. Та определенно ликовала.

– Нет, – ошарашенно пробормотал я.

– Да, – сказала она. – Ловкий ход, правда?

Потом она повернулась к Шахар и Декарте – те смотрели то на мать, то на нее, то друг на друга. Они ничего не понимали. А я и понимать не хотел.

– Да, – повторила Йейнэ, обращаясь сразу ко всем. – Я выстрою вам новый дворец. А за это Арамери отныне станут поклоняться мне!