5
Я вышел на улицу как в тумане. Келлз? В Десяти Путях?
Проклятье! Только этого не хватало. Иметь дело с Келлзом на территории Никко – все равно что тушить пожар нефтью.
Я пошагал дальше.
Давным–давно, еще до усобиц и бесконечных пограничных стычек, Никко и Келлз, еще не ставшие Тузами, жили душа в душу. Ходили под одной паханкой, окучивали один кордон, работали в паре – пока не решили скинуть свою хозяйку, Риггу, а территорию поделить. Но оказалось, что они не могли удружить себе хуже.
Естественно, каждая из сторон винила другую. Никко напирал на обман и хамство: Келлз вытеснил его с хлебных мест, хотя Никко и получил бо́льшую часть территории Ригги. А главное, Келлз после раскола перекупил его лучших людей. Никко был Никко, он ударил в уязвимое место.
А Келлз твердил, что никого он не перекупал, а просто предложил лучшие условия. Кулакам и запугиванию предпочитал вдумчивое планирование, и дела у него шли как по маслу. Вот почему, хотя участок ему достался и поменьше, навара с него вышло больше. И люди Никко ушли к нему. Когда Никко наехал на Келлза, это восприняли как мелочную злобу.
Обе стороны имели свой резон, и в их доводах была доля правды. Будучи Носом, я усвоил одну вещь: каждый рассказывает историю по–своему, при этом свято веруя в свою правоту. Я склонялся к версии Келлза, однако на сей раз пострадавшей стороной выглядел Никко. Если Келлз действительно находился в Десяти Путях и мог иметь отношение к гибели людей Никко…
Я встряхнул головой. Бессмыслица. Замочить шестерых парней, ни с того ни с сего, да на территории Никко – нет, Келлз так не действовал. В другое бы я поверил, но не в это. Слишком грубо для Келлза. Во всяком случае, так было до сих пор.
Но если отыщется хоть малейший намек на участие Келлза в деле, Никко ухватится и начнет с Келлзом настоящую войну. А я окажусь в самом пекле, посреди этого чертова кордона.
Я застонал. Может, и хорошо, что Никко направил туда меня. Может, я даже сумею предотвратить катастрофу. Но я не обязан этому радоваться.
Я доплелся до дома, когда солнце стояло в зените, и провалился в сон без сновидений. Проснулся за полночь, сжевал зерно и выполз на поиски пищи. Вернувшись, снова лег спать.
Проснулся я поздним утром, сквозь щели ставен просачивалось яркое солнце. Кто-то стучался в дверь.
Я полежал еще – авось подумают, что меня нет.
Но стук продолжался.
Черт, все равно вставать. Мне всяко хотелось отлить.
— Минуту! – крикнул я, вылез из постели и пошлепал через комнату.
Помимо стука в дверь, я слышал визг и вопли двух девчушек – внизу играли Ренна и София. Я улыбнулся, натянул вчерашнюю рубашку и подобрал перевязь с рапирой.
Потом заглянул в дверной глазок и увидел над коротким плащом и вышитой курткой чисто выбритое лицо в окружении надушенных светлых локонов. Разглядев значок гильдии, я застонал.
— Милорд Дрот? – обратился курьер к дверному глазку.
Он спросил неуверенно, и мне захотелось соврать, но завтра пришлют другую шестерку. Я отжал пружину западни, отпер двойной замок и приоткрыл дверь на ширину пальца.
— Дрот, но никакой не милорд, – сказал я в щель. – Я не из ноблей и с благородными не брачевался, как твоя госпожа.
Он вздрогнул при последних словах, удивленный такой наглостью. Ничего, пусть послушает. Его хозяйку полагалось именовать баронессой Кристианой Сефадой и леди Литос, но она приходилась мне сестрой. Тот факт, что о нашем родстве знала лишь горстка людей, не менял моего обхождения с «ее светлостью».
И я перевел взгляд с курьера на сопровождающего, который маячил сзади. Звали его Руггеро, и он работал на меня. Он коротко кивнул – обыскали. Я кивнул в ответ, и Руггеро молча пошел вниз по лестнице. Я снова посмотрел на курьера.
— Ты из новеньких? – поинтересовался я. – Я тебя раньше не видел.
— Да… то есть… нет… Я раньше не имел такой чести, сударь.
— Поверь мне, чести в этом никакой нет, – сказал я, распахнул дверь и поманил молодого человека. – Как тебя зовут?
— Тамас, милорд.
Он все топтался на пороге. Судя по выражению лица, он не знал, что делать дальше. Наверное, я нарушал все мыслимые правила придворного протокола. Беднягу выучили общаться с кем угодно, от лизоблюдов до спесивых ноблей, но только не с вором, который отворил дверь, будучи в рубашке до колен и при рапире.
— Внизу живут дети, Тамас, – пояснил я, швырнув перевязь с клинком на кровать. Пусть малый расслабится. – Я не хочу скандала с мамашей, если старшая дочка окажется рядом и заглянет мне под рубашку. Усек?
Курьер оглянулся, как будто уверовал в мое ясновидение, и быстро шагнул в комнату. Я закрыл дверь.
— Ну, чего ей сегодня понадобилось? – осведомился я, снимая с настенной вешалки штаны–буфы и обнюхивая их. Явно почище тех, что я носил, разбираясь с Ателем. Их-то я и надел.
— Милорд?..
— Баронесса, – пояснил я, – или Кристиана, прислала тебя помочь мне одеться?
— Нет!
Он осекся, и я улыбнулся.
— Не дрожи. Просто ответь.
Улыбка Тамаса увяла. Он кивнул. Шевельнул рукой. Та скользнула под куртку.
Я резко пригнулся и сиганул к кровати, куда чуть раньше беспечно бросил рапиру. Задел тюфяк, клинок соскользнул и звякнул о пол. Я покойник.
В отчаянии я нырнул за рапирой. Может, Тамас не убьет с одного удара; может, я прикончу его и доберусь до Эппириса до того, как подействует яд клинка ассасина, а может быть, вмешается Ангел и спасет меня, придурка.
Удивительно, но я выбрался с рапирой в руке. Чего он тянет, душегуб, – не стилет же кует на месте? Столько не ждут!
О черт! Он был Ртом. Надо мной колдовали.
Кристиана озлилась всерьез, если потратилась на заклятие.
Дурак ты, Дрот! Людей Кристианы нельзя пускать на порог, и наплевать, что вы успели поладить, и не имеет значения, как давно состоялось последнее покушение.
Я не стал извлекать рапиру – застрянет в ножнах, а то и вовсе без толку. Я быстро перекатился по полу и присел, выставив ножны, как жезл, и держа их обеими руками.
Тамас так и стоял с выпученными глазами и разинутым ртом. В руке у него был сложенный лист пергамента с печатью и ленточкой.
Мы таращились друг на друга довольно долго – сердце ударило раз десять. Первым очнулся Тамас.
— Я… мне… велено дождаться ответа.
— Ответа пока не будет.
— Очень хорошо.
И он вылетел из комнаты и ссыпался вниз по лестнице. Пергамент запорхал в воздухе и шлепнулся на место, где только что стоял Тамас.
Я минут пять хохотал так, что не мог разогнуться.
Хорошо помню моего первого убийцу – высокий был парень, от него несло рыбой и дешевым вином. Мне тогда только стукнуло восемнадцать, и я проткнул его, потому что повезло, а не потому что умел. Он пытался удавить меня в темном переулке.
У второго Клинка было имя – Серый Жаворонок. Она подмешала мне в еду толченое стекло. По иронии случая, мои дела шли из рук вон скверно, и я баловался дымом. Зелье оказалось важнее еды, и я отдал тарелку другому торчку. Тот умирал несколько часов, испуская вопли и кашляя кровью. На следующий день я выследил Серого Жаворонка и заставил сожрать то же самое блюдо. Другой пользы от дыма не было, и я с тех пор не притрагивался к нему.
Третья попытка была три года назад. Наемника звали Хирнос, и он хотел по старинке всадить мне в спину нож в темном проулке. Меня спасло ночное зрение – приметил краем глаза его приближение. Наступала зима, и мы весь вечер гонялись по обледенелым крышам Илдрекки, будучи на волосок от гибели. В итоге я остался наверху, а он упокоился четырьмя этажами ниже, но моя смерть подступила близко.
Через три месяца после неудачной вылазки Хирноса по мою душу пришла Алден. Странно себя чувствуешь, когда в твоей же спальне на тебя бросается с ножом годами знакомая женщина. Правда, я всегда знал, чем она зарабатывала, и не обиделся на то, что она пыталась меня замочить.
Из четырех Клинков одного совершенно точно прислала моя сестрица, и у меня имелись подозрения насчет второго. Оба раза я подбросил оружие убийц к ней в постель. Понятно, что это не улучшило наших отношений.
Она покушалась на меня по разным причинам, но в основе всегда был страх. Кристиана боится, что я выйду из тени и расскажу об оказанных ей услугах, после чего ее карьере придворной дамы придет конец. Бывшая куртизанка и вдова барона – в этом ничего плохого нет, и даже наоборот. Положение и влиятельность при имперском дворе оцениваются не так, как в остальном мире, и я ничего не смыслю в тамошних играх и неофициальной иерархии. Но знаю, что на карьере ставят крест сторонние влияния, особенно преступные связи. Конечно, если тебя поймают с поличным. Но если ловят, а брат еще и состоит в Круге?
Что тут скажешь?..
Дело в том, что, несмотря на разногласия и семейное прошлое, я бы с ней так не поступил. Семья есть семья. Но Кристиане этого не понять, а потому былые трения сохранялись, а худшие обозначились тем, что я кого-то завалил и подбросил оружие в ее покои.
Наверное, мне не стоило быть таким мстительным. В первый раз это привело лишь к тому, что она наняла убийцу поискусней. Если я продолжу в том же духе, она когда-нибудь найдет мастера, который доведет дело до конца.
Но мне все равно нравилось дразнить сестренку.
Я сидел на приступочке у входа в аптеку и пил третью чашку чая. Тот остыл, потемнел и стал горьким, несмотря на вбуханный туда мед. Под стать моему настроению.
Потом я отставил чашку и развернул письмо, доставленное Тамасом.
Кристиана писала на хорошей бумаге – сухой и плотной. Я мог продать ее Балдезару, чтобы оттер и заново пустил в дело, но не собирался. Письмо отправится в тайник, что в глубине одежного шкафа, и приложится к остальным, милым и злобным.
Я снова перечитал письмо и стал смотреть, как бумага дрожит на ветру.
Она хотела со мной встретиться. Сегодня вечером. Якобы поговорить. О чем-то важном. На кону ее безопасность.
Старая песня.
Другими словами, ей что-то понадобилось от брата, бывшего взломщика. Или не терпится получить подделку, которую я для нее заказал.
Я провел пальцем по твердому воску печати на обороте письма и ощупал вдовий оттиск. Надо же, как откровенно и гордо! Немалая дерзость с учетом того, что она ради него совершила. Она называла меня злодеем, но я, по крайней мере, убивал, только когда этого требовало дело. И муж ее, Нестор, мне нравился.
Позади возникло движение. Я обернулся – на меня смотрела Козима.
— Плохие новости? – поинтересовалась она. И дальше, коварнее: – Что, любимая бросила?
Я улыбнулся маленькой женщине, сложил письмо Кристианы и спрятал в незашнурованный рукав.
— Сбежала к барону. Чем он лучше меня?
— Мир и покой? – предположила жена аптекаря, садясь рядом. – Да простит меня император, но иногда мне хочется, чтобы Эппирис усыпил этих девиц и подарил мне хотя бы полдня.
— Я их вообще не замечаю, – произнес я, а Ренна с Софией с воплями выбежали из-за угла и с дикими криками влетели в дом.
Шестилетняя Ренна хохотала, но София, на два года старше сестры, была далека от веселья. Дверь с грохотом захлопнулась, за ней заверещали и затопотали по деревянному полу.
— Врешь ты все, – отозвалась Козима.
Она смотрела на дверь и прислушивалась, пока шум не стих; затем расслабилась.
Кареглазая Козима с волосами цвета воронова крыла и скульптурным лицом наверняка была сущей красавицей, когда досталась в жены Эппирису. Даже двое детей и годы забот о них и муже не убили ее красоты, и на Козиму до сих пор оглядывались мужчины, включая меня. Не знаю, чем Эппирис завоевал ее сердце, но я проникся к аптекарю толикой уважения. Мое уважение к Козиме превосходило всякие толики.
Сегодня был прачечный день: она предстала с увязанными назад волосами, раскрасневшимся лицом и в мокром фартуке.
— Что, и правда плохие новости? – спросила она и ткнула пальцем в рукав с припрятанным письмом.
— Да не хуже, чем обычно.
— От кого?
Я посмотрел ей в глаза, но не ответил.
— Не хочешь – не говори, – пожала плечами она.
— Когда я въезжал, я объяснил вам с Эппирисом правила.
— И мне они не понравились.
Я улыбнулся. Это был старый спор. Козима не верила в тайны, а я не верил в их ненадобность.
— Мой дом – мои правила, – сказал я.
— Фи!
Я приобрел двухэтажный кирпичный, обшитый тесом дом пару лет назад у человека из Круга по имени Клитер вместе с долговой распиской Эппириса. Клитер не хотел его продавать, но мне понравились и дом, и кордон, а на Клитера было нарыто достаточно, чтобы он передумал. Я въехал в комнаты наверху и простил аптекарю долг в обмен на тайную долю в деле. Сперва я собирался пожить здесь ровно столько, сколько ушло бы на проверку, не надувают ли меня с процентом от навара, но сам не заметил, как положение изменилось. Три комнаты над аптекой стали приютом, далеким от улиц, а с Эппирисом и его семьей я отдыхал душой от ночных треволнений. Место, которое я считал лишь удачным вложением средств, превратилось в дом.
Вот тебе и планирование.
Козима сменила тактику:
— Прачка заходила, одежду твою принесла.
— Я видел у лестницы. Спасибо.
— Я могу отнести наверх, раз уж не позволяешь стирать.
На миг я представил Козиму распростертой на пороге, после того как сработает западня. Лужа крови, окруженная моим бельем.
— Нет.
— Ты же знаешь, Дрот, что когда-нибудь я проникну в твое логово.
— Ну–ну.
— Да что ты там прячешь?
— Императорскую наложницу. Она, знаешь ли, беременна и боится погубить маленького бастарда.
Всех императорских детей немедленно убивали. Никаких наследников, никаких претендентов на трон, кроме трех воплощений самого императора.
Козима пихнула меня локтем:
— Не шути так. Неровен час, заявится имперская стража и все раскурочит.
— Ей все равно нельзя ко мне.
Козима коротко рассмеялась и показала на мою чашку:
— Заварить тебе свежего? У меня получается лучше, чем у Эппириса. Ангелы мои, да у любого получится лучше! – И она снова рассмеялась.
Смех был такой, что век бы слушать.
— Нет, спасибо. Мне хватит.
— Может, поешь? Я видела твою грушу, ею и мышь не накормишь.
— Обойдусь.
— Ну, может, мне…
— Козима, – сказал я, – все в порядке, мне ничего не нужно.
Она примолкла, потом вздохнула:
— Глядя на синяк, я бы так не сказала.
Я осторожно ощупал место, куда меня ударил Никко.
— Это мне на память.
— Надеюсь, в следующий раз ты ничего не забудешь.
— Ни в коем случае.
Мы посидели молча. Я невидящим взглядом следил за прохожими на Уступчатой улице; Козима вела мысленные диалоги. Наконец она склонилась и отжала подол юбки.
— Дрот, он не виноват.
Ах, вот оно что! Я голову сломал.
— Я не сержусь на Эппириса, – сказал я.
— И он на тебя.
— Знаю, – соврал я.
— Просто… у него тоже есть гордость, Дрот. Дело не в том, что ты от нас чего-то требуешь. По мелочи только – снадобья, травки, это не в счет. И я ему твержу, что он бы на костылях скакал да припарками торговал, не заставь ты Клитера…
— Козима, – перебил я, – не будем об этом.
Она очаровательно закусила губу.
— Он человек не злой, Дрот. Просто… – Она не договорила.
Просто ему не нравится, что у него лендлордом бандит. Он же сосед. И женин приятель.
Я отхлебнул остывшего горького чая. И уже собрался ответить, как вдруг заметил знакомую фигуру. Я тут же вылил остатки чая на мостовую и отдал пустую чашку Козиме.
— Прости, – сказал я, не сводя глаз с приближавшегося Дегана, – мне пора.
Козима смотрела то на чашку, то на меня. Потом проследила за моим взглядом и напряглась.
— А мне пора проведать девочек, – сказала она, поднимаясь.
Я тронул ее за руку:
— Все в порядке. Это друг.
— Тебе, может, и друг. – Козима слабо улыбнулась и поежилась. – Прости, – проговорила она и скрылась в аптеке.
Наш брат, не считая меня, Козиму нервировал. Тени Клитера.
Я вышел на Уступчатую улицу и подождал Дегана. За спиной хлопнула дверь.
— Занят? – спросил я, когда он подошел.
— И тебе здрасте. И нет, я не занят, – ответил Деган.
Вопрос я задал из вежливости. Понять, занят Бронзовый Деган или нет, было проще простого. Он попросту исчезал, когда работал. Проходил день, другой. Неделя, вторая, иногда месяц. И вдруг глядь, а он вернулся. И снова хохочет, режется в кости и мается дурью, как ни в чем не бывало. На заре нашей дружбы я заводил расспросы, донимая его и других: где был да что делал. Но Деган молчал как рыба. И я, Нос, оставался с носом, а Деган только улыбался моим жалобам.
Так или иначе, к чертям его чувство юмора.
— Что ты задумал? – спросил Деган.
— Мне нужно, чтобы меня вечером подстраховали.
— Надо же, какая новость!
— На сей раз дело серьезнее, – сказал я, и Деган поднял бровь, все еще улыбаясь. – Мне придется отправиться в Десять Путей.
Улыбка погасла.
— Вот те раз! – Он немного подумал. – Жить надоело?
— Ничуть.
— Я просто спросил, – кивнул Деган.
