37

Оказалось, что Волк был достоин своего прозвища намного больше, чем я хотел. Нет, отставать ему было незачем. Оторвись я совсем, он мог бы вернуться, чтобы закончить дела с Деганом, который, как я напомнил себе, остался без меча. Нет, пусть бежит по следу, пока я не сочту возможным скрыться. Беда была в том, что мне быстро сделалось ясно: от этого хвоста не выйдет избавиться по своему желанию.

Я нырял и петлял, мчался по переулкам, резко сворачивал, пригибался в толпе. Но также не забывал расставлять для него знаки: то наподдам клеть с домашней птицей, то разозлю продавца посуды, а то умышленно наступлю в грязь. Пусть Волк думает, что преследует меня без указки.

Это был старый трюк уличной шпаны: приучить противника выискивать яркие знаки, чтобы он прозевал мелкие, когда пора будет смыться. Я делал это много раз, и фокус был славный, хотя и срабатывал лучше с бандой или, по крайней мере, в знакомом городе. Единственная проблема заключалась в том, что Волк, как я начал подозревать, знал об этом не хуже, если не лучше.

Я достиг следующего перекрестка и услышал позади треск, как будто кто-то разворотил тростниковую корзину. Люди вопили, иные визжали. Что-то грохнулось оземь и разбилось.

Волк все еще гнался за мной, и, судя по звуку, – с саблей наголо.

Я свернул в узкую улочку, налетел на человека в каком-то блескучем плаще, перестроился и взбежал по каменным ступеням. Мужчина позади разорался, а я нырнул в арочную калитку и оказался на улице, которая выглядела знакомой, но я ее видел впервые.

Я заколебался. Пора было бросить Волка глотающим пыль, но как? Не хватало еще упереться в тупик.

Подняв глаза, я заметил скользнувшую по крыше тень, которая быстро перелетела через проулок и скрылась наверху здания. Если бы только…

В Илдрекке я не сомневался бы при выборе стены для прыжка, крыши для бега или лавки со сквозным проходом. Я знал маляров, на чьи леса мог вскарабкаться; знал штукатуров, которые за последующую мзду смотрели бы в другую сторону. Но здесь? Тут я не всегда узнавал даже улицу, по которой успел пройти. В Илдрекке я бывал невидимкой; в Эль-Куаддисе мне везло, если я не бросался в глаза.

Голос Волка донесся до меня из-под лестницы с другой стороны калитки. Он на повышенных тонах расспрашивал человека, который вопил мне вслед. Пора сниматься.

Я решил пойти направо.

Теперь на меня все навалилось: жара, удар длинным мечом, бессонные день и ночь. Меня гнал страх, но он не исцелял немощей. Голова, в которой на площади прояснилось, снова наполнилась пульсирующей болью. Ноги горели. Шов на боку уподобился ножевой ране. А во рту… тут и говорить было нечего – я не сумел бы сплюнуть, даже пообещай мне императорский трон. Одна только мысль о воде казалась несбыточной даже после того, как я укрылся за очередью к общественному крану, встроенному в стену.

Извилистая улица вывела меня в аллею пошире, которая, в свой черед, заполнилась людьми, павильонами и лотками, сплошь под пестрыми полотняными навесами. Утренний уличный рынок жил полной жизнью.

Я нырнул туда и продолжил путь, по возможности смешиваясь с людским потоком и двигаясь против течения, когда приходилось. Жужжали мухи, играли музыканты – одинаково нестерпимо для моей бедной башки, а мясники и зеленщики размахивали ножами, ровняя свой товар. Воздух насытился пылью, кровью и экзотическими маслами, которые боролись за первенство; они накатывались на меня и, схлынув позади, терялись в море шарфов, сандалий и любопытных взглядов мне вслед.

Я держался особняком, продолжая подныривать и увиливать под покровом куфии, которой прикрыл лицо, и прижимая к себе заляпанный дерьмом длинный меч. Пара частных охранников наградила меня мрачными взглядами, но остальные большей частью были слишком заняты своими делами, чтобы заметить маленького замаранного имперца, пробиравшегося через людскую кашу.

Впереди уже виднелась брешь. Фонтан, а за ним вроде бы улица. Если я доберусь туда раньше, чем Волк…

– Вор! – загремел знакомый голос. Он был сзади. – Стой! Держите вора!

Многолетний опыт удержал меня от смены походки; я также не стал оглядываться, дабы не привлекать внимания. Волк находился шагах в тридцати и приближался. Паршиво. Я знал, что шагал он шире, но не думал, что эта сволочь так быстро сократит разрыв.

Кричать он придумал удачно, тем более на рынке: ничто не вызывает скорейшей реакции и большего желания помочь, чем брошенный клич задержать Щипача. Воры были естественными врагами и покупателей, и продавцов, а потому предупреждающий возглас часто оборачивался призывом к оружию.

Я изучил толпу. Большинство глаз оставалось прикованными к моему преследователю, но некоторые уже шарили по улице – особенно старалась охрана.

– Вор! – снова крикнул Волк.

Он был уже примерно в двадцати пяти футах, и люди начали спешно убираться с его пути.

Теперь один из рыночных охранников внимательно смотрел на меня. Я отвернулся, как бы погруженный в себя. Его это, похоже, не убедило, но мне было наплевать. Я придуривался не для того, чтобы сбить его с толку, а в поисках удобного…

Готово, нашел. Тощая, чумазая, с бегающими зенками и чуть пригнувшаяся, готовая броситься наутек. Светло-зеленое платье хорошо скрывало ее намерения, но колено под тканью согнулось, это как пить дать, не говоря о капельках свежего пота, выступивших на верхней губе.

Воровка. Щипачка, судя по ее виду и бреши в аккуратном ряду медных сосудов для специй, которые выстроились на столе перед ней. Она тоже рассматривала толпу, но искала не подозреваемых, а пути к отступлению. Оценивала направление движения, промежутки между прилавками и плотность толпы.

Наши глаза встретились и замерли. Я сразу понял, что опознан. Мы никогда не встречались, однако узнали друг дружку на пыльном пятачке.

Она прищурилась. Я улыбнулся. Затем указал на нее и завопил:

– Воровка! Воровка! Вон она! Специи стащила!

Охранник, воображавший, будто я не видел, как он ко мне подбирался, развернулся. Остальные последовали его примеру. Кто-то подхватил мой крик.

Местная воровка послала мне испепеляющий взгляд и задала стрекача. Я повернулся в другую сторону и сделал то же.

– Нет! – заорал Волк, пытаясь перекрыть внезапный переполох. – Не ее! Его держите! Вон того, у которого…

Но я уже обогнул следующий лоток и устремился в узкую улочку, открывшуюся сразу за ним.

Меня поглотила тень. Слой отбросов под ногами стал гуще, набежали крысы, и я отчаянно лавировал. Позади загрохотало дерево и латунь; лоток сокрушили, и возмущенный торговец разразился воплями.

Я воззвал к Ангелам, умоляя, чтобы на хвосте оказались джанийские охранники, а не Волк. Ангелы, как обычно, зову не вняли.

– Имперец!

Крик Волка отлетел от стен, и мне показалось, что тот даже ближе, чем я опасался. Он был не слишком доволен.

Я рискнул оглянуться и увидел в конце улице против света сероватый силуэт. Мне удалось увеличить разрыв вдвое, но Волк уже сокращал его.

Пригнув голову, я отогнал всякие ощущения, кроме жара в ногах и звука собственных шагов.

Нет, нельзя. Не сейчас. Слишком узкая улица, слишком мало зацепок. Ни крыш, чтобы влезть; ни крутых подъемов и спусков; ни толп, куда затесаться.

Бег не поможет.

Впереди обозначился перекресток; слабый свет изливался на место встречи потерянных и забытых улочек. И что с того? Всего лишь очередной поворот, да еще очевидный. Будь там темнее и стань поперечная улица проулком, а я вооружился бы ночным зрением, мне, может быть, и удалось бы оторваться от Волка, но здесь, когда он на подходе, а сверху льется свет? Ему наглядно предстанут все мои действия, и он будет точно знать, куда я пошел. В лучшем случае выиграю за поворотом несколько шагов, да и то потому, что шмыгну проворнее. Как только он протиснется за угол и снова зашагает широко, ему…

Стоп. Угол. То, что надо.

Я совершил последний рывок и дал на повороте кругаля, чтобы мелькнуть на свету. Затем устремился по новой улочке.

Шагов на шесть, потом резко затормозил.

Остановка чуть не погубила меня – подвела не опора, а сами ноги, которые вдруг возжелали подкоситься, и точка. Дыхание вырывалось толчками; мне понадобилась вся оставшаяся воля, чтобы не выблевать желчь, которая возмутилась в желудке. Вместо этого я заставил себя развернуться и сделать два неверных шага назад к перекрестку.

Это была легкая часть задачи. Трудная заключалась в том, чтобы не выронить меч Слоновой Кости по извлечении из ножен.

Тот вышел легко и свободно: чистый, смазанный клинок в потертых ножнах, готовый к служению. Обоюдоострый от кончика до гарды, он был ровен, прям и аккуратно сужался, из-за чего напоминал длинный хищный зуб. Для визави, полагаю, он выглядел еще неприятнее.

Он был светлее, чем мне казалось, и солиднее моей рапиры, но не настолько, чтобы я ощущал в руке нечто совсем чужеродное. Балансировка была лучше некуда даже для одной руки. Клинку словно хотелось взлететь, и свистнуть, и рассечь воздух – смертоносная серебряная дуга, жадная до испытания. Умелый человек мог прорубиться им через толпу – или, к примеру, наскоро разобраться с рассерженным Деганом.

Другое дело, что я плохо владел длинным клинком. Размахивал им, как железной дубиной, не зная не только техники, но и возможностей. Одна моя рука напоминала раздутую колбасу – так же и ощущалась; времени оставалось только на единичное отчаянное движение, и средний шанс уложить надвигавшегося Волка меня не устраивал. Не мудрить, не усложнять, и никакого изящества. Просто прикончить гада, и желательно побыстрее.

Именно поэтому я решил превратить длинный меч Слоновой Кости в копье и приготовился к атаке.

Мне хватило ума взять левее, когда свернул за угол; из этого вытекало, что, следуя за мной, Волк расположится так, что его сабля окажется с другой стороны тела по отношению ко мне. Ему будет трудно отразить удар и еще труднее – контратаковать. Добавить к этому, что я буду колоть, а не рубить, – и его время на ответную реакцию сведется почти к нулю.

Меня тревожило это самое «почти».

Я сделал полшага назад, притиснулся плечами к стене, насколько отважился, и поднял длинный меч, держа его поперек груди и целясь острием в место, откуда ждал Волка, готовый шагнуть и сделать выпад при первом появлении врага. Дыхание вырывалось хриплыми толчками, и сердце стучало в ушах бешеным барабанным боем. Я постарался замедлить то и другое, утихомирить тело из страха, что не услышу шагов.

Напрасные тревоги. Я уловил мягкую поступь туфель, когда он приблизился; услышал скольжение кожи по грязному камню, как только он замедлил ход, готовясь свернуть.

Я сместил вес тела на спину и подождал.

Он появился мгновенно. Только что улица передо мной пустовала – и вот уже Волк с налету вписывался в поворот с шамширом наголо и в напряженном оскале.

Тогда я шагнул и ударил что было сил; руки и корпус толкнули вперед длинный меч, направленный острием в участок, где шея Волка стыковалась с туловищем.

Волк округлил глаза. Нога шаркнула и скользнула в попытке затормозить. Правая рука шевельнулась, чтобы поставить саблю поперек тела для отражения удара. Слишком далеко. Слишком медленно.

Я достал его.

Почти.

Это могло сработать против кого угодно. Меч устремляется вперед, острие находит шею, битве конец. Но это был Волк. И что важнее – Волк с веером в левой руке.

Когда длинный меч совершил выпад и Волк попытался уйти с траектории, он махнул ближней ко мне рукой, а с нею и вдовьим веером Слоновой Кости. Коническое стальное острие, которое безошибочно летело в самое горло, внезапно застряло в многослойных сомкнутых прутьях и отклонилось от курса.

Отбив не вышел ни мощным, ни безупречным, однако его хватило, чтобы перенаправить меч в плечо Волка. И все же удар получился достаточно сильным, чтобы отозваться во всем клинке; острие не то раздвинуло ткань и металл, скользнув в зазор, не то нашло уязвимое место в облачении Волка – и поразило плоть.

Мой враг издал вопль. Он также продолжил движение, отворачиваясь от удара так, чтобы я не мог ни вытащить меч, ни протолкнуть его дальше. Он описал своей саблей зловещую дугу, принудив теперь уже меня отчаянно отбиться, пока голова цела, и выдернуть клинок Слоновой Кости.

Первый удар я поймал, второй пропустил. Волк, будучи Волком, провел комбинацию, скорее всего, безотчетно. Тренировки длиною в пару столетий означали, что всякое сопротивление его удару сверху влекло за собой немедленную атаку снизу. И он достал меня.

Гребаные Деганы!

Я все еще пытался изменить инерцию и перебить его первую атаку, как ощутил второй удар, который обжег мою ногу выше колена. Я охнул и отшатнулся, выставив меч Слоновой Кости, чтобы удержать Волка от продолжения. Волк тоже отступил, не прекращая сыпать проклятиями.

Я попробовал перенести вес на кровоточившую ногу. Она воспротивилась, и взвыла, и застенала, но все-таки выдержала, хотя и не очень прочно. Значит, теперь не убежать.

Что касалось Волка, то у него повисла левая рука и на плече сумрачно распускался кровавый цветок. Он потянулся к ране, но остановился на полпути и вместо этого направил на меня клинок.

– Вот паскуда! – процедил он, брызжа слюной на черную бороду. – Я подумывал забрать меч; может быть, еще проучить тебя за беготню. Но теперь? – Шамшир рассек воздух, и тот отозвался свистом, который был похож на болезненный всхлип. – Теперь я покажу тебе, как поступают с врагами азаарийцы, когда им хватает времени и ярости.

Внезапно мне показалось, что увести Волка подальше от Дегана было не такой удачной мыслью, как виделось поначалу.

Я прикинул, не перебросить ли меч Слоновой Кости в левую руку, а правой извлечь рапиру. Знакомый клинок лучше чужого даже в онемевшей кисти – однако я буду мертв, не успев до него дотронуться. Поэтому я положился на меч и постарался оценить все мыслимые возможности.

Волк двинулся на меня.

Любому известно, что ударить бывает труднее, коль скоро решил исключительно защищаться. Не имея нужды беспокоиться о попадании в цель, обороняющийся может сосредоточиться сугубо на том, чтобы избежать удара. Это не самая разумная тактика в перспективе, ибо высока вероятность, что атакующий в конце концов преуспеет; к тому же если ты не нападаешь, то вся инициатива переходит к противнику, – но в качестве меры, позволяющей выиграть время, это сущее чудо.

Если только не бьешься с рассвирепевшим Деганом – тогда все ставки летят к чертям.

Удары Волковой сабли уподобились ливню. Рубящие, колющие, плашмя, выпады, выбросы – гроза против дырявого плаща: укрыться можно, когда падают первые капли, но рано или поздно промокнешь до нитки.

Спасал меня только меч Слоновой Кости. Его балансировка вкупе с рациональной выделкой позволили мне с поразительными проворством и силой отражать атаки Волка. Держа его двумя руками – ладно, в моем распоряжении имелось полторы руки, – я был в состоянии отбить жесточайший натиск, а длинная поперечина и прямой клинок давали возможность пресекать более тонкие выпады, хотя и с превеликим трудом.

Однако я понимал, что дело мое пропащее. Разве что продержусь до появления местного дозора или Дегана, который доковыляет до нас по чистой случайности. Иначе мне оставалось уповать на какую-нибудь гибельную ошибку Волка, чтобы прикончить его.

Нечего и говорить, что я на это не надеялся.

И даже не сразу заметил, как подоспел конец. Я в сотый раз отбросил клинок мечом Слоновой Кости, а дальше Волк изогнул кисть и воспользовался кривизной сабли, чтобы обойти преграду и пырнуть меня в плечо.

Я разжал правую руку и выпустил рукоять длинного меча. Настал мой черед завопить. Я попытался удержать его левой, но и это не удалось: Волк развернул клинок и ударил меня в лицо поперечиной.

Я рухнул наземь.

Со странной отрешенностью я увидел грязную туфлю, которая пинком отбросила меч Слоновой Кости. Обезумев, я потянулся за ним левой рукой, и ее постигла та же судьба. Я почти ничего не почувствовал.

В мозгу разлилась свежая боль. Она высверливала новые ходы при каждом движении. Я отогнал ее, задавил, обманул – сделал все, чтобы отстала и подождала своей очереди вкупе с остальными страданиями, взывавшими о внимании. У меня, будь оно проклято, еще остались дела; еще были люди, которых предстояло спасти. А если и смерть, то я желал бы встретить ее достойно.

Должно быть, боль проявила понимание и умерилась достаточно, чтобы сквозь гул, стоявший в ушах, прорвался голос. Он уже некоторое время вещал. Я сосредоточился. Слова сложились.

– …дерьмо имперское, – договорил Волк.

Я смотрел на него и не помнил, чтобы вскидывал голову. Как это вышло? Когда Волк встряхнул меня за волосы, я сообразил, что это он так придумал оторвать ее от земли.

Одной загадкой мироздания стало меньше.

– Молодец, – похвалил Волк. – Хочу, чтобы ты оценил дальнейшее в полном сознании.

Он толкнул мою башку обратно на землю – как будто мне было дело до этого – и сунулся мне за спину. Затем я услышал вздох стали, покидающей ножны: Волк вытянул клинок Дегана, после чего выпрямился и отступил, чтобы мне было видно.

Он держал меч Дегана легко и свободно. Небрежно.

Я сам удивился, когда заговорил.

– Наверно, теперь уже никакой неловкости с чужим мечом, – каркнул я. – У тебя их перебывало столько, что уже все равно.

Волк недовольно поморщился.

– Ты задал мне работы, Серый Принц. Теперь придется изловить Бронзу, пока он не вернулся в империю. Да и ладно! – пожал он плечами. – Еще один отрезок пути. Неважно, конец уже близок. – Он подцепил меня носком, перекатил на спину и направил мне в грудь острие меча. – В самый раз прикончить тебя его клинком, учитывая… все обстоятельства.

– Зачем? Чтобы под занавес подразнить его моей кровью?

– Что? – На лице Волка отразился ужас. – Ни в коем случае. Бронза – мой собрат по оружию, с какой мне стати…

Но облако желтого порошка, окутавшее его голову, заткнуло ему пасть.

Волк резко развернулся, присел и рубанул по теням мечом Дегана. Клинок не встретил ничего, кроме воздуха, а мечник задохнулся и закашлялся в облаке, которое быстро оседало.

От уличного мрака отделилась сероватая фигура с длинной тонкой трубкой в руках. Волк потер глаза, издал рык и тронулся вперед. Ариба, стоявшая в десяти шагах, не шелохнулась.

Меня замутило, и не только от удара по голове. «Нет, – подумал я. – Не стой столбом! Он Деган. Проваливай к черту!»

На третьем шаге Волк затряс головой, словно пытаясь ее прочистить; на шестом стал задыхаться. На девятом его зашатало. Но он все шел. Ариба сделала большие глаза и поспешно отступила.

Дегана трудно убить, будь он неладен.

Волк зарычал. Он воздел меч Дегана, и в слабом свете сталь была больше похожа на крапчатый туман. Ариба, в свою очередь, обнажила знакомый кинжал. Кромка, которая короче, сочилась тенями.

Я попытался оттолкнуться от земли, подобрать под себя ноги и руки. Получилось, но плохо. Я худо-бедно встал на четвереньки, когда Волк прыгнул на нейяджинку.

И умер почти мгновенно.

Я думаю, что немалую роль сыграл яд, и все же действия Арибы были чистой поэзией. Она уклонилась от удара и первой перехватила ему горло клинком. Волк, повалившийся наземь, не шевельнулся, не захрипел, не вздрогнул. Он просто лежал уже мертвый.

Я все еще пялился на его труп, когда Ариба опустилась на колени рядом.

– Он был глупцом, – заявила она, помогая мне сесть и привалиться к стене. Убедившись, что я не упаду, она переключилась на мою ногу. – Никогда не трать время на беседы с объектами. Когда пора убивать – убей. Проволочка делает тебя уязвимым.

Она отвернула голенище моего сапога, приподняла штанину. Я скривился, удивленный тем, что лишь сейчас почувствовал боль.

– Глупец, – снова буркнула Ариба.

Я сидел и смотрел, как она склонялась над моей ногой. Ткань, прикрывавшая лицо, свисала свободно, так и распущенная с того момента, когда Ариба воспользовалась духовой трубкой. Я видел ее затененный профиль. Ей шло.

– Ариба…

– Тебе везет, – перебила она. – Похоже, что колено не пострадало всерьез. Хотя рана грязная. Потом придется хорошенько промыть и зашить. Сейчас можно перевязать тряпьем от покойника…

– Что ты здесь делаешь?

– Я нейяджинка.

Как будто это было универсальное объяснение.

– Я знаю, кто ты такая, но это не ответ на вопрос.

– Отличный ответ, – возразила она, осматривая мое плечо. – Ты видишь в темноте. Я – нет. Если хочу научиться, должна охранять.

– Но я же сказал…

– Это не важно. – Она вынула нож и принялась срезать пуговицы с застегнутого дублета. – Нейяджины сперва не умели скрываться от джиннов, но научились. Мы выяснили, как это делается. Если ты не знаешь, как устроено твое зрение, то это не означает, что так и не разберешься.

Она обнажила мое плечо, и я задохнулся от боли. Крови будь здоров.

– Я думал, что ты решила не оставаться в Эль-Куаддисе, – проговорил я, пытаясь отвлечься. – Что бросишь школу и уйдешь.

– Так было до того, как я ее унаследовала, – холодно ответила она.

– Извиняться за это не стану. – Я поморщился, и манипуляции здесь были ни при чем.

– А что, я просила? Я первой напала на деда. Он был мне родней, но его дела и замыслы… – Она покачала головой. – Он, может быть, и хотел как лучше, но его поступки? Я не могла допустить, чтобы он повел клан по этому пути. Если бы ты не убил его, то убила бы я. Другого выхода не было.

Она отошла к телу Волка, отрезала кусок материи от одежды и вернулась.

– Итак, отныне ты глава здешних нейяджинов? – спросил я, когда Ариба устроилась рядом и начала складывать тряпицу.

– Не совсем. – Ее рот превратился в узкую щелку. – В роду я последняя, но у меня нет дедовой репутации. Думаю, что некоторые уйдут. Еще пара может оспорить мое главенство.

– Справишься с ними?

– С одним – да. С другим, наверное, нет. Но это не важно. Я не останусь.

– Но ты же сказала…

Мои дальнейшие слова превратились в страдальческое шипение, поскольку Ариба прижала к моему плечу матерчатый валик и прикрыла его дублетом.

– Я сказала, что являюсь нейяджинкой и унаследовала дедову школу. Это правда. Но если я останусь, школа развалится и погибнет. Я лучше заберу ее с собой и начну заново в другом месте.

Помимо боли, внутри у меня екнуло.

– Где это – в другом месте?

Самодовольная улыбка.

– Ну как же? Разумеется, там, куда отправишься ты со своим темным ви́дением.

– В Илдрекке, что ли?

– Ты собрался в Илдрекку? Значит, там.

– Но ты не можешь…

– Ты потерял много крови и чуть не лишился жизни, – ее окровавленный палец лег мне на губы, – поэтому выражусь проще некуда. Ты нужен мне. Живым. Пока ты жив, у меня есть шанс не только оправдать мой род, но и возродить нейяджинов благодаря твоему ви́дению. Я же сказала, что дед был прав и только в методе ошибся. Если это означает, что мне придется последовать за тобой в Илдрекку, то быть по сему. Не только ради семьи, но и ради меня: я все еще у тебя в долгу.

– Мы квиты, – покачал я головой.

– Да, по части смертей, но по части спасения? Нет. Для моего спасения ты сделал гораздо больше, чем просто кого-то убил, и я этого не забуду.

Я представил возвращение в Илдрекку с караваном джанийских ассасинов в поводу. Или даже с одним-единственным. Да, это произведет фурор…

Но может быть кстати.

– Идем, – позвала Ариба. – Мы засиделись. Я должна доставить тебя к твоим людям, чтобы за тобой присмотрели.

– Мне нужны мечи, – сказал я, указав на труп Волка. – И веер.

– Не в такой же ты нужде, чтобы… – Ариба помрачнела.

– Нет, – перебил ее я, – не в этом дело. У меня тоже долги, их нужно отдать.

Ариба оценила немногочисленные трофеи и вздохнула. Пока она собирала их и делала примитивную перевязь из одежды и кушака Волка, я запахнул дублет, сколько смог, и заставил себя подняться. Нога горела, голова кружилась, но я понимал, что нам ничего не добиться, если я не сумею идти. Лучше решиться сразу.

Я вытряхнул из шейного кисета два зерна ахрами и сунул в рот, стараясь не замечать медного привкуса моей же крови, смешавшегося с дымком.

Когда Ариба подошла с веером в руке и нагруженная упакованными мечами, я смотрел на жемчужные небеса поверх дворовых колодцев. Рассвет вошел в полную силу.

– Как мы пойдем в таком виде по городу? – спросил я, пока Ариба подставляла мне плечо и обвивала свободной рукой. – Про ворота и вовсе молчу. Мысли-то есть?

– Конечно, – улыбнулась она. – Или я перестала быть нейяджинкой?