Книга: Клятва на стали
Назад: 18
Дальше: 20

19

Я проснулся от тяжелого стука в дверь и поразился тому, что спал. Помнил я только, как сидел на краю постели и расшнуровывал сапоги. Они так и были на мне.
Стук продолжился.
– Чего надо? – взвыл я.
– Г-г-господин Дрот? – донесся ломающийся голос хозяйского сынка. Того, что был с прыщами, судя по тембру. – Г-г-госпожа распорядилась разбудить вас, когда, то есть…
– Смелее, малыш.
– То есть чтобы вы встали и шли на встречу. Сударь. С секретарем, правильно?
Черт!
Я глянул на оконце. За ним изрядно стемнело, и час, назначенный Хироном, наверняка давно миновал. Должно быть, из последних тридцати часов я проспал добрых четыре.
– Почему не разбудил раньше? – крикнул я, вставая.
Не может быть, чтобы Птицеловка пустила все на самотек и довела до крайности.
– Я пытался, сударь, да только вы не отвечали. А сударыня строго-настрого запретила входить.
По дрожащему голосу паренька мне стало ясно, насколько строго выразилась Птицеловка. Не то чтобы я заготовил сюрпризы для визитеров, но немного здоровых сомнений с их стороны не помешает.
– А где сама госпожа? – спросил я, подтягивая свои шмотки. – Почему она меня не разбудила?
– Она почивает, сударь. – Пауза. – Она и про себя, объяснила очень подробно, почему не надо будить.
Кто бы сомневался! Когда мы вернулись из храма, Птицеловка пребывала в форме не лучшей, чем я.
– Кружку налей мне внизу, – велел я и положил в рот последнее ахрами. – Спущусь и заберу на выходе.
Я задержался ровно настолько, чтобы надеть рубашку почище, налить воды в таз и смочить лицо и волосы, после чего выскользнул за дверь. Местным баням придется немного подождать.
Когда я спустился, общий зал заполнялся – не только актерами, но и отдельными жителями квартала. Илдрекканцы привлекли в «Тень Ангела» любопытных, и Тобин с компанией оправдывали свой звездный статус байками, песнями и безудержным поглощением дармовой выпивки. Местные были счастливы расплатиться спиртным за вести из дома, и я отметил, что хозяин гостиницы уже ничуть не хмурился, – не то что в день нашего прибытия.
Едва я вошел, Тобин перехватил мой взгляд и начал вставать. Я состроил гримасу и помотал головой. У меня не было времени на цветистые жалобы. Руководитель труппы ответил такой же миной, выпрямился и стал проталкиваться через комнату.
Я первым достиг двери. Мальчишка – прыщавый, точно – ждал меня там с вытаращенными глазами и дымящейся кружкой в руке. Я забрал ее и продолжил путь.
Позади зарокотал Тобин, окликнул меня. Я не остановился.
Наперерез моей левой лодыжке сунулся посох Езака. Ни удара, ни подсечки, просто небольшая задержка стопы самым кончиком, чтобы нога пошла назад и вверх. Я не успел оглянуться, как уже растянулся в грязи.
Я перекатился, готовый разразиться бранью и уже потянувшись к клинку, когда посох Езака уперся мне в грудь.
– Не спеши, – сказал Езак. – Ничего страшного не случилось.
– Не спешить? – взвился я, отпихнув ясеневую палку и сев. – Последнее, черт побери, чего я хочу, так это…
Толстый конец посоха замаячил перед моим лицом, и я умолк.
– Не надо спешить, – повторил Езак. – Тобин всего-навсего хочет перемолвиться словом. Еще спозаранку.
– Тобин может подождать, пока я не вернусь.
– Вот тут ты ошибаешься, – подошел Тобин. – Это не ждет, особенно если ты собрался туда, куда я думаю.
– Куда бы это? – осведомился я.
– К человеку, который ведает нашей кассой.
– К Хирону, – вздохнул я и встал.
Езак не препятствовал, но и посох не опустил.
– Ладно, – произнес я, отряхиваясь. – Что такое срочное, если понадобилось валить меня в этом чертовом дворе?
– Пьеса, – многозначительно отозвался Тобин.
– А что с ней?
– Она никуда не годится, – сказал Езак.
– Не годится? – подхватил Тобин. – Если бы только это! Катастрофа, иначе не назовешь. Диалоги деревянные, персонажи безжизненные, действие плетется, как похоронная процессия. Любая труппа в своем праве либо бросит такой кошмар, либо перепишет.
– Значит, она вам не нравится?
– Не нра… – Тобин побагровел быстрее, чем поспел с репликами. – Мы… я…
– Нет, – пришел на помощь Езак, – она нам не нравится.
– И что вы от меня хотите?
– Воззвать к Хирону! – воскликнул Тобин. – Описать ему положение дел! Скажи, что мы не можем это поставить. Это не наш стиль. – Руководитель подступил ближе. – Наше дело трагедии и комедии. Добродетели и порок. А это больше… Я не знаю, как и назвать. Езак?
– Дикость?
– Еще хуже.
– Хм. Историческая?
– То-то и оно, что более чем историческая. Сказать по правде, это скорее похоже на комментарии или примечания. О Деспотии, обо всем на свете! Пассаж за пассажем, и сплошь объяснения, описания, восклицания насчет характера какого-то древнего деспота, и политики, и…
– И так без конца, – договорил Езак.
– Именно, – зыркнул на него Тобин и поманил меня к себе. Я не тронулся с места; тогда он пригнул голову и подался ко мне с заговорщицким видом. – Вот что я подумал. Если скажешь Хирону, что нам это не подходит, – ни слова о том, что я тут наговорил, ибо нам понятно, что писака, состряпавший эту вещь, может быть государственным достоянием, да помогут нам Ангелы; скажи вместо этого, что мы опасаемся не уловить должной ноты, поскольку не являемся джанийцами. Что не сумеем отдать этой вещи должное. Или, может быть…
– Он вручил ее в вашем присутствии, – напомнил я, скрестив руки. – Вы слышали, что он сказал. Визирь выбрал пьесу сам. Неужели ты думаешь, что им есть какое-то дело до ее соответствия вашему стилю?
– Я надеюсь, что он уважит желание труппы не ударить в грязь лицом перед падишахом. – Тобин расправил плечи.
– Он сочтет, что вы скулите, ноете и пытаетесь сделать по-своему. И если повезет, пошлет меня к чертовой матери. А если не повезет, то велит выметаться отсюда.
– Я не…
– Послушай, – перебил я. – Мне и самому ясно, что с нами обошлись паскудно. И я знаю, что вам это не по душе. Я иду к Хирону прямо сейчас и, насколько понимаю, могу попросить об одном из двух: либо о дополнительном времени, либо о новой пьесе. С учетом того, что до выступления остались считаные дни, мне не кажется, что будет правильнее просить о совершенно новой вещи, которая может быть даже хуже, или потребует времени на разбор, или то и другое.
Горе Тобина достигло поистине эпического размаха. Я понимал, почему он пошел на сцену.
– Итак, ты говоришь, что даже не попытаешься?
– Я говорю, что добьюсь чего сумею, но не собираюсь просить невозможного.
Тобин развел пары, исполнился мрачности и приготовился спорить дальше, но между нами проворно встал Езак. Я с невольным удовлетворением отметил, что посох обозначился перед физиономией Тобина.
– Тогда мы ограничимся тем, что получится, – проговорил Езак, пристально глядя на брата. – И будем благодарны за это.
Тобин еще немного поворчал, после чего потопал обратно к гостинице. Езак повернулся ко мне.
– Прости за подножку, но Тобин так хотел с тобой поговорить, что стал невыносим.
– Понимаю, – кивнул я.
– Отлично. – Он оглянулся на остальных актеров с посохами. – Что ж, в таком случае я…
– Езак?
– Да?
– «Понимаю» не означает «прощаю». Ты же знаешь это?
– Но…
– Пока обошлось. – Я поднял палец. – Попробуй еще раз полезть на меня с деревяшкой или чем-то другим, и к концу беседы тебе захочется уже не понимания. Ясно?
– Я понял. – Губы Езака сжались в тонкую плотную линию.
– Хорошо. Позаботься, чтобы и твой кузен осознал. Условия известны: я ваш патрон, но у меня есть и другие дела в Эль-Куаддисе, которые важнее вашей пьесы. Поверь, я не шучу, когда говорю, что вашим интересам не след пересекаться с моими.
– Я не забуду.
Повернувшись, я двинулся прочь, а он остался в сгущавшихся сумерках. Направляясь к выходу из квартала, я услышал позади перестук дерева о дерево. Он звучал быстрее и ожесточеннее, чем прежде.

 

Едва я очутился за воротами квартала, как до меня дошло, что если я и запоминал маршрут, пока мы шли из падишаховых угодий, то ход обратный, да в незнакомый город и с недосыпа, когда на тебя посматривают, а то и откровенно тормозят на предмет патронажного жетона, – дело совсем иного толка. Через пятнадцать минут и после трех ошибочных поворотов я сдался и бросил пару медных суппов оборванцу лет четырнадцати, который, похоже, был на пороге превращения в туга.
Дневные толпы почти рассосались, но я знал, что стоит жаре покинуть улицы, как базары, парки и питейные заведения наполнятся вновь. Сейчас джанийцы пили кофе или принимали ванну, расслабляясь и готовясь ко второму выходу в город. С первыми звездами начнутся поздние обеды, за которыми последуют встречи и любовные свидания. Ритм жизни Эль-Куаддиса совпадал с моим личным, по крайней мере частично, – это я находил приятным и досадным одновременно.
Мы шли кружным путем, особенно после того, как я отказался «срезать углы» вопреки настояниям оборванца. Может, вышло бы и скорее, но с тем же успехом мне могли затолкать кляп, связать и умыкнуть в глухие катакомбы. Илдрекканская шпана не брезговала сделками с разными бандами, и я сомневался, что здесь было иначе. Какими бы ни были его намерения, после четвертого отказа мой проводник прекратил навязывать обходные пути.
Дорога стала шире, народу было раз-два и обчелся, но я невольно заметил, что собирал больше косых взглядов, чем обычно. Я спросил у оборванца, в чем дело.
– Ты имперец, – ответил он просто.
– Ваши люди настолько нас ненавидят?
– Ненавидят? – глянул он. – Это не ненависть, а жадность. Не будь на тебе этой штуковины, – показал он, – ты стал бы законной добычей для любого, кто сумел бы тебя задержать или натравить стражу.
Я опустил глаза и сообразил, что он указывал не на рапиру и нож, а на латунный ромб, который висел на шее, – знак визирева покровительства.
– Прямо так и высматривают? – удивился я.
Мне казалось, что дело ограничится задержкой в воротах меж городскими кольцами или спросит случайный торговец да еще местный Крушак – лишь потому, что могли, но чтобы его выглядывали прохожие Светляки?
– Какова же награда за такого, как я, но без жетона?
– Не будь у тебя его и приведи я к тебе зеленых жакетов, катался бы как сыр в масле месяц, а то и больше, – улыбнулся оборванец.
Я осторожно проверил цепочку на прочность. Оборванец осклабился еще шире и зашагал вперед.
Когда мы достигли падишахских владений, пала черная ночь, но это не замечалось из-за множества факелов и фонарей впереди.
Огромные железные ворота, разукрашенные финифтью, перекрывали проем, который был больше всей гостиницы «Тень Ангела» с конюшнями заодно. С обеих сторон высились витые башенки, покрытые замысловатой резьбой. В пространство перед воротами выдавалось массивное наземное полукольцо из расцвеченного глазурованного кирпича, и красочные фрагменты складывались в изображение огромной птицы феникс – символа падишахского хозяйства. Блистательная стража в шелковых мундирах и тюрбанах с длинными перьями патрулировала ворота и башни, и факельный свет одинаково отражался от травленных кислотой наконечников копий и самоцветов в тюрбанных брошах.
Я избавился от оборванца, дав ему еще монету, и подошел к воротам. Скучавший начальник стражи – по крайней мере, я принял его за главного по серебряному кушаку и опалу с палец величиной в брошке – неспешно приблизился и изучил меня из-за расписного железного колибри.
– Я прибыл к секретарю Хирону.
– Поэт? – спросил он, оценив мой медальон.
– Актерская труппа.
Начальник указал подбородком через плечо:
– Кроме поэтов, все подопечные визиря идут через Собачьи ворота на западной стороне имения.
Мы, разумеется, находились на стороне восточной.
Он собрался уйти.
– Что, если бы я назвался поэтом? – спросил я.
Он повернулся, имея вид смиренный.
– Тогда я попросил бы тебя доказать это и что-нибудь сочинить прямо здесь. – Он взглянул на ворота. – Что-то об этом изображении. Замысловатое.
– А если бы мой стих не оправдал твоих ожиданий?
– Мы каждое утро смываем кровь с кирпичей.
Поход к Собачьим воротам занял еще полчаса. Я обнаружил, что они были названы в честь падишахских псарен, расположенных по соседству; еще потому, что собачники имели привычку бросать через стену объедки, из-за чего перед воротами образовался пятачок, который изобиловал уличными собаками, не говоря об их экскрементах.
Здешний страж без всякого повода держался чопорнее тех, что охраняли главные ворота. Впрочем, надзирая за собаками с их дерьмом, уцепишься за любое достоинство.
– Ты опоздал, – заявил он, взирая на меня сверху вниз. – Мне было велено ждать тебя в сумерках.
– А чем не сумерки? Просто приоделись потемнее.
Ни тени улыбки. Ладно. Можно и всерьез.
– Смотри, – произнес я, брыкаясь правым сапогом в попытке избавиться от особо упрямого куска собачьего дерьма. – Хирон желает меня видеть, так? Он велел мне явиться. Недвусмысленно. Если тебе охота доложить, что ты-то меня и завернул…
– Славный секретарь уже распорядился тебя не пускать.
– Что, правда? – Я оставил сапог в покое.
– Он не выносит опозданий. – Теперь страж решил-таки улыбнуться. – И нечистоплотности, – добавил он, взглянув на мою обувь.
Я оценил часового, ворота, высоту стены. Пожалуй, могло получиться: он стоял достаточно близко, чтобы я сунул руку меж прутьев, схватил его и познакомил с моим кинжалом. Затем наверх через решетку. Рядом псарни, и шум, наверное, никого не привлечет. Дальше я двинусь в тени, захвачу слугу, приставлю клинок и велю показать логово Хирона.
Правда, я передумал. Соблазн выместить усталость и злость на Хироне и стражнике, вторгнуться в парк падишаха да еще замочить его человека был велик, но это только осложнило бы мою жизнь в Джане.
Хотя было бы здорово, черт возьми.
Я покачал головой. Ангелы свидетели, мне нужно было поспать.
– Ладно, – сдался я. – Тогда отдай то, что он передал, и я исчезну.
Опоздал я или нет, мне было трудно представить, чтобы Хирон бросил нас в гостинице на произвол судьбы: он сам сказал, что визирь отвечает за нас, покуда мы носим его жетоны. К тому же он обещал прислать ахрами.
Страж нахмурился и стронулся с места.
– Ты опаздываешь и хочешь подарков от секретаря? – Он крепче взялся за копье. – Убирайся отсюда.
Я ухватился за незатейливую металлоконструкцию Собачьих ворот и демонстративно почистил сапог о решетку. Страж потемнел лицом.
– В таком случае, передай секретарю мои извинения, – сказал я. – Доложи, что завтра я постараюсь быть вовремя.
– Я тебе не гонец, – окрысился страж. – Будь я проклят, если…
На сей раз я просунул руку, схватил его и подтянул достаточно близко, чтобы кинжал ткнулся в бок, – но не пронзил.
Я подался ближе, упершись острием ему в ребра сквозь хлопковый мундир и отметив, что охрану Собачьих ворот не одевали в шелка. В его дыхании улавливался запах ахрами – моего ахрами.
– Ты редкостная гнида и гад, – сообщил я сквозь прутья. – А ну-ка, где пакет, который Хирон передал вместе с сообщением для меня?
– Пакет? – произнес он с излишней поспешностью. – Я же сказал…
– Давай я тебе объясню, что будет дальше, – предложил я. – Либо ты отдаешь мне мое, либо я зову твоего командира. Тот роется в твоих пожитках. Находит деньги и что там еще передал Хирон. Может быть, он поверит тебе, а может быть – мне; плевать я хотел. Потому что в любом случае, когда кто-нибудь наконец приведет сюда секретаря – а так и будет, поскольку я буду орать, пока не сорву голос, и напомню о покровительстве визиря, – тебе уже станет не до меня, ты будешь отчитываться перед секретарем. – Я слегка надавил кинжалом. – Нравится?
В фонарном свете было видно, как краска сошла с его лица.
– Так я и думал, – сказал я и дернул за мундир, так что страж впечатался лбом в ограду. Железо глухо звякнуло, он хрюкнул. – Гони передачку от Хирона. – Я глянул на мои сапоги. – А пока ищешь, давай сюда кушак, мне было велено соблюдать чистоплотность.
Назад: 18
Дальше: 20