ГЛАВА 42

У таинственных людей слово не расходилось с делом.

Когда Томас проснулся в следующий раз, он обнаружил, что висит в воздухе, надёжно привязанный к холщовым носилкам с ручками, и раскачивается взад-вперёд. Носилки с помощью кольца из голубоватого металла крепились к толстому канату. Томаса опускали из какой-то огромной машины — всё время слышен был гул и тяжёлый грохот. Такой же грохот и гул раздавались, когда его забирали из Топки. В панике он схватился за края носилок.

Наконец он ощутил мягкий толчок, и вокруг него замелькал хоровод лиц. Минхо, Ньют, Хорхе, Бренда, Котелок, Арис, другие приютели. Канат, удерживающий носилки, отделился и унёсся вверх. Почти в ту же секунду аппарат, из которого выгрузили Томаса, взмыл в небо и исчез в сиянии полуденного солнца. Короткое время рёв двигателей ещё был слышен, но вскоре и он затих.

Вот теперь все разом загомонили:

— Что это за фигня происходит?

— С тобой всё в порядке?

— Что они с тобой сделали?

— Кто это был?

— Небось, весело было там, на Айсберге?

— Как твоё плечо?

Томас игнорировал вопросы и попробовал подняться, но его не пускали верёвки, по-прежнему накрепко привязывающие его к носилкам.

— Помочь никто не хочет?

Пока Минхо со товарищи снимали с него путы, в голове Томаса возникла одна поразительная мысль. Люди из ПОРОКа появились очень быстро, когда понадобилось спасти его. Судя по их разговорам, они такого не планировали, но всё же осуществили. Что означало: они всё время неусыпно наблюдают за своими кроликами! И ещё это означало, что они в любую секунду могли бы вмешаться и не допустить ненужных смертей...

Но они до настоящего момента ничего подобного не делали. Сколько ребят погибло за последние несколько дней, пока весь ПОРОК стоял в сторонке и наблюдал?! И с какого перепугу они сделали для Томаса исключение, только потому что какой-то маньяк выстрелил в него ржавой пулей?!

Голову можно сломать.

Освободившись от верёвок, он поднялся на ноги и с хрустом потянулся. Новый залп вопросов. Его он тоже игнорировал. Никакой боли, кроме едва ощутимого нытья в плече. Бросив взгляд вниз, он обнаружил, что одет в свежую одежду. Ещё увидел, что рукав майки на левом плече вздувается: под ней была толстая бинтовая повязка. Но его мысли тут же перекинулись на более существенные материи.

День был убийственно зноен.

— Парни, что вы делаете на открытом месте? У вас же кожа запечётся, как на картошке!

Вместо ответа Минхо указал на что-то позади Томаса. Тот обернулся и увидел убогий навес, построенный из пересушенной древесины — того и гляди, развеется прахом — но зато достаточно большой, чтобы вместить всех приютелей.

— Нам лучше вернуться обратно, — сказал Минхо. Томас сообразил, что они просто выбежали из-под навеса, чтобы посмотреть, как его будут опускать из огромного летающего... чего? Айсберга? Хорхе назвал эту штуку Айсбергом.

Приютели потянулись к убежищу. Томасу пришлось десяток раз повторить им, что расскажет всё в подробностях, как только они укроются в тени. К нему пробилась Бренда. Теперь она шла рядом, но руки ему не протянула, отчего Томас испытал одновременно облегчение и неловкость. Она не произнесла ни слова. Он тоже.

Город хрясков с его атмосферой разложения и безумия лежал в нескольких милях к югу. Кругом не было ни души. На севере высились горы, до них было всего день-другой пути. Скалистые и безжизненные, они вздымались всё выше и выше и оканчивались иззубренными бурыми пиками. Глубокие трещины в скалах создавали впечатление, что в незапамятные времена какой-то великан в своём великанском гневе изрубил горы своим великанским топором.

Они добрались до навеса. Он выглядел так, будто стоял там уже добрую сотню лет — древесина была сухой, как истлевшие кости. Наверно, его построил какой-нибудь фермер ещё до того, как мир был ввергнут в катастрофу. Как смогло это сооружение выстоять — вот загадка! Ведь только чиркни спичкой — и весь этот дворец сгорит, как порох, за три секунды.

— Ну что ж, — сказал Минхо, указывая на дальний угол навеса, в тень, — садись, устраивайся и давай рассказывай.

Томас чувствовал себя настолько хорошо, что не мог в это поверить; плечо лишь тихонько, слабо ныло — вот и всё. Он был уверен, что в его организме больше не осталось и следа наркотиков. Что там у них за доктора в ПОРОКе? Их работу иначе, чем блестящей, не назовёшь. Томас уселся и подождал, пока остальные рассаживались перед ним, поджав под себя ноги, прямо на пыльной и горячей земле. Он почувствовал себя школьным учителем на уроке. Привет из туманного прошлого.

Последним сел Минхо, устроившись рядом с Брендой.

— О-кей, давай, рассказывай о своих приключениях в большом и страшном инопланетном звездолёте.

— Уверен, что у нас есть на это время? — засомневался Томас. — Сколько дней у нас осталось на то, чтобы пересечь горы и попасть в Мирную Гавань?

— Пять дней, мужик. Но ты же знаешь — куда мы попрёмся под таким солнышком без всякой защиты? Так что сначала ты будешь рассказывать, потом мы поспим, а потом — шевелим ходулями всю ночь. Валяй, мы слушаем.

— Лады, — отозвался Томас. Ему было любопытно, чем они занимались, пока его не было, но решил, что не так это, в принципе, и важно. — Все вопросы оставьте на конец, детки. — Когда ни один из слушателей не то что не засмеялся, а даже не улыбнулся, он кашлянул и зачастил: — Это был ПОРОК. Я то и дело терял сознание, но там были такие классные доктора — они меня починили. Я слышал — они разговаривали между собой, что, мол, такого не должно было случиться, что огнестрельное оружие — этого фактора они не учли и прочее в том же духе. Пуля была ржавой и грязной, и со мной случилось заражение. Мне показалось, что им почему-то очень не хочется, чтобы я помер. Моё время якобы ещё не пришло.

На него молча смотрели непонимающие лица.

Томас понимал, что им трудно вот так сразу воспринять информацию — даже после того, как он расскажет им всё.

— Я только передаю, что слышал.

Он продолжил. Выложил все подробности, включая необычный разговор, который подслушал, притворяясь спящим. Слово в слово постарался повторить всё, что услышал о паттернах убойной зоны и Кандидатах. И ещё о Вариантах. Надо сказать, все эти вещи и в первый раз показались ему сущей абракадаброй, и теперь от повторения не стали яснее. Даже наоборот. Приютели — плюс Бренда с Хорхе — выглядели столь же недоумевающими и раздосадованными.

— Н-да, яснее некуда, — протянул Минхо. — Должно быть, это всё как-то связано с табличками в городе — ну, теми, на которых про тебя.

Томас пожал плечами.

— И при этом ты рад, что я жив? Приятно знать.

— Эй, если ты хочешь быть лидером — да с нашим удовольствием! И я действительно рад, что ты жив.

— Нет уж, спасибо. Оставайся сам на этой сволочной должности.

Минхо не отвечал. Томас не мог не признать, что проклятые таблички не дают ему, Томасу, покоя. Чтó ПОРОК хотел сказать, утверждая, что он — настоящий лидер? И что ему с этим делать?

Ньют встал; его лицо выражало глубокую сосредоточенность.

— Значит, все мы — потенциальные кандидаты на нечто. И, может, цель всего этого чёртова плюка, в котором мы застряли — отсеять негодных. Но как-то так получилось, что заваруха с пистолетом и ржавыми пулями не вписалась в... нормальные тесты. Или как их там — в Варианты. Если Томасу предстоит сыграть в ящик, то не от какой-то идиотской инфекции.

Томас поджал губы и кивнул. Точный итог, молодец Ньют.

— А знаете, какой из всего этого вывод? — сказал Минхо. — Они наблюдают за нами. В точности, как в Лабиринте. Никто тут жукоглаза не встречал?

Несколько приютелей покачало головами.

— Что это за чертовня — жукоглаз? — спросил Хорхе.

— Маленькая механическая ящерка с камерой, — ответил Томас. — С их помощью они следили за нами в Лабиринте.

Хорхе закатил глаза.

— Ну конечно. Сам бы мог догадаться.

— Лабиринт был, без сомнения, сооружением в закрытом помещении, — проговорил Арис. — А здесь не может и речи идти ни о каком закрытом помещении. Хотя они, наверно, могли бы использовать спутники или какие-нибудь там дальнобойные камеры, кто его знает...

Хорхе прочистил горло.

— И что в этом Томасе такого особенного? Сначала те дурацкие таблички в городе, сообщающие, что он настоящий лидер. Потом стоит только бедняжке захворать, как на выручку его больной заднице тут же приметается целый полк пришельцев. — Он взглянул на Томаса. — Это я не в обиду тебе, muchacho, — просто хочется разобраться. Чем ты лучше, чем остальные твои товарищи?

— Ничем я не лучше и никакой я не особенный, — возразил Томас, хотя и знал, что скрывает что-то от друзей. Вот только не знал, что именно. — Ты слышал, что они сказали. У нас куча самых разных способов отдать здесь концы, но пистолетный выстрел не должен был входить в их число. Я думаю, они спасли бы любого, кто бы получил пулю. Речь шла не обо мне, а о пуле. Выстрел перемешал все планы.

— И всё же, — ответил Хорхе с кривоватой ухмылкой, — с этого момента я лучше буду держаться к тебе поближе.

Споры и дискуссии могли бы продолжаться весь день, но Минхо не позволил им особенно разгуляться. Если они собираются сделать марш-бросок сквозь ночь, то сейчас всем необходимо выспаться. Томас не оспаривал решения командира — с каждой минутой, проводимой им на этом жарком воздухе, на этой горячей земле, он чувствовал себя всё более и более утомлённым. То ли его выздоравливающий организм этого требовал, то ли жара так действовала, но его всё больше клонило в сон.

Ни одеял, ни подушек у них не было, так что Томас свернулся клубочком там же, где сидел, подложив под голову сложенные руки. Каким-то необъяснимым образом Бренда оказалась рядом, хотя не произнесла ни слова и не притронулась к нему и пальцем. Странная девушка; Томас не знал, сможет ли когда-нибудь понять её.

Он сделал долгий, медленный вдох, закрыл глаза... Приятная дремота затягивала его в свою сладкую глубину. Воздух вокруг загустел, звуки увязли в нём и растворились. Покой накрыл его своими крыльями. Он уснул.

Солнце ещё стояло высоко в небе, когда в голове, выдёргивая Томаса из сна, зазвучал голос.

Голос девушки.

Тереза.

После многих дней полного молчания, Тереза вновь заговорила с ним — быстро, взахлёб.

«Том, даже не пытайся отвечать, только слушай. Что-то ужасное случится с тобой завтра. Страшное, неслыханно отвратительное. Тебе будет очень больно, тебе будет очень страшно. Но ты должен верить мне. Что бы ни случилось, что бы ты ни увидел, что бы ты ни услышал, что бы ты ни подумал — ты должен доверять мне. Я не смогу с тобой говорить».

Она замолчала, но Томасу от потрясения было так трудно понять и осмыслить услышанное, что он долго не мог сообразить, что ответить. А когда наконец сообразил, она уже опять заговорила:

«Мне нужно идти. Теперь мы какое-то время не сможем общаться напрямую».

Ещё одна пауза.

«Не раньше, чем снова будем вместе».

Он пытался что-то сказать, но её голос ускользнул, растворился, а вместе с ним ушло и ощущение её присутствия, вновь оставляя в его душе пустоту.