Наставником Александра Македонского, завоевателя Средиземноморья и Среднего Востока до самой Индии, был великий Аристотель, и на протяжении всей своей недолгой жизни Александр был верен его философии и учению. Однажды он пожаловался Аристотелю, что в долгих военных походах рядом с ним нет никого, с кем бы он мог вести философские дискуссии. Аристотель в ответ предложил ему взять с собой Каллисфена, бывшего своего ученика, а к тому времени многообещающего философа.

Аристотель обучал Каллисфена умению быть придворным, но молодой человек в душе смеялся над этим. Он верил в чистую философию, неприкрашенные слова, в то, что следует говорить только правду. Если Александр так любит учиться, думал Каллисфен, он будет справедлив к тому, кто честно высказывает свои мысли. Во время одного из походов Александра Каллисфен высказал столько честных мыслей, что был казнен по приказу Александра.

При дворе честность — глупая игра. Ни в коем случае нельзя быть до такой степени самоуверенным, чтобы поверить, что господину может быть интересна ваша критика, вне зависимости от того, насколько она объективна.

Китайские мыслители создали серию хроник под общим названием «21 история», являющихся официальной летописью, жизнеописанием каждой династии, начиная с династии Хань (около 2000 лет назад). Она включает описания исторических событий, статистику, данные переписей и военные хроники. В каждой из историй также имеется глава, которая называется «Необычные события», и в ней помимо перечня землетрясений и наводнений попадаются иногда описания таких удивительных явлений, как двухголовые овцы, гуси, летающие задом наперед, планеты и звезды, внезапно изменяющие свое расположение на небе, и тому подобное. Землетрясения могут быть подтверждены исторически, но чудовища и странные природные феномены, очевидно, включены в летопись неслучайно и обязательно появляются там целыми группами. Что это может означать?

Китайский император был для подданных больше чем просто человек — он был силой природы, а его империя — центром Вселенной, и всё вращалось вокруг него. Он воплощал в себе совершенство мира. Критиковать его или любое его действие было равносильно тому, чтобы подвергать критике Божественное устроение. Ни один придворный или министр не осмеливался приблизиться к императору даже с самым малейшим словом предостережения. Но императоры были совсем не безупречны, и государство очень страдало от их ошибок. И включение в придворные хроники странных, якобы виденных феноменов было единственным способом предостеречь императора. Он мог прочитать в летописи о летающих хвостом вперед гусях или о схождении небесных светил с орбит и догадаться, что это предостережение. Его действия нарушили равновесие в природе — и следует исправить положение.

Для китайских придворных было очень важно решить проблему с тем, в какой форме управлять действиями императора. За долгие годы тысячи сложили головы из-за того, что пытались давать советы владыке. Чтобы быть безопасной, критика должна была стать непрямой, но чересчур непрямая критика могла остаться непонятой. Хроники явились удачным решением: не называя в качестве объекта критики никого поименно, они давали советы настолько не персонализированные, насколько это было возможно, однако император вполне мог ощутить серьезность той или иной ситуации.

Ваш господин уже не считается центром Вселенной, но он все еще воображает, что всё крутится вокруг него. Когда вы делаете критические замечания в его адрес, он видит перед собой критикана, но не воспринимает саму критику. По примеру китайских царедворцев вы должны найти способ раствориться, словно предостережение исходит не от вас. Используйте символы и другие косвенные средства, чтобы изобразить картину потенциальных осложнений, не подставляя при этом свою шею.

В начале своей творческой деятельности французский архитектор Жюль Мансар получил заказ на разработку проекта небольшого расширения Версальского дворца для короля Людовика XIV. Для каждого отдельного проекта он должен был делать эскизы, тщательно следя, чтобы они в точности соответствовали инструкциям, полученным от Людовика XIV. Он должен был затем сам представлять их его величеству.

Сен-Симон так описывал манеру Мансара общаться с королем: «Он владел особым искусством показывать королю эскизы, преднамеренно оставляя в них что-то несовершенным, например в отношении садов, которые не были сильным местом Мансара. Король, как и предполагал Мансар, сразу же безошибочно указывал пальцем на слабое место эскиза и предлагал, как исправить, после чего Мансар во всеуслышание восклицал, что ему бы никогда не заметить и не решить проблему с таким блеском, как это сделал король. Мансар выражал восхищение, признаваясь, что рядом с королем он лишь слабый ученик».

К тридцати годам Мансар, который постоянно пользовался этим приемом, добился для себя у короля особых полномочий: хотя он был не так талантлив и опытен, как многие другие французские архитекторы, именно он занимался расширением Версаля. С тех пор он стал постоянным архитектором короля.

В молодости Мансар наблюдал, как многие искусные придворные мастера теряли свои места не из-за неспособности или отсутствия таланта, а из-за грубейших просчетов, которые дорого им обходились. Мансар не повторил их ошибок. Он всегда давал возможность Людовику XIV тешить свое самолюбие, прилюдно питал его тщеславие.

Даже не воображайте, что умения и таланты так уж важны. При дворе искусство быть придворным гораздо важнее. Не стоит уделять так уж много внимания своим занятиям, если при этом вы пренебрегаете важными правилами. А главное из них — это умение помочь господину выглядеть талантливее, чем те, кто его окружает.

Жан-Батист Изабэ был неофициальным придворным живописцем Наполеона. Во время Венского конгресса 1814 года, когда свергнутый Наполеон находился в заточении на острове Эльба, участники конгресса, которым предстояло решать судьбы Европы, пригласили Изабэ, чтобы увековечить это историческое событие на эпическом полотне.

Как только живописец прибыл в Вену, ему нанес визит Талейран, основной представитель французской стороны. Учитывая его, Талейрана, роль в переговорах, объяснил Талейран, он считает, что должен занимать центральное место на картине. Изабэ охотно согласился. Спустя несколько дней с художником говорил представитель Англии герцог Веллингтон и сказал примерно то же, что Талейран. Еще более вежливо Изабэ отвечал, что полностью согласен и что великий герцог действительно должен быть центром всеобщего внимания.

Вернувшись в студию, Изабэ обдумал дилемму. Отдавая предпочтение одному из двоих, он мог вызвать разлад в дипломатических сферах, самые непредсказуемые последствия, опасные для Европы в момент, когда ей необходимы мир и покой.

В конце концов, однако, художнику удалось почтить обоих политиков, так что и Талейран, и Веллингтон были удовлетворены. Полотно представляло огромный зал, заполненный дипломатами и политиками со всей Европы. С одной стороны герцог Веллингтон входит в зал, и все глаза устремлены на него, он в центре внимания. Между тем в самом центре картины сидит Талейран.

Подчас бывает очень трудно удовлетворить господина, но, для того чтобы удовлетворить разом двух господ, нужно быть гениальным придворным. Необходимо найти верный путь, чтобы проплыть между Сциллой и Харибдой и спастись. Господа должны получать то, что им причитается, — уважение. Никогда не обижайте одного из них, оказывая предпочтение другому.

Джордж Браммел, также известный как Бо (Красавчик) Браммел, оставил след в конце 1700-х годов благодаря непревзойденной элегантности облика, тому, что ввел в обиход пряжки на башмаках (вскоре ему стали подражать все денди), и остроумным речам. Его лондонский дом был достопримечательностью города, а сам Браммел — авторитетом и законодателем во всех вопросах моды. Если ему не нравилась чья-то обувь, то человек немедленно избавлялся от нее и приобретал то, что носил Браммел, что бы это ни было.

Он изобрел новый способ завязывать галстук; поговаривали, что лорд Байрон провел не одну ночь у зеркала, пытаясь понять секрет галстучных узлов Браммела.

Одним из величайших обожателей Браммела был принц Уэльский, и сам весьма элегантный молодой человек. Будучи приближен ко двору принца и получив королевское содержание, Браммел вскоре так уверовал в собственный авторитет, что позволял себе подшучивать над комплекцией принца, называя своего хозяина Биг-Беном. Поскольку худощавость была важным качеством для денди, шутка воспринималась довольно болезненно. Однажды за обедом, когда слуги замешкались с очередным блюдом, Браммел обратился к принцу: «Позвони, Биг-Бен». Принц позвонил, но когда появился слуга, он приказал ему вывести Браммела за дверь и никогда больше не впускать.

Несмотря на немилость принца, Браммел продолжал вести себя высокомерно. Оставшись без поддержки принца, он погряз в страшных долгах, однако сохранял величественные манеры, и вскоре рядом с ним не осталось никого. Он умер в невероятной бедности, покинутым всеми и безумным.

Убийственное остроумие Бо Браммела рассорило его с принцем Уэльским. Даже ему, арбитру вкуса и стиля, не сошли с рук шутки, высмеивавшие облик принца, которые он бросал тому в лицо при всех. Никогда и ни в какой форме не подшучивайте над худобой или полнотой человека, особенно если он ваш господин. Нищенские приюты истории переполнены людьми, решившими пошутить насчет внешности их повелителей.

Папа Урбан VIII хотел остаться в памяти людей как талантливый поэт, однако, к сожалению, обладал весьма посредственными способностями к стихосложению. В 1629 году герцог Франческо д’Эстэ, зная о литературных притязаниях папы, послал в Ватикан в качестве своего посла поэта Фульвио Тести. Одно из писем Тести к герцогу объясняет, почему выбор пал на него: «Когда наша дискуссия была закончена, я преклонил колена, прощаясь, но Его Святейшество сделал мне знак и прошел в другую комнату, его спальню, там, подойдя к столику, взял с него стопку бумаг и затем, повернувшись ко мне с улыбкой на лице, промолвил: “Мы хотим предложить вниманию Вашей Светлости некоторые наши сочинения”. И он прочел мне две длиннейшие оды в духе Пиндара, одна из которых восхваляла Пресвятую Деву, а другая посвящалась графине Матильде».

Нам неизвестно в точности, что думал Тести об этих длинных стихотворениях, так как для него было опасным свободно высказывать свое мнение даже в письме. Но он продолжал: «Я, повинуясь настроению, сопровождал каждую строку похвалами, а затем, поцеловав ногу Его Святейшества за столь необычное проявление благоволения [декламацию стихов], я удалился». Несколько недель спустя, когда сам герцог посетил папу, он смог процитировать несколько строф из стихотворений, написанных тем, и расхвалить их в достаточной мере, чтобы «чествуемый, казалось, потерял голову».

В вопросах вкуса нельзя переборщить, восхваляя вкусы господина. Вкус является одной из наиболее чувствительных частей нашего эго. Никогда не обсуждайте и не критикуйте вкус господина — его стихи утонченны, его одежда изысканна, а его манеры — образец для подражания.

Как-то вечером Чжао, древнекитайский правитель из династии Хань (206 г. до н. э.— 25 г. н. э.), напился допьяна и заснул в дворцовом саду. Придворный хранитель короны, основной обязанностью которого было присматривать за головным убором правителя, проходил садом и увидел владыку, спящего без халата. Становилось прохладно, и хранитель короны укрыл правителя своим халатом, после чего удалился.

Когда Чжао проснулся и увидел халат, прикрывавший его, он спросил у своих приближенных: «Кто меня накрыл?» Узнав, что это был хранитель короны, Чжао вызвал к себе официального хранителя халата и наказал его за пренебрежение своими обязанностями, а затем приказал обезглавить хранителя короны.

Не забывайте о своих обязанностях. Делайте то, что вам положено делать, старайтесь в меру своих способностей и никогда не делайте больше. Обычное заблуждение — думать, что сделать больше означает сделать лучше. Совсем не хорошо выглядит человек, который слишком уж лезет из кожи вон, словно пытается прикрыть какую-то свою неполноценность. Выполняя задачу, которую вам не поручали, вы вызываете у окружающих подозрения. Если вы хранитель короны — охраняйте корону. А излишки энергии приберегите до того времени, когда не будете находиться при дворе.

Однажды итальянский живописец эпохи Возрождения Фра Филиппо Липпи (1406–1469) вместе с друзьями отправился в увеселительное плавание на лодке. Они отплыли из Анконы и были захвачены пиратами. Их заковали в цепи и препроводили в Алжир, где продали в рабство. Восемнадцать долгих месяцев Филиппо провел, отчаявшись когда-нибудь вернуться в родную Италию.

Много раз Филиппо видел человека, купившего его. Однажды он набросал его портрет головешкой угля, вытащенной из костра. Он нашел белую стену и на ней, невзирая на цепи, от которых его так и не освободили, изобразил с большим сходством своего господина в полный рост, в одеянии мавра. Хозяину тут же рассказали об этом. В тех краях никто не обладал подобными способностями в рисовании, это казалось чудом, даром Божьим. Портрет так понравился хозяину, что он даровал Филиппо свободу и приблизил бывшего невольника к своему двору. Все знатнейшие люди Алжира приезжали полюбоваться на превосходные красочные портреты, написанные Фра Филиппо, и наконец, в благодарность за честь, оказанную ему, хозяин помог Филиппо добраться до Италии.

Мы, не покладая рук работающие для других людей, очень похожи на пленников пиратов и даже на невольников. Но, подобно Фра Филиппо (хотя, может быть, в меньшей степени), каждый из нас обладает каким-либо даром, талантом, способностью делать что-то лучше других. Преподнесите свой талант в дар господину — и это возвысит вас над другими придворными. Пусть господину достаются лавры, иногда это необходимо, но только на время; используйте его как ступеньку, как способ показать всем свой талант и в конце концов освободиться от рабства.

Однажды слуга Альфонсо I Арагонского рассказал королю, что ему приснилось прошлой ночью: во сне Альфонсо подарил ему оружие, коней и богатые одежды. Альфонсо, будучи человеком щедрым и великодушным, подумал, что будет забавно, если сон сбудется, и немедленно приказал вручить слуге в точности такие дары.

Спустя некоторое время тот же слуга объявил Альфонсо, что снова видел сон — на этот раз король подарил ему большой кошелек с золотыми флоринами. Король улыбнулся и ответил: «Не верь больше снам, они лгут».

В первый раз Альфонсо проявил свою волю. Делая явью сон, король как бы проявил божественное могущество в мягкой и ироничной манере. Во второй раз, однако, вся видимость магии исчезла, осталось лишь некрасивое плутовство слуги, который пытался манипулировать господином. Никогда не проси слишком много, знай, где нужно остановиться. Давать и дарить — прерогатива господина: давать, когда он хочет и что он хочет, делая это без принуждения. Не создавайте ситуации, в которой он вынужден будет вам отказать. Лучше получать милости, заслуживая их, а не выпрашивая.

Великий английский пейзажист Джозеф Мэллорд Уильям Тернер (1775 — 1851) был известен как прекрасный колорист, мастер, добивавшийся сверкания и необычной переливчатости красок. Цвет на его полотнах и в самом деле был настолько ярким и сильным, что другие художники не хотели, чтобы их картины соседствовали: рядом с его работами все остальные неизбежно казались тусклыми.

Живописец сэр Томас Лоренс однажды имел несчастье увидеть шедевр Тернера «Кёльн», висящий между двумя его собственными картинами. Лоренс пожаловался владельцу галереи, но не получил удовлетворения: в конце концов, ответил тот, чьим-то полотнам приходится соседствовать с пейзажами Тернера. Но Тернер услышал жалобу и до открытия выставки приглушил блистающее золотое небо «Кёльна», сделав его таким же тусклым, как краски на картинах Лоренса. Друг Тернера, увидев это, подошел к художнику с испуганным видом. «Что ты сделал с картиной?» — воскликнул он. «Пусть, а то бедняга Лоренс выглядел таким несчастным, — ответил Тернер.— К тому же это просто сажа. После выставки я все смою».

Весьма многие заботы придворного связаны с господином, с ним связана и значительная часть опасностей. Однако было бы ошибкой воображать, что господин, и только он, один определяет вашу судьбу. Те, кто стоит ниже вас, и те, кто вам равен, также играют всевозможные роли. Двор — это густое варево, замешанное на негодовании, страхах и сильнейшей зависти. Нужно успокоить, умиротворить каждого, кто может так или иначе повредить вам, переадресовать, перевести на других их недовольство и зависть.

Тернеру, как выдающемуся придворному, было прекрасно известно, что его удача и слава зависят от его собратьев по кисти в неменьшей степени, чем от торговцев произведениями искусства и патронов. Сколь многие великие пали жертвами завистливых коллег! Уж лучше временно приглушить свой блеск, чем пострадать от стрел зависти.

Уинстон Черчилль был художником-любителем. После Второй мировой войны его картины стали украшать коллекции собирателей живописи. Американский издатель Генри Люс, основатель журналов «Лайф» и «Тайм», приобрел один из пейзажей Черчилля, который висел в его кабинете в Нью-Йорке.

Однажды, находясь в Соединенных Штатах, Черчилль посетил Люса в его офисе, и они вдвоем смотрели на картину. Издатель произнес: «Хорошая картина, но, на мой взгляд, не хватает какой-нибудь детали на переднем плане — ну, скажем, овечки». К вящему ужасу Люса, на другой день ему позвонил секретарь Черчилля с просьбой переправить картину назад в Англию. Люс так и поступил, мертвея при мысли о том, что, по-видимому, оскорбил бывшего премьер-министра. Через несколько дней, однако, картина вернулась к Люсу. В нее были внесены небольшие изменения: одинокая овца теперь мирно паслась на переднем плане.

Черчилль был на две головы выше Люса, как ростом, так и своей славой. Но и тот был, конечно, влиятельным человеком, так что мы все же позволим себе поставить между ними знак равенства. И все-таки, так уж ли важно было для Черчилля мнение американского издателя? К чему было прислушиваться к критике дилетанта?

Двор — в данном случае весь мир дипломатов и международных государственных деятелей, а также журналистов, которые добиваются их расположения, — это место, где все зависят друг от друга. Неумно обижать или задевать людей власти, критикуя их вкус, даже если они ниже вас или равны вам. Если человек, подобный Черчиллю, может принять критику человека, подобного Люсу, это лишь доказывает, что он является несравненным придворным. (Возможно, исправление, внесенное им в картину, подразумевало также некоторую снисходительность, но все было проделано так тонко, что Люс не смог почувствовать ни малейшего признака этого.) Подражайте Черчиллю: дорисовывайте овец. Всегда полезно и выгодно играть роль услужливого придворного, даже если вы имеете дело не с господином.