8
Жокеи-ракетчики
«Нова Свинг» была кораблем с историей. Внутри сохранялся устало-изношенный оттенок освещения, напоминая гостям фотоснимки со Старой Земли. Архитектура пахла металлом, электричеством и животными. Для корабля всего-то ста лет от роду времени тут протекло непривычно много: казалось, это остаточное время позаимствовано из какого-то непостижимого, неоконченного путешествия. Даже при отключенных динаточных двигателях по корпусу катились тошнотные низкочастотные колебания, словно корабль постоянно пятился, отодвигался от чего-то, удерживая команду внутри. Лив Хюла и о своей жизни могла бы сказать то же самое. Ранние уроки еще предстояло выучить до конца: любое действие, даже по завершении, зачастую ощущалось запоздалым экспериментом. Да и потом, если ты летчица, то столько всего выносишь наружу – переносишь в корабль и его динаточные поля, – что потом все тяжелее отыскивать путь назад, домой. Домой – в некое безопасное укрытие посреди времени и пространства. Ощущение бесприютности ее встревожило.
Поначалу оно проявляло себя лишь беспорядком в электронной начинке. На разогреве, продолжая ощущать плотный, набивший оскомину узел пилотских коннекторов во рту, она получала сообщения об ошибках при беглых проверках мелких узлов. Флуктуации мощности – едва заметные.
– Были бы у нас провода, – говорила она Толстяку Антуану, – я бы подумала, что их мыши погрызли.
Позже, выводя корабль с парковочной орбиты, она заметила кого-то в каюте позади – темную, маслянисто-зыбкую фигуру, такую подвижную, что Лив даже не успела понять, кто это, но каким-то образом удержала образ.
– Антуан, ну едрить твою, – отсутствующим тоном сказала она.
– Чего? – отозвался Антуан, который в ста футах ниже по кораблю смотрел в иллюминатор на Тракт Кефаучи, слушая восторженный шепот Ирэн:
– Я никогда не устану от всего, что мы видим!
Все время полета тень пряталась в грузовых отсеках. Бортовые камеры засекали мимолетное движение в четвертом и шестом ангарах, но Лив неизменно опаздывала углядеть его причину. Тень мелькала на верхушке сходного трапа или в центральной вентиляционной шахте. Потом ее удалось проследить до жилой секции, но лишь как обесцвеченный участок воздуха или стершееся граффити, оставленное скучающим суперкарго лет сорок назад. То были изолированные случаи. Путешествие с Саудади на планету X принесло обычную дезориентирующую трясучку. Ирэн трахала Антуана. Антуан трахал Ирэн. По корпусу, точно струйки крови Христовой, скользили слизистые вязкие ленты небарионной материи. Лив Хюла слушала новости гало, но срочные включения радости не приносили. На второй день она развернула корабль основанием вниз, выполнила чистую посадку меньше чем в сотне ярдов от здания портовой администрации на Да Луш-Филде и осталась лежать в пилотском кресле, обессиленная настолько, что даже отключиться не могла, слушая, как тикают и клацают остывающие двигатели.
Спустя полчаса она проснулась в одиночестве. Выплюнула клубок пилотских коннекторов, выблевала немного желчи, печально нахохлилась на краю кресла, прижав руки к животу. Мониторы ожили. Нанокамеры засекли какое-то движение в сумраке на пересечении двух коридоров: полуоформленное, словно кто-то начал рисовать человека в воздухе коридора, но передумал. Голова, туловище и руки прочерчены отчетливо, хотя над ними еще нужно поработать, а чем ниже, тем схематичнее, и на уровне пупка видны лишь лоскуты и цветные ленточки. Фигура находилась на такой высоте от пола, что у нее должны были быть ноги. Ног не оказалось. По крайней мере, Лив Хюла их не видела. Когда фигура начала поворачиваться, Лив стало ясно, что лоскуты и ленточки не нарисованные: то были темные лохмотья плоти. Фигура была настоящая. Полая. Обугленная, разодранная. Лив метнулась прочь из рубки, выставив перед собой руки ладонями вперед, и завопила диким голосом:
– Ирэн! Антуан!
Ее никто не слышал, и она успела ощутить себя дурой. Остановилась на погрузочной платформе, на ослепительном свету.
В ту ночь ей приснился старый друг Эд Читаец, неоспоримо величайший ракетчик своего времени. Действие сна развернулось утром после большого нырка Лив. Эд лежал рядом с ней. В отеле «Венеция», любимом местечке всех звезд ракетного спорта, особенно гипердип-жокеев, которые тут отдыхали между нырками в фотосферу Франс-Шанса IV. Толстые струи фотонов, преимущественно из той же фотосферы, проникали в комнату, окрашивая стены в неестественно сочный желтый цвет и заставляя Лив вслух размышлять о погоде в ячейках Бенара. Она была очень счастлива. Эд подумывал встать и позавтракать. Одновременно с этим он во сне падал в тот же Франс-Шанс IV, куда нырнула сама Лив, отделенная от звезды лишь тонким, как бумага, корпусом «Нахалки Сэл».
– Эд! – окликнула она – вдруг он не в курсе. – Эд, ты падаешь!
Вокруг Эда ярились струи горячего газа, подчеркивая резкими тенями его красивые скулы. Уловленный в нисходящие потоки плазмы температурой 4500 кельвинов, гипердип Эда разуверился в себе и стал разваливаться на части. Не корабль, а сущий невроз на движке.
Эд медленно повернул голову и улыбнулся ей.
– Я никогда не останавливаюсь, – объяснил он. – Я всегда падаю.
Лив проснулась в поту.
Несколько дней прошло в ожидании Антуанова связного.
Планета X пришла в запустение пятнадцать лет назад, после непредсказуемых перемен в поведении и распространении местных видов, вызванных неожиданными климатическими сдвигами, и ныне единственный континент ее представлял собой, в коммерческом смысле, преддверие ада. Пастельные здания фабрик спинтроники и спонсируемые ЗВК радиоастрономические обсерватории были законсервированы, спальные районы и курортные поселки пустовали. Космопорт Да Луш продолжал работать, но объемы трафика резко упали. Портовая администрация ограничивалась текущим досмотром. Единственный маленький бар с кондитерской при нем, «L’Ange du Foyer», сводился к нескольким алюминиевым столикам под палящим солнцем; тут по утрам сидела в больших солнечных очках Ирэн-Мона за чашкой холодного латте с марципаном. Теплый ветер трепал грузовую декларацию Тони Рено, которую Ирэн использовала вместо подставки под чашку. На третий день листок весь покрылся коричневыми кружками; на четвертый стал напоминать послание из иного мира, которое опоздали отправить.
Ирэн пила. Антуан ремонтировал двигатели. Все скучали. Лив Хюла наматывала круги по периметру Да Луш-Филд, осматривая несколько акров выжженных солнцем кустарников да недостроенные жилые кварталы. Между домами шмыгали тощие черные и белые кошки, осторожно пробираясь по грудам мусора и битого стекла. Лив чувствовала необыкновенную собранность и концентрацию, но в то же время не могла стряхнуть тревожное наваждение. На севере, в портовых пригородах, еще жило некоторое количество новочеловеков; им одноэтажные белые домики заменяли секции крольчатника. Они активно трахались, но не выходили за пределы старого пригорода и вообще вели себя тихо, неуверенно. Население поддерживали на уровне простого воспроизводства. Мужчины день-деньской лежали в патио, мастурбируя на жестоком солнечном свету, а ночами бегали по аккуратно распланированным улицам, делая десять-пятнадцать миль в час в размеренном темпе. Трудно было сказать, чего они ищут. На пятый день пребывания «Новы Свинг» в космопорту Да Луш появилась стайка женщин и принялась терпеливо дежурить поодаль строений терминала, словно в ожидании туристов, которым не суждено прилететь.
Когда Лив озвучила эту мысль, Ирэн улыбнулась.
– Мы и есть туристы, милая, – сказала она. Сняла солнечные очки, удовлетворенно огляделась и снова нацепила.
Женщины привели с собой ребенка, лет шести-семи, худощавого и белобрысого, с большой круглой головой; черты лица казались слишком маленькими и аккуратными для такой башки. Глаза были широкие, выражение одновременно отзывчивое и отстраненное. Он некоторое время слонялся по пыльной ВПП, затем, подобрав что-то, принятое Лив за мертвую птицу, подошел как можно ближе к «L’Ange du Foyer».
– Привет, – сказала Лив. – Как тебя зовут?
– Поосторожней, милая, – посоветовала Ирэн.
Пацаненок сел перед ними на бетон и принялся играть с птицей, время от времени поглядывая на женщин, точно спрашивая одобрения. Трупик посерел и высох, клюв застыл распахнутым в болезненном неслышном крике. Глаз у птицы не было. Распростертые крылья переливались темно-синими и зелеными оттенками, и в них кишели сотни паразитов.
– Господи!.. – сморщилась Ирэн.
Женщины стояли ярдах в двадцати от «L’Ange du Foyer», апатично наблюдая за происходящим через марево жаркого дня; затем одна из них резко снялась с места, подошла к мальчишке, подцепила под мышки и уволокла, сказав ему что-то непонятное. Птицу она у него вроде бы отняла. Мальчик мрачно брыкался, пытаясь вырваться и подобрать трупик, а когда его отпустили, удрал.
Потом ушли и женщины.
– Стало попрохладней, – заметила Ирэн. – Почему бы нам мороженого не съесть?
Еще позже, когда над центральным скальным массивом уже догорал закат, мальчишка снова возник оттуда, где прятался. Не успела Лив сказать и слова, как ребенок бросил птицу к ее ногам и убежал. Не совсем понимая, с какой целью, она последовала за ним. Ирэн-Мона, покачав головой, взглянула им вслед.
Мальчишка быстро бежал через пригороды. Время от времени останавливался и манил ее за собой. Он был бос. В паре миль к югу от Да Луша обнаружились довольно крутые холмы, темно-желтыми стенами обрамлявшие древний пляж. Мальчик добрую минуту носился взад-вперед у основания холма, ища дороги наверх; нашел, остановился и помахал ей.
– Не так быстро! – взмолилась Лив.
Он исчез из виду. Холмы отсекли остаток закатного света. Мальчик смотрел на нее сверху вниз, пока Лив карабкалась по расщелине. Она только и видела, что его голову на фоне неба.
– Infierno, – тихо произнес он. – Infierno.
Над холмами возносились к иссохшему центральному массиву длинные желтые хребты; в полдневный час тепловые волны гуляли здесь по пыльным ароматным расщелинам и каменистым впадинам. Сейчас же лишь слабый ночной ветерок свистел среди покрывших местность узловатыми вздувшимися венами лавовых туннелей. Лив стояла на краю jameo, слушая, как журчит в тридцати футах внизу вода по гальке. Тропы были проложены здесь с таким остроумным искусством, что по их контурам в звездном свете можно было найти дорогу даже без помощи мальчика. Он ее вел, но помогал уже не так явно. Время от времени она натыкалась на мальчишку, который ожидал ее, забравшись с ногами на валун, а порой он убегал вперед на полмили, слабым проблеском маяча на фоне склона. Если тропинка становилась труднопроходима, он возвращался; в остальном же Лив была предоставлена самой себе под яркими звездами. Так он вывел ее на плато, усеянное валунами, с единственной постройкой на краю jameo, хибарой из грубо оструганных беленых досок и наваленных друг на друга камней; дверь развалюхи хлопала на ветру.
– Я не пойду туда, – сказала Лив Хюла.
Тогда мальчишка улыбнулся, отвернулся, спустил штаны и громко помочился на камни. Он часто дышал, напрягая ноги и отклячивая задницу, и постоянно лыбился на нее через плечо. Он мочился очень долго. Когда повернулся, оказалось, что маленький белый член торчит наружу.
– Убери, – сказала Лив.
Он рассмеялся.
– Туда, – поманил он ее, приоткрыв дверь.
– Я не пойду туда, – повторила она. Но протолкалась мимо него в дверь, словно прибыла на планету X только за этим, словно логика всех ее путешествий, не исключая краткого бесцельного нырка в фотосферу Франс-Шанса IV, направляла ее именно сюда. Ступеньки вели с края jameo на пол лавовой трубки диаметром футов двадцать. Там лежал, широко раскинув руки и глядя на нее, новочеловек, высокий и тощий, с характерной ударной волной рыжих волос на клиновидной голове. Конечности его кое-где казались одеревенелыми, а кое-где неестественно подвижными. Вид у него был тревожный, словно он со всем старанием пытался изобразить эмоции, доступные ему лишь в наборе инструкций.
– Привет, – произнесла она.
– Спускайся! – сказал новочеловек. – Входи!
Ветер захлопнул дверь за ее спиной, снова распахнул.
– Если ты сюда на члене поскакать, – продолжил он, – то нашла как раз нужное место!
Он держал член в руке. Лив уставилась на член, потом перевела взгляд на лицо новочеловека, потом осмотрела его дом: лачугу с покосившимися стенами и нишами, выбеленными известкой; в некоторых местах дыры были заткнуты пучками растительных волокон, но в остальном хибара выглядела довольно сухой и чистой. Простой столик с белой чашкой и кувшином; хозяин собирал предметы, по мнению новочеловеков, происходящие с их родного мира: возможно, произведения искусства, а может, просто игрушки или орнаментированные подставки. Один угол завешен шторой, в другом матрас, рядом – чистые полотенца, свечи, ароматические масла в горшках ручной лепки.
– Ты последний остался из здешнего туристического бизнеса, – сказала Лив.
– Да, – согласился он. – К нам прилетали поскакать на наших членах. Ты глянь, глянь. Наши члены немного не такие, как ваши.
– Угу, вижу, – сказала Лив Хюла.
– Но они работают неплохо. Они для вас вполне подходят.
– Думаю, да.
– Мы можем вас трахнуть, – сказал он, словно цитируя рекламное объявление.
От него исходил смолистый новочеловечий запах, похожий на запах креозота, но в целом не особенно неприятный. Член, если пообвыклась, совсем как обычный член. Лив понравилось, что новочеловек смог на время избавить ее от всех тревог, словно стер память об остальной, не связанной с сексом жизни. Память о себе самой. «В конце концов, – подумалось ей, – я, вероятно, за этим сюда и пришла». Проснувшись поутру, она обнаружила, что в лавовой трубке никого нет. За шторой в углу из стены текла струйка воды, и Лив подмылась. Побродила вдоль пустых полок, словно в лавке, подбирая с них предметы, разглядывая и кладя обратно. Оставила деньги на столике. Опять появился мальчишка и отвел ее назад в ракетный порт Да Луш, и после долгого пути в прохладе под мягким мучнистым светом Лив, исполнившись собственнического восхищения, увидела «Нову Свинг» на опорах, подобных летящим контрфорсам сверкающего на солнце маленького собора. При свете дня пейзаж вокруг выглядел не таким безжизненно-пустынным, как ей показалось. Расщелины и лавовые туннели полнились зеленой растительностью и таили прохладу; среди ручейков и источников падали косые полосы солнечного света. Она то и дело обгоняла пацана, который ушел в свои мысли.
Незадолго до полудня она оказалась на цементной ВПП среди тепловой ряби и увидела, как возле «L’Ange du Foyer» Толстяк Антуан и Ирэн беседуют с пожилым коротышкой, которого Лив приняла за М. П. Реноко. Никто не садился. Все активно жестикулировали и говорили на повышенных тонах. Антуан яростно махал в воздухе грузовой декларацией Тони Рено и что-то говорил; коротышка отрицательно качал головой. Он был в коротком однобортном плаще, желтоватой камвольной рубашке, тонких красных брюках, которые оканчивались на середине щиколоток, и черных мокасинах. Он заверял, что по договору с Тони Рено никому ничего не должен платить, пока все грузы не доставлены в место, до времени не подлежащее разглашению. У него при себе второй груз. Так вот оно обернулось. Ирэн вырвала бумагу у Антуана, поймала взгляд М. П. Реноко и разорвала надвое. Тот с улыбкой пожал плечами. Ирэн с преувеличенной аккуратностью положила обрывки на алюминиевый столик и отошла в сторону.
Лив Хюла, не желая ввязываться и избегая встречаться с другими взглядом, проследовала в «L’Ange» и заказала себе охлажденный йогурт.
Ирэн возникла у нее за спиной.
– Я себе тоже такой возьму, но добавлю водки.
Они сели и стали смотреть, как Толстяк Антуан и М. П. Реноко удаляются на край ВПП, не переставая препираться.
– Да за кого этот маленький поц себя принимает? – вопросила Ирэн.
Лив сказала, что не в курсе.
– А я в курсе, – ответила Мона победоносно, будто выиграв спор. – Я-то в курсе.
– Мне не нравится его борода.
– А кому нравится? – сказала Ирэн. – У тебя выдалась славная ночка?
Лив улыбнулась и опустила взгляд на йогурт, куда уже налетели мошки. Потом все трое поднялись на борт «Новы Свинг» и принялись изучать оставленный Реноко на грузовой палубе предмет: второй саркофаг, на пару метров длиннее первого, парил в нескольких дюймах над полом. Он сужался к обоим концам и постоянно вихлял из стороны в сторону.
– Там должен быть иллюминатор, – заметил Антуан, – но я его пока не нашел.
М. П. Реноко объяснил, что такие саркофаги использовались в старых представлениях цирка. На самом деле это были автоклавы. Фокус в том, что внутри чужак: люди платили за то, чтобы на него посмотреть, детишки стучали по баку, все уходили довольные. Этот сосуд напоминал старое цинковое ведро и пестрел пятнами коррозии; по бокам осел слой сублимированной серы и гари, будто не так давно груз подвергали какой-нибудь неудачной промышленной обработке или он побывал в низкотемпературном пожаре. Энергии этого явления, по мнению Толстяка Антуана, едва хватило бы вскипятить чайник. Потом саркофаг хранили где-то во влажном месте. Передвигать его было тяжелее, чем первый. А если сунуть руку под донышко (Антуан никому не рекомендовал этого делать), попадешь под микроволновое излучение.
Лив Хюла содрогнулась.
– Иногда я ненавижу эту работу, – сказала она.
Ирэн мрачно усмехнулась.
– «До времени не подлежащее разглашению», – процитировала она. – Сукин сын Тони Рено опять втянул нас в какое-то дерьмо.
